Текст книги "Мёртвые возвращаются"

Глава 8

Вечером я долго распаковываю вещи, складываю их в шкаф и смотрю видео на Ютубе. Даже подумать не могу о том, чтобы лечь спать. Сейчас полярный день. Чёртово солнце светит прямо на подушку и рисует жёлтую полосу на кровати. Я достаю из чемодана два пледа и завешиваю ими окно поверх занавесок. Теперь все щели закрыты, и в комнате наконец становится темно.

Я начинаю подключать игровую приставку к телевизору, и в этот миг из коридора доносится звук шагов. Я смотрю на часы в мобильном – два часа ночи. Не могла же мама рисовать так долго? Открывается и сразу захлопывается дверь. Я настораживаюсь. Сквозняк? Это ветер закрыл дверь? Комната родителей прямо рядом с моей, но звук шёл не оттуда. Та дверь расположена дальше по коридору, может быть, она ведёт в комнату Гарда. Я прислушиваюсь и улавливаю скрип, как будто по полу катятся колёса. В этом доме такая слышимость, словно стены сделаны из картона, думаю я.

Я рассматриваю заднюю панель телевизора в поисках разъёма для шнура игровой приставки. Меня переполняют мысли. Мы пробыли здесь всего пару дней, и у меня в голове не укладывается, что я уже успел поболтать с девчонкой. В животе порхают бабочки, когда я думаю о ней. И ещё я познакомился со стариком из магазина, с Улафом, которому, похоже, понравилось разговаривать со мной. Пока в Ботсвике не так уж плохо. Но, с другой стороны, все местные какие-то странные, и я пока не совсем понимаю в чём.

Боковым зрением я улавливаю движение чего-то чёрного и медленно поворачиваю голову. Сердце бешено колотится, пока до меня не доходит, что это просто пледы свалились на пол. Я иду к окну, чтобы вернуть их на место, и замечаю, что грязный пыльный подоконник завален дохлыми мухами. Они лежат ровными рядами лапками кверху. Мой взгляд цепляется за одну из них. Около трупа мухи кровавое пятно, как будто кто-то раздавил её пальцем. Мои мысли возвращаются к Улафу из магазина и рыжеволосой девчонке. И я вдруг понимаю, что в них странного. Их поведение изменилось после того, как они узнали, что мы поселились в этом доме. Оба побледнели и стали не такими разговорчивыми. А тут ещё эти заморочки с Гардом.

Что-то здесь не так.

Я трясу головой и отгоняю от себя эти мысли, потом сгребаю дохлых мух и пыль в ладонь, открываю окно и выбрасываю мусор. И замечаю что-то под деревом в саду. Там стоит кошка и смотрит на меня.

– Нала! – удивлённо восклицаю я.

Хвост её ходит из стороны в сторону, и меня охватывает беспокойство. А кошачьи глаза всегда так горят? Они похожи на два языка пламени. Здоровенная кошка склоняет голову набок, совсем как Гард.

Неожиданно раздаётся стук в дверь. Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь, нервно глядя на источник звука. Три громких удара, как будто стоящий за дверью желает мне зла. Кто, чёрт возьми, ломится ко мне посреди ночи?!

– Кто там? – шепчу я дрожащим голосом и прислушиваюсь. В коридоре тихо, никто не отвечает. – Эй! К-к-кто там?!

Я делаю осторожный шаг в сторону двери, но замираю, услышав отчаянный крик:

– Помогиииите!

Я столбенею. Кровь стынет в жилах. В тот же миг по дому опять проносится:

– Помогиииите!

Голос жалобный и пронзительный – кажется, что в одной из комнат мучают какую-то женщину. Я прислоняюсь к стене, глубоко дышу и пытаюсь понять, кто кричал. Никогда ещё не слышал ничего подобного. Кричали одновременно с двух сторон, и голос эхом отражался от стен. Я делаю несколько глубоких вдохов. Вдох. Выдох. И только тогда до меня доходит, что это радионяня! Гард закричал, а радионяня повторила его крик. Это логично – но не совсем. Тот голос не был похож на голос моего брата? Или был?

Кто-то заворочался в кровати за стеной. Сначала я слышу маму. Она что-то бормочет, потом доносится голос папы. Дверь их спальни распахивается, и мама быстрыми лёгкими шагами идёт в сторону комнаты Гарда. Сразу за ней тяжело топает папа.

Это просто кричал Гард, говорю я себе. Это просто Гард.

Я открываю дверь и устремляюсь по коридору к нему. Сейчас я не хочу оставаться в одиночестве.

Мама сидит на кровати и обнимает моего младшего брата. Гард жмётся к ней. Он дрожит и всхлипывает. Если бы я его не знал, я бы подумал, что он смеётся.

– Что п-п-происходит? Это Гард кричал?

Мама кивает.

– Т-ты уверна, что это он?

– Да, ему приснился кошмар, – отвечает она слабым голосом.

– Такой же, как раньше?

Гард крепче прижимается к маме, уткнувшись головой ей в руки, и она крепко держит его. Не часто ей такое позволяется, Гард редко разрешает к себе прикасаться.

– Мама, – всхлипывает он. И надтреснутым голосом повторяет: – Мама… мама… мама.

Папа стоит рядом с ними, широко расставив ноги, и беспомощно чешет затылок.

С Гардом это и раньше случалось. Ему снились ужасные сны, от которых он просыпался по ночам, плакал, орал и вопил, метался по кровати как бешеный пёс. Но такого уже давно не было, и Гард ещё никогда не звал на помощь. У меня по спине пробегает холодок, когда я вспоминаю тот полный боли крик. Невозможно поверить, что у моего младшего брата, у этого маленького мальчика с тоненьким голоском, такие мощные лёгкие. И я никак не могу отделаться от мысли, что кричали не его голосом. Что же ему приснилось? Это он стучал в мою дверь? Концы не сходятся, сейчас концы совершенно не сходятся с концами.

Глава 9

Я слышу шум внизу. Родители распаковывают вещи. Они включили радио, в гостиной звучит музыка. Я долго валяюсь и просматриваю ленту Инстаграма. У девочки, которая училась со мной в одном классе, день рождения, и она выложила фотку. Многие уже успели её прокомментировать. Все желают ей, чтобы день был таким же прекрасным, как она сама, и комменты переполнены поздравлениями и сердечками.

Я бы никогда не выложил свою фотку в день рождения. И ничего похожего мне никто не напишет.

Я включаю воду, трубы начинают гудеть. Душ выплёвывает несколько капель, и только потом появляется устойчивая струя. Я принимаю душ, а потом провожу рукой по запотевшему зеркалу. Не вижу ничего хорошего. На лбу три прыща с белыми головками только и ждут, чтобы их выдавили. Я с двух сторон указательными пальцами сдавливаю красные наросты и давлю. Они взрываются, и на стекло летят красные капли. Я замечаю, что четвёртый прыщ на подходе. Он как бы прячется под кожей, но предупреждает: скоро я выберусь, Хенрик. Завтра или послезавтра ты меня увидишь, ничтожный Хенрик.

Зеркало снова затуманивается, моё лицо становится едва различимым, будто размазанным. Ну и ладно. Буду невидимкой.

Папа стоит в гостиной перед дверью на террасу с чашкой кофе в руке. Услышав мои шаги, он оборачивается.

– Доброе утро, босс, – говорит он и снова выглядывает наружу. – Ты видел кошку?

– Видел ночью.

Папа хмурится:

– Вот как?

– Да, я видел её на лужайке.

Я сажусь за стол в кухне, папа распахивает дверь на террасу. Он выходит и оглядывает лес, потом наклоняется, берёт кошачью миску и заносит её в дом.

– Нала не притронулась к еде, – говорит он. – И она не заходила в дом с тех пор, как мы приехали. Не похоже на неё.

– Расслабься, – доносится из кухни голос мамы.

– Да-да, расслабляюсь, просто это очень странно, – отвечает папа. – Обычно она не гуляет по ночам. Она всегда приходит домой.

– Она обследует окрестности, Гуннар. – Мамин голос внезапно становится строгим: – Прошу тебя, перестань думать о кошке. Лучше помоги мне распаковать вещи.

Мама закрывает какой-то ящик на кухне, звякают столовые приборы. Я хмурюсь, смотрю на папу, а он смотрит на меня. Мама никогда не говорит резким голосом, и, конечно, она любит Налу так же сильно, как и мы.

В этот самый миг я слышу, как кто-то спускается по лестнице со второго этажа. Я начинаю привыкать к звуку этих быстрых лёгких шагов: кажется, я слышал их всегда, как будто Гард всегда бегал. Но это не так. Он изменился.

В дверях появляется маленький человечек. Мой младший брат.

– Я хочу домой, мама, – говорит он, прикрывает рот рукой и кашляет. Даже кашель у него робкий, словно не хочет из него выходить, а хочет остаться внутри. Гард весь какой-то робкий.

– Я хочу домой, – повторяет он.

Мама выходит в гостиную с озабоченным лицом.

– Иди сюда, садись, – просит она.

Я знаю, что она не решается подойти к нему, что она боится его напугать.

Гард семенит маленькими-премаленькими шажками. Вот он добрался до стола. Он усаживается на стул рядом с мамой. Ей бы хотелось быть поближе к нему, но полметра лучше, чем десять. Она улыбается. Мамино лицо светится.

– Мы и так дома, мой мальчик, – мама осторожно касается рукой его спины. И, к моему огромному удивлению, он не отстраняется, а позволяет ей погладить себя. Что с ним творится?! – Нужно время, чтобы привыкнуть к новому месту. Но нам всем здесь будет очень хорошо, – обещает мама.

Гард смотрит в стол.

Неужели это ты стучал в мою дверь сегодня ночью, думаю я. Ты кричал? Но я не задаю ему никаких вопросов, Гард всё равно никогда мне не отвечает, но я решаю, что наверняка это был он. Ну а кто ещё?

– Нам здесь не рады, – произносит Гард своим тонюсеньким голоском. – В этом доме нас не хотят.

– Что такое? – смеётся мама. – Не говори глупостей, дружок. Это наш дом. Разумеется, он нам рад.

Глава 10

Я вижу маленький красный лодочный сарай с главной дороги и опускаю велик на землю. Высокая трава полностью скрывает его. Я натягиваю бейсболку на лоб и сую руки в карманы. Чувствую себя неуверенно. Я не знаю, окажется ли она здесь. Не знаю, что она подумает, увидев меня. Если она меня увидит, если она здесь. Если, если, если!

Я подхожу к сараю и берусь за дверную ручку. Дверь не поддаётся. Я приглядываюсь и вижу, что она заперта на большой висячий замок. Что это я себе выдумал? Что я войду, а она сидит и ждёт меня? Я тихо выругался.

Я обхожу сарай и усаживаюсь на большой камень у кромки воды. Значит, здесь ты обитаешь? Кто ты? Я втягиваю в себя запах морской воды. Я слышу плеск волн, крики чаек, кряхтение лодочного мотора вдалеке. Вдруг вдали у кромки воды замечаю мужчину в чёрном пальто. Я вздрагиваю. Он стоит и рассматривает меня.

– Э-э-эй! – кричу я. – Что тебе надо?!

У него бледное лицо и ввалившиеся щёки. Чёрное пальто болтается мешком на его тощем теле. Он выглядит нездоровым. Мужчина разворачивается и идёт прочь. Я поднимаюсь и тоже ухожу.

Этим вечером я сижу на кровати, закутавшись в плед, и играю в приставку. Это моё единственное увлечение. Я слышу, как внизу останавливается машина. Ставлю игру на паузу и подхожу к окну в тот момент, когда лавочник Улаф открывает ворота и входит в них. Ему навстречу идёт папа. Мама поднимается от цветочной клумбы и стряхивает грязь с рук.

Я бегу вниз по лестнице, Улаф, увидев меня, улыбается.

– Вы же уже знакомы, – говорит папа.

– Точно, – кивает Улаф.

Лавочник останавливается на лестнице, ведущей ко входу в дом, и заглядывает внутрь. Он делает шаг и снова замирает. Потом он что-то бормочет себе под нос и трясёт головой. Никто ничего не говорит, и я не совсем понимаю, что происходит, но улыбка папы блекнет.

– С вами всё в порядке, Улаф? – спрашиваю я.

Улаф смеётся и хлопает папу по спине:

– Как насчёт того, чтобы посидеть на террасе?

– Нууу, – тянет папа, – почему бы и нет?

– В Ботсвике летних дней не так уж много. Надо наслаждаться ими, пока есть возможность, – говорит Улаф. Он снова смеётся, но как-то странно, как будто заставляет себя. – После такой хорошей погоды с моря часто наползает туман, и тогда лето испорчено.

Мы рассаживаемся вокруг круглого стола на террасе, Улаф берёт у папы банку пива, которая исчезает в его огромной ручище. Он долго рассказывает о Ботсвике, об обувном магазине и почте, обо всех учреждениях, которые закрываются, потом о лавке Леннарта, открытую моим прадедушкой. Он заправлял ею вплоть до того дня, когда почувствовал себя так плохо, что не смог подняться с кровати.

– Эта маленькая лавка была его страстью, – говорит Улаф, – он относился к ней с большой любовью. – Он отхлёбывает пива и продолжает: – Но вернёмся к вам. Должен сказать, я рад, что вы переехали сюда, потому что вы даёте Ботсвику шанс. Такие, как вы, молодые люди, важны для этого города. – Он указывает на нас и смеётся, а я думаю, что в нём что-то есть. Глубокий голос, добродушная улыбка. То, как он слушает меня, когда я говорю. Он мне нравится.

– Не думаю, что меня можно отнести к молодым людям, – отвечает папа.

– Нет, но твоих детей можно, – говорит Улаф. – И твою жену. – Он подмигивает и легонько хлопает папу по плечу. – Слушай, а сколько вы отдали за дом?

– Сущие гроши, – отвечает папа.

– Хорошо, хорошо, – кивает Улаф. – Дом уже давно выставлен на продажу, пора уж было кому-нибудь его купить.

– А когда его выставили на продажу? – спрашивает мама.

– Сейчас скажу. – Улаф задумался. – Лет десять назад, может, одиннадцать – как-то так. Дом пустовал. Но с ним происходили кое-какие перипетии.

– Перипетии? – повторяю я слово, которого раньше не слышал.

– Да. Несколько взломов, ничего серьёзного.

– Что за вз-зломы?

– Я знаю не больше того, что болтают покупатели в лавке, – отвечает Улаф. – Горел свет, когда хозяев не было в доме. Кто-то видел движение за занавесками на втором этаже. Кто-то утверждает, что слышал крики.

Я вспоминаю крики Гарда сегодня ночью и снова думаю, что голос не был похож на голос моего брата. Может быть, мама думает о том же, потому что она сидит, глубоко погрузившись в размышления, и пустым взглядом смотрит на свою руку, держащую бокал с вином. Улаф, наверное, тоже это замечает и спешно добавляет:

– Это давно было. Такое часто происходит со старыми пустующими домами. Ты же знаешь молодёжь. Чего только не творят. Ну а чем им заниматься в местечке вроде Ботсвика? Только забираться в старые дома и смотреть, что там и как. Нет, если честно, с этим домом уже давно не было никаких проблем. – Произнеся эту тираду, он замолкает.

И всё-таки что-то в его поведении меня настораживает – движения, которыми он поглаживает себя по лицу, то, что он всё время отводит взгляд. Кажется, что он сам не верит в то, что только что сказал.

– Наверняка кто-то забирался сюда, чтобы пропустить рюмочку-другую, – ухмыляется папа. – Помню свои молодые годы в Ботсвике.

– Вот-вот! – оживляется Улаф. – А теперь, я думаю, все уже знают, что здесь живут люди. Ботсвик – маленький город, и местные обожают пересуды. Такие новости разлетаются по этому городу как огонь по сухой траве.

В тот момент, когда он поднимает банку пива, чтобы сделать глоток, в доме хлопает дверь. Улаф вздрагивает от внезапного звука и роняет банку себе на колени.

– Это просто Г-Гард, – говорю я.

Папа поднимается:

– Пойду принесу тебе что-нибудь вытереться, Улаф.

Он скрывается в доме, мама идёт за ним, наверное, чтобы проверить, как там Гард.

Улаф вытирает рубашку.

– Да-да, Хенрик, – говорит он. – Мир и вправду изменился. Я помню, как здесь всё было во время сенокоса – женщины с граблями, мужчины с косами. Повсюду стояли стога сена. Такого теперь не увидишь. – Он поворачивается ко мне: – Моя мама, твоя прабабушка, в молодости работала в этом доме.

– В этом д-доме?

– Ну да, – кивает старик. – Она служила посудомойкой у семьи владельцев фабрики. Работала на износ.

– Ничего себе!

– Да, – подтверждает Улаф. – Она проводила здесь много времени. В тех же стенах, что и ты. Rette mich!

– Что?

Улаф качает головой:

– Мама рассказывала, что во время войны в этом доме жил немецкий генерал. Однажды он подошёл к ней и произнёс это. Rette mich. «Спаси меня!» Он сошёл с ума, пока жил в Ботсвике, а мама никогда не оставалась в этом доме на ночь. Она здесь кое-что видела.

– Что именно?

– Она говорила, что в этом месте земная кора очень хрупкая, сама почва под этим домом тонкая, и поэтому разные сущности запросто бродят из мира мёртвых в наш мир и обратно, и что они желают нам зла. – Он хохочет, увидев выражение моего лица, а я не совсем его понимаю. Он что, смеётся надо мной? Или хочет напугать? – Успокойся, Хенрик. – Улаф смотрит на появившегося в дверях папу. – Твоя прабабушка утверждала, что видела водяного, а прадедушка Леннарт встречал дракона на Лофотенских островах. Всё это просто старинные суеверия.

Глава 11

Этим вечером я чувствую себя таким уставшим, что засыпаю ещё до того, как голова касается подушки.

Посреди ночи я просыпаюсь в судорогах и смотрю на стену. Моё тело выгнулось дугой, и я знаю, что мне приснился кошмар, но не помню какой. Я поворачиваюсь и даю глазам привыкнуть к темноте. Все вещи в комнате кажутся не тем, что они есть на самом деле. Батарея под окном похожа на оскалившегося пса. Парка с капюшоном, которая висит на дверце шкафа, похожа на болтающуюся на верёвке женщину.

Но я всё знаю. Темнота пытается играть со мной, но я помню слова Улафа о суевериях. Соберись, Хенрик, говорю я себе. Это просто суеверия. Я закрываю глаза. Сердце стучит всё медленнее, и я погружаюсь в дрёму. Я не сплю и не бодрствую, в голове носятся разные мысли. Сначала я думаю о Гарде и о том, как он кричал ночью. «В этом доме нас не хотят». Вроде бы так он сказал маме? Потом я думаю о девчонке с фиолетовой зажигалкой, а потом о том, что рассказал Улаф. Почему старик не зашёл в дом? В конце я думаю о тени в окне, о человеке, который следил за мной.

Скрип пола отрывает меня от размышлений.

Кто-то хрипло дышит в моей комнате. Я зажимаю рот рукой и прислушиваюсь. Я слышу чужое дыхание, затылок начинает покалывать, как будто под кожей ползает муравей. Мне кажется, что на меня смотрят немигающие глаза. Неужели кто-то стоял над моей кроватью, пока я спал?!

В комнате находишься только ты.

Но я по-прежнему слышу хриплое дыхание. Я быстро вытягиваю руку, чтобы сорвать плед, висящий поверх занавесок. Мне нужен свет, но я не дотягиваюсь. И тут я вижу чьи-то очертания. Прямо у края моей кровати стоит маленький мальчик.

– Г-Г-Гард?!

Его волосы взъерошены, руки безвольно висят вдоль туловища.

– Гард, – строго говорю я, – сколько времени ты здесь стоишь, Г-Г-Гард?

Даже в темноте я различаю его улыбку.

– Я хочу содрать кожу с твоего лица, – шепчет он.

– Что?! – у меня вырывается стон. – Что ты т-т-такое говоришь?!

Гард наклоняется и таращится на меня.

– Я хочу содрать кожу с твоего лица, – повторяет он, на этот раз громче.

Медленно тянутся секунды. В темноте я вижу его глаза. Узкие щёлки, как у козы. Он улыбается зловещей улыбкой.

– Я хочу содрать кожу с твоего лица, – говорит он, – и сделать из неё маску.

Я отползаю в самый дальний конец кровати. По комнате проносится ледяной ветер, и моё тело застывает. Занавески колышутся, я трясусь от внезапного мороза. Онемев от страха, я бросаю взгляд на закрытое окно и колышущиеся занавески. Там тоже кто-то есть? Тот, кого я не вижу? Я хватаю ртом воздух и замечаю, что Гард тоже смотрит на окно. Пледы падают на пол, и в лицо ему ударяет солнце. Но он не моргает, он просто смотрит в окно.

– Да, – шепчет он и кивает, как будто тот, кто стоит у окна, что-то ему приказал.

– Г-Г-Г-Г…

Гард медленно пятится, не отводя глаз от окна, а потом разворачивается и идёт прочь из комнаты, вытянувшись в струнку. Он не закрывает за собой дверь, просто выходит в коридор и поворачивает направо. Затаив дыхание, я слушаю его шаги. Сердце готово выскочить из груди, но я выпрыгиваю из кровати, проношусь по комнате и вылетаю в коридор. Далеко впереди я вижу Гарда, он идёт словно во сне. Я правильно всё расслышал? Гард сказал, что хочет сделать маску из моей кожи? Разве он когда-нибудь произносил столько слов сразу?

И что такого он увидел у окна?

Гард скрывается в своей комнате. Я чувствую, что мои пижамные штаны в чём-то тёплом, а по ноге течёт. Я описался.

Я бегу в ванную, включаю кран, снимаю штаны. Намыливая ноги, я постоянно смотрю на дверь. Я боюсь, что он стоит за ней, боюсь собственного брата. Всё это кажется жутким ночным кошмаром.

Закончив стирку, я выхватываю ключ из двери ванной и бегу обратно в свою комнату. Меня хлыстом подгоняют мысли. Что, если Гард решит меня убить?! Вдруг я однажды я проснусь, а он будет стоять у моей кровати с ножом в руке?!

Ключ подходит к замку моей двери, я запираю её и забираюсь в кровать.

И тут мне кое-что приходит в голову. Я отбрасываю одеяло и опускаю босые ноги на холодный пол. Я медленно подхожу к окну, раздвигаю занавески и рукой прикрываю глаза от солнца.

Что-то чернеет под деревом в саду. Большая кошка сидит, склонив голову набок, в оцепенении, как статуя. Нала смотрит на меня, как будто знает, что в моей комнате что-то происходит.