Текст книги "Мадемуазель Шанель"

7

По сравнению с Обазином Мулен оказался не столь ужасным местом. Городишко гордился несколькими тавернами, кафе и магазинами, а неподалеку от города находился гарнизон офицеров-резервистов, которых я видела марширующими по главной улице Мулена; впереди колонны шли барабанщики и горнисты – крепкие молодые люди с эполетами, в украшенных шнурами куртках и до блеска начищенных сапогах.

Имелась также классическая мужская гимназия, прямо напротив монастыря, через дорогу. Каждый день после полудня, когда звонили колокола, из нее выбегали мальчики с ранцами за плечами, все одинаково одетые: черная гимнастерка, подпоясанная ремнем, с крохотным белым воротничком, короткие брючки, открывающие шишковатые коленки, и гольфы, тесно обтягивающие худые лодыжки, ну прямо как у меня, и высокие ботиночки со шнурками. Я часто смотрела на них из окна дормитория, очарованная их молодостью и красотой, мне ужасно нравилось наблюдать, как они важничают друг перед другом, толкаются, дергают друг друга за цветные шнуры, сбивают друг у друга шляпы с взъерошенной головы, с гиканьем и криком носятся по улице, словно банда маленьких разбойников.

Но, увы, наблюдать это можно было только через окно. Девочкам не разрешалось никуда ходить без сопровождения взрослых. Стены монастыря мы покидали, лишь когда отправлялись в расположенную неподалеку церковь, чтобы принять участие в службе, петь в церковном хоре, а еще во время общегородских праздников, но по улице передвигались только группами, обязательно в сопровождении нескольких монахинь.

Петь я очень любила. Мне нравилось слушать собственный голос, который поднимается все выше и выше; я казалась себе птичкой, летящей над городом. Как на ладони я видела Мулен и дремлющие в тишине деревни, которые раскинулись по берегам многочисленных речек, вьющихся в зелени лесов и полей и впадающих в Сену, которая острым лезвием рассекает пленительный и великолепный город Париж.

Эх, сбежать бы отсюда в Париж! Эта мысль буквально преследовала меня, не давала покоя. Библиотека монастыря Святого Августина по разнообразию книг мало отличалась от обазинской, а от религиозных обрядов я уже порядком устала. С помощью Адриенны, потакавшей моим прихотям, я обнаружила, что в монастыре процветает черный рынок. Оказывается, среди девочек из богатых семей постоянно идет тайный, но интенсивный обмен сигаретами, ленточками, мылом с запахом гардении и так далее и они готовы достать для нас все, что нужно, если мы будем оказывать им кое-какие услуги. Я чинила и гладила их форменную одежду, таскала из колодца воду, грела на кухне и носила наверх, наполняя их медные тазики. А за это они покупали для меня единственное, чего мне здесь так не хватало. Новое чтиво.

Не книжки, конечно. Книжки были очень дорогие, да и спрятать их в дормитории было невозможно. Монахини периодически прочесывали его в поисках запрещенных вещей. Я получала вырезки из парижских газет, где печатали бесконечные романы с продолжением. По просьбе девочек из богатых семей мамаши совали их в еженедельные посылки со всякой всячиной, а я потом сшивала их в самодельные брошюры, достаточно плоские, чтобы незаметно хранить под матрасом, и по ночам, укрывшись с головой одеялом, читала. Чаще всего это были наполненные всякими ужасами и чувствительными сценами истории про благородных куртизанок, погибавших от безответной любви или козней злых королев, которые расправлялись со своими врагами с помощью ядов.

Королевы мне нравились больше. Куртизанки, казалось, наслаждаются своими страданиями, страдают ради самого страдания, в то время как королевы просто делали то, что нужно делать в сложившейся ситуации. Но как бы ни были банальны эти истории, даже самые примитивные таили в себе некое зерно истины, высвечивающее тайны и загадки этого мира. Чем больше я читала, тем больше мне хотелось поскорее начать самостоятельную жизнь. Будь моя воля, я бы босиком отправилась в Париж, где, казалось, перед человеком, даже таким ничтожным, как я, открываются безграничные возможности.

В 1903 году нам с Адриенной исполнилось двадцать лет, и нас наконец выпустили из монастыря. Джулия, пробывшая в монастыре на два года больше, чем должна была, объявила, что решила жить с нашими дедушкой и бабушкой и помогать им торговать в палатке на рынке.

Я испугалась. Мне было известно, что она часто ходит к ним в гости. В последние несколько месяцев она вообще перестала навещать со мной Луизу. Скорее всего, Джулия отправлялась в городок, где жили дедушка с бабушкой. Даже меня звала с собой, но я всегда отказывалась. А тетя Луиза, хотя я ни о чем ее не спрашивала, сообщила, что Джулия навела справки о наших братьях Альфонсе и Люсьене и узнала, что, после того как нас отправили в монастырь, их отдали в семьи каких-то крестьян и все детство они работали на полях. Где они сейчас, неизвестно. Во мне с новой силой разгорелась злость на всех, кто от нас отказался. Тетя Луиза, конечно, внесла в ситуацию свои поправки и несколько сгладила мое недоброе отношение к людям, но для меня она была единственным человеком, которого я понимала и могла простить. А вот Джулия меня восхищала: характер ее оказался гораздо крепче, чем она считала сама, если так беспокоилась за тех, с кем мы давно расстались. Лично мне не о чем было говорить с дедушкой и бабушкой. Они уже были старенькие, со своими привычками, и я считала, что лучше держаться от них подальше.

– Не понимаю, почему ты хочешь жить с ними? – спрашивала я сестру. – Там для тебя нет никакого будущего. Так и состаришься за прилавком, на всю жизнь останешься торговкой овощами.

– А куда еще я пойду? – вздыхала она. – Шить я не умею, это вы с Адриенной шитьем можете зарабатывать на жизнь. А я буду тебе только обузой. А кроме того, сами они уже не справляются. Вот подрастет Антуанетта, выйдет из монастыря и тоже будет жить с нами. Ей ведь не помешает своя крыша над головой, работа. А Луиза говорит, что будет часто приходить в гости. Да и тебе не надо будет обо мне беспокоиться.

– Но ведь вы с Антуанеттой можете жить со мной! – неожиданно для себя самой рассердилась я. – Джулия, ты все время твердишь, что ни на что не годна, что ничего не умеешь делать… Откуда ты знаешь, ты же ни разу не попробовала? Главное, тебе надо остаться со мной, а там что-нибудь придумаем. Они же никогда нас не любили, им было на нас наплевать. Даже ни разу не попытались с нами встретиться!

Джулия печально улыбнулась:

– Габриэль, ты говоришь это только потому, что считаешь себя обязанной, но ты же сама понимаешь: со временем я стану для тебя обузой. Меня вполне устраивает торговля овощами, вдобавок я буду заботиться о двух стариках. Я на них не в обиде, они ни в чем не виноваты. Что им оставалось делать? Мы были еще дети, а это значит, лишние рты. А теперь я взрослая, могу приносить пользу, поэтому, прошу тебя, не будем спорить, не будем ссориться. Давай расстанемся как сестры, мы же любим друг друга. – Джулия притянула меня к себе, крепко обняла и поцеловала в щеку. – Не теряй храбрости, – прошептала она. – Ты у нас сильная. Всегда такой была.

Я едва сдерживала слезы, глядя, как она садится в экипаж, который должен был отвезти ее к родителям нашего отца. Хотелось силой оставить ее с нами, но я понимала: это бесполезно. Джулия, конечно, не обладала моей смелостью, но упрямства – семейной черты всех, кто носит фамилию Шанель, – у нее хватало: уж если что решила, не отступится. Экипаж тронулся, и я снова ощутила себя покинутой, как и тогда, в Обазине. Но, положа руку на сердце, как ни презирала я себя за это, не могла избавиться от постыдного чувства облегчения.

Джулия понимала меня лучше, чем я сама. Она знала, что, став мне обузой, она нанесет непоправимый удар нашей с ней взаимной любви, а этой мысли перенести она не могла.

Что касается нас с Адриенной, монахини посоветовались с Луизой, и та подыскала нам местечко в Мулене, в заведении с пышным названием Дом Грампейр, хотя по сути это была лишь скромная мастерская по ремонту женского платья, белья и чулочных изделий, обслуживающая местных дам и солдат гарнизона. Владелица мастерской, мадам Г., как сразу же окрестили ее мы с Адриенной, занималась починкой обычного ассортимента предметов женской одежды, а также приведением в порядок изорванных и испачканных passementerie[3]3
  Отделка галуном и позументами (фр.).


[Закрыть] офицерской формы. Помимо работы, она, по ее выражению, «почти даром» предоставила нам тесную комнатку на чердаке, совсем рядом с мастерской.

Все было бы прекрасно, если бы не каторжная работа за мизерную плату. Работали мы с семи утра и почти до восьми вечера, отлучаться с рабочего места было нельзя, кроме короткого перерыва на обед в душной задней комнате. Мы буквально изнемогали над горами расползающихся по швам платьев с рваным подолом, плащей с оторванными пуговицами и неоднократно менявшимися подкладками и множеством иной изношенной одежды. Постоянно болела спина. По вечерам, после работы, мы забирались к себе в комнатушку, садились возле крохотной печки, которую страшно боялись топить, опасаясь, как бы не спалить весь дом. Прошло три месяца, и я объявила Адриенне (о, это была уже не прежняя хохотушка Адриенна, а тень ее), что надо срочно искать другие средства существования. Так больше жить нельзя: почти весь недельный заработок возвращался мадам Г. в виде платы за жилье, питались мы овощами, ветчиной, хлебом и сыром, которыми нас снабжала Луиза каждое воскресенье, наш единственный выходной, который мы проводили у нее в доме.

– Другие средства? – удивилась Адриенна. – Но ведь это место для нас нашла Луиза. Разве можно вот так взять и бросить его?

– Я не говорю, что бросить, – ответила я, хотя, потирая распухшие костяшки пальцев, я как раз думала о том, что бросить это проклятое место было бы для нас великое благо. – Просто надо поискать дополнительный заработок. Например, прикупить каких-нибудь простеньких шляпок, довести их до ума и снова продать. Мне кажется, если у меня получится, можно показать мадам Г. и предложить ей процент с прибыли, чтобы она позволила этим заниматься.

Ничего другого мне в голову пока не приходило. Тетя Луиза продолжала украшать и отделывать свои шляпки так, словно это вазы с фруктами для банкетного стола, однако шляпку, которую переделала я, она доставила клиентке в моем варианте. И сообщила мне, что та, забирая свой заказ из магазина в Виши, назвала ее очаровательной и заказала еще две, другого цвета, но чтобы они были изготовлены с нуля. Луиза стала учить меня, как, послюнив палец, проверить, не перегрелся ли утюг, чтобы, не дай бог, не подпалить тесьму, как зажимать между пальцами ткань, чтобы делать складку, как пользоваться доской, чтобы придавать отделке форму, как делать нужные складки и прочим приемам и хитростям профессии, призванной некрасивое, ничем не примечательное превратить в прекрасную вещь, которой можно любоваться и восхищаться… ну и заплатить за нее свою цену, конечно.

Монашки постоянно твердили нам, что приличная девушка не должна стремиться к большим деньгам, но ведь без них никуда, а у меня денег вообще не было. Если я собираюсь отправиться в Париж, деньги нужны позарез, и чем больше, тем лучше.

– Ох, вряд ли у меня будут силы делать что-то еще, – стонала Адриенна.

Да, нелегко ей далась обретенная свобода и независимость: она сильно похудела. Часто жаловалась, что, может быть, все-таки стоит смириться и переехать к Луизе. Я вынуждена была напомнить ей, что если в Мулене надежда встретить красавца-рыцаря маловероятна, то в Варенн-сюр-Алье ей вообще придется рассчитывать только на какого-нибудь козопаса с гнилыми зубами.

– А что, если толкнуться в «Ротонду», попытаться прослушаться, что скажешь? – предложила я.

Мы с ней уже несколько раз побывали в этом кафешантане, построенном в виде пагоды недалеко от площади, в сопровождении молодых офицеров, которым вздумалось поухаживать за нами, когда они сдавали свои изорванные шинели или штаны для починки. Заведение это вряд ли можно было назвать модным или высокого класса, его посещала разношерстная публика ради сомнительного удовольствия хриплыми голосами подтягивать певцам, развлекающим публику, чтобы посетители покупали больше выпивки. Впрочем, в нашем случае пели только мужчины, мы же просто сидели рядом, крепко надвинув на брови шляпки, наглухо, до самой шеи, застегнув блузки, скромные и недоступные. Конечно, богатых родственников у нас не было, но и нельзя было спутать нас с наглыми профессионалками, которые охотились там за клиентами, даром что платили им куда больше, чем нам, и работали они, когда хотели, по свободному графику.

– Ты что, хочешь подавать там напитки? – с ужасом в голосе спросила Адриенна.

– Да нет же, глупенькая. Прослушаться, чтобы петь. Мы же пели в хоре Святого Августина и репертуар «Ротонды» знаем почти наизусть.

Я встала, стукнулась головой о свес крыши (по этой чердачной комнате нам приходилось передвигаться согнувшись в три погибели), скривилась от боли и приняла позу. Одну руку уперла в довольно костлявое бедро, другую положила на грудь, правда не там, где она вздымалась, прочистила горло и, раскрыв рот, запела: «Qui qu’a vu Coco dan l’Trocadero?»

– Я потеряла своего бедного Коко, – пела я, – в окрестностях Трокадеро. Он сейчас далеко, если еще живой. Еще больше мне жаль любимого, он изменил мне, а вот мой Коко всегда был мне верен. Вы, случайно, не видели моего Коко? Бедный Коко, где-то рядом с Трокадеро?

Тут я сделала знак Адриенне, и она подхватила припев:

– Ко возле Тро… Ко возле Тро… Коко возле Трокадеро. Кто видел Коко? Мой бедный Коко! Кто видел бедняжку Коко?

Закончив петь, я изящно сделала ручкой вверх:

– Ну как? Неплохо?

– Ужасно, – ответила она. – Нас забросают гнилыми помидорами.

Мы от души расхохотались, и напряжение, которое порой возникало между нами, сразу пропало.

– Неужели так ужасно, неужели не заплатят ни гроша? – наконец проговорила я, задыхаясь от смеха.

Я ждала, глядя, как сменяют друг друга противоречивые чувства на ее выразительном лице, – в этом мы с ней тоже были совсем разные. В отличие от меня, Адриенна не умела скрывать своих чувств.

– Да нет, шучу. Заплатят, куда денутся. Я слышала и похуже. Думаю, и здешняя публика тоже.

– Ну, тогда решено. Завтра после работы пойдем и попробуем. Несколько вечеров в неделю, пока не накопим на шляпки.

– А если узнает Луиза… или монашки? Они же будут в ярости, – предостерегающе сказала Адриенна. – Порядочной девушке в «Ротонде» делать нечего. Ну разве с кем-нибудь аперитива глотнуть. Но только не работать.

– Да как они узнают? Мы же им ничего не скажем.

Спать в тот вечер я отправилась, окрыленная радужными надеждами. У меня все получится, говорила я себе. Судьба крестьянки не для меня. Удача не торопится осчастливить меня, и, как ни пытайся, тяжкой работой ее не приманить. Кто узнает, на что я способна, если гну спину от зари до зари в захудалой мастерской?

Но когда мы начали приводить мой план в исполнение, дело оказалось не таким уж простым. Хозяин «Ротонды» взял нас, видимо, за свежие и миленькие мордашки. Сразу было видно: девушки только что покинули монастырь. В вечер нашего дебюта я так волновалась, что на сцене стояла как столб, слова песенки пела заикаясь, посетители шикали, свистели и бросались в меня гнилыми оливками и вишнями, а Адриенна ходила между столиками и дрожащими руками протягивала почти пустой кошелек.

Увидев улов, я присвистнула и скорчила гримасу:

– Меньше трех франков. Не хватит даже на билет в Виши, не то что на шляпку.

Каждый вечер я репетировала, оглашая воплями чердак, а Адриенна прятала голову под подушку, и вот наконец мне показалось, что я вполне обрела и нужное нахальство, и определенную пикантность интонации, и свободу в движениях и жестах, без которых никуда. Следующее выступление прошло лучше, потом еще лучше. Через несколько недель хозяин посчитал, что нас можно выпускать по пятницам, когда был наплыв офицеров, покидающих казармы на выходные.

В пятницу я уже владела собой вполне, и если голос на каждой высокой ноте дрожал, то в конце исполнения раздались невероятные, оглушительные рукоплескания, удары ладонями и кулаками по столикам и восторженные крики.

– Коко! Коко! Коко! – неслось из зала.

Господи благослови, они хотят, чтобы я спела еще.

Свои сбережения я хранила в жестяной банке, спрятанной под досками пола. Когда мне показалось, что накопилось достаточно, я заявила недовольно брюзжащей мадам Г., что нам с Адриенной нужно несколько дней отгулов, потому что якобы заболела Луиза. Мы быстро собрались и почтовым экипажем отправились в Варенн; на поезд денег у нас не было.

Наконец-то я куплю шляпки.

8

Виши – первый настоящий город, который я увидела в жизни, город-курорт с широкими бульварами, большими гостиницами, казино. Сюда съезжались, как объяснила мне тетя Луиза, богачи ради знаменитых целебных минеральных вод. После завтрака в дешевой auberge,[4]4
  Гостиница (фр.).


[Закрыть] где спать пришлось втроем на одной кровати, мы с Адриенной и Луизой отправились по магазинам, куда она разносила заказанные ей готовые изделия, а потом весь оставшийся день выбирали необходимые для работы побрякушки и шляпки для меня. Я смогла купить только три штуки, но была так счастлива, будто приобрела целую дюжину. Когда на Виши опустились летние сумерки, Луиза разрешила нам вдвоем погулять немножко, уже без нее: ей нужно было дать отдых больным ногам. Но она строго-настрого запретила нам заговаривать с незнакомцами, особенно с мужчинами, а также совать нос в кабаре или пивные, привлекавшие не столь уважаемых обитателей города.

Я еще никогда не видела на улицах так много народу, не слышала столько шума; казалось, все говорят одновременно и никто никого не слушает. Покровительственно взяв меня под руку, Адриенна повела меня, словно какая-нибудь герцогиня, показывающая свой дворец, ведь она уже не раз бывала здесь раньше.

– Ну разве это не изумительно? – с придыханием повторяла она, вышагивая в зеленом жакете с рукавами-буфами, который красиво облегал ее стройную фигурку, и в строгой юбке со сбегающими сбоку пуговицами из китового уса (настоящий шедевр, созданный Луизой из обрезков и остатков ткани). – Смотри, как все здесь благородно!

Действительно, только в Виши я в полной мере поняла, насколько мы были изолированы от мира в монастыре. Поездка явилась для меня настоящим праздником, особенно эта прогулка. Мне казалось, что мы шагаем слишком быстро и я не успеваю как следует все рассмотреть.

– Здесь все такое яркое, – отозвалась я, – даже в глазах пестрит.

Когда я это произносила, мы как раз поравнялись с группой молодых офицеров с дымящимися сигаретами в руках; они не спеша выходили из кафе. Кто-то из них, заметив нас, даже присвистнул, заставив меня бросить на нахалов уничтожающий взгляд. Вот грубияны! Я уже успела наглядеться на таких в «Ротонде».

– Ты это уже не раз говорила, – сказала Адриенна. – Но признайся, здесь очень интересно, просто дух захватывает. Меня не обманешь, можешь не стараться, я ведь все вижу на твоем лице. Ты смотришь на все тут такими глазами… как вон тот элегантный мужчина сзади, он глаз от тебя оторвать не может.

Я замедлила шаг и осторожно оглянулась. Офицеры в шутку прижали ладони к груди и сделали вид, будто падают в обморок, крича на всю улицу, что их бедные сердца пронзили острые стрелы, выпущенные парочкой жестоких Диан. Но там действительно был один весьма элегантный мужчина, в широком пальто из коричневого бархата, штанах кремового цвета с безупречно отутюженными стрелками, а из жилетного, с вышитым узором кармана свисала золотая цепочка для часов. В руке он держал шляпу-котелок.

Похоже, и вправду смотрит на меня. Да еще улыбается.

Я резко отвернулась.

– Ого, – захихикала Адриенна, – да ты вся покраснела.

– Вовсе нет!

– А вот и да! Красная как помидор.

– Не смотри на них, а то еще привяжутся! – зашипела я, но она меня не послушала и снова оглянулась.

– Кажется, ты разбила ему сердце, – сказала она, но я потащила ее вперед, ускоряя шаг и не чуя под собой ног от страха.

– Просто нахальный тип, вот и все. Думает, если две девушки гуляют одни, то они…

– Grandes cocottes, так, что ли? – продолжала дразнить меня Адриенна. – Я же тебе говорила, перед твоей красотой никто не устоит. Тебе мало, что ты завоевала сердца публики в «Ротонде», не важно, хорошо ты пела или нет, здесь вот тоже все только на тебя и смотрят, несмотря на твой траурный наряд.

– Просто мне нравится черное, – отрезала я.

Подражая школьникам из Мулена, я подпоясала свою длинную блузку кушаком, подобрала в тон к ней юбку до щиколоток и свободный жакет. На голову я надела морскую шляпку с черной лентой и квадратной тульей. Из ящика Луизы я стащила перламутровую брошку, но прикрепила ее не к шляпке, а к лацкану. Я думала, что выгляжу вполне элегантно, пока, гуляя по бульвару, мы не встретились с местными дамами в пышных юбках и подходящими к ним жакетах из красивой, словно мерцающей, ткани; головы их с зачесанными вверх волосами были увенчаны легкими, словно из пузырьков пены, шляпками. И я сразу почувствовала себя гадким утенком. И не потому, что мне хотелось быть похожей на них – в таких костюмах невозможно свободно двигаться, – а потому, что мне показалось, денди, который шел позади, насмешливо улыбается, глядя на мои убогие попытки выглядеть нарядно.

– А он все идет, не отстает, – сказала Адриенна, от волнения переходя на шепот.

Я тут же потащила ее в ближайшее заведение, еще одно насквозь прокуренное кафе.

– Закажи что-нибудь, – попросила я, усадив ее за столик в углу, и она тут же принялась рыться в своей сумочке.

Мы ведь не рассчитывали больше ничего покупать. Но только когда она с отчаянием на лице повернулась ко мне, до меня дошло, что денег у нее нет, а свои я все потратила на шляпки. И вдруг глаза ее расширились.

Мне не понадобилось поднимать голову, чтобы догадаться: денди зашел в кафе вслед за нами.

– Могу ли я чем-нибудь вам помочь, милые барышни? – спросил он вежливо, хотя и слегка иронически, тоном человека, который никогда не заходит в кафе без денег.

– Думаю, нет, если, конечно, вы не хотите заказать нам два кофе и пирожных, – отрезала я.

Резким ответом мне хотелось заставить его отказаться от своего опрометчивого предложения: с какой стати ему тратить на нас свое время и деньги, когда наверняка он может найти других, более сговорчивых женщин.

Но он улыбнулся, обнажая под ухоженными усами превосходные зубы:

– С огромным удовольствием.

И пошел к стойке. Адриенна встревоженно подняла брови. Я только пожала плечами. Пусть этот нахал купит нам лакомство, что тут такого? Ничего неприличного мы себе не позволяем. Но я видела, что она вся дрожит от страха за последствия, к которым может привести мое необдуманное приглашение. Разве тетя Луиза не запрещала нам… Боже, не то что распивать кофе с незнакомцами, но даже заговаривать с ними?

– Может, сядем сюда? – Он уже вернулся и указал на свободный столик с мраморной столешницей.

Он даже выдвинул для каждой из нас стул и предупредительно ждал, пока мы с Адриенной не усядемся.

На меня это произвело огромное впечатление, хотя я изо всех сил старалась это скрыть.

Пока официант расставлял перед нами чашки, я улучила момент, чтобы разглядеть его получше. И сразу заметила, что он очень богат: у него были небольшие, с ухоженными ногтями руки, а пальто его наверняка стоило больше, чем мы с Адриенной могли заработать за год. Он не был красавцем: вытянутое лицо, круглые щеки, длинный нос и тонкие губы, однако в близко посаженных карих глазах светился ум. От него исходил отчетливый запах одеколона, который я терпеть не могла. Подобного рода мужчин я видела в «Ротонде» и раньше, хотя и не очень часто, как правило состоятельных, которые вышли проветриться, поискать запретных развлечений.

Но если он думает, что кофе с пирожными даст ему на нас какие-то права, то сильно ошибается.

– Позвольте представиться, – сказал он, когда Адриенна отпила из своей чашки, а я из принципа к своей не притронулась. – Меня зовут Этьен Бальсан, и я полагаю, мы с вами…

– Бальсан! – Адриенна чуть не поперхнулась.

Он улыбнулся:

– Должно быть, мадемуазель, вы уже слышали мое имя?

– Нет, я… то есть да, конечно, слышала, но я…

Я так и вытаращилась на нее через столик. Что это с ней? Такой вид, будто перед ней сам маркиз Ришелье.

Бальсан кивнул и поправил наманикюренными пальцами светло-каштановые волосы, на макушке уже слегка редеющие, как я успела заметить, и повернулся ко мне:

– Я как раз собирался сказать, что мы с вами уже встречались.

– Вряд ли, – ответила я. Адриенна толкнула меня ногой под столом. Я выдавила из себя скупую улыбку. – То есть я хочу сказать, если бы встречались, то я бы обязательно вас запомнила.

– Да? – Он откинулся назад, аккуратно держа перед собой чашку и согнув мизинец. – Неужели?

– Габриэль, – вставила Адриенна, – этот джентльмен…

– Да, – прервала ее я, не отрывая от него взгляда. – Запомнила бы. Я ни разу в жизни не видела вас, прошу прощения, месье.

– Прощения? У меня? – Он усмехнулся. – Ну нет, это я должен просить у вас прощения, мадемуазель. Как вам сказать… Боюсь, я спутал вас с прелестной певичкой по имени Коко, которая приводила в восторг публику в «Ротонде» в Мулене. Жаль, конечно, я надеялся, что вы – это она, и хотел бы поздравить ее и поблагодарить, поскольку считаю, что ее исполнение песенки «Qui qu’a vu Coco dans l’Trocadéro» – самое прелестное из всех, что мне доводилось слышать. – Он отпил из своей чашки. – Вы обязательно должны когда-нибудь это послушать. У нее выдающийся талант.

Я смутилась и почувствовала, что краснею. Я сделала небольшой глоток черного кофе и обожгла язык. Этьен Бальсан снова улыбнулся, взял тарелку с миндальными пирожными и протянул ее Адриенне. Он что, нарочно дразнит меня? Трудно сказать, но что бы он ни имел в виду, мне все равно, и я уже собиралась высказать ему это в лицо, но не успела, меня опередила Адриенна:

– Ни с кем вы ее не спутали, месье Бальсан. Она и есть Коко из «Ротонды».

– Правда?! – Он сделал вид, что не на шутку потрясен. – Возможно ли это?

– Ну скажи ему, Габриэль, скажи ему правду! – с такой наигранной веселостью прощебетала Адриенна, что мне даже захотелось убить ее на месте. – Не будь такой бессердечной. Месье слышал, как ты поешь, хочет похвалить тебя…

– Мало того что слышал, еще и денег дал, – прибавил он. – Я никогда не скуплюсь на чаевые.

Я поставила чашку на блюдечко. Не хотелось его обижать, ведь было ясно, что человек он действительно не бедный, но я понимала: если он видел меня на сцене, значит считает девушкой свободного нрава.

– Я стараюсь хорошо петь и ради чаевых тоже, – сказала я, – как вы сами только что объявили. Или вы хотели бы, чтобы я дарила свой выдающийся талант бесплатно, месье?

Адриенна смотрела на меня, раскрыв рот.

– Прекрасный ответ, мадемуазель. – К моему удивлению, он произнес это мягким, спокойным голосом. – Простите меня, я не хотел вас обидеть.

– Я не обиделась, – ответила я, потом взяла с тарелки три оставшихся пирожных, завернула их в носовой платок и встала. – Приятно было познакомиться, месье, но, боюсь, нам надо идти. Мы благодарим вас за щедрость и желаем вам хорошо провести вечер.

Он тоже сразу же встал и поклонился:

– Что вы, это мне было очень приятно, мадемуазель.

– Надеюсь, – сказала я и улыбнулась Адриенне. – Ну что, пошли?

Она кое-как поднялась со стула; на ее верхней губе остался бледный след кофе.

– Извините нас, месье, – дрожащим голосом произнесла она. – Мы действительно уже опаздываем, и мы…

Я, не оглядываясь, решительно направилась к выходу, правда, у самой двери пришлось немного задержаться, пока за спиной не послышался быстрый цокот каблучков – это спешила за мной Адриенна. Оказавшись на улице, я, не останавливаясь, зашагала по бульвару к нашей гостинице. Наконец Адриенна догнала меня, схватила за руку и заставила остановиться:

– Габриэль, ты что, с ума сошла? Ты хоть понимаешь, кто это был?

– Понимаю. Этьен Бальсан, который много на себя берет, выдавая себя за джентльмена.

Она еще крепче сжала мне руку:

– Этьен Бальсан с братьями – наследники одного из самых больших состояний Франции. Его семья владеет в Лионе фабриками по производству шерстяных тканей для пошива военной формы. Да что там, они фактически хозяева города Шатору, у них знаешь сколько великолепных дворцов? И не сосчитать! И ни за кого он себя не выдает, понятно? Он настоящий джентльмен! Он очень, очень богатый!

– Подумаешь, богатый. Это вовсе не значит, что он умеет себя вести. Сама слышала, что он сказал. Мол, не скупится на чаевые. А я не такая, кроме песен, ничего не продаю.

Адриенна ослабила хватку, взяла мой сжатый кулак, разогнула пальцы и положила в ладонь визитную карточку кремового цвета с тиснеными буквами.

– Вот тебе его карточка, – сказала она. – Наверное, он совсем обезумел, хочет встретиться с тобой еще раз. Сказал, что ты, как он и ожидал, существо совершенно необузданное и что на следующей неделе он посетит нас в Мулене. – (Я смотрела на нее и молчала.) – Надеюсь, когда он придет, ты уже не будешь ему грубить. Такие люди не часто попадаются в жизни. Еще неизвестно, к чему может привести такое знакомство.

«Я прекрасно понимаю, к чему этот Бальсан хочет привести наше знакомство», – чуть не сказала я, но придержала язык. Адриенна все еще лелеяла надежду встретить своего рыцаря и выйти за него замуж, но я сомневалась, что кто-нибудь (разве что сын мясника) увидит в нас нечто большее, чем просто забаву.

Это было летом 1904 года.

Карточку его я, конечно, спрятала в карман и сразу про него забыла, но оказалось так, что этот человек стал моим спасителем.