Текст книги "Прощай, Берлин"

Сегодня ланч у Бернштейнов рано. Поэтому меня пригласили на него вместо урока. Вся семья в сборе: фрау Бернштейн – статная и безмятежная, герр Бернштейн – маленький, верткий и лукавый. Есть еще младшая сестра, школьница двенадцати лет, очень толстая. Она все ела и ела, совершенно не обращая внимания на шутки Хиппи, мол, смотри не лопни. Казалось, они все очень любят друг друга. Такая уютная старомодная семья. За столом произошел небольшой семейный спор, так как герр Бернштейн не хотел, чтобы его жена ехала за покупками на машине. Последнее время в городе бесчинствуют нацисты.

– Если хочешь, поезжай на трамвае, – сказал герр Бернштейн. – Я не хочу, чтобы они забросали камнями мою красивую машину.

– А если они начнут бросать камни в меня? – добродушно спросила фрау Бернштейн.

– Ну, это совсем другое дело. Если они будут бросать камни в тебя, я куплю тебе пластырь. Это будет стоить гроши. Но если они начнут бросать камни в машину, это мне обойдется, вероятно, в пятьсот марок.

Так вопрос был решен. Тогда герр Бернштейн обратился ко мне.

– Вы не можете пожаловаться, что тут плохо относятся к вам, молодой человек. Мы не только угощаем вас хорошим обедом, но еще и платим за него!

По выражению лица Хиппи я понял, что это уже слишком даже для Бернштейнов, поэтому рассмеялся и сказал: «Может, вы мне будете приплачивать за каждую порцию?» Герр Бернштейн развеселился и принял мою шутку как должное.

Несколько дней назад в нашем доме произошел грандиозный скандал.

Все началось с того, что фрейлейн Кост пришла к фрейлейн Шрёдер и объявила, что у нее украли пятьдесят марок. Она была ужасно расстроена, особенно потому, – объясняла она, – что деньги были отложены для уплаты за квартиру и телефон. Бумажка в пятьдесят марок лежала в ящике комода, стоящего прямо у двери.

Первое, что предположила хозяйка, – деньги украл какой-нибудь клиент фрейлейн Кост, на что та возразила, что это невозможно, так как никто не посещал ее уже три дня. Более того, она уверена в своих друзьях. Они приличные господа, и жалкие пятьдесят марок для них – просто пустяк! Тут фрейлейн Шрёдер пришла в ярость.

– Она, очевидно, намекает, что это сделал кто-то из нас. Ну и наглость! Послушайте, герр Исиву, верите ли, но я чуть не разорвала ее на мелкие кусочки!

– Да, фрейлейн Шрёдер. Уверен, что вы могли бы.

После этого фрейлейн Шрёдер высказала следующую мысль: деньги вообще не похитили, а фрейлейн Кост это выдумала, чтобы не платить за квартиру. Она так упорно обвиняла фрейлейн Кост, что та взъерепенилась и заверила фрейлейн Шрёдер, что обязательно достанет деньги через несколько дней и в конце месяца съедет отсюда.

Тем временем я случайно обнаружил, что у фрейлейн Кост роман с Бобби. Однажды вечером, вернувшись домой, я случайно заметил, что в ее комнате темно. Это всегда видно – в двери вставлены матовые стекла, чтобы освещать коридор. Позже, когда я уже лежал в постели и читал, я услышал, как открылась ее дверь, раздался смех и приглушенный голос Бобби. После долгого скрипа половиц и сдавленного смеха Бобби на цыпочках вышел из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь. Через минуту он вновь с шумом вошел и пересек гостиную, потом я услышал, как он пожелал фрейлейн Шрёдер спокойной ночи.

Если фрейлейн Шрёдер и не знает об этом, то по крайней мере подозревает. Этим и объясняется ее яростная вспышка – она ведь страшно ревнива. И проявляется это порой очень комично и даже непристойно. Как-то утром я хотел принять ванну, но там уже мылась фрейлейн Кост. Фрейлейн Шрёдер бросилась к дверям, прежде чем я успел остановить ее, и приказала фрейлейн Кост немедленно выйти, и когда та, естественно, не послушалась, фрейлейн Шрёдер начала дубасить в дверь кулаками.

– Выйди немедленно, или я позову полицию, чтобы тебя вытащили оттуда!

После этого она разрыдалась. Слезы вызвали сильное сердцебиение. Пришлось Бобби перенести ее на диван, задыхающуюся и всхлипывающую. Пока мы беспомощно топтались вокруг, в дверях появилась фрейлейн Мейер с видом палача и, обращаясь к фрейлейн Кост, жутким голосом провозгласила:

– Считайте, что вам повезло, моя милая, если вы не убили ее!

Затем она взяла дело в свои руки, приказала всем убраться из комнаты и послала меня в бакалейную лавку за сердечными каплями. Когда я вернулся, она сидела на диване, поглаживая руку фрейлейн Шрёдер и бормоча трагическим голосом:

– Лина, бедная моя крошка… что они с тобой сделали?

2. Салли Боулз

Однажды днем в начале октября Фриц Вендель пригласил меня к себе на чашку черного кофе. Фриц всегда приглашал именно на «черный кофе». Своим кофе он очень гордился. Говорили, что он самый крепкий во всем Берлине. Фриц был одет в свой обычный «кофейный» костюм – толстый белый свитер и легкие голубые фланелевые брюки. Он приветствовал меня, растянув в улыбке свои полные, сочные губы.

– А, это ты, Крис!

– Привет, Фриц. Как поживаешь?

– Отлично. – Он склонился над кофеваркой, и лоснящиеся, сильно надушенные волосы упали прямо на лицо. – Только вот эта старая дребедень не работает, – добавил он.

– Ну, а в остальном? – спросил я.

– Мерзко и паршиво, – хмыкнул Фриц. – То ли заключать новый контракт в следующем месяце, то ли идти в жиголо.

– Заключаю или иду, – поправил я его по профессиональной привычке.

– Я сейчас скверно разговаривает по-английски, – произнес Фриц, самодовольно растягивая слова. – Салли говорит, что, может быть, даст мне несколько уроков.

– Кто это, Салли?

– А… совсем забыл, что ты не знаком с Салли. Это я виноват. Короче, сегодня днем она собиралась сюда идти.

– А она хорошенькая?

Вместо ответа он закатил черные глаза и подал ароматизированную сигарету из фирменной банки.

– Восхитительная! – протянул он. – Короче, я без ума от нее.

– А кто она? Чем занимается?

– Англичаночка, актриса, поет у «Леди Уиндермир». Штучка с перцем, поверь мне.

– Не очень похоже на английскую девушку, я бы сказал.

– В ней есть французская кровь. Мать у нее француженка.

Несколько минут спустя появилась Салли собственной персоной.

– Милый Фриц, я ужасно опоздала?

– Нет, дорогая, всего на полчаса, – сияя от радости, откликнулся Фриц. – Хочу тебе представить мистера Ишервуда. Знакомься. Все зовут его Крисом.

– Отнюдь, – сказал я. – Кроме Фрица, никто меня так не называет.

Салли расхохоталась. На ней было черное шелковое платье с пелеринкой, а маленький берет, лихо заломленный на бок, придавал сходство с пажом.

– Ты не возражаешь, если я воспользуюсь твоим телефоном, милый?

– Конечно, давай, действуй. – Фриц поймал мой взгляд. – А мы, Крис, пойдем в другую комнату. Я тебе кое-что покажу. – Очевидно, ему не терпелось услышать мое мнение о его новой пассии.

– Бога ради, не оставляй меня одну с этим человеком! – воскликнула она. – Не то он соблазнит меня прямо по телефону. Вид у него ужасно страстный.

Когда она набирала номер, я заметил, что лак на ногтях у нее изумрудно-зеленый, цвет она выбрала весьма неудачно, он невольно привлекал внимание к рукам, желтым от табака и грязным, как у маленькой замарашки. Смуглая, она вполне могла сойти за сестру Фрица. Продолговатое, с тонкими чертами лицо было напудрено до белизны. Огромные карие глаза могли бы быть и темнее, под цвет волос и бровей, подведенных черным карандашом.

– Приветик, – проворковала она, вытягивая свои изумительные вишневые губы, словно желая поцеловать трубку. – Ist das Du, mein Liebling? – Рот ее приоткрылся в глуповато-милой улыбке. Фриц и я сидели, глядя на нее, словно на представлении в театре. – Was wollen wir machen, Morgen Abend? Oh, wie wunderbar… Nein, nein, ich werde bleiben Heute Abend zu Hause. Ja, ja, ich werde wirklich bleiben zu Hause… Auf Wiedersehen, mein Liebling…[3]3
  Это ты, мой сладкий? Ну, что мы будем делать завтра вечером? Как это замечательно! Нет, нет, сегодня вечером я буду дома. Да-да, вечером я, правда, останусь дома. До свиданья, милый… (нем.).


[Закрыть]

Она повесила трубку и с торжествующим видом повернулась к нам.

– С ним я провела вчера ночь, – объявила она. – Любовник он потрясающий, а уж в бизнесе ему равных нет, к тому же сказочно богат. – Она подошла, уселась на диван рядом с Фрицем и, откинувшись на мягкие подушки, вздохнула: – Дорогой, не нальешь мне кофейку? Я просто умираю от жажды.

Разговор вскоре перешел на излюбленную тему Фрица: лу-у-бовь. Так он коверкал это слово.

– Примерно раз в два года, – рассказывал он нам, – у меня непременно случается бурный роман.

– Ну и когда же был последний? – спросила Салли.

– Ровно год и одиннадцать месяцев назад. – И Фриц окинул ее сладострастным взглядом.

– Неужели? Какое совпадение. – Салли сморщила нос и засмеялась серебристым театральным смехом. –  Ну, расскажи мне, что это было?

Тут Фриц, естественно, поведал нам всю историю своей жизни. Мы выслушали, как его совратили в Париже, узнали подробности короткого флирта в Лас-Палмасе и четырех больших романов, случившихся в Нью-Йорке. Мы узнали о разочаровании, постигшем его в Чикаго, о победе в Бостоне, о кратком отдыхе и новых парижских увлечениях, чудесном приключении в Вене, о том, как он утешился в Лондоне и, наконец, о берлинской эпопее.

– Знаешь, дорогой Фриц, – сказала Салли, сморщив нос. – Наверное, у тебя все не ладится оттого, что тебе не встретилась женщина, которая тебе нужна.

– Может, ты и права. – Фриц воспринял ее слова всерьез. Его черные глаза увлажнились – видно, расчувствовался. – Может быть, я все еще ищу свой идеал.

– Когда-нибудь ты найдешь его, я совершенно уверена. – Подсмеиваясь над Фрицем, Салли взглянула на меня, как бы вовлекая в игру.

– Ты так считаешь? – Фриц плотоядно осклабился и метнул в ее сторону неотразимый взгляд.

– А как ты думаешь? – обратилась она ко мне.

– Честно говоря, не знаю, – сказал я. – Я никогда не мог понять, какой у Фрица идеал.

Неизвестно почему, но мой ответ порадовал Фрица. Он принял его как авторитетное свидетельство.

– Крис знает меня совсем неплохо, – ввернул он. – Если уж Крис не знает, кто мне нужен, то остальные и подавно.

Салли пора было уходить.

– У меня на пять назначено свидание с одним человеком в «Адлоне», – объяснила она, – а сейчас уже шесть! Впрочем, старому хрычу только на пользу пойдет, если он подождет меня. Он хочет сделать меня своей любовницей, но я сказала, что пока он не заплатит все мои долги, этому не бывать. Черта с два! И почему мужчины такие скоты? – Открыв сумочку, она быстро подвела губы и брови. – Кстати, Фриц, дорогой, будь ангелом, одолжи мне десять марок, а то мне даже за такси нечем заплатить.

– С удовольствием! – Фриц сунул руку в карман и мужественно, без малейших колебаний отсчитал ей всю сумму. Салли обернулась ко мне. – Послушай, может, как-нибудь зайдешь на чашку чая? Дай телефон, я тебе как-нибудь звякну.

«Небось вообразила, будто у меня водятся деньги, – подумал я. – Что ж, это будет ей хорошим уроком раз и навсегда».

Я оставил свой телефонный номер в крошечной записной книжке, и Фриц проводил Салли вниз.

Он бегом примчался обратно и с ликующим видом закрыл дверь.

– Ну, Крис, как она тебе? Красотка, правда?

– Хороша, ничего не скажешь.

– Я в нее с каждым разом все больше втюриваюсь! – Со вздохом наслаждения он потянулся за сигаретой. – Еще кофе, Крис?

– Нет, большое спасибо.

– А знаешь, Крис, по-моему, ты ей тоже приглянулся.

– Да ну, брось.

– Правда, так и есть! – Фриц как будто был доволен. – Короче, мы теперь часто будем ее видеть.

К фрейлейн Шрёдер я вернулся с таким головокружением, что пришлось с полчаса проваляться в постели. Черный кофе Фрица, как обычно, сразил наповал.

Несколько дней спустя Фриц пригласил меня послушать, как поет Салли. «Леди Уиндермир» – полулегальный богемный кабачок (его, говорят, уже давно прикрыли), был расположен тогда совсем рядом с Таузенштрассе. Владелица явно старалась превратить свое заведение в уголок Монпарнаса: по стенам были развешаны рисунки, выполненные прямо на меню, карикатуры, фотографии театральных знаменитостей с автографами типа: «Единственной и неповторимой леди Уиндермир».

Над стойкой был укреплен огромный, раза в четыре больше обычного, веер, а в центре, на возвышении, стоял огромный рояль.

Мне было любопытно посмотреть, как Салли держится на сцене. Я почему-то думал, что она будет нервничать, но она была совершенно спокойна. Голос у нее оказался на удивление глубоким, с хрипотцой. Пела она плохо, без всякого чувства, руки висели как плети. Представление по-своему впечатляло благодаря ее броской, яркой внешности и выражению лица, на котором было написано: «А мне плевать, что вы там думаете». И она пела:

 
Лелеяла мама
Пустые мечты:
Мне в пару искала
Такого, как ты.
 

После первой песенки Салли довольно долго хлопали. Пианист, светловолосый кудрявый красавец, встал и торжественно поцеловал ей руку. Потом она исполнила еще две песни: одну по-французски, другую по-немецки. Они были приняты более сдержанно.

После пения ей еще долго целовали руки, а потом все ринулись в бар. Салли, видимо, знала тут всех и каждого. Она обращалась ко всем на «ты», а то и «дорогой мой». Для царицы полусвета ей явно не хватало такта и практической сметки. Она лишь впустую потратила время, пытаясь обворожить пожилого господина, который явно предпочитал ей беседу с барменом. К концу вечера мы все порядком напились. Салли заторопилась на свидание, а к нам за столик подсел управляющий. Он беседовал с Фрицем об английской аристократии. Мой спутник чувствовал себя как рыба в воде, а я опять, в который раз, дал себе слово больше никогда не посещать заведений подобного сорта.

Вскоре после этого вечера Салли, как мы условились, позвонила и пригласила меня на чашку чая.

Она жила на Курфюрстендамм, в последнем квартале, примыкающем к Халензее. Грузная неряшливая дама с тяжелым, отвисшим, как у жабы, подбородком, провела меня в большую, мрачную, убого обставленную комнату. В углу притулился сломанный диван и висела выцветшая картина, изображавшая сражение восемнадцатого столетия: раненые, полулежа в изящных позах, любовались гарцующим на коне Фридрихом Великим.

– Привет, Крис, дорогой! – воскликнула Салли еще в дверях. – Как здорово, что ты пришел! Я чувствовала себя ужасно одинокой. Я рыдала на груди у фрау Карпф. Nicht wahr, Frau Karpf? [4]4
  Не правда ли, фрау Карпф? (нем.)


[Закрыть]– воззвала она к хозяйке с жабьим подбородком.

Та рассмеялась сдавленным жабьим смехом, и груди ее затряслись.

– Крис, может, выпьешь кофе или чай? – продолжала Салли. – Хотя, пожалуй, не стоит. Не знаю, как его заваривает фрау Карпф, наверное, сливает все опивки в одну посудину и кипятит вместе с заваркой.

– Ну, тогда кофе.

– Фрау Карпф, дорогая, не будете ли вы ангелом и не принесете ли нам две чашки кофе?

Салли говорила по-немецки не просто неправильно, а на каком-то своем, ни на что не похожем наречье. Каждое слово она произносила жеманно, с делано «иностранным» акцентом. По одному выражению лица можно было догадаться, что она говорит на чужом языке.

– Крис, дорогой, будь ангелом, опусти занавески, – сказала она. Я так и сделал, хотя на улице еще не совсем стемнело. Салли тем временем включила настольную лампу. Когда я, покончив с занавесками, оглянулся, Салли, свернувшись калачиком на диване, рылась в сумочке в поисках сигареты. Но тут же вновь вскочила. –  Хочешь яичный коктейль?

Не дожидаясь ответа, она достала стаканы, яйца и бутылку вустерского соуса из шкафчика для обуви, стоявшего под разобранным умывальником. «Практически я питаюсь только ими». Ловким движением она разбила яйца в стаканы, добавила туда соус и взбила это месиво концом перьевой ручки.

– Это все, что я могу тебе предложить.

Она вновь свернулась калачиком, грациозно подобрав ноги. На ней было все то же черное платье, но на сей раз его украшала не пелерина, а маленький белый воротничок и белые манжеты. Ни дать ни взять монашка из какой-нибудь пышной постановки.

– Что тебя так рассмешило, Крис? – спросила она.

– Не знаю, – сказал я. Меня и в самом деле разбирал смех, я никак не мог остановиться. Было в ней что-то ужасно комичное: красавица с маленькой темной головкой, большими глазами, тонко очерченным носом, она ни на минуту не забывала о своих прелестях. Самодовольно женственная, она улеглась на диване. И как дикая горлица, склонила головку и изящно сложила руки.

– Крис, свинья, отвечай сейчас же, почему ты смеешься?

– Сам не знаю…

Тут она тоже начала смеяться.

– Ты просто чокнутый!

– И давно ты здесь обитаешь? – спросил я, окинув взглядом большую мрачную комнату.

– С тех пор, как приехала в Берлин. Постой, сейчас скажу точно, да, уже два месяца.

Я поинтересовался, что привело ее в Германию и с кем она сюда приехала. Оказалось, что с подругой, старше Салли, к тому же актрисой. Девушка уже бывала в Берлине и уверяла Салли, что они наверняка найдут работу на киностудии. Тогда Салли заняла десять фунтов у одного милого пожилого господина и присоединилась к ней.

Родители ничего не знали, пока они с подругой не добрались до Германии.

– Вот бы познакомить тебя с Дианой! Она самая потрясающая авантюристка в мире! Мужика может подцепить где угодно, даже не зная языка. Один из-за нее чуть со смеху концы не отдал. Я и сама ее обожала.

Но прожив в Берлине три недели, так и не получив работы, Диана подцепила банкира, который увез ее в Париж.

– И оставила тебя одну? Прямо скажем, с ее стороны это довольно подло.

– Не знаю… Каждый должен сам решать свои проблемы. На ее месте я, скорее всего, поступила бы точно так же.

– Уверен, что нет.

– Ну, оставила и оставила, ничего со мной не случилось. Я и одна не пропаду.

– Сколько тебе лет, Салли?

– Девятнадцать.

– Боже милостивый! А я думал, лет двадцать пять!

– Знаю, так все думают.

Вошла фрау Карпф с двумя чашками кофе на тусклом металлическом подносе.

– Oh, Frau Karpf, Liebling, wie wunderbar von Dich! [5]5
  О, фрау Карпф, дорогая, как это мило с вашей стороны! (нем.)


[Закрыть]

– Что тебя держит в этом доме? – спросил я, когда хозяйка вышла. – Уверен, ты вполне можешь найти что-нибудь поприличнее этой дыры.

– Найти, конечно, можно.

– Так за чем же дело стало?

– Не знаю. Наверное, мне просто лень.

– Сколько ты платишь хозяйке?

– Восемьдесят марок в месяц.

– Включая завтраки?

– Нет, по-моему, нет.

– Что значит «по-моему»? – рассердился я. – Ты ведь должна знать наверняка.

Салли отозвалась как-то вяло:

– Ну да, наверное, с моей стороны это глупо. Но, видишь ли, я просто даю старухе деньги, когда они заводятся, а потом не разберешься, сколько и за что.

– Боже мой, Салли, я за свою комнату плачу всего пятьдесят марок в месяц, включая завтраки, но разве их можно сравнить!

Салли кивнула и продолжала извиняющимся тоном:

– Есть еще одно «но», дорогой Кристофер. Я просто не знаю, что бы фрау Карпф стала делать, если б я ее бросила. Ей ведь ни за что не найти другого жильца. Кто еще вынесет ее безобразие, вонь и все остальное. Она уже задолжала владельцам дома за три месяца. Если бы они узнали, что у нее нет ни одного квартиранта, то вышвырнули бы ее в два счета. А этого она не переживет.

– Все равно не понимаю, почему ты должна жертвовать собой ради нее.

– Да ничем я не жертвую, правда. Мне нравится тут. Мы с фрау Карпф понимаем друг друга. Она более или менее такая, какой я буду лет через тридцать. Добропорядочная домовладелица меня бы и недели не держала.

– Моя хозяйка тебя бы не выгнала.

Салли, наморщившись, улыбнулась.

– Как тебе кофе, дорогой Крис?

– Лучше, чем у Фрица, – сказал я уклончиво.

Салли рассмеялась.

– А разве Фриц не мил? Я его обожаю, особенно когда он говорит: «Хотел я плевать».

– Черт, хотел я плевать, – попытался я изобразить Фрица. Мы расхохотались. Салли закурила еще одну сигарету: она непрерывно дымила. При свете лампы бросалось в глаза, какие у нее старые руки: нервные, с выпуклыми венами и очень худые – руки взрослой женщины. Зеленые ногти казались тут чужими, случайными и напоминали маленьких уродливых жучков с яркими спинками.

– Смешно, – задумчиво промолвила Салли, – я никогда не спала с Фрицем.

Она помедлила, потом спросила с нескрываемым интересом:

– А ты думал, мы спали?

– Пожалуй, да.

– А вот и нет. Ни разу… – Она зевнула. – Теперь уж, наверное, никогда и не будем.

Несколько минут мы молча курили. Потом Салли принялась рассказывать о своей семье. В Ланкашире у ее отца была мельница, а матери по наследству досталось поместье. Когда мать, мисс Боулз, вышла замуж, они с отцом соединили свои фамилии.

– Отец – жуткий сноб, – продолжала Салли, – хотя притворяется, что нет. Моя настоящая фамилия Джексон-Боулз, но, конечно же, для сцены это не годится.

– А Фриц говорил, кажется, что твоя мать француженка.

– Что за чепуха! – Похоже, Салли ужасно разозлилась. – Фриц идиот. Вечно он что-то выдумывает.

Еще у Салли была младшая сестра Бетти.

– Сущий ангел. Я ее обожаю. Ей уже семнадцать, но она сама невинность. Мама ее воспитывает как благородную барышню. Узнай Бетти, что за потаскуха ее сестра, она, наверное, умерла бы со стыда. Она о мужчинах понятия не имеет.

– Салли, в кого же это ты такая уродилась?

– Не знаю. Во мне, наверное, много от папаши. Тебе бы понравился мой папаша. Ему на всех ровным счетом наплевать, но делец он потрясающий. Примерно раз в месяц напивается в стельку и распугивает всех мамашиных благопристойных друзей. Это он разрешил мне поехать в Лондон и учиться играть на сцене.

– Школу небось бросила совсем девчонкой?

– Вот чего я всегда терпеть не могла. Я так подстроила, чтобы меня оттуда выгнали.

– Как ты ухитрилась?

– Взяла и сказала директрисе, что у меня будет ребенок.

– Не может быть, Салли.

– Честно, так и сказала. Был ужасный скандал. Они специально пригласили врача, чтобы он меня осмотрел, и послали за родителями. А когда оказалось, что ничего такого нет, все возмутились, что я их надула. Директриса сказала, что девушка, способная только помыслить о такой мерзости, не может оставаться в школе и совращать учениц. Так я вырвалась из школы, а потом стала капать папаше на мозги, чтобы он отпустил меня в Лондон, пока он наконец не сдался.

В Лондоне Салли обосновалась в дешевой студенческой гостинице. Несмотря на строгий надзор, ей удавалось проводить большую часть ночей у мужчин.

– Первый мой соблазнитель не понял, что я девственница, я ему потом призналась. Человек он был потрясающий, я его обожала. К тому же в комедийных ролях ему не было равных. Он еще прославится когда-нибудь.

Через некоторое время Салли стала сниматься в массовках и наконец получила небольшую роль в гастролирующей труппе. Потом она встретила Диану.

– А в Берлин ты надолго? – спросил я.

– Бог его знает. Работа у «Леди Уиндермир» всего на неделю. Я туда попала через человека, с которым познакомилась в «Иден Баре», он сейчас в Вене. Надо бы еще раз позвонить людям с киностудии. Есть еще один старый противный еврей, который иногда вытаскивает меня в свет. Все время обещает контракт, но на самом деле хочет только переспать со мной, старая свинья. Мужики в этой стране просто омерзительны. Ни гроша за душой и при этом считают, что ты им отдашься за плитку шоколада.

– И что же ты думаешь делать, когда теперешняя работа кончится?

– Ну, немного денег мне присылают из дома. Мамаша уже припугнула меня, что перестанет помогать, если я в скором времени не вернусь в Англию. Родители, разумеется, думают, что я здесь с подругой. Если бы мамаша только знала, что я осталась одна, ее бы точно хватил удар. Как бы то ни было, скоро у меня будет достаточно средств, чтобы себя прокормить. Для меня тянуть из них деньги – просто нож острый. Из-за кризиса дела у отца тоже плохи.

– Послушай, Салли, если у тебя будет совсем туго с деньгами, дай мне знать, хорошо?

Салли засмеялась.

– Очень мило с твоей стороны, Крис. Спасибо за заботу, но у друзей я обычно не одалживаю.

– Разве Фриц тебе не друг? – вырвалось у меня.

Но Салли, кажется, нисколько не обиделась.

– Я, конечно, ужасно люблю Фрица, но у него денег куры не клюют. А когда у людей много денег, к ним относишься совсем по-другому, сама не знаю почему.

– Откуда ты знаешь, может быть, у меня тоже куча денег.

– У тебя? – Салли зашлась от смеха. – Я поняла, что ты на мели, как только тебя увидела!

В тот день, когда Салли пришла ко мне на чашку чая, фрейлейн Шрёдер была сама не своя от волнения. По этому случаю она надела свое лучшее платье и завила волосы. Когда раздался звонок, она широко распахнула дверь и громко крикнула:

– Герр Исиву, к вам дама! – И многозначительно подмигнула. Я представил их друг другу. Хозяйку дома просто распирало от любезности. Она настойчиво обращалась к Салли «Gnädige Freulein»[6]6
  Милостивая госпожа (нем.).


[Закрыть]. Салли в беретке, как у пажа, засмеялась своим серебристым смехом и элегантно уселась на диван. Фрейлейн Шрёдер кудахтала вокруг нее с нескрываемым восхищением и любопытством. Очевидно, такие, как Салли, ей прежде не встречались. К чаю вместо обычных ломтиков бледного и неаппетитного пирога она подала огромное блюдо с пирожными-корзиночками, выложенными в форме звезды. Фрейлейн Шрёдер принесла нам две крошечные бумажные тарелки с дырочками по краям, образующими кружево. Позже, когда я благодарил ее за столь изысканный прием, она рассказала, что всегда подавала бумажные тарелки, когда герр Риттмейстер угощал свою невесту чаем.

– Уж в этом, герр Исиву, можете положиться на меня! Я знаю, как угодить молодой даме!

– Ты не возражаешь, если я лягу на диван, дорогой? – спросила Салли, как только мы остались одни.

– Конечно, нет.

Салли сняла беретку, уселась на диване, подобрав свои миниатюрные ножки в бархатных туфельках, открыла сумку и начала пудриться:

– Я так устала. Глаз не сомкнула прошлой ночью. У меня потрясающий новый любовник.

Я начал разливать чай. Салли искоса поглядывала на меня.

– Тебя не шокирует, когда я так говорю, дорогой Кристофер?

– Ничуть.

– Но тебе не нравится это слушать?

– Меня это не касается. – Я протянул ей стакан чая.

– Только, ради бога, не корчи из себя англичанина. Естественно, касается.

– Ну, если хочешь знать, слушать это довольно скучно.

Она разозлилась больше, чем я ожидал, и, сменив тон, холодно добавила:

– Думала, ты поймешь. – Она вздохнула. – Но я забыла – ты ведь мужчина.

– Извини, Салли. Я, конечно, мужчина, ничего не попишешь. Пожалуйста, не сердись. Я просто хотел сказать, что такие вещи слегка нервируют. Мне кажется, от природы ты застенчива, поэтому и держишься так вызывающе. Я тебя понимаю, потому что и сам иногда поступаю точно так же… Только не нужно со мной этих штучек, я просто неловко себя чувствую. Даже если ты каждый раз будешь рассказывать мне, что спишь с каждым встречным и поперечным, тебе все равно не удастся выглядеть в моих глазах дамой с камелиями. Сама знаешь, что ты не такая.

– Мне тоже кажется, что я не такая. – Голос ее звучал настороженно. Она начала находить удовольствие в разговоре. Мне удалось невзначай польстить ей. –  Тогда кто же я, дорогой Кристофер?

– Ты – дочь мистера и миссис Джексон-Боулз.

Салли потягивала чай.

– А… понимаю, что ты хочешь сказать… Может, ты и прав… Значит, ты считаешь, что я должна вообще спровадить всех любовников?

– Вовсе нет. Пока они доставляют тебе удовольствие.

– Разумеется, – помолчав, мрачно проговорила она, – я никогда не смешиваю работу и постель. Для меня работа важнее всего… Но я не верю, что женщина, у которой не было романов, может стать великой артисткой.

Внезапно она умолкла.

– Крис, почему ты смеешься?

– Я не смеюсь.

– Ты всегда надо мной смеешься. Ты считаешь меня форменной идиоткой?

– Ну что ты, Салли! Отнюдь. Люди, которые мне нравятся, часто вызывают у меня смех. Даже не знаю, почему мне хочется смеяться над теми, кто мне нравится.

– Значит, я тебе нравлюсь, да, дорогой Кристофер?

– Конечно, нравишься, Салли, разве ты не знала?

– Но ты не влюблен в меня?

– Влюблен? Ну нет, только не это.

– Я страшно рада. Я хотела тебе нравиться с первой нашей встречи. Но слава богу, что ты не влюблен в меня, потому что я, наверное, не могла бы ответить тебе, и все было бы испорчено.

– Что ж, значит, нам с тобой повезло!

– Может, и повезло… – Салли вдруг засомневалась. – Крис, милый… мне хочется тебе кое в чем признаться. Я не уверена, поймешь ли ты меня.

– Салли, помни, что я всего лишь мужчина.

Салли рассмеялась.

– Полный идиотизм. Но я бы не вынесла, если бы ты узнал об этом сам… Помнишь, на днях ты обмолвился, что Фриц тебе сказал, будто моя мать француженка?

– Да, помню.

– И я еще ответила, что это его выдумка. Так вот, ничего он не выдумал… Понимаешь, я сама сказала ему.

– Зачем?

Мы оба расхохотались.

– Черт его знает. Наверное, хотела поразить его воображение.

– Но что удивительного, если твоя мать француженка?

– Я иногда совершаю сумасбродства, Крис. Тебе придется быть терпеливым.

– Хорошо, Салли, буду терпеливым.

– Клянешься честью, что не скажешь Фрицу?

– Клянусь.

– Нарушишь клятву – будешь последней свиньей, – закричала Салли, смеясь и вытаскивая нож для разрезания бумаги из моего письменного стола. –  Смотри, перережу тебе глотку, и дело с концом.

Потом я спросил у фрейлейн Шрёдер, как ей понравилась Салли. Та была в восторге:

– Как с картинки, герр Исиву. И такая изящная, такие красивые руки и ноги! Сразу видно, что она из высшего общества… Знаете, герр Исиву, я бы ни за что не поверила, что у вас есть такие приятельницы! Вы всегда казались мне тихоней…

– Ну, фрейлейн Шрёдер, в тихом омуте…

Она затряслась от смеха, раскачиваясь взад и вперед на коротеньких ногах.

– Вот именно, герр Исиву! Именно, в тихом омуте…

В Сочельник Салли переехала к фрейлейн Шрёдер. Все устроилось в последний момент. Подозрения Салли усилились после моих настойчивых предупреждений, и однажды она засекла фрау Карпф в особенно крупном и неуклюже обставленном воровстве. Тут Салли наконец отбросила все условности, возмутилась и съехала с квартиры. Ее поселили в бывшей комнате фрейлейн Кост. Фрейлейн Шрёдер, конечно, была в восторге.

Рождественский обед мы устроили дома: фрейлейн Шрёдер, фрейлейн Мейер, Салли, Бобби, еще один бармен из «Тройки» и я. Мы хорошо посидели. Бобби снова дерзко приударил за фрейлейн Шрёдер. Фрейлейн Мейер и Салли беседовали, как две звезды, обсуждали перспективы работы в английском мюзик-холле. Салли рассказывала небылицы, в которые в тот момент, очевидно, почти верила: будто она выступала в «Палладиуме» и в лондонском «Колизее». На это фрейлейн Мейер поведала историю о том, как восторженные студенты провезли ее в экипаже по улицам Мюнхена. После чего Салли не составило труда уговорить фрейлейн Мейер исполнить песню Sennerin Abschied von der Alm. После крюшона из красного вина и бутылки самого дешевого коньяка она оказалась столь созвучной моему настроению, что я даже прослезился. Мы все подхватили припев и дружно грянули: «Juch-he!» Потом Салли спела «Малышкин блюз» с таким чувством, что коллега Бобби, приняв все на свой счет, обнял ее за талию, но вмешался Бобби, тут же строго напомнив, что пора на работу.