Текст книги "Моя темная королева"

Глава 5. Одиночки

Наша башня не всегда была черной.

Если уж вдаваться в детали, она даже не всегда была просто башней, одинокой и устрашающей.

Но годы твоего взросления обрушили на замок столько бедствий и злосчастий, что крылья его не выдержали, сложились и поросли мхом. И матушка лишь радовалась, что хотя бы башня уцелела. Что по-прежнему можно держать тебя далеко от земли.

Открытие дня: Принц умеет очень громко кричать.

По крайней мере, его «Ведьма!», брошенное мне вслед, громом и молниями разносится по округе и наверняка долетает даже до ближайших жилых улочек Бронака. Кайо поддерживает этот вопль птичьим ухающим смехом и усаживается на ворота, до которых я успела добраться.

Словно уверен, что я остановлюсь и пущусь в объяснения. Слишком хорошо он обо мне думает…

Я огибаю ворота, радуясь, что дорога отсюда ведет прямая и относительно ровная и больше не придется ползать по развалинам, спотыкаясь о каждый камень. А Принц снова кричит – причем где-то совсем рядом. Очевидно, бегает он тоже неплохо, а уж на его неестественную цирковую ловкость я уже успела налюбоваться.

– Ты не можешь уйти!

Могу и ухожу все дальше, не утруждаясь ответом.

– Ты должна во всем мне помогать! Ведун обещал…

Ну, во-первых, мне до чужих обещаний дела нет, а во-вторых, речь в них даже не обо мне, так что совесть моя может спать спокойно.

– Уйдешь – и не получишь обещанную награду!

Я смеюсь и все же бросаю через плечо:

– Да что с тебя взять, кроме поучительных историй о дружбе?

– Золото, – звучит над самым ухом, и меня хватают за руку, разворачивают. – Драгоценности. Шелка и меха. Я пущу тебя в королевскую сокровищницу с телегой – вывози, что пожелаешь. А захочешь остаться при дворе, я…

– Ты бродяга и изгой, – перебиваю я, отстраняясь. – Не стоит обещать мне чужие богатства.

– Они мои. Станут моими с твоей помощью.

– Значит, брата ты уже похоронил?

Теперь отшатывается Принц.

На миг кажется, что он сейчас крутанется на пятках и вернется на руины ждать другую ведьму, более сговорчивую, но после недолгого молчания я слышу его холодный, отстраненный голос:

– Мой брат предал свой народ, усадив на малый трон ядовитую змею. Пустив ее в свою постель, в голову, в сердце. Он призвал в родные края вечный мрак. Я не знаю, можно ли спасти моего брата, но знаю, что в Олвитане все еще живут и страдают люди. И что вскоре Королеве станет мало их горестей, и тогда тьма поглотит Ирманию. Лейдфар. Арьён. Трогмерет. Всякий клочок земли, до которого смогут дотянуться ее проклятые волосы.

Волосы. От одного упоминания о них меня бросает в дрожь. Помню, как впервые проснулась, плененная ими точно веревками. Помню, как они рассекали плоть не хуже наточенных лезвий – на моем теле до сих пор полно шрамов. И помню их потусторонний блеск. Далеко не сразу я поняла, что тем ярче они светятся, чем мне больнее.

В день, когда тебя спасли, а нас с матушкой убили, все окрестные леса и поля утопали в золотом сиянии твоих бесконечных волос.

– Ты не справишься с Королевой, – едва слышно говорю я.

– Потому что я слеп? – ощетинивается Принц.

– Потому что ты – человек, а она – чудовище.

– Если найти ее слабое место… если допросить отверженных… Ты же сама сказала!

Я сказала, что шкатулка пуста. Просто не смогла отдать ему этот опаленный лоскуток. Немыслимым образом даже вытравленное на ткани твое имя внушило ужас и заставило хранить молчание. В итоге лоскут я скормила Кайо – тьма сбережет его надежнее, чем мои карманы или мешок, – а Принц теперь сжимает в руках пустую и по сути бесполезную деревянную коробку.

Но что имя, что метки на костях и крышке ведут в одно место – к отверженным. Только там можно найти ответы и, вероятно, оружие против тебя. Об этом я ни молчать, ни лгать не стала, поскольку толку от такого знания Принцу никакого: в одиночку на острове проклятых он не проживет и минуты, так что не рискнет туда сунуться без личной ведьмы. И я очень сомневаюсь, что на несколько верст вокруг найдется хоть один ненормальный, готовый его сопровождать.

Другой вопрос, что надо было как-то объяснить, с чего я взяла, будто пустая шкатулка из склепа связана именно с тобой, и здесь у меня не нашлось слов. Но оказалось, Принц в них и не нуждается. Полагаю, в своей отчаянной жажде найти хоть какую-то зацепку он бы принял из моих рук даже случайный камень, подобранный с земли.

– Допросами из отверженных ничего не вытащишь, – уверенно говорю я, пусть эта уверенность и зиждется лишь на матушкиных сказках. – Придется платить, и олвитанская казна их точно не заинтересует.

В старых легендах смельчаки расплачивались плотью и кровью, будущим и прошлым, мечтами и страхами и тем, что ценили больше всего, хотя сами о том не ведали.

Принц упрямо поджимает губы и кивает:

– Я готов на любую жертву.

Вот и они все были готовы, кричали, что им нечего терять, однако…

– А я – нет.

Наглая ложь, но она позволяет мне двинуться прочь.

– Зачем тогда согласилась помогать? – окликает Принц, благо хоть следом не бросается. – Зачем искала знаки? Полезла под землю?

Не оборачиваться и не отвечать. Он мне не нужен. Он меня задержит.

– Это… она тебя послала? Велела проследить? Убедиться, что я ничего не найду? – Я ухожу все дальше, и Принц снова срывается на крик: – Я разберу тут все по камешку! Буду рыть землю голыми руками, пока не докопаюсь до костей ее предков. Так и передай этой твари! Я все равно придумаю, как ее уничтожить.

Ноги будто врастают в разломанные каменные плиты. Я пытаюсь сделать следующий шаг, но только дергаюсь и замираю.

«Всякий может в беде оказаться… лучше б спросили, чем помочь…»

Мои слова, не чужие. Рожденные памятью пастыря. И три года назад я бы без раздумий осталась с Принцем, была бы ему верным другом, крепким плечом. Стала бы его глазами. Три года назад у меня бы не было выбора.

Чистый свет не терпит чужой боли и чужого одиночества.

Но смерть и слияние с тьмой освободили меня от многого, в том числе от стремления беззаветно служить нуждающимся. И все же окончательно заглушить голос маленького пастыря в моей голове им не удалось.

Я не могу бросить Принца в неведении. Я должна его успокоить.

– У нас с тобой одна цель, – признаюсь я, обернувшись.

Принц стоит у ворот. Лунного света недостаточно, чтобы разглядеть его лицо, но я вижу гордо расправленные плечи и сжатые руки – одна на шкатулке, другая на кривой палке, уткнувшейся в землю у его ног. Несмотря на слепоту, он не выглядит слабым и отчаявшимся. Думаю, даже лишившись заодно слуха и голоса, он бы все равно рвался в бой и ни на волосок не опустил вскинутый в немом вызове подбородок.

– Королева падет, – обещаю я, – пусть и не от твоей руки.

Принц молчит, а потом направляется ко мне. И я только теперь замечаю, что Кайо все это время оставался рядом с ним.

Наглая птица.

– Если так, я тебе нужен.

– Как-то неубедительно. – Я качаю головой.

– Нужен-нужен, – повторяет Принц, стремительно приближаясь. – Я знаю Олвитан. Знаю все подступы к дворцу. Знаю привычки королевской стражи. И наконец, знаю Королеву.

Уж вряд ли лучше меня.

– Я разберусь… – начинаю я, но он перебивает:

– А самое главное – без меня ты не выберешься с острова Отверженных. Да, ты наверняка сможешь нанять здесь какое-нибудь суденышко, чтобы добраться до острова, но ждать тебя у опасных берегов не станет даже самый отъявленный сброд.

Мы снова стоим лицом к лицу. И от Принца снова пахнет хвойным лесом и догорающим костром. Я бы хотела отстраниться, но тело не слушается. Рука невольно тянется к животу, и старый шрам, ощутимый даже сквозь рубаху, пульсирует под пальцами.

Он заживал долго и некрасиво, и по сей день, когда идет дождь, мне кажется, будто незнакомый светловолосый юноша проворачивает кинжал у меня в кишках.

– До Олвитана оттуда тысяча тысяч морских саженей по воде или над водой. Так что давай, оставь меня здесь, если твоих ведьмовских сил хватит, чтобы отрастить жабры или крылья.

– У тебя на острове припрятан корабль? – бормочу я.

Принц нахально улыбается:

– Боюсь, ты об этом никогда не узнаешь. Но ты иди, иди. Счастливого пути. Если хочешь, завтра заскочу в гавань и помашу тебе вслед платочком.

Кайо опускается ему на плечо почти бесшумно, но ощутимо – Принц бы точно завалился набок, если б не опирался на свою импровизированную трость.

Кажется, кое-кто уже все решил.

Предатель.

– Ах, да, пока ты не ушла. Еще кое-что. – В ночи сверкает белоснежная улыбка его высочества. – Я знаю, где можно переночевать, набить брюхо и составить план.

Глава 6. На краю

Когда я воскресла, солнце клонилось к закату, а башня догорала и выпускала из окон черный прогорклый дым.

На моей окровавленной груди распластался Кайо. Он стал меньше раза в три и едва дышал. Тогда я не понимала, что именно он вернул меня к жизни, отдав часть себя. Но знала: по какой-то причине убийца не бросил меня в огне, рядом с матерью, а вытащил на улицу и оставил у зарослей шиповника.

На покрывале из опавших розовых лепестков.

До места предполагаемого ночлега мы добираемся не меньше часа, и за это время Принц, к которому вернулось благостное расположение духа, успевает порядком меня достать.

Нет, он не спрашивает, чем ты насолила именно мне, прекрасно понимая, что повод для мести найдется практически у любого ирманца. Конечно, когда ты получила власть, другие королевства тоже хоть по верхам, да зацепило, но только ирманский правящий род был выкорчеван с корнем. И только сюда ты прислала Экзарха[2]2
  Экзарх (греч. ἔξαρχος – «зачинатель», «начальник хора», «руководитель, глава») – изначально руководитель хора в Древней Греции. Позднее – титул руководителя, в частности верховного жреца в Древнем Риме (понтифика) и верховного правителя крупной провинции в ранней Византии. В православии и католицизме экзарх – сан главы отдельного церковного округа.


[Закрыть], объявив наши земли собственностью Олвитана.

Говорят, Экзарх этот, насквозь пропитанный твоим ядом и преданный тебе телом и сердцем, никогда не сидит на месте. Он колесит по Ирмании, напоминая простому люду, кому те обязаны солнцем над головой, пшеницей в полях и кровью в жилах, – и порой демонстрирует, как легко всего этого лишиться. Он прославляет имя твое, а за спиной его колышется черное море твоей армии.

За месяцы странствий я с Экзархом ни разу не столкнулась, но видела влияние его поступков в потускневших глазах хозяев, у которых останавливалась на постой, и слышала отголоски его проповедей в звенящей тишине, окутавшей города. И только у самой столицы картина изменилась – возможно, Экзарх сюда давно не наведывался, а может, ты сама отозвала своего верного пса, решив, что достаточно усмирила толпу.

В общем, в моих мотивах Принц не сомневается и вопросов не задает. Он просто… говорит.

Много говорит.

О погоде: прибрежные города такие холодные, ночью на улице не поспишь.

О странствиях: когда слепой уверяет, что именно в этом королевстве самые красивые женщины, все отчего-то смеются.

О вере: если собрать богов с обоих континентов в одной комнате, половина передерется, а другая – займется всякими непотребствами.

О музыке: в первую свою прогулку по Бронаку Принц попытался подпеть уличному скрипачу, за что тот кинул в него булкой.

О еде: булка была черствой, но вкусной.

Я уже сама готова чем-нибудь в него запустить, когда замечаю вдали мерцающий на фоне едва посветлевшего неба огонек. Свечу за мутным оконным стеклом, которое словно парит в пустоте.

– Нам туда, – подтверждает Принц и уверенно сворачивает на не замеченную мной тропу.

Как он понимает, куда идти? Как ориентируется в своем беспросветном мраке? И не свалится ли с утеса, если я не вмешаюсь?

Тропа действительно ведет к краю отвесной скалы, где и примостился крошечный и весьма неказистый при ближайшем рассмотрении домишко. Он буквально стоит на цыпочках у обрыва, даже чуть накренившись в сторону бездны, и раздумывает, а не сигануть ли вниз, на омываемые волнами камни.

Очевидно, пока жажда жизни побеждает.

За единственным окном и впрямь подрагивает пламя свечи, которое гаснет с первым ударом принцева кулака в дверь – уж не знаю, само ли или задутое негостеприимным хозяином. Несколько мгновений мы так и стоим, пытаясь расслышать шаги за приглушенным рокотом волн и стонами ветра, здесь, на краю, особенно заунывными. Но дом молчит.

Принц снова постукивает костяшками по рассохшемуся косяку. И снова. И снова. Я тянусь к нему, чтобы остановить. Ясно же, что нам не рады, – честно говоря, я бы и сама не обрадовалась и не спешила навстречу ночным визитерам. Но едва я дергаю Принца за рукав, как дверь распахивается и на пороге появляется хозяин.

Не знаю, кого я ожидала увидеть, но точно не щуплого мальчишку. Конечно, полумрак обманчив и я могу ошибаться, но возникший в проеме юнец вряд ли старше меня, а то и младше. Его коротко стриженную макушку будто окунули в лунный свет – такая она голубовато-белая, что едва ли не светится. На бледном скуластом лице виднеются какие-то темные полосы, точно кто грязными пальцами по щекам провел, а по-детски пухлые губы презрительно кривятся.

Он не похож на человека, которого подняли с постели, скорее на кого-то оторванного от крайне важного дела и поэтому раздраженного. Раскосые арьёнские глаза так и мечут молнии.

– Меня твоими злобными взглядами не проймешь, – угадывает Принц настроение хозяина и, бесцеремонно отодвинув его в сторону, переступает порог.

Следом в дом влетает Кайо, и только потом, немного растерянно, захожу я. За спиной хлопает дверь, щелкает затвор, а после раздается еще один щелчок, словно пальцами, – и во всех углах довольно просторной комнаты вспыхивают свечи.

Убранство не поражает роскошью, но и ожидаемого запустения я не вижу. Все просто очень… не по-домашнему. Мы словно попали в чью-то мастерскую. В глаза сразу бросается длинный рабочий стол, заваленный отрезами ткани, углем и устрашающими изогнутыми инструментами. Вокруг есть и столики поменьше со стопками книг и горами свитков. Несколько стульев, продавленный тюфяк на полу, гобелен с выцветшим рисунком на стене и… все.

Сразу заметно, что Принц если и бывал здесь прежде, то давно и недолго. Он совершенно не ориентируется в пространстве, разом утрачивает всю свою ловкость и на с трудом нащупанный стул возле дальнего окна валится с грацией туго набитого мешка.

Кайо в свою очередь быстро находит неприметную полочку под самым потолком, явно какой-то пустующий алтарь, и по-хозяйски усаживается туда. А я так и мнусь в двух шагах от порога, не представляя, как себя вести.

Арьёнец задачу не облегчает.

Он не произносит ни слова, даже неприличного, и, вернувшись к столу, расправляет кусок ткани, придирчиво его разглядывает, а затем резко выводит угольком какую-то загогулину. Вопрос только, зачем ему уголь – пальцы арьёнца уже настолько черны, что он мог бы рисовать ими без всяких затруднений. Он чешет щеку – и я понимаю, откуда взялись полосы на лице. Бледно-желтая, слишком широкая для него туника с поясом и светло-коричневые штаны в тех же черных разводах.

Странно, что и лунные волосы углем не припорошило.

При свете также становится видно, что с «мальчишкой» я погорячилась. Передо мной невысокий, гибкий, как прут, и, безусловно, молодой, но все же мужчина. Слишком уж сурова складка меж его бровей, слишком серьезны желтые арьёнские глаза, которые он поднимает на меня после пяти минут напряженной тишины.

– Присядь, Ведьма, – говорит Принц, закидывая ногу на ногу. – Наш добрый хозяин сейчас закончит с кройкой и шитьем и подаст на стол.

Добрый хозяин фыркает и вновь утыкается в ткань, но по-прежнему не возражает ни единым словом.

Может, он немой?

Тогда представляю, сколь нелегко ему с таким знакомцем, как Принц, – приходится слушать его болтовню, не имея возможности ни ответить, ни позвать на помощь.

Я киваю, но не сажусь. Мне любопытно, что все-таки делает арьёнец. Да, на столе лежат ножницы и нитки, торчат из мягких подушечек разномастные иглы, но сомневаюсь, что все так просто и мы заглянули к портному.

Я шагаю к столу и тянусь к готовой с вида работе – ткань испещрена стежками и сложена вдвое.

– Можно?

Арьёнец предупреждающе вскидывает голову, смотрит на меня пару мгновений и молча опускает взгляд.

Что ж, это не прямое «да», но и возражений я не слышу, так что одним движением откидываю верхнюю половину ткани и, не сдержавшись, охаю.

Это карта. Карта Лостады. Самая прекрасная и самая подробная из тех, что я видела.

Разноцветные лоскуты причудливых форм, умелой рукой пришитые к полотнищу, образуют города и горы, сливаются в реки и озера, сплетаются в лесные тропы. Здесь есть даже крошечные корабли с натянутыми парусами и силуэты зверья и птиц – очевидно, местной живности.

Пальцы чешутся прикоснуться к каждой детали, но я вспоминаю, как ползала по земле и под землей, и не решаюсь. Зато аккуратно, за уголок, разворачиваю еще одну работу арьёнца. На сей раз карту Ирмании.

– Невероятно, – шепчу я, во все глаза уставившись на маленькую черную башню, приютившуюся в сердце Кронбрежского леса.

Нашу башню в нашем лесу.

Объемную, с прозрачными окнами и распахнутой дверью. Окруженную стаей воронья.

– Что там? – оживляется Принц, и я, вздрогнув, быстро складываю карты.

– Ничего.

Затем поднимаю глаза и натыкаюсь на еще один испытующий взгляд арьёнца.

От него явно не укрылась ни моя реакция на башню, ни дальнейший испуг, но хоть как-то высказаться по этому поводу он не спешит.

– Можно где-нибудь умыться? – бормочу я и, когда хозяин кивает на дверь, стрелой вылетаю на улицу.

Горизонт светлеет.

За углом, под деревянным навесом, действительно обнаруживается вкопанная в землю скамья с мылом и черпаками и бочка, полная воды. Скорее всего, дождевой. Не таскает же он на этот утес ведра.

Вода ледяная, мыло воняет псиной, но я долго и усердно тру руки и лицо, пока кожа не начинает скрипеть. Достаю из кармана платок и обтираю шею.

Шаги Принца слышу сразу, но не поворачиваюсь, пока он не просит:

– Польешь?

И пока я помогаю и ему хоть как-то привести себя в порядок, в голове бьется единственная мысль:

– Я даже не поздоровалась.

– Поверь, Волку плевать, – безмятежно отзывается Принц.

– Волку?

– Может, тебе он представится по всем правилам, но я с первого дня зову его Морским Волком.

– Полагаю, вы встретились на корабле? – улыбаюсь я.

– Он украл корабль и вывез нас из Олвитана.

– И ты рассказал мне о друге-кролике, о друге, бросившем тебя без штанов, но не о друге-храбром-покорителе-морей?

– Мы не друзья.

Принц отвечает не сразу. И голос его звучит странно, глухо. Решив, что задела болезненную тему, я уже собираюсь извиниться, но тут перевожу взгляд на его намыленные руки. И проглатываю слова.

Он закатал рукава, и я даже не заметила, как начала придерживать его за оголенное запястье. Непроизвольно, слегка, как держала бы под струей воды какой-нибудь плод. А теперь, похоже, точно так же непроизвольно поглаживаю широкие мозолистые ладони, помогая смыть с них грязь.

Пальцы у Принца длинные, темные даже под слоем сероватой пены. Мои на этом фоне кажутся совсем белыми. Пару мгновений я завороженно слежу за собственными движениями, как за диковинным танцем, и наконец отшатываюсь, опрокинув ему на руки остаток воды.

Черпак со звоном падает на скамью.

– Спасибо, – все так же глухо говорит Принц.

– Не за что.

Арьёнец за это время и впрямь успел достать кое-какую снедь. Вяленое мясо, ароматный хлеб, миски с дымящейся кашей – понятия не имею, как он ее приготовил, печи в доме нет. Ткани и инструменты он просто сдвинул в сторону (благо стол немаленький) и снова корпит над ними, явно не намереваясь присоединяться к трапезе.

Я не голодна, но от угощения не отказываюсь – неизвестно, когда в следующий раз удастся поесть горячего. Принц, мечтавший «набить брюхо», тоже не выглядит особо довольным, вяло ковыряется в каше и все больше хмурится.

– Мне нужно спрятать птицу, – говорю я через несколько минут неловкого молчания. И когда Волк поднимает на меня недоумевающий взгляд, поясняю: – Почти рассвело, а он не переносит света.

Кайо, уже задремавший на своем насесте, раздраженно ворчит – не хочет в темный чулан, а тем паче в мешок. Я же кошусь на Принца, но вряд ли он меня вообще слушает – будь у него глаза, уверена, сейчас бы они отрешенно пялились в пустоту.

Волк почти не раздумывает и все так же без слов выходит на улицу. Кажется, наглость незваных гостей исчерпала его терпение. Я резво поднимаюсь, не желая оставаться в уязвимом положении, когда хозяин вернется с топором. Но вместо этого с громким стуком и лязгом металлических засовов закрываются ставни. Сначала с одной, потом с другой стороны дома.

Комната снова погружается в полумрак, разгоняемый только трепещущим пламенем свечей.

Кстати, о свечах, что вспыхивают по щелчку. И о горячей каше…

– Он огневик? – спрашиваю я.

– Ага. – Принц наконец отодвигает почти не тронутую еду. – Для нас мир в огне всего три года, а для него всю жизнь.

Я передергиваю плечами. Кому-кому, а огневикам вряд ли завидуют даже обделенные чарами. Насколько этот дар редкий, настолько же и ужасный. Получается, арьёнский Волк действительно все вокруг видит в языках пламени и может привносить их в реальный мир.

Даже с закрытыми глазами он никогда не познает темноты.

Они с Принцем словно сидят по разные стороны одного стола.

– Огневик, которого тянет к морю, – бормочу я.

Иронично. Ведь если корабль Волк украл из необходимости, то поселился над бушующими водами явно по собственной воле. Теперь мне кажется, что он и сам похож на этот дом, зависший на краю утеса, и точно так же не может решиться сделать шаг.

– Зато чары в его груди не гаснут, – пожимает плечами Принц, – и я всегда его вижу. Всегда могу найти.

– И ворваться к нему домой, как к себе, хоть вы и не друзья.

– С тобой мы тоже не друзья, но спать сегодня будем на одном топчане. – Он наконец поворачивает ко мне голову и широко улыбается. – Как видишь, дружбу переоценивают.

После чего встает и, пока я ошалело моргаю и пытаюсь подобрать слова, скрывается за выцветшим гобеленом. Оказывается, комната здесь все же не одна.