Текст книги "Смерть – лишь сон. Врач хосписа о поиске надежды и смысла жизни на пороге смерти"

Когда пациенты видят, что их предсмертные сны и видения признаны и подтверждены, их последние дни могут стать путешествием, в результате которого будет достигнуто ощущение заново обретенной полноты. Наше исследование подтвердило, что предсмертные переживания помогают пациентам обрести себя и воссоединиться с теми, кого они любили и кто любил их. Эти эмоции становятся способом сохранения или возрождения целостности личности. Через рассказы умирающих просвечивали истории с более глубоким смыслом. Мы наблюдали их внутреннюю трансформацию, которая выявляла суть личности, исцеляла раны и восстанавливала узы. Для многих это означало оказаться вместе с теми, кто любил их больше всего и в ком они больше всего нуждались.

Подобно Бриджит, Райан, 51-летний протестант с метастатическим колоректальным раком, поначалу беспокоился: «Я теряю разум? Некоторых из этих людей я не видел много лет». Но когда его сны и видения прекратились в связи с клиническими улучшением, он вздохнул: «Я вернулся к реальности. Теперь скучаю по всему тому, что видел».

Райан никогда не был женат и всю жизнь прожил в районе, в котором вырос. По любым меркам, он не добился большого успеха в своей карьере, но находил огромную радость в простых жизненных удовольствиях и надежных связях. У него была компания преданных друзей, большинство из которых он знал с детства. Он любил 1970-е, музыку и культуру времени, сформировавшие его юность, и не проявлял никакого желания двигаться дальше этого десятилетия. Его точка отсчета осталась в безопасном месте, там, где он бросил якорь, в прошлом рок-н-ролла. Образовалась как бы виртуальная капсула времени. Сейчас же, умирая, он видел в своих снах живых и ушедших друзей и вместе с ними ходил на все концерты, которые когда-либо посещал; он видел еженедельные гаражные распродажи, по которым просто бродил, в основном в поисках старых альбомов; он отправлялся на рыбалку на ближайшую речку. В остальное время он «путешествовал с родственниками», хотя и не знал, куда они едут. В такие моменты он чувствовал себя живым среди заветных воспоминаний, не обремененным ограничениями, которые накладывала на него болезнь. Физические осложнения, сопровождающие процесс умирания, стали для Райана настоящим огорчением, поскольку поставили под угрозу его социально активный образ жизни. Чтобы прийти к принятию, он переживал в своих предсмертных снах ощущение свободы. Теперь, несмотря на физическую слабость, он снова чувствовал тепло близких людей, спокойной и радостной жизни, наполненной друзьями, музыкой и маленькими приключениями.

Наши исследования показали, что по мере того, как пациенты приближаются к смерти, акцент в их сновидениях смещается с живых на умерших. Мы заметили закономерность: чем ближе смерть, тем чаще предсмертные видения пациентов и тем больше в них умерших близких, а не живых. Оказывается, медсестра Нэнси была права, когда ругала меня за неверие; она действительно могла предсказать приближение смерти, когда узнала, что Тому начала сниться его покойная мать. И хотя Фрэнк оставался относительно бодрым до самого конца, все более явное нарушение его сна из-за появления все большего числа мертвых персонажей предупредили нас, что конец близок. Судя по всему, сны умирающего очень значимы, и на их основании можно делать прогнозы, подмечая изменение их частоты и содержания по мере приближения смерти.

Примечательно то, что предсмертные видения с участием умерших родственников и друзей как правило дарят пациентам наибольший комфорт. В нашей культуре принято ассоциировать смерть с горем, грустью и борьбой, но цифры говорят сами за себя: в среднем пациенты оценили уровень комфорта при виде умерших на 4,08 балла из 5 (где 5 – самый высокий показатель) и в среднем на 2,86 из 5 – при виде живых. В предсмертных видениях, которые они чаще всего называют успокаивающими, фигурировали умершие друзья и родственники (72 %). За ними в порядке уменьшения следуют ныне живые близкие люди, умершие домашние питомцы или другие животные, значимые события прошлого и, наконец, религиозные фигуры. Эти данные свидетельствуют о том, что процесс умирания включает в себя необычный, но встроенный механизм, который убаюкивает наши страхи, населяя наш внутренний мир теми, кого мы любили и потеряли. Странно, но наибольшее успокоение пациенты получали, переживая самые базовые и фундаментальные потребности и отношения, а также моменты, отражающие удивительную простоту повседневной жизни.

Одним из последних сновидений Розмари была семейная встреча, на которую собрались родственники, чтобы выпить, поесть и повеселиться. Однако эта вполне рядовая сцена радостного воссоединения с семьей также включала в себя видение ее дочери Бет. Бет готовилась к поездке. Вечеринка подходила к концу, Розмари и остальные члены семьи наблюдали за тем, как Бет собирает чемодан. Она упаковывала в него свои вещи, в том числе набор красивых шелковых шарфов с цветочным рисунком, которые она шила и продавала. Контраст между радостным воссоединением семьи и неминуемым отъездом красноречиво свидетельствует о двойственном отношении Розмари к концу своего жизненного пути, которое она часто передавала словами. Она ощущала поддержку от теплой семейной встречи, но также представляла себе разлуку, хотя мысли о ней ее не травмировали. Вот так обыкновенный сон порой отражает самые сложные чувства, те самые, что стремятся примирить горе с принятием, радость с тоской и единение с прощанием.

В другом исследовании мы выделили отдельные тематические категории[20]20
  В другом исследовании мы выделили отдельные тематические категории: C. Nosek, C. W. Kerr, J. Woodworth, S. T. Wright, P. C. Grant, S. M. Kuszczak, A. Banas, D. L. Luczkiewicz, and R. M. Depner, “End-of-Life Dreams and Visions: A Qualitative Perspective from Hospice Patients,” American Journal of Hospice and Palliative Care 32, no. 3 (2015): 269–74.


[Закрыть]. Например, большая группа пациентов описывала умерших друзей и родственников в своих снах так: они «меня ждут», «просто стоят там», «молчат и находятся рядом», и это ощущение похоже на самые крепкие объятия. В их бдительном молчании нет осуждения, лишь чистая любовь и готовность помочь. Бриджит не сомневалась в поддерживающем характере своего видения, когда ей явились две умершие тети, которые просто стояли и молча смотрели на нее, пока она спала. Так она почувствовала их любовь.

Более трети участников назвали путешествия или подготовку к отъезду частой темой своих снов и видений. Что интересно, как и в случае с Райаном, отсутствие пункта назначения в путешествии обычно успокаивало, а не тревожило. Снова и снова пациенты описывали, как они и другие люди садятся в самолеты и поезда, едут в машинах и автобусах, такси и других видах транспорта и при этом чувствуют успокоение. Джули, 71-летняя больная раком поджелудочной железы, была прикована к постели, но это не помешало ей видеть сны о путешествиях. Напротив, более чем вероятно, что именно обездвиженность и явилась катализатором таких снов. Как и Райан, она не знала, куда ее приведут эти путешествия, и ей было все равно. За тринадцать дней до смерти она неоднократно сообщала, что видела у постели свою мать и своих двух умерших сыновей, которые говорили ей, что «пришли забрать ее наверх». За неделю до смерти Джули больше не могла ни говорить, ни двигаться, но тем не менее пыталась встать с постели. Она знала, что ей нужно куда-то идти.

Существует множество разных тем и категорий, которые встречаются во всех предсмертных видениях и о которых мы продолжили публиковать статьи. Однако такие пациенты, как Нэнси и Роуз Мэри, в конечном итоге научили нас тому, что, как ни парадоксально, то, что «считается важным», опровергает наши созданные из лучших побуждений тематические категории, а также упрощенные или статистические оценки.

Почти все пациенты, которых мы спрашивали о предсмертных снах, отвечали, что эти сны «отличаются» от «нормальных». Вот некоторые из наиболее распространенных заявлений, которые мы записали: «Обычно я не запоминаю сны, но эти были какими-то особенными»; «Они казались более реальными, чем сама реальность» и «Все как будто происходило на самом деле». Больные подчеркивали, что их сны не просто похожи на жизнь, а что они и есть реальность. Когда их спросили о степени реалистичности предсмертных видений, большинство оценили их на 10 из 10, независимо от того, видели они их во сне, в период бодрствования или и то, и другое. То, что мы привыкли называть «сновидениями», поскольку они происходят во сне, сами пациенты называют «видениями» так же настойчиво, как и те, кто утверждает, что видел мертвых людей с открытыми глазами. Фактически, согласно нашему опросу, 45 % предсмертных видений приходит во время сна, 16 % – в период бодрствования и более 39 % – в обоих случаях. Такая статистика отражает постоянную смену состояний, типичную для процесса умирания. Пациенты то наблюдают реалистичные, осознанные видения, понимая, что это им чудится, то видят сны, похожие на бодрствование. Однако во всех этих случаях люди описывали свои предсмертные переживания, как самые реальные и настоящие из всех, что у них когда-либо были. Хотя это может осложнить исследователям задачу поиска определения состоянию бодрствования в конце жизни, умирающий не осознает этой неоднозначности своих состояний, поскольку его видения такие яркие и ощутимые, будто происходят на самом деле. Если не ярче.

Когда 91-летнюю Анну поместили в стационар с диагнозом «застойная сердечная недостаточность», ее посещали такие четкие видения давно умершей сестры, что после пробуждения днем она оглядывалась и спрашивала: «Где Эмили?» Эмили умерла 16 лет назад, но Анна видела ее так же отчетливо, как своего врача. Впоследствии пациентку поместили в наше отделение с острым респираторным дистресс-синдромом: в стационаре она проснулась, уставилась в потолок и вела себя так, будто видела то, чего там нет. В какой-то момент она села в кровати и протянула руки к потолку, будто обнимая кого-то. Она спросила у своих родственников: «Я сейчас умру?» Когда ее состояние улучшилось, она проснулась, огляделась и снова спросила, где ее сестра, объяснив, что все это время Эмили была здесь и сидела рядом с ней на кровати. Анна также рассказала, что ей часто снится Эмили в юности и то, как она «занимается обычными домашними делами». Она могла описать внешность сестры в деталях: волевой подбородок, светло-русые волосы, собранные в высокий свободный пучок, растянутое трикотажное платье в горошек, рукава небрежно закатаны до локтей. Иногда Анна прикрывала рот рукой и хихикала, прежде чем перейти к ответам на следующие вопросы. В ее снах почти не было слов, но сны были трогательными и воодушевляющими, и Анна часто видела себя молодой, собирающейся с сестрой на прогулку. Она была одной из пяти братьев и сестер, но самая тесная связь у нее установилась с Эмили, которая ее вырастила. «Я пойду не одна, Эмили будет со мной», – повторяла она.

Я не мог видеть того, что видела Анна, но был благодарен, что пациентка не ощущает одиночества, что она нашла утешение и умиротворение. На следующий день Анна продолжала видеть сны о сестре, и через два дня после того, как ее состояние стабилизировалось, а сон восстановился, ее выписали домой. Как и у большинства пациентов, замедление ее физического упадка совпало с прекращением предсмертных видений, и, как и Райан, она сожалела, что у нее их больше нет. Анна мирно скончалась дома примерно через месяц, и, хотя меня в этот момент рядом не было, я убежден, что она ушла не одна.

Еще одна поразительная особенность предсмертных видений – они способны восстанавливать или редактировать воспоминания. Знаменательные моменты, часто заимствованные из детства, сжимаются, видоизменяются и переформатируются, чтобы удовлетворить самые насущные потребности пациентов. Тима, 73-летнего чернорабочего с терминальной стадией рака толстой кишки, посещали предсмертные видения, которые одновременно пробуждали и преобразовывали его детские воспоминания, так что он мог освободить их от болезненной бедности, в которой вырос. Сначала он встречал своих родителей, дедушек и старых друзей, которые «твердили мне, что у меня все будет хорошо». За четыре дня до смерти сны вернули его в годы раннего подросткового возраста. Он рос в трагичный период Великой депрессии в рабочем районе Южного Буффало, где беспомощно наблюдал за тем, как ломается и рушится жизнь семьи. Его отец брался то за одну, то за другую низкооплачиваемую работу, изо всех стараясь поддержать семью. Как и у многих, кому довелось пережить те тяжелые времена, его самым главным страхом, затмившим счастье, был страх, что они не смогут свести концы с концами. Вся семья была вовлечена в борьбу за выживание и отчаянно пыталась найти среди этой безысходности надежду и смысл.

Предсмертные сны Тима помогли облегчить бремя незащищенности, рожденное тем поворотным периодом в его жизни. Он увидел себя мальчишкой, увидел, как проходит через свой дом и выходит из него – метафора его детского пути. Сначала он прошел кухню, откуда краем глаза увидел мать, стоявшую на коленях в молитве. Смысл был ясен: Тим описал преданность своей матери Богу как источнику силы их семьи. Затем он увидел себя: он выходит из дома и встречает лучшего друга, жившего по соседству. Парень держал бейсбольную биту и мяч, звал Тима поиграть. Примечательно, что этот парень останется его лучшим другом на всю жизнь и однажды даже станет его шурином. Наконец, он увидел, как его отец толкает тачку, и это означало, что он нашел работу, а с ней вернул себе чувство собственного достоинства. Старые психологические раны затянулись; теперь его мир был безопасным, надежным и полным.

Когда Тим пересказывал свой сон, я больше не видел хилого, умирающего человека. Я видел блестящие глаза ребенка, который заново открыл для себя ту раннюю любовь, что питала и согревала его жизнь. То, что вначале напоминало отдельные сцены трехактного спектакля (мама в молитве, друг играет в мяч, отец уходит на работу), собралось в единое видение самых значимых людей в его ранней жизни, вариации на ту же тему любви. Это были яркие и взаимосвязанные образы многослойных отношений, которые в детстве имели для него наибольшее значение и сделали его тем, кем он был. Они предложили многогранную и выразительную версию воображаемой, но жизненно необходимой реальности в ответ на самые глубинные страхи и потребности. Сам Тим истолковал свой сон как архетипическое решение, которое вернуло ему чувство целостности и покоя. Он ощутил глубокую связь, а это чувство, как и у многих других пациентов, оказывается важнее слов. В предсмертных переживаниях может быть мало сказано, но много понято.

Сновидения Тима сжимали, переупорядочивали и переупаковывали важные события прошлого, чтобы вернуть ему связь с наиболее надежными и воодушевляющими аспектами прошлой жизни. Для других пациентов это преобразование реальности влечет за собой гораздо более радикальный процесс редактирования, который отбирает ровно столько, сколько и вычеркивает.

Беверли, 89-летней пациентке, умирающей от хронического обструктивного заболевания легких, предсмертные сновидения помогли восстановить связь с прошлыми источниками любви и поддержки, стерев из памяти человека, который отказывал ей в любви. Беверли растила эмоционально недоступная и жестокая мать, которая заставляла ее часами выполнять бессмысленную домашнюю работу, например чистить мебель зубной щеткой. На пороге смерти видения Беверли вернули ее в детство, но теперь там не было матери, из-за которой она чувствовала себя ненужной. Во сне пациентке снова было 9 лет, и рядом не оказалось никого, кроме единственного источника безусловной любви, который она в то время знала – ее отца. В своих видениях она переживала традицию, которая поддерживала ее все детство. Она с нетерпением ждала, когда закончатся уроки в школе, чтобы присоединиться к отцу, доставляющему почту. Она выучила наизусть все его маршруты и точно знала, когда он появится на поляне на опушке леса, вдали от их дома. Она радостно подбежит к нему, возьмет за руку и будет сжимать ее всю оставшуюся часть маршрута. Смертный час был близок, прошедшие десятилетия размылись за ненадобностью, неприятные воспоминания исчезли, и все, что имело значение, это теплота отцовской любви, которая выдергивала Беверли из настоящего и возвращала в прошлое и обратно.

Мы разрабатывали свое исследование, полагая, что терапевтическое значение предсмертных видений заключается в облегчении процесса умирания. Мы понятия не имели, что их сила распространяется на травмы, генез которых можно проследить до самого детства. Предсмертные переживания касаются не только финального перехода; они обращаются к жизни во всей ее целостности. Иногда они делают это, вырезая пагубное прошлое или предлагая альтернативный вариант. Средства столь же разнообразны, сколь последовательна цель: превратить то, что прежде калечило, в то, что исцеляет.

Примером может послужить мой 88-летний пациент Скотт. Он рос одним из восьмерых детей в обедневшей семье представителей рабочего класса Буффало во время Великой депрессии. Предсмертные видения воскресили его прошлое, когда пришло время вернуться к самой большой травме в жизни. В возрасте 10 лет Скотт, прыгая на поездах с друзьями, лишился правой руки. Все детство его преследовали насмешки, а жизнь превратилась в борьбу. В столь нежном возрасте у него неожиданно возникли трудности с выполнением самых базовых повседневных задач. Ему стало трудно мыться и переодеваться. Он больше не мог играть с друзьями, они считали его странным. Даже любовь матери сменилась страхом. В те времена стать мужчиной означало найти работу, ведь только так можно было обеспечить себе пропитание, а на работу брали исключительно здоровых. В своих опасениях мать зашла так далеко, что отправила подростка Скотта в приемную семью, чтобы он «получил лучшее образование». Это решение лишь усугубило его стыд и укрепило его сомнения в том, что он когда-либо сможет жить независимо или быть любимым. Позднее он нашел постоянную работу в сфере обслуживания, но его продолжали преследовать последствия детской травмы, роль жертвы, от которой он так и не смог избавиться. Его страх вырос и вышел далеко за пределы опасений потерять работу, перекинувшись на всю его личность.

Однако незадолго до смерти Скотт начал видеть сны о «хороших временах на работе». Предсмертные видения демонстрировали, что он хорошо выполняет свою работу и решает проблемы как никто другой. Там, где раньше его одолевали сомнения, теперь он показывал наилучший результат. Ему даже стали сниться бывшие коллеги, уверяющие, что он «прекрасный работник и друг». Чтобы освободиться от старых травм, как физических, так и психологических, почувствовать себя цельным, ему потребовалось переписать события прошлого. Непоправимые последствия телесных и душевных травм юности были исправлены на последнем витке жизни.

Подобный процесс определил предсмертные видения обвешанного медалями ветерана войны, которого госпитализировали в наш стационар с жалобами на постоянную бессонницу. У Джона диагностировали терминальную стадию сердечной недостаточности, но не это мешало ему спать по ночам. Когда я вошел в палату, меня поразил этот широкоплечий ветеран с измученным лицом человека, который слишком много видел. Джон участвовал в битве, которую генерал Эйзенхауэр назвал Великим крестовым походом Второй мировой войны – битве в Нормандии. Когда я спросил о его самочувствии, он резюмировал его двумя словами: «Военная проблема». Затем позволил своим родным объяснить мне, в чем дело.

Родственники Джона рассказали, что, хотя он никогда прежде не упоминал о своем военном опыте, последние несколько недель он не может сомкнуть глаз, не пережив невообразимую бойню в День «Д»[21]21
  День «Д» – 6 июня 1944 года – дата высадки союзных войск в Нормандии.


[Закрыть]. Ему постоянно снились кошмары, он просыпался в холодном поту. Предсмертные видения являлись Джону для того, чтобы примирить с навязчивыми воспоминаниями о войне. Он продолжал делиться со мной подробностями прошлого, которое держал в тайне от семьи. Может, он хотел уберечь близких от агонии и кошмаров, наполнявших его беспокойный сон. А может, не мог подобрать слова, чтобы описать этот ужас.

Джону было всего двадцать, когда он поступил артиллеристом на корабль «СС Джеймс Л. Акерсон», который вошел в Нормандию рядом с американским военным кораблем «Техас». Он был и навсегда останется гордым техасцем, верным своему военному долгу и идеалам страны. 7 июня 1944 года Джон входил в состав стрелковой дивизии, отправленной на берег в Омаху – этот кусочек суши стал одним из самых кровавых берегов Дня «Д». Задачей подразделения было вернуть солдат, отрезанных от остальных сил на берегу. Миссия оказалась успешной, и десант вернулся с ранеными рейнджерами, за которыми его послали. Тем не менее Джону никогда не удастся стереть из памяти залитый кровью пляж, усыпанный изуродованными телами и плавающими конечностями, которые он увидел при приземлении. Этот военный опыт преследовал его всю оставшуюся жизнь.

Когда он лежал, умирая, в хосписе, на него обрушились кошмары о павших американских солдатах, которых он не сумел спасти: «Здесь нет ничего. Только смерть. Вокруг – одни мертвые солдаты». Мне и прежде доводилось видеть людей в состоянии страха, но Джон был не просто напуган; он был в ужасе. Его ужас был ощутим. Я не представлял, что может чувствовать молодой человек, который столкнулся с реальностью войны и осознал, что может погибнуть в самом начале жизни. Но наблюдая за тем, как Джон возвращается в то страшное место во второй раз уже стариком, я не находил слов. Он описывал свои кошмары до того натуралистично, что я как будто проживал их вместе с ним. Он не мог превозмочь свою боль, и его сны это отражали.

Вот почему так удивительна полная трансформация, которая произошла с ним через несколько дней. Я пришел его навестить, пациент чувствовал себя хорошо и даже как будто успокоился. Улыбаясь, он признался, что может спать. Он считал, что такой приятной переменой обязан двум своим последним снам. В первом утешительном сне он снова пережил тот день, когда, наконец, получил бумаги на увольнение из армии. Его второй сон больше походил на кошмар, но для него он таковым не являлся. Снилось, что к нему подошел солдат, который был убит на Омаха-Бич, чтобы сказать: «Скоро они за тобой придут». Джон инстинктивно знал, что «они» – это его сослуживцы и что это сон о воссоединении с товарищами, а не о том, что его будут судить. Наконец-то все закончилось. Он мог закрыть глаза и отдохнуть.

Предсмертные переживания Джона не отрицали его реальности или его войны, но они изменили их, чтобы подарить ему заработанный тяжким трудом мир. Душа этого отважного 20-летнего парня, который 67 лет сражался с призраками войны, наконец освободилась от чувства несправедливости и непосильного долга. История Джона иллюстрирует, как даже самые тяжелые сны приносят умирающему пациенту психологический или душевный комфорт. Для него мучительные воспоминания о смертоносных атаках в День «Д» превратились в средоточие того самого военного товарищества, которое, как он думал, он предал. Ему нужно было освободиться от обязательств, которые он не смог выполнить, и от непреодолимого стыда, от которого не мог убежать. Самое главное, ему нужно было простить себя за неспособность спасти собратьев по оружию. К счастью, его предсмертные сны и видения позволили это сделать.

Предсмертные сны и видения помогают удовлетворить уникальные потребности каждого пациента, будь то прощение, любовь или примирение. Для некоторых их тоска настолько всеобъемлюща, что влияет не только на содержание сновидений, но и на их внешнюю реальность. Мы часто слышим об умирающих, которые ждут определенной годовщины, дня рождения или какого-то особого гостя, чтобы спокойно испустить дух. До работы в хосписе Буффало я полагал, что этот феномен не что иное как слухи, которые распространяются по больницам и происхождение которых столь же туманно, как и свидетельства в их пользу. Затем я встретил Мэйси, 98-летнюю родоначальницу семьи, которая отказывалась умирать, пока в больницу не приедет ее сын Ронни.

Мэйси не видела сына восемь лет. Возможно, причина крылась в межличностном конфликте или просто в незаметно пролетевшем времени: есть вопросы, которые лучше не задавать. Несколькими днями ранее она перестала есть и разговаривать, так что мы понимали, что она балансирует на пороге смерти. Родственники собрались вокруг ее постели и разговаривали обо всем подряд – не с ней, потому что она как будто лежала без сознания, но, конечно, о ней, женщине, которая за свою жизнь воспитала более сотни приемных детей. Они не знали, что она их слышит. Кто-то упомянул о том, что они обратились в полицию с просьбой найти ее биологического сына Ронни из Орегона и что он заказал рейс в Буффало. Теперь они боялись, что он опоздает и не увидит ее. На следующий день Мэйси открыла глаза, села в кровати и выкрикнула имя мужа.

– Амос! Мой Амос! – произнесла она и добавила, – я не могу прийти к тебе сейчас, скоро приедет мой сын.

Ронни прибыл в тот же день; 24 часа спустя Мэйси навсегда закрыла глаза. Я мог бы дать подробное объяснение случившемуся, рассказать, что позволило Мэйси затормозить процесс, управлять которым ей было, очевидно, не под силу. Это могло быть связано с режимами сна и тем, как они связаны с умиранием. Я мог бы объяснить, что уход из жизни – это прогрессирующий сон, и что для того, чтобы спать крепко, нужно уметь расслабляться и отпускать. Я мог бы доказать, что в затягивании человеком момента своей смерти замешаны определенные биологические процессы, но это даже близко не опишет того, что наблюдаю я и остальные. Разум Мэйси не мог обрести покой, пока не появится Ронни. В конечном счете смерть, как и жизнь, – это любовь, которая продолжается несмотря ни на что и находит способы оставаться вплетенной в наше существование.

Для некоторых пациентов мир и понимание, обретенные в конце жизни, достигаются через сны и видения. Они вызывают образы и эмоции, которые успокаивают и умиротворяют. Другим новое видение открывается через осознанные размышления, которыми они сопровождают свои сны и видения. Это пациенты, увлеченные попытками понять таинственный процесс, посредством которого смерть странным образом превращается в знакомого, даже желанного друга в конце жизни. Так было, например, с Патрисией. Она всеми силами старалась помочь в наших исследованиях. Сделанные нами выводы были поистине замечательными, но потребовалось множество пациентов вроде нее, чтобы придать им человеческое лицо. У Патрисии было настолько исключительное понимание своих предсмертных снов и видений, что она стала одним из наших самых богатых источников для понимания умиротворения и комфорта, приносимых этим предсмертным опытом.

Прибыв в хоспис Буффало, 90-летняя Патрисия взяла его штурмом. Ни ее прошлое, ни ее физическое состояние, ни внешний вид не предвещали встречи с энергичным, внимательным и остроумным человеком, которым она оказалась. У нее был распространенный фиброз легких, и она часто испытывала затруднения в дыхании в состоянии покоя, хотя была постоянно подключена к переносному баллону с кислородом. Состояние Патрисии было настолько тяжелым, что она не могла ходить по комнате и не задыхаться, однако, общаясь, восполняла все то, чего не могло достичь ее обездвиженное тело. Она разговаривала непрерывно, и слова лились из нее бурным и быстрым потоком, как у аукциониста. Поговорив с ней некоторое время, человек неизбежно переставал замечать ее физическую слабость или подключенное к ней медицинское оборудование. Однажды кто-то даже пошутил, что она носит назальную трубку, как аксессуар. Она держалась настолько спокойно и уверенно, что все, что связано с ее телом, искусственное или иное, казалось ее продолжением и ничем не отличалось от очков в роговой оправе или шпилек-бабочек, которые она носила. Она была интеллектуально развитой и любознательной, и мы обнаружили, что воспринимаем ее, скорее, как собеседницу, нежели как пациентку. Патрисия сохраняла желание участвовать в жизни и самовыражаться вплоть до самого конца, даже когда болезнь прогрессировала до такой степени, что ей хотелось умереть.

Ее мать умерла от пневмонии, когда Патрисии было 9 лет, уже в 13 она начала заботиться о своем отце, которому поставили тот же диагноз, что и ей сейчас, – фиброз легких. У них не было доступа к социальным услугам, которые теперь предоставляются тяжелобольным пациентам и их семьям, поэтому уход за ним целиком и полностью лег на плечи девочки. Это была работа на полную ставку. Патрисия рассказывала, что во времена после Великой депрессии раннее взросление являлось обычным делом, а не роскошью, как для более поздних поколений американских подростков.

– Я была очень, очень юной, когда мне пришлось стать сиделкой. Справиться с этой ролью трудно в любом возрасте, а особенно, когда тебе тринадцать. Однако я никогда не обижалась за это на судьбу, пока меня не стали посещать эти безумные сны.

«Безумные сны» Патрисии, как она их называла, восхищали ее. Она много писала о них в своем дневнике и с готовностью обсуждала их с нами. Она была рада, что вокруг люди, которые не просто воспринимают ее сны всерьез, но и пытаются познать их необычную природу.

– Так значит, дело не в морфии? – спросила она, когда мы впервые затронули эту тему.

Патрисия испытала облегчение, узнав, что переживания, которые были для нее так важны, не просто вызванные наркотиками галлюцинации. И попросив меня не преувеличивать то, что с ней происходит, она добавила:

– То есть у этой штуки есть свой шаблон, своя закономерность? Я привыкла быть властной и всюду совать свой нос, поэтому задам вам трудный вопрос: есть ли способ узнать, где на этой шкале я?

Она поняла, что существует связь между частотой сновидений и близостью конца, и ничто не могло помешать ее аналитическому уму попытаться нащупать логику в изменяющейся структуре снов. Привыкшая с юных лет управлять своей жизнью, теперь она старалась контролировать свои последние дни и даже прогнозировать час своего ухода. Она заметила, что покойники в ее снах как будто «остаются в своих категориях». То есть в одном сне она видела своих церковных друзей, в другом – своих невесток, но люди из разных социальных кругов никогда не смешивались. Она заметила, что декорации не столь важны: «Иногда я нахожусь в своей старой комнате, в которой прожила шестьдесят лет. В другой раз я в месте, которое, как я знаю, принадлежит мне, но я его не помню. Окружающая обстановка как будто не имеет значения». Также она быстро определила разницу между предыдущими сновидениями и теми, какие были у нее сейчас: «Во время стресса мне снится, что вода охватывает меня и уносит как шторм или торнадо, но эти сны появляются у меня уже много лет, и они не имеют никакого отношения к этим предсмертным делам». Я помню, как задумался и решил, что ослышался, когда она назвала свое состояние «этими предсмертными делами». Своим посетителям она говорила, что хочет умереть, писала об этом стихи и повторяла об этом в наших с ней разговорах: