Текст книги "Сыны анархии. Братва"

3

Джон Карни углядел рыженькую ярдов за пятьдесят. Не то чтобы он был извращенцем или на манер того. Дьявол, да он и за юбками-то не гонялся уже лет двадцать, даже когда жена Тереза покинула его еще в четвертом году. У Карни была подружка-две-три, но с ними он всегда знакомился через друзей, напрочь не признавая онлайн-знакомств, а уж про цеплять баб в барах и говорить нечего.

О шалманах не может быть и речи, если он хочет удержать в кармане фишку, с которой не расстается пятнадцать лет[5]5
  Аллюзия на строку анонимного автора (а заодно анонимного алкоголика) из стихотворения «The Chip In My Pocket», первая строфа которого гласит:
  ^Ношу я в кармане фишку —
  ^Просто напоминание для себя
  ^О факте, что я алкоголик,
  ^Куда б ни намылился я.
  ^И далее в том же духе – незатейливый, но душевный (и душеспасительный) рассказ о методике отказа от алкоголя.


[Закрыть]. Может, порой трезвая жизнь и скучновата, но лучше уж скука, чем вечный покой.

В последние годы дела Саммерлинской оружейной выставки-ярмарки пошли на спад, но он продолжал выставляться из верности Оскару Темплу – парню, заправлявшему ею с самого начала. И в этом году лояльность Карни окупилась – в первые два дня Саммерлинской выставки бизнес так и бил ключом. Американцев охватила паранойя, что их право на ношение оружия усекут или отнимут напрочь, а всякий раз, когда такое случается, бизнес идет в гору. Ничто так не способствует росту продаж, как разговоры о контроле за оборотом оружия.

Выставка расположилась в открытом поле на ранчо Оскара Темпла, у самой западной границы муниципальных владений Саммерлина, на расстоянии плевка от каньона Ред-Рок с одной стороны и на расстоянии не слишком долгой поездки от центра Лас-Вегаса с другой. Самый эпицентр туристских маршрутов, и любителям оружия его найти тоже нетрудно.

Рыжеволосая на типичную любительницу оружия не походила. И теперь, когда она подошла чуть ближе, он сообразил, что и рыжей-то ее толком не назовешь. Скорее уж земляничной блондинкой. Очаровательный оттенок.

Она рассекала толпу, как акула, озирая стенды и палатки лишь мимоходом, разглядывая лица продавцов куда пристальнее, чем оружие, которое они выставили на продажу. Солнце превратило ее прическу в красновато-золотистый ореол. Ее бутылочно-зеленая майка и облегающие линялые джинсы демонстрировали прекрасные формы, но Карни обратил больше внимания на уверенную и решительную походку, чем на полные груди или покачивающиеся бедра. В свои семьдесят пять он, несомненно, был отнюдь не чужд интереса к дамским прелестям, но солидные дамы всегда производили на него куда большее впечатление – даже если дама смахивала на девчонку.

Земляничная блондинка подошла к стенду Хэла Берлингейма, постучала костяшками пальцев по стеклянной витрине, чтобы привлечь внимание старика, и, задавая ему вопрос, выгнула бедро дугой. Улыбка – слащавая маска – появилась на ее губах, лишь когда он к ней обернулся, и так же быстро исчезла, как только она получила ответ на свой вопрос.

Повернувшись, Берлингейм указал на ряды продавцов стрелкового оружия.

И едва земляничная блондинка, обернувшись, взглядом отыскала Карни – и улыбнулась той же самой маскарадной улыбкой, – он понял, что Берлингейм указывал прямо на него.

Джон озадаченно нахмурился, когда девчушка зашагала в его сторону. Покупатели внимательно разглядывали его товар, а парень, спрашивавший, почему у него не выставлена на продажу снайперская винтовка «Барретт М82» пятидесятого калибра, начал сетовать на правительство, урезающее его права, но Карни игнорировал их всех.

Милашка неспешно фланировала к нему, но вальяжная походка ничуть его не обманула. Эта девица не из тех, кто слоняется просто так.

Выставив указательный палец на манер пистолета, она нацелила его в Джона:

– Вы будете Джон Карни?

Даже в этих простых словах он различил ирландский акцент, прозвучавший для него эхом прошлого. Его родители были родом из Каррикфергуса, чуть выше по побережью от Белфаста, и он сам до сих пор не до конца избавился от следов местечкового выговора.

– Я он и буду, да. Чем могу служить, мисс?

Барышня, добавил он про себя. Останься в нем еще хоть капля старой ирландской закваски, он назвал бы ее барышней.

Ее улыбка была смертоноснее стволов на его стенде.

– Мистер Карни, один друг сказал мне, что вы могли бы мне помочь, и я натурально надеюсь, что он был прав. На этом подвисло многое.

И тут Карни впервые заметил двоих мужчин, продвигающихся сквозь толпу вслед за ней, крейсируя без остановок, в точности как она. Крутые парни, почти такие же юные, как эта ирландская барышня, с гранитными взорами и сжатыми в ниточку губами. «Копы? – озадачился он. – Или наоборот?»

Желание предупредить ее всколыхнулось у него в груди, но затем он заметил, что барышня обратила внимание, как он бросил взгляд мимо нее, разглядела промелькнувшую в его чертах тревогу – и не придала этому ни малейшего значения.

Значит, они с ней.

Джон сдвинул брови. Кем бы ни была эта девица, она несет с собой беду. Она в каждом слове несет обаяние и мучительную до боли красоту своего культурного наследия, хотя явно его не заслуживает.

Однако Джон все равно кивнул.

– Погляжу, чего смогу сделать.

Она огляделась с таким видом, что сразу же стало ясно: она надеется перекинуться парой слов без лишних ушей. Козел, разыскивающий снайперскую винтовку пятидесятого калибра, побрел прочь, что-то ворча под нос, так что Карни отвел барышню в глубину стенда, к дальнему углу одного из своих прилавков.

– Мне сказали, что вы можете познакомить меня с Оскаром Темплом, – заявила она.

Ее бледная кожа ярко сияла на солнце, и легкая россыпь веснушек у нее на переносице только подчеркивала ее красоту. Но стоило ей упомянуть Оскара, как Джон тут же разглядел играющие желваки на ее скулах, а уверенность в ее взгляде испарилась, точь-в-точь как маска ее улыбки, явив взору страх и отчаяние. Через долю секунды маска вернулась на прежнее место, но теперь Карни видел сквозь нее.

– Как тебя зовут, голубушка? – спросил он.

– Кейтлин Данфи, – сказала она, и по тону было ясно, что она врет, но ей плевать, догадывается ли Джон об этом.

Сглотнув ком в горле, Карни огляделся, теперь встревожившись, что кто-нибудь может их видеть. Впрочем, в открытую на них не смотрел никто, даже типы с гранитными взглядами, явно ее прикрывающие. «Не делай этого, – твердил он себе. – Ты в легальном поле, Джон. Совершенно легальном».

Если Кейтлин Данфи хочет, чтобы он представил ее Оскару Темплу, – значит, в дальнейшем разговоре не будет даже намека на легальность. Надо держаться далеко-далеко от этого, сказать девице, что он не может ей помочь.

Но Оскар был очень добр к Джону все эти годы и наверняка ухватится за дело, с которым пришла эта барышня.

И, помоги ему Боже, Джон Карни никогда не мог сказать ирландской девушке «нет».

* * *

С самого начала городок Чарминг, что в Калифорнии, уникально подходил, чтобы стать базой для мотоклуба. Большинство местных жителей были настроены не так уж враждебно; их не так тревожила репутация, которую байкерские банды заработали тем, что сеяли хаос, насилие и преступные промыслы. В незапамятные времена старатели, привлеченные сюда золотой лихорадкой, осели здесь, занявшись сельским хозяйством и лесозаготовками, основав небольшую общину, проникнутую духом истинных пионеров. После землетрясения в Сан-Франциско десятки горожан перебирались на новые места в поисках более простой жизни, но лишь под конец Второй мировой войны эти несхожие группировки слились воедино, выстроив уголок, воплощающий квинтэссенцию Америки.

Жители Чарминга придерживаются двух философских принципов. Один – «Сам живи и другим не мешай» – отражает пионерский дух первопоселенцев. Второй – «Не сри, где жрешь». Может, не в таких выражениях, но с таким же результатом. Чарминг не любит сетевых магазинов и торгово-развлекательных центров. Большинство проектов по застройке – доморощенные, на средства самих жителей Чарминга, а большинство предприятий в деловом центре города – семейные бизнесы. За всю смутную вторую половину XX века Чарминг почти не переменился, и именно этим он всех и устраивает.

САМКРО просуществовал в городе более тридцати лет, почти столько же времени заправляя «Авторемонтными мастерскими Теллер-Морроу». Первоначальные партнеры по бизнесу – Джон Теллер и Клэй Морроу – были двоими из Первой Девятки САМКРО, а когда «Сыны анархии» занялись подпольной торговлей оружием, автомастерские стали легальной ширмой этого бизнеса. Шеф полиции Уэйн Ансер многие годы смотрел на это сквозь пальцы, а местные считали клуб устоем общины.

Но в последние пару лет дело шло все туже. Шеф Ансер ушел на пенсию, и весь полицейский департамент Чарминга ликвидировали, передав поддержание правопорядка в городке в ведение шерифа округа. Теперь САМКРО впутался в торговлю наркотиками, и его добрососедские отношения с Чармингом начали разлаживаться. Будучи президентом САМКРО, Клэй Морроу изо всех сил цеплялся за перетершиеся пряди этих ослабевающих уз, но стоило ему связать одну порванную нить, как рвались две другие.

И это начало его бесить.

Клэй сидел во главе грандиозного стола для совещаний в Капелле. Посередине владений авторемонтных мастерских, обнесенных по периметру забором из рабицы, увенчанным колючей проволокой, расположились гараж, контора и помещение клуба. А Капелла со столом для совещаний, посреди которого вырезан костлявый жнец с окровавленной косой, – бьющееся сердце САМКРО, а коли уж на то пошло, то и каждого чартера «Сынов анархии» на свете.

– Где Шустрый? – осведомился Клэй, бросив сумрачный взгляд на Бобби Мансона – дородного, бородатого, седеющего имитатора Элвиса, ставшего совестью клуба. Многие годы Клэй считал Бобби одним из ценнейших достояний, доверял его хладнокровию и способности в любом споре воспринимать позицию каждой из сторон. Но с недавнего времени именно эти достоинства стали Клэю в тягость, и теперь его подмывало винить Бобби во всем.

– Ты же видел, как пострадал пикап Рыжего, – сообщил Бобби. – Шустрый прикидывает дефектовку, чтобы парни знали…

Тут дверь Капеллы приоткрылась, и Шустрый просунул голову в щель с неизменной застенчивой, извиняющейся улыбкой, будто приклеенной к его лицу, и проскользнул внутрь, прикрыв дверь за собой.

– Извините, – сказал он, проведя ладонью по своему стриженному ежиком ирокезу и татуировкам по обе стороны от него.

Джекс, сидящий слева от Клэя, выпрямился и кивнул Шустрому:

– Садись.

Клэй, бросив на пасынка косой взгляд, промолчал. Пацан в последнее время стал слишком борзым, набравшись замашек человека, считающего, что должен держать председательский молоток, а не носить патч[6]6
  Нашивки на жилет клуба (патчи) исполняют целый ряд функций – от указания чартера и ранга до особых отличий.


[Закрыть] вице-президента. Но когда они оба откинулись из Стоктона, Клэй перетер все непонятки с Джексом, заключив побочную сделку, которая смажет Джексу лыжи, когда придет время, и навел мосты для вступления САМКРО в бизнес с картелем Галиндо. Пацан перестанет путаться у него под ногами уже довольно скоро.

И все же Клэю не хотелось, чтобы Джекс приучался раздавать приказы.

– Ладно, давайте разгребем это дерьмо, – сказал он.

Президент сжал рукоятку молотка, стиснув зубы от пронзительной артритной боли в руке, и стукнул по столу, чтобы призвать собрание к порядку. Все взгляды были обращены на него, и он уделил минутку, чтобы оглядеть членов клуба, сидящих в комнате, одного за другим. Джекс и начальник безопасности Тиг Трэджер. Бобби и рожденный в Шотландии Пыр Телфорд. Рыжий и Шустрый. Лыба и Козик, оба подтянутые из других чартеров. Майлз, подтянутый в полные члены, когда половина клуба сидела в Стоктоне.

Напротив Клэя, в дальнем конце стола, сидит Пайни Уинстон. Пайни, один из трех пока живых членов Первой Девятки, был соучредителем САМКРО вместе с Джоном Теллером и одним из тех, кто на первых порах поручился за Клэя. Теперь же старик сидит со своими кислородными трубками в носу, и его водянистые глаза таращатся на Клэя будто с неизменным сомнением и неодобрением.

Окабаневшего Джекса Клэй, пожалуй, еще мог бы так-сяк стерпеть… но Пайни становится проблемой.

– Ну, сталбыть, коротенько и без напряга, – сказал Клэй. – Джекс?

Вице-президент обвел взглядом сидящих за столом.

– Все уже слышали это по частям. Мы с Рыжим возвращались из хижины. «Хаммерюга» долбанул нас сзади. Грузовик запер нас, заставив съехать с дороги. Достаточно глянуть на машину Рыжего, чтобы понять, как все шло.

– Ты еще дышишь, Джеки, – заметил Пыр. – Считай, повезло.

– Коли жив – горе не беда и все такое, верно? – подкинул Козик.

Тиг навалился на стол, прищурив глаза.

– Мы говорим о русских, ага? Хотят поквитаться с нами за мочилово Путлова с его подружками?

– Так мы подумали, – кивнул Рыжий. – Однако они хотели оставить нас в живых. Во всяком случае, достаточно долго, чтобы отвезти к тому, кто отдал им приказ.

– Мы их не уважили, – подхватил Джекс. – Началась пальба, а затем объявились другие русские.

– Какие еще другие русские? – прохрипел Пайни, хмурившийся с того самого момента, как грохнул молоток, но на сей раз Клэй на него зуб за это не держал. Может, Рыжий и может постоять за себя, но какому же отцу хочется слышать, что русская мафия шмаляет по его сыну?

Джекс с Рыжим досказали историю до конца, дополняя друг друга – да, собственно, и рассказывать там было почти нечего. Пару минут спустя все за столом погрузились в молчание на несколько секунд, пока Джекс не обратил на Клэя вопросительный взгляд. Именно этого и дожидался Морроу – момента, когда Джекс признает, что молоток в руках у него.

– Всё останется в этих стенах, – изрек президент. – Я знаю, все думали, что мы разрулили нашу русскую проблему на какое-то время. Как и я. Теперь же смахивает на то, что русские затевают терки за территорию.

– Галиндо просветим? – поинтересовался Джекс, задумчиво почесывая белокурую щетку своей бороденки.

– О чем? – отрезал Клэй, обшаривая взглядом сидящих, чтобы убедиться, что его ответ дошел до каждого. – На данный момент мы ни хера не знаем. Пыр, если это по поводу оружейного бизнеса, может, наши друзья в Белфасте что-нибудь слыхали…

Пыр родился в Шотландии, но вырос в Белфасте и оттрубил в британской армии и ПИРА, пока из-за какой-то бодяги не вынужден был покинуть Белфаст. У него до сих есть враги в Ирландии, но старые связи никуда не делись – как бы неприятны они ни были.

– Попробую переговорить с Коннором Мэлоуном, – откликнулся Пыр. – Поглядим, что ему известно.

– Надо и с Лином потолковать, – подсказал Бобби все с тем же непрестанно встревоженным выражением лица. – Если русские затевают новую игру, Лин со своим кланом может уже знать.

– Я звякну Лину, – кивнул Джекс.

– Валяй, – распорядился Клэй. – И доложись.

И окинул комнату взглядом. Капелла – это святая святых, все, что обсуждается за столом, считается не подлежащим огласке, если только не проголосовали за обратное.

– Может, и нечего ссать из-за этих говнюков, – произнес он. – Свора псов «Братвы» дерется из-за объедков в надежде, что их московские хозяева заметят и отрежут им кус побольше. Вот и пускай шмаляют друг по дружке – это отвлечет их от раздумий, кто уложил Путлова в землю. И все равно держите глаза нараспашку, прикрывайте друг другу спины, пока мы не раскумекаем, кто отдает приказы с той и с другой стороны.

Клэй снова оглядел их лица, убеждаясь, что больше никто не хочет попереть на рожон.

– Ну, тогда лады, – подытожил он, ударив молотком. – Заседание закрыто.

* * *

Покинув остальных в клубе, Джекс вышел на улицу, хлопнув за собой тяжелой дверью. Когда они были в Капелле, набитые в комнату для собраний, дух пошел тяжеловатый. Теперь тут уйма парней, и это хорошо. Это делает клуб сильнее.

Шагая к своему байку, Джекс нашарил в кармане и выудил свой сотовый телефон. Звонок Лину может оказаться пустой тратой времени – если бы русские затевали гражданскую войну, то уж у китайцев разрешения спрашивать не стали бы, но может статься, до Лина дошли какие-нибудь слухи. Если бы русские поубивали друг друга, это было бы к лучшему, но Джекса тревожил сопутствующий урон.

Он вышел на связь с Лином.

На стоянке у него за спиной зашаркали шаги, и Джекс обернулся, все еще мандражируя после утреннего нападения. Должно быть, вид у него был хоть сейчас в драку, потому что Чаки вскинул обе руки – вернее, то, что от них осталось, – в знак безоговорочной капитуляции, только бы Джекс понял, что он не представляет угрозы.

Будто Чаки Марстейн хоть когда мог представлять угрозу.

– Тпру, Джекс! Это только Чаки.

– Думаешь, я бы тебя не узнал?

Вечно психующий лысый недомерок с эспаньолкой казался более взбудораженным, чем обычно.

– Нет-нет. Я думал, вдруг ты ушел, типа, обозленный или чего.

Джекс спрятал телефон в ладонь.

– Ты вышел сюда не просто так.

– Извиняй, ага. – Чаки закатил глаза, сетуя на свою забывчивость. – Тебе звонок в конторе. Голос у дамочки совсем расстроенный. По ходу, чё-то срочное.

Нахмурив брови, Джекс зашагал к конторе.

– Имя спросил?

– Нет, – сообщил Чаки, нагоняя его, – но ежли это поможет, у нее, типа, акцент. По-моему, английский. А может, ирландский.

Джекс сунул телефон во внутренний карман жилета, тут же напрочь забыв о Чаки. Ступил в тень конторы и увидел на столе телефон с дико перекрученным старинным спиральным шнуром. Долю его отца в «Теллер-Морроу» унаследовала мать Джекса – Джемма, и большинство дней ее можно застать в конторе. Джекс порадовался, что сейчас ее здесь не оказалось, иначе на звонок ответила бы она. Во время своего пребывания в Белфасте много лет назад Джей-Ти закрутил с бабенкой по имени Морин Эшби. В результате у Джекса появилась единокровная сестра, о существовании которой он узнал, лишь когда сам посетил Белфаст. Любую женщина с ирландским акцентом, позвонившую в контору «Теллер-Морроу» и наткнувшуюся на Джемму, ждал бы не самый теплый прием.

Джекс снял трубку:

– Алло?

– Можешь говорить, Джекс? Я просто не знаю, кому еще позвонить.

Морин – женщина ершистая, но, пребывая в Белфасте, Джекс ладил с ней не так уж плохо. Она напоминает ему собственную мать, хотя скажи он такое вслух, Джемма распяла бы его на кресте.

В голосе Морин звучали такое отчаяние и страх, что Джексу стало очень не по себе.

– В чем дело? – Он оглянулся на Чаки. В голове его вдруг пронзительно затрезвонил сигнал тревоги. Заставить Морин Эшби потерять самообладание могло только одно. – Что-то стряслось с Тринити?

– Девчонка пропала, – сообщила Морин. – Скрылась с радара. Я оставила ей двадцать сообщений. От нее никаких вестей вот уж больше двух недель, а теперь…

– Как это две недели? Она же живет с тобой.

– Нет, уже несколько месяцев не живет.

– Погоди! – Тревога Джекса мало-помалу сменялась раздражением. Обернувшись, он знаками прогнал Чаки из конторы и, когда недомерок удалился, снова уселся за стол. – Начни с начала.

– Да не было начала, Джекс. Она смылась с этими русскими, и мне кажется, коли кто и сможет ее найти, то это ты.

Джекс запустил пятерню в густую копну своих белокурых волос.

– С какими еще русскими?

В свете сегодняшних событий от одного лишь этого вопроса его замутило.

– Это было пять месяцев назад, вот. Является целая русская делегация, мафиозные ублюдки, и хотят замутить дела с Броганом, Дули и Рорком…

– Без приглашения русские в Белфаст не ездят, – перебил ее Джекс.

– А мне не один хрен, приглашали их или нет? – огрызнулась Морин. – Мне только и ведомо, что они здесь были по делу. У Рорка есть друзья промеж них, насколько у Рорка вообще могут быть друзья.

На Джекса снизошло ужасающее спокойствие – чувство, неизменно охватывающее его всякий раз, когда дело принимает паршивый оборот. Будто тебя засасывают зыбучие пески, и остается лишь просто опустить руки, позволяя им увлечь себя вниз, понимая, что, как только они поглотят тебя, дело пойдет только хуже.

Ирландские Короли – правление «Подлинной ИРА» – устроили прием какой-то фракции «Братвы». Это не лишено извращенного смысла. Джимми О’Фелан – человек ПИРА в Калифорнии, распоряжавшийся подпольной торговлей оружием и взаимоотношениями с САМКРО – пытался отсечь «Сынов анархии», законтачив с русскими напрямую, но пустился во все тяжкие, так накосячив, что Короли не только дали благословение на его убийство, но и вознаградили САМКРО за ликвидацию.

Теперь же, если Морин знает, о чем говорит, русские после убийства Джимми O запросили аудиенции у Королей. Джекс понял, что нужно узнать побольше – узнать, как прошел этот визит и что он означает для взаимоотношений между САМКРО и ирландцами, но Морин позвонила не затем, чтобы говорить о делах или политике криминального бизнеса.

– Один из русских, громила по имени Олег Волошин, так он таскался за Тринити, будто на орбиту вышел вокруг нее.

– Думаешь, он ее забрал? – спросил Джекс, крепко стиснув трубку.

– Я знаю, что это он, Джекс. Тринити на Олега запала. Думает, что влюбилась в него… и, коли честно, я не так чтобы против. Я и сама любила порядком мужиков, не слишком придерживающихся буквы закона, а Олег… он славный малый для бандюгана. Тринити ушла к нему месяца четыре назад, но была на связи, регулярно мне звонила. А последние две недели и не пикнет, и это страшит меня до потери памяти.

Джекс откинулся на спинку стула, уставившись на дверь, которую Чаки оставил открытой, – воззрившись в пустоту.

– Слушай, – продолжала Морин, – я разумею, что есть и другие вещи, за которые нам надо потолковать, но прямо сейчас…

– Ты встревожена, – перебил он. – Я и сам встревожен. Но выехать из страны для меня сейчас почти невозможно. А уж ехать в Россию…

– Кто сказал хоть слово за Россию?

– Я думал, Тринити ушла с Олегом.

– Она ушла с ним, ага, но твоя сестренка не в России. Она в Америке. В последний раз, что я слыхала, она была в Неваде.

Джекс развернулся к столу, выудив карандаш и листок бумаги.

– Еще что-нибудь можешь мне сообщить о местонахождении Тринити или об этом Олеге и его людях? – спросил он.

Морин отбарабанила все, что знает, – всего ничего, а Джекс взял на карандаш все обнадеживающее – то есть сущий пустяк. И лишь повесив трубку, почувствовал чье-то присутствие у себя за спиной.

Обернувшись, он увидел свою мать Джемму, глядящую на него со знакомым брезгливо-пренебрежительным изгибом губ.

– Опять срешь мне за пазуху, – криво усмехнулась она.