Текст книги "И все же…"

Кристофер Хитченс
И все же…

Че Гевара: Расставание

Когда вскоре после победы революции Кастро Эрнесто Гевара возглавил Национальный банк Кубы, его обязанностью стало ставить подпись на новеньких купюрах в 10 и 20 песо. И он не без презрительной рисовки выводил на них свой боевой позывной «Че». Жестом, превратившим купюры в объект вожделения коллекционеров из стана левых, он продемонстрировал явную склонность к выходу за рамки монетарной экономики и того, что принято называть «денежными отношениями». Это был порыв одновременно мечтателя и аскета, и он, вероятно, подытоживал талант Гевары как импровизатора, так и человека расчетливого.

Во время моего недавнего визита в Гавану в связи с работой над документальным фильмом для Би-би-си, посвященным 30-летию со дня гибели Гевары, я обнаружил, что сейчас там в обороте четыре законных платежных средства. Самым почитаемым был и остается доллар США. Ни одна из экономик стран зоны Панамского канала не станет пренебрегать универсально применимым зелененьким символом. Некогда доллар был прерогативой кубинской номенклатуры и тех, кто имел доступ в валютные дипломатические магазины, ныне денежки «от дяди Сэма» можно обменять даже на улице, чтобы после расплатиться ими в отелях или свежеприватизированных ресторанах, где их принимают куда охотнее песо. Второй по значимости является особая валюта – купоны «Интур», отпечатанные министерством туризма Кубы и предназначающиеся исключительно для иностранных туристов. Огромные участки пляжей побережья, в особенности в районе Варадеро под Гаваной, превращены в резервации для проживания специфической когорты «интернационалистов». Третье платежное средство – «конвертируемый песо», купоны, приравненные к долларам. И, наконец, это собственно кубинский песо, обесцененный настолько, что даже те, кто протрет вам стекло, пока вы ждете зеленый свет на перекрестке, без звука возвратят вам протянутую кучу денег.

Вот на них-то и красуется лик Че Гевары. И по иронии судьбы, это обстоятельство символизирует верность режима равнодушно-презрительному отношению Че к деньгам. А под стилизованными постерами героя-команданте с подписями-лозунгами вроде «Социализм или смерть» молодая поросль Гаваны, как и во времена Сэма Джанканы и Джорджа Рафта, продает свои гибкие тела. Сувенирно-туристический хлам расходится через киоски прямо у памятных мест, связанных с пребыванием в Гаване Эрнеста Хемингуэя. В среде либерально настроенной части писательской братии, как и давно живущих на Кубе американцев, только и разговоров, что о всплеске уличной и иной преступности. По той же иронии судьбы эта тема «преступников поневоле» актуальна и в Лос-Анджелесе, и в Нью-Йорке. Неужели и здесь все происходит из-за отсутствия работы и невозможности ее найти? Или же с обществом что-то не так? Ведь совсем еще недавно Марта Геллхорн[1]1
  Марта Эллис Геллхорн (1908–1998) – американская писательница и журналистка, военный корреспондент. – Прим. ред.


[Закрыть] уверяла своих читателей, что, дескать, в Гаване ни о каком хулиганстве и речи быть не может. Призраком прошлого кажется древний и полузабытый диспут на тему «морального и материального», будто на облупившемся фасаде проступают наспех замалеванные, зримые черты Че.

Прилетев с Кубы в Канкун (Мексика), я купил номера «Майами геральд» и «Нью-Йорк таймс». На первой странице «Геральд» новость о том, что Гектор Сильва, кандидат от «Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти», избран мэром Сан-Сальвадора. Дальше в газете говорилось, что многие из тех, кто поддержал будущего мэра на выборах, не желают снять значки, на которых Сильва так смахивает на Че Гевару. Когда я в 1987 году брал у него интервью, этот решительный и красноречивый Сильва показался мне скорее потенциальной жертвой политического убийства, чем истинным кандидатом.

На первой странице «Нью-Йорк таймс» репортажи из Заира, заявление Лорана-Дезире Кабилы о том, что восставшие к июню овладеют столицей. Корреспондент газеты, как обычно ссылающийся на мнение «западных дипломатических источников», утверждает, что это произойдет куда раньше. После свержения Батисты Че Гевара с распростертыми объятиями принял на Кубе силы сандинистов, пребывавших тогда в эмбриональном состоянии, и «Фронт имени Фарабундо Марти». А одним из его последних поступков перед отбытием в Боливию стал визит на озеро Танганьика для поднятия духа деморализованных противников Мобуту. (На этот раз он довольно скептически оценил М. Кабилу, тактика которого здорово отдавала родо-племенными чертами, а сам он явно тяготел к мегаломании, да и не особо церемонился с дезертирами и пленными.) И все же Мобуту можно было считать крупным бриллиантом в африканской короне ЦРУ. Так что, по-видимому, не всем историческим насмешкам уготовано было происходить за счет Гевары.

Поверхностный итог значимости Че в основном сводится к символике и идолопоклонству. Частично в гламурном варианте: в фильме Эндрю Ллойда Уэббера «Эвита» Антонио Бандерас создает слегка идеализированный образ Гевары. Придворный кубинский фотограф Альберто Корда, запечатлевший выражение несгибаемой решительности на лике команданте, обеспечил Че вечное амплуа «борца с капитализмом» в среде представителей слегка «революционного» поколения 1960-х годов. (А вот и возмездие от этого же поколения: концерн «Оливетти» в одной из реклам использовал широко известный плакат с Че Геварой, снабдив его припиской: «ЕГО бы мы точно наняли на работу!») Правительство Кубы предприняло ряд юридических шагов, желая положить конец производству популярного в Европе пива, названного в честь самого известного из коммунистических великомучеников.

Культ образа Че во многом обязан своим существованием ранней и романтизированной гибели команданте. Джордж Оруэлл сказал как-то: мол, заполучи Наполеон пулю в лоб из русского мушкета где-нибудь у ворот Москвы, как его тут же навеки зачислили бы в ряды величайших в истории военачальников со времен Александра Македонского. А Гевара не только пережил свои идеалы, но и сама гибель его послужила основой для зарождения мифологии. Разъезжая на ослике по горным плато, он якшался с беднотой. И не раз живописал картину своей гибели. И был с презрением отвергнут и предан как раз теми, кого так рвался вызволить из рабства. По роду занятий исцелял хворых и увечных. Фотоснимки убитого Че Гевары – с бородой, полураздетого, со следами ранений – чем не параллель с Голгофой? И место, где он обрел вечный покой, также потонуло во мраке неизвестности. Якобы сохранилось множество реликвий – вещиц, ему некогда принадлежавших. Поговаривали даже о видениях…

Для сравнения отпечатков пальцев с теми, что имелись в соответствующих учреждениях Аргентины, ЦРУ и его боливийские коллеги распорядились отрубить Геваре кисти рук. Впоследствии они были переправлены на Кубу одним из сбежавших туда из Ла-Паса[2]2
  Ла-Пас, полное название Нуэ́стра-Сеньо́ра-де-ла-Пас, – город в Боливии, фактическая столица государства, а также административный центр департамента Ла-Пас. – Прим. ред.


[Закрыть] сотрудников. Мы должны быть благодарны Кастро уже хотя бы за то, что он не выставил на всеобщее обозрение мумифицированные останки команданте по примеру ленинского мавзолея. И еще: я специально наводил справки в Гаване – ни один из снимков убитого Че Гевары так и не был опубликован на Кубе. «Кубинский народ», как мне напыщенно заявили в киноархиве, «помнит товарища Че живым». Действительно, им ежевечерне показывают живого Че Гевару – рубящего сахарный тростник, выступающего с приветственными речами перед кубинскими пионерами, с трибуны ООН, шагающего по просекам джунглей Сьерра-Маэстра и взгорьям Боливии.

Все бесследно исчезнувшие отмечены в Латинской Америке особым трагизмом. Повсюду от Буэнос-Айреса и до Гватемалы вы найдете комитеты одетых в траур madres[3]3
  Madres (исп.) – зд. матерей. – Прим. ред.


[Закрыть], требующих сообщить им о местонахождении пропавших сыновей и дочерей. Есть и соответствующие «комиссии по установлению истинных обстоятельств», зачастую сообщающие об очень страшных вещах. Че Гевара с полным правом может считаться самым известным «бесследно исчезнувшим» в Западном полушарии. Когда Джон Ли Андерсон, автор самой объективной и завораживающей биографии Гевары, описал в прошлом году обнаруженное им место предполагаемого захоронения команданте (пока что сведения не могут считаться абсолютно достоверными, но, скорее всего, упомянутое место находится под одним из участков взлетной полосы военного аэродрома Валлегранде в Боливии), этот факт не мог не вызвать всплеска интереса к судьбам других без вести пропавших в Боливии.

Еще один способ описания и придания оригинальности и новизны наследию Че Гевары – представление его символической фигурой «магического реализма». В своих «Дневниках мотоциклиста», записках о путешествии через весь южноамериканский континент в начале 50-х годов Че Гевара, тогда еще студент-медик, делится впечатлениями о лепрозориях. Свой 24-й день рождения он отметил в одном таком учреждении в Перу, пациенты которого угостили его «писко» – местным самогоном из мускатного винограда. Будучи под хмельком, Че Гевара произносит спич:

«Раздел Америки на непонятные, иллюзорные нации – полнейшая чепуха. Мы – единая раса метисов, которых отличает зримое этнографическое сходство, населяющие континент от Мексики и до Магелланова пролива. И вот, в попытке покончить с этим узколобым провинциализмом, предлагаю выпить за Перу и за Объединенную Америку!»

Как он позже описывал это событие в письме матери:

«Альберто, считающий себя прямым потомком Перона, произнес настолько впечатляющий и демагогический спич, что наши гостеприимные хозяева со смеху покатились… Аккордеонист без пальцев на правой руке пользовался палочками, привязанными к запястью, певец был незрячим, да и почти все там были калеками – все дело в особой невротической форме заболевания, так распространенной в той местности. Все там очень напоминало сцену из фильма ужасов – отблески керосиновых ламп на речной воде, мелькание лучей фонариков, увечные… А само место исключительно приятное…»

Пьяненький юный Че в джунглях, излагающий прокаженным идеи панамериканизма, – подобную сцену Вернер Херцог наверняка не решился бы описать, что же касается Гарсия Маркеса, тому и в голову не пришло бы ничего подобного. (Маркес однажды в присутствии одного из моих друзей заявил, что, мол, чтобы описать жизнь Че Гевары, ему потребовалась бы тысяча лет (или миллион страниц). Его документальное произведение «Операция «Карлотта» – открыто прокубинский, истинный панегирик Фиделю, повествование о поездке в Анголу, где вскользь упомянут и состоявшийся чуть раньше визит Гевары в Конго.) Но такие разные, казалось бы, писатели, как Хулио Кортасар и Николас Гильен[4]4
  Совокупность образов в этих произведениях тяготеет скорее к национальному героизму, но никак не к социализму или революциям. Будучи убежденным коммунистом и современником Пабло Неруды, сам Николас Гильен в 1959 году написал оду, в которой сравнивал Че Гевару с Хосе Марти и Сан-Мартином. Хулио Кортасар посвятил Че Геваре пеан, предложив свои перо и руки взамен отрубленных убийцами рук Че Гевары.


[Закрыть], оба считали Че Гевару источником вдохновения. Если уж Че и воздвигли памятник, то сложен он из воображения латиноамериканских литераторов.

Если – по примеру Андерсона – считать жизнь Че Гевары хроникой предреченной гибели – то ее можно рассматривать и как череду логически связанных глав и притчей. Притча первая – перед нами предстает бунтарь в духе героев Джеймса Дина и Джека Керуака. «Че» – приставка, отчетливо указывающая на аргентинское происхождение ее обладателя, означает что-то вроде «приятель», «друг» – родился в ирландско-испанской семье обедневших аристократов из рода Линч. Он всегда был само обаяние, хулиган и сердцеед. Период усмирения сексуальных позывов, похоже, не затянулся надолго: с необычайной прямотой он повествует о недвусмысленных физических симптомах либидо, что бывает нечасто у тех, кого принято считать профессиональными революционерами. Его семья не скрывала крайне негативного отношения и к нацистам, и к Перону, хотя в Аргентине тех лет это было чревато серьезными неприятностями.

Эрнесто принимал весьма активное участие в молодежной жизни, хотя активность эта здорово отдавала показухой – помогал беженцам из франкистской Испании, задирал пронацистски настроенных школьных учителей и институтских преподавателей. И в этом юноша мало чем походил на отца – Эрнесто куда меньше ненавидел Перона уже за то, что тот, по крайней мере, был националистом и терпеть не мог «этих янки». Еще юноша хоть и страдал от астмы, но ни в какую не желал смириться с недугом. Вниманием, уделяемым им спорту, активному времяпрепровождению на свежем воздухе, одним словом, всему, что закаляет физически, он весьма напоминает Теодора Рузвельта. Именно воля и еще раз воля сформировала его дальнейшее отношение к жизни.

Следующая притча – решение Эрнесто сделаться врачом. Благодаря этому он встречался со многими опытными врачами-социалистами и, таким образом, из первых рук получал сведения о том, как обстояли дела со здравоохранением в регионе. В «Дневниках мотоциклиста», в известной степени закрепивших образ шалопая в духе героев Дина – Керуака, мы найдем массу ценных идей и подробных описаний, относящихся именно к этому периоду становления Че. Тема «эффекта радикализации», оказываемого медицинским образованием на молодых идеалистов – выходцев из среднего класса, воистину достойна вполне приличной монографии. В ходе странствия по югу Америки на Гевару произвела неизгладимое впечатление встреча с Уго Пеше, врачом-лепрологом из Перу, марксистом по убеждениям. Этот человек, автор книги о катастрофически низком уровне развития стран Анд под названием «Меридианы безмолвия», 10 лет спустя получил в дар авторский экземпляр книги Че Гевары «Партизанская война» с дарственной надписью. Разумеется, ее автору были весьма интересны вопросы, связанные с социализацией и национализацией медицины. (Еще одним, кто попытался осилить первое издание, был президент США Джон Кеннеди, для которого ЦРУ молниеносно перевело книгу на английский и который по ее прочтении срочно распорядился о формировании «сил специальных операций» – материализация тезиса Режиса Дебре[5]5
  Режи́с Дебре́ – французский левый философ, политик. – Прим. ред.


[Закрыть] о том, что «революция революционизирует контрреволюцию».)

Третья притча – перед нами убежденнейший интернационалист. Будучи ребенком от интернационального брака, Гевара женился на перуанке, а детям выхлопотал гражданство Мексики. Ему было предоставлено кубинское гражданство, от которого он впоследствии отказался. Гевара погиб в стране, обязанной названием Симону Боливару, и неподалеку от города, названного в честь одного из соратников Боливара. Че Геваре нравилось примерять образ Дон-Кихота, скитальца без роду и племени, борца за справедливость. «Я вновь чувствую своими пятками ребра Росинанта, снова, облачившись в доспехи, я пускаюсь в путь», – писал он родителям, покидая Кубу. (Аласдер Макинтайр[6]6
  Аласдер Чалмерз Макинтайр, родился в Глазго, Шотландия, 12 января 1929 г. – один из ведущих представителей американской политической философии и этики, в частности направления эмотивизма, коммунитаризма. – Прим. ред.


[Закрыть] первым уловил здесь связь со скептическим высказыванием Маркса, считавшего, что «странствующие рыцари неприемлемы ни в каком обществе».) И действительно, Че довольно поздно пришел к марксизму. Он сам считал, что коренной и фундаментальный поворот в его мировоззрении пришелся на 1954 год, то есть на период пребывания в Гватемале, где он воочию убедился в безжалостности и цинизме, с которым ЦРУ расправилось с правительством Хакобо Арбенсы Гусмана[7]7
  Хако́бо А́рбенс Гусма́н (исп. Jacobo Árbenz Guzmán, 14 сентября, 1913 – 27 января, 1971) – государственный деятель Гватемалы. После свержения Убико в 1944 году в 1944–1951 годах Арбенс был министром обороны. С 1951 по 1954 год – президент Гватемалы, пытавшийся проводить прогрессивные реформы («Гватемальская революция»), но свергнутый в ходе военного переворота, организованного ЦРУ. – Прим. ред.


[Закрыть].

Обстоятельства этого переворота достаточно полно изложены в книге Стивена Шлезингера и Стивена Кинзера «Горькие фрукты». О подготовке путча, соучастии США в заговоре против президента Гватемалы, о роковых последствиях этого шага для всех без исключения гватемальцев, в особенности для коренных жителей страны – майя, – не так давно стало известно после рассекречивания части архивов ЦРУ, а также в результате обнаружения тайных массовых захоронений на территории Гватемалы[8]8
  Подробнее см.: Peter Kornbluh, The New York Times, «The CIA’s Foreign Policy«, Op-Ed Page, May 31, 1997, и Larry Rohter, “Guatemala Digs Up Army’s Secret Cemeteries», The New York Times, June 7, 1997.


[Закрыть]. В исследовании Кинзера-Шлезингера Гевара упомянут лишь вскользь. А Джон Ли Андерсон со скрупулезной точностью воссоздал картину его участия в описанных выше событиях.

Че Гевара прибыл в Гватемалу в декабре 1953 года после довольно продолжительных странствий по континенту. Он решил задержаться в этой стране для того, чтобы всерьез задуматься о своей дальнейшей судьбе – обстановка в Гватемале была накалена до предела, в воздухе отчетливо пахло как революцией, так и контрреволюцией. И, надо сказать, чутье его не обмануло. После избрания на пост президента страны реформатора Хакобо Арбенсы Гусмана наметились две тенденции, которых так опасались реформаторы, – с одной стороны, обострились революционные ожидания беднейших слоев населения, с другой – подтверждались худшие опасения США. (Напряженность атмосферы того периода великолепно представлена в романе Гора Видала «Темно-зеленый, ярко-красный».) Че Гевара решил поставить на службу новому режиму свои знания и умения врача, рассчитывая стать чем-то вроде «босоногого лекаря», исцеляющего крестьян. Несколько отрезвленный бюрократическим скептицизмом, с которым был воспринят его замысел, он поначалу просто смешался с толпой разных бродячих бунтарей и революционеров, заполонивших столицу Гватемала-сити после поражения в битвах с Сомосой, Трухильо и Батистой. По прибытии в Гватемалу Гевара писал домой:

«Я получил возможность объехать владения «Юнайтед фрут»[9]9
  United Fruit Company была крупнейшей американской корпорацией, экспортирующей тропические фрукты из стран третьего мира в США и Европу. – Прим. ред.


[Закрыть] и вновь убедиться в том, насколько ужасен этот капиталистический спрут. Я поклялся перед портретом товарища Сталина, что не успокоюсь до тех пор, пока не увижу этого капиталистического спрута уничтоженным. В Гватемале я отточу свои умения…»

Легендарный штурм казарм Монкада на Кубе уже состоялся в июле того же года, и Гевара успел познакомиться (сначала как врач) с некоторыми из кубинских эмигрантов – сторонниками Фиделя Кастро. Беседы в основном вертелись вокруг темы предстоящей схватки с северным колоссом и местными его прислужниками. И действительно, из описания бесед следует, что они, по сути, являются постижением основ ленинизма. Братья Даллес и их пособники организовали вооруженное вмешательство с целью дестабилизации положения законно избранного президента Хакобо Арбенсы Гусмана. И воспользовались поддержкой могущественных соседей, в частности генерала Анастасио Сомосы. Отыскали и наняли марионетку в лице военного – полковника Кастильо Армаса, а затем силами состоявшей из наемников группировки вторглись из соседнего Гондураса в Гватемалу. Гевара вместе со своими друзьями-«интернационалистами» взирали на все это со смесью стыда и недоверия, с растущей уверенностью в том, что их прогнозы о неосуществимости стратегии постепенного, поэтапного достижения желаемого результата подтверждаются практикой, причем, у них на глазах. Но они были бессильны что-либо изменить.

Находясь под защитой посольства Аргентины, куда загнал его давным-давно предсказанный им путч, Че Гевара немало часов и дней провел в обществе отчаянных бойцов, которым в последующие десятилетия суждено было возглавить партизанскую войну в Сальвадоре, Никарагуа и Гватемале. Все вместе они анализировали уроки поражения. И главным упущением, по их мнению, было то, что Арбенса не стал раздавать оружие народу. И вдобавок не счел необходимым принять меры против хитрого манипулирования населением, которое ЦРУ осуществляло с помощью местной печати. Момент был критический: молодой человек получил незабываемый опыт в период формирования характера. А до этого, как не раз заявлял сам Гевара, он лишь поигрывал в революцию. И с этого момента уже не отпускал шуточек в адрес Сталина. Скорее, укрепился во мнении о бескомпромиссности «социалистического лагеря» и приступил к изучению основополагающих трудов «генерального секретаря», ушедшего в мир иной незадолго до того и еще не развенчанного.

Следующая притча – Гевара осознает главное жизненное призвание. Гватемальский крах требовал воздаяния. Империализм должен был заплатить за самонадеянность и бесчеловечность сильного. Че пишет полное отчаяния письмо другу: правительство Арбенсы предано и низложено, все как в Испанской республике, вот только без присущих ей бесстрашия и фанатичной преданности. C негодованием Че отвергает все, что говорят и пишут о якобы творимых сторонниками Арбенсы актах жестокости, мрачно добавляя: «На первых порах одну-две расстрельных команды следовало бы сколотить, но дело в другом – будь эти расстрелы на самом деле, правительство нашло бы возможность нанести ответный удар».

Из Гватемалы Че Гевара тайком направляется в Мексику, где состоялась его встреча с молодым Фиделем Кастро. Нет нужды подчеркивать, что она просто не могла не состояться. Не так давно Гевара приступил к интенсивному изучению коммунистической литературы и не менее интенсивно отдался подготовке к ведению партизанской войны[10]10
  Если верить Александру Фурсенко и Тимоти Нэфтали в книге «One Hell of a Gamble»: Khrushchev, Castro, and Kennedy, 1958–1964 (New York: Norton, 1997), основанной на данных советских архивов, Гевара еще в 1957 году решился вступить в Коммунистическую партию Кубы.


[Закрыть]. (Иконографическое примечание: когда яхта «Гранма» с партизанами на борту причалила к берегам Кубы, и все бойцы тут же натолкнулись на засаду, во всех последующих описаниях подчеркивается, что после боя в живых осталось 12 человек, и это, в свою очередь, породило легенду о том, что, дескать, их осталось столько же, сколько у Христа апостолов.)

Троцкий некогда заметил, что революционеров отличает не только готовность убивать, но и готовность умереть. Сражавшихся против Батисты кубинцев возглавляли Фидель Кастро, Гевара, Камило Сьенфуэгос[11]11
  Ками́ло Сьенфуэ́гос Горриара́н – кубинский революционер, наряду с Эрнесто Че Геварой, Фиделем и Раулем Кастро считается ключевой фигурой Кубинской революции. – Прим. ред.


[Закрыть] и Франк Паис[12]12
  Франк Исаак Паи́с Гарсия – кубинский революционер, организатор городского подполья Движения 26 июля, руководитель восстания в Сантьяго-де-Куба. Убит агентами полиции Батисты. Национальный герой Кубы. – Прим. ред.


[Закрыть]. Повстанцы во многом соответствовали прописанному Троцким образцу и снискали популярность у кубинцев. Провокаторы, осведомители и дезертиры расстреливались на месте, но на первых порах Че Гевара не проявлял особого рвения в расправе. Так, в провинции Камагуэй он выгнал из партизанских рядов одного бойца по имени Герман Маркс, добровольца из США, за чрезмерное рвение в карательных мерах и расстрелах пленных. Но Андерсону удалось откопать еще одну весьма любопытную деталь. Сразу же после захвата власти Кастро поручил Че Геваре заняться зачисткой полицейского аппарата Батисты. Че без промедления приступил к делу, сформировав в портовой крепости Ла Кабанья импровизированный военно-полевой трибунал, в который на правах исполнителя смертных приговоров был включен возвращенный Маркс.

Некоторые расценивают такого рода «народные суды» затеей хоть и неприглядной, но продиктованной необходимостью. Герберт Мэтью из «Нью-Йорк таймс» попытался оправдать их существование, «если взглянуть на них глазами восставших кубинцев». (Газета так и не напечатала его откровения.) Но корреспонденты других зарубежных изданий пришли в ужас от массовых казней, санкционированных самим Фиделем Кастро, которые происходили на стадионе в Гаване. Рауль Кастро зашел еще дальше в Сантьяго, расстреляв из пулемета 70 захваченных в плен сторонников Батисты. Их трупы потом сгребли бульдозером и свалили в траншею. В ответ на упреки друзей и семьи Гевара в свою защиту приводил 3 довода. Первое, заявлял он, все арестованные, находившиеся в крепости Ла Кабанья были допрошены и предстали перед судом. Однако быстрота, с которой смертные приговоры приводились в исполнение, фактически сводит «на нет» его аргумент. Второе, как пишет Андерсон, «он без устали повторял своим кубинским товарищам, что Арбенса в Гватемале потерпел поражение именно потому, что не очистил вооруженные силы от враждебных элементов. Именно эта его ошибка и сыграла на руку ЦРУ, позволив внедриться врагам в режим и свергнуть его». Третье (и это был решающий аргумент), Гевара заявил своему бывшему коллеге следующее: «Подумай: в таких делах либо ты, либо – тебя».

Подобные методы и аргументы в их пользу насаждались не как временные, «чрезвычайные меры», а навсегда, как меры противодействия любой оппозиции. Именно за это Роза Люксембург и раскритиковала ленинизм. Пример Розы Люксембург был приведен в блестящем интервью, которое Че Гевара дал Морису Цейтлину, одному видному американскому исследователю международного рабочего движения, 14 сентября 1961 года. В ходе беседы новоиспеченный министр выступал за «демократический централизм», нахваливал пример Советского Союза и решительно отверг право фракций и диссидентов высказывать свое мнение – хотя бы в пределах компартии. Когда Цейтлин привел ему в качестве примера высказывание Розы Люксембург, Че Гевара невозмутимо заметил, что сама Роза Люксембург погибла «вследствие своих заблуждений» и что «демократический централизм – метод правления, а не только метод захвата власти». Иными словами, ясно дал понять, что его авторитаризм – основополагающий принцип, а не некий «тактический ход». И это на себе ощутили и Убер Матос[13]13
  Убер Матос Бенитес – кубинский государственный и общественный деятель, участник Кубинской революции, позднее политзаключенный, диссидент, эмигрант. – Прим. ред.


[Закрыть], и другие – якобы «обуржуазившиеся» сторонники Кастро, а также троцкисты, отважившиеся критиковать фиделизм слева[14]14
  Весь текст этого интервью, из которого так и брызжет ортодоксализм Че Гевары, можно найти в приложении к книге Роберта Шеера и Мориса Цейтлина «Cuba: An American Tragedy» (New York: Penguin, 1964). Вплоть до недавнего времени хорошим тоном среди адвокатов Кастро было утверждение о том, что, дескать, «политика США в отношении Кубы буквально толкнула ее в объятия Советского Союза». Теперь, когда однопартийная система Кубы пережила советскую, тезис о том, что, мол, кубинцам только и оставалось, что броситься к Советскому Союзу, явно не срабатывает.


[Закрыть]. Все они были арестованы, судимы и приговорены к различным срокам заключения.

В этой последней притче Че Гевара признает, что в каком-то смысле его царству никогда не быть частью остального мира. Нередко те, кто тогда симпатизировал кубинской революции, от души надеялись, что она не повторит советскую модель. Были и такие, кто видел в «Че» воплощение своих идеалов. И они невольно оказались правы. В частных беседах Гевара вполне мог покритиковать страны советского блока, а уж в послесталинский период и подавно, причем доставалось им от него как раз за излишнюю мягкость. Они, мол, стремились к «мирному сосуществованию» с американской империей во внешней политике и тихонько сползали в капитализм во внутренней. Есть масса свидетельств тому, что он втихомолку симпатизировал маоистам – в особенности тезисам Линь Бяо[15]15
  Линь Бяо – китайский политический деятель, маршал КНР, считавшийся правой рукой и наследником Мао Цзэдуна до самой смерти в загадочной авиакатастрофе в небе над Монголией. – Прим. ред.


[Закрыть] – «деревня против города», в которых тот утверждал, что обедневшее крестьянство мира окружит и раздавит развращенные мегаполисы за счет одного только численного превосходства. И Че высказывался бы куда откровеннее, если бы не тесная, хоть и не всегда искренняя дружба братьев Кастро с Москвой.

Естественно, его возмущал компромисс, достигнутый между Хрущевым и Кеннеди по вопросу советских ракет[16]16
  Кари́бский кризис – исторический термин, определяющий чрезвычайно напряженное политическое, дипломатическое и военное противостояние между Советским Союзом и Соединенными Штатами в октябре 1962 года, которое было вызвано размещением США ядерного оружия в Турции в 1961 году и впоследствии тайной переброской и размещением на Кубе военных частей и подразделений Вооруженных Сил СССР, техники и вооружения, включая ядерное оружие. Кризис мог привести к глобальной ядерной войне. – Прим. ред.


[Закрыть], а также прохладное отношение стран Варшавского договора к революциям в «третьем мире». В феврале 1965 года Гевара в своем обращении к участникам встречи «Афро-азиатской солидарности» в Алжире договорился до того, что назвал Кремль «соучастником империализма» за его холодную расчетливость в вопросе оказания помощи бедным и восставшим государствам. Это, а также хаос, в который Че вверг министерство промышленности, превратило его в мишень для нападок соратников по партии – тех самых неулыбчивых товарищей из компартии Кубы, для которых сами слова «романтика» или «приключения» были симптомами уклонизма. Че сняли с должности министра сразу же по возвращении из Алжира, а вскоре после этого он отправился в Африку, не имея на то ни официальных полномочий, ни ясной цели.

«Романтика» плохо сочеталась с его политикой в статусе министра промышленности. Французский экономист Рене Дюмон, один из благожелательных марксистов, в тот период консультировавших кубинцев по экономическим вопросам, вспоминает, как он долго изучал «сельскохозяйственные кооперативы». А изучив, заявил Геваре, что работники кооперативов в существовавшей схеме не чувствуют себя хозяевами. Француз убеждал создать систему поощрений для тех, кто выполнял дополнительные обязанности в межсезонье. Как пишет Дюмон, реакция Че Гевары была резко отрицательной:

«Он высказывался за некий идеал «социалистического человека», с недоумением взирающего на меркантилизм мира, трудящегося на благо общества, в котором живет, а не ради выгоды. Он весьма критически относился к успехам промышленности Советского Союза (!), где, по словам Гевары, все выполняют и перевыполняют производственный план, но исключительно ради большей зарплаты. Гевара не считал советского человека действительно новым типом человека. Он приравнивал советских людей к «янки», только несколько иного типа. Он наотрез отказывался участвовать в создании на Кубе еще одного «американского общества».

Следовало бы упомянуть, что Гевара в этой связи не дал себя труда изучить американское общество, да и в США он побывал разве что для того, чтобы произнести речь с трибуны ООН, не проявив ровным счетом никакого интереса к стране. Когда Морис Цейтлин в очередной раз спросил его, чего бы он хотел от Америки, Че лаконично бросил в ответ: «Исчезнуть».

В аспекте явного сходства спартанской программы Че Гевары с еще одним экономическим фиаско, как, например, пресловутый «Большой скачок»[17]17
  Большо́й скачо́к – экономическая и политическая кампания в Китае с 1958 по 1960 год, нацеленная на укрепление индустриальной базы и резкий подъем экономики страны и имевшая трагические последствия для китайского народа. – Прим. ред.


[Закрыть], стоило бы сказать, что и себя он не щадил. Работал как вол, был абсолютно равнодушен ко всякого рода материальным благам, комфорту и занимался физическим трудом даже при выключенных камерах журналистов. Таким образом, он стремился приравнять себя к тем, кто терпит лишения, сражаясь в Африке или где-нибудь еще в мире, вкушает горькие плоды «холодной войны». Убийство Патриса Лумумбы[18]18
  Патри́с Эмери́ Луму́мба – конголезский политический деятель левонационалистического толка, первый премьер-министр Демократической Республики Конго после провозглашения ее независимости в июне 1960-го, национальный герой Заира, поэт и один из символов борьбы народов Африки за независимость. Основатель (1958) и руководитель партии Национальное движение Конго. Снят с поста премьер-министра президентом Конго, затем арестован в ходе Конголезского кризиса в сентябре 1960. Убит 17 января 1961 года. – Прим. ред.


[Закрыть] в Конго, вероятно, произвело на Че столь же глубокое впечатление, как и в свое время свержение Хакобо Арбенсы Гусмана в Гватемале. Он принадлежал к тем немногим, для кого убеждения и их воплощение на практике, по сути, одно и то же.

Правда, у него все-таки было чувство юмора. У меня хранится видеозапись его выступления в одном из первых выпусков «Встреч с прессой» в декабре 1964 года, во время которого он отвечает на вопросы акул телесетей. Когда кто-то из них перечислил ему, какие условия следует выполнить Кубе для получения благословения США, Гевара с улыбкой ответил: «О каких условиях вы говорите? Мы же не требуем от вас отказаться от расовой дискриминации». Айседор Фейнстейн Стоун, большой скептик уже по характеру своей профессии, и тот не сумел совладать с эмоциями: «Он был первым мужчиной, который показался мне не только симпатичным, но и настоящим красавцем. Его курчавая рыжеватая борода придавала его облику сходство и с фавном и вместе с тем с Христом, каким его преподносят на картинках в воскресных школах… Он говорил с потрясающей рассудительностью, зачастую скрывающей апокалиптические видения».

Похоже, что тех, которых боги решили уничтожить, они начинают величать «харизматичными». Последние несколько лет жизнь Гевары постоянно двигалась под уклон. Чем больше усилий затрачивал он на призывы, увещевания и служение примером для всех, тем меньших результатов достигал. В том, что касалось экономики Кубы, споры на предмет того, что же все-таки является первоочередным – «моральные» или же «материальные» стимулы – все более запутывались по мере отказа системы, существовавшей на одних лозунгах, от средств материального поощрения.

Что же касалось фронтов «мировой революции», как достаточно подробно описывается у Андерсона, межконтинентальная деятельность Че Гевары (Азия, Африка, Латинская Америка) то опережала время, то запаздывала, однако никогда не попадала в точку. Так, например, он поддержал катастрофическую партизанскую операцию в родной аргентинской глуши – катастрофическую потому, что она явила собой не только жуткий провал и привела к гибели всех ее инициаторов, а заодно и ни в чем не повинных людей, но еще и потому, что ознаменовала наступление эпохи радикальных политиков-полубандитов в Аргентине. Как и Троцкий в период изгнания, Че Гевара иногда делал во многом верные прогнозы и даже анализировал причины событий. Но хватало его только на грезы о новом «интернационале».