Текст книги "Маг с привидениями"

– Ну конечно, ты же боишься одиночества, – кивнул Мэт и зябко поежился. – А что стряслось с остальными ее домашними?

– О, эти умерли. Нервные они все были очень.

– Начинаю догадываться почему. И никто с тех пор не отваживался заночевать здесь?

– Это точно. Местечко это пользуется у деревенских дурной славой.

– Угу. Могу представить почему, – буркнул Мэт. Они с товарищами над деревней пролетели и потому не слышали ни от кого предупреждений о том, что в этот домик лучше не заглядывать. – И давно ли померла хозяйка?

– Уж тридцать лет тому.

– Да, давненько. А ты-то почему здесь остался?

– Да потому что мои они были, смертные эти. Как это у вас говорится – усыновил я их, вот как! Куда было идти? Не к кому!

– Да. Просто образец преданности, – кивнул Мэт, однако в голосе его прозвучали нотки сомнения. – Ну а как же бохан ищет для себя новое семейство?

– А он ждет, пока кто-нибудь не остановится на ночлег в том доме, где обитало его прежнее семейство, а потом усыновляет этого человека и остается жить с ним и с его семейством.

Тут Мэту стало уж совсем не по себе. Однако, будучи по природе оптимистом, он нарочито бодро проговорил:

– И ты, само собой, выбрал сержанта, да?

Бохан осклабился и покачал круглой головой.

– Ну, тогда – рыцаря?

Бохан снова покачал головой.

– Ну, – сдавленно произнес Мэт, – не меня же?

Бохан запрокинул голову и опустил ее, сверкнув глазами. Мэт вытаращил глаза, замер. По коже его побежали мурашки. Он встряхнулся, прочистил горло и сказал:

– Боюсь, это невозможно.

– Еще как возможно, – заверил его бохан. – Я тебя уже усыновил, понимаешь?

– Но я не желаю усыновляться, – решительно ответил Мэт.

– Ну, тут тебе выбирать не приходится, – объяснил бохан. Его белые зубы блеснули в отблесках пламени. – Короче, я тебя усыновил, и говорить тут больше, милок, не о чем.

– И все-таки как насчет того, что я на это не согласен?

– Нельзя никак. А не то пожалеешь.

– Боюсь, если я соглашусь, я еще сильнее пожалею.

Глаза бохана сверкнули.

– Так ты отказываешься от такой великой роскоши, как мое общество? Повторяю: ты горько пожалеешь, если откажешься, смертный!

И вправду, глаза у него были совсем оленьи. Мэт прокашлялся. Он твердо решил отделаться от этого навязчивого хобгоблина.

– Послушай-ка, Бохи...

– Ну вот, как славненько-то, я уже «Бохи», – мурлыкнул бохан. – Говорю же тебе: никак тебе от меня не отделаться! Ты назвал меня «бохи», так меня теперь и будут звать, покуда я буду жить возле тебя и твоего семейства! Так и действуют мои чары, соображаешь?

От страха у Мэта засосало под ложечкой.

– Тогда я сделаю так, чтобы они подействовали наоборот.

– Да не сумеешь ты этого сделать! Ты ведь по доброй воле вздумал меня приручить! Только попробуй теперь что-нибудь нарушить и ох как горько пожалеешь!

– Ну, если я пожалею о чем-то, – процедил сквозь зубы Мэт, – то ты пожалеешь еще сильнее.

– А знаешь ли ты, кто вам соломки тут постелил, чтобы спалось мягче? – прищурившись, вопросил бохан. – И как тебе головенка твоя подсказывает – могу я подстроить так, что все вы пожалеете о том, что выспались на этой соломке?

– Быть может, ты и сумеешь подстроить какую пакость, если прежде я не заставлю тебя пожалеть о твоей угрозе, – предупредил бохана Мэт, ткнул в непрошеного гостя пальцем и произнес нараспев:

 
Никаких усыновлений!
Эта мысль противна мне!
Прочь, исчадье сновидений,
Я наслушался вполне!
Слышишь стук копыт вдали?
Это конница зари!
 

Далеко-далеко послышался конский топот, зазвучал ближе, еще ближе...

Бохан подозрительно нахмурился:

– Это еще что за шутки?

– Это тебе намекают, что идти пора, – сообщил ему Мэт.

Топот копыт зазвучал намного громче.

Бохан усмехнулся, но как-то не слишком уверенно.

– Вот оно что... А ты кем себя возомнил? Колдуном, что ли?

– Нет, – покачал головой Мэт. – Я – маг.

С топотом, сделавшим бы честь кавалерийскому отряду, по избушке пронеслось нечто невидимое. На миг померк огонь в очаге. Звук копыт был настолько громким, что на его фоне Мэт едва расслышал возмущенный вопль бохана. А в следующее мгновение в доме стало светлее, и ночной гость Мэта исчез.

Мэту стало немного совестно – но совсем ненадолго. Он догадывался, что бохану не грозит ничего страшного. Ну, разве что его перенесут в другое место, подальше, и там отпустят. Мэт улыбнулся. Ловко у него получилось: использовал стихотворный образ для борьбы с духом.

Успокоившись, Мэт обвел взглядом комнату. Пора было возобновить дозор. За порогом мирно спал Стегоман. Сладко сопели на соломенных лежанках сержант Брок и рыцарь Оризан. Насчет своего заклинания бохан не соврал: если ему удалось усыпить и дракона, значит, он и вправду владел кое-какой магией.

И тут Мэта кто-то пребольно укусил за левую ягодицу. Он вскочил с соломы, опустился на колени и принялся бешено отряхиваться. Опустив глаза, он увидел, что в соломе копошатся полчища клопов, и надо сказать, весьма внушительных габаритов. Мэт негромко выругался. Оказывается, бохан был способен наслать не только крепкий сон. Он не пошутил насчет того, что может вытворить с соломой.

Что ж, Мэт мог исправить положение, и сделать это нужно было как можно скорее, пока клопы не загрызли его товарищей.

 
О постельные проклятья,
Ненасытные вы гады!
Как начну вас заклинать я,
Вмиг попросите пощады!
 
 
Да вы сами посмотрите:
Жить в соломе ой как плохо!
Не приятней ли на ощупь
Теплый и косматый бохан?
 
 
Я скажу вам по секрету:
Боханы людей вкуснее.
Уяснили перспективу?
Ну и топайте скорее!
 

Клопы как бы окаменели в нерешительности. Мэт представил, как они выпростали крошечные усики. А в следующее мгновение все они до одного исчезли без следа.

Мэт довольно кивнул, склонил голову набок и прислушался. Вдалеке послышался вопль боли, потом стал тише, тише, еще тише. Мэт ухмыльнулся и с превеликим удовольствием уселся, скрестив ноги, на кучу чистой, свежей соломы, благодаря его заклинанию избавленной от какой бы то ни было живности. Теперь бохан не станет опрометчиво колдовать, общаясь с ним.

Или все-таки станет? Мэт взволнованно подумал о том, не означает ли заявление бохана о том, что он его усыновил, того, что сам он, бохан, теперь не волен над тем, пребывать ему рядом с Мэтом или нет. В конце концов он принял решение не смыкать глаз до окончания дозора.

* * *

Химена проснулась от стука в дверь. Она поцокала языком, мысленно ругая себя за то, что так долго спала.

– Входите! – крикнула она и села в кровати.

Дверь открылась и вошла горничная.

– Доброе утро, миледи! – поприветствовала она Химену с должным уровнем оптимизма.

– И тебе доброе утро, Мег, – улыбнулась девушке Химена, Мег ловко удержала поднос одной рукой, прикрыла дверь ногой, поставила поднос на одеяло перед Хименой и взбила подушки. Химена со счастливым вздохом откинулась. До того, как они с Рамоном попали в Меровенс, она завтракала в постели два раза в году – в праздник, именуемый Днем матери, и в своей день рождения. Так приятно было вот так начинать день.

В данном случае завтрак в постели был еще и полезен. Мег занялась открыванием штор, и Химена спросила у нее:

– Такая же трудная неделя выдалась у прислуги, как и у нас, а, Мег?

– Ой, просто ужас, что за неделя была, миледи! – обернулась к Химене горничная. – Эти принцы! Ни одна девушка не отваживалась к ним спиной повернуться!

Мег смутилась и прикрыла рот ладошкой.

– Будет тебе, будет смущаться! – успокоила ее Химена. – Мне ли не знать, на что способны мужчины. Стало быть, даже тогда, когда вы к ним поворачивались лицом, это не спасало вас от их приставаний? Что скажешь? Среди благородных господ всегда попадались такие, которые думают, что женщины из простонародья, принадлежат им по праву и они вольны делать с ними все, что пожелают. Только принцы себя так вели или их папаша тоже?

Глава 7

– Миледи! – ахнула Мег и побледнела от смущения.

– Кроме нас, тут никого нет, и я никому ничего не расскажу, – заверила горничную Химена. – Тебя самая мысль, высказанная мною, так напугала или то, что я осмелилась заговорить об этом?

– Не знаю даже, что и сказать... – Мег отвела взгляд. – Но как вы узнали?

– По тону его голоса, по тому, как смотрела на него его супруга, когда он разговаривал с женщиной помоложе. – Химена не стала уточнять, что женщина помоложе была невестой принца Гагериса. – Стало быть, он обращался со служанками так, словно все они существуют для того, чтобы его ублажать?

– Да, миледи, хотя он и не звал нас в свою постель, как его сыночки.

– Ну, так он себя вел только потому, что был при жене, – заключила Химена. – Ну и как же вы обходились с принцами?

– Мы поговорили с сенешалем, сэром Мартином, а тот поговорил с королем. Что уж там были за разговоры, мы не знаем, но только коридорные слуги слыхали, что король сильно кричал на сэра Мартина, так сильно, что через дубовую дверь толщиной в три дюйма было слыхать. И говорили они, что сэр Мартин вышел суровый, а король жутко гневался и велел послать за сыновьями. После того они перестали уговаривать нас лечь с ними в постель, но с поцелуйчиками и объятиями все равно привязывались и шептали нам на ухо всякие гадости.

Химена сделала в уме заметку: следовало поближе познакомиться с сэром Мартином. Он был настолько благородным рыцарем, что даже король не осмелился наказать его.

– Что, даже принц Брион?

– О нет, он нам не докучал, ваша светлость, хотя и бросал на нас восхищенные взгляды. – Мег зарделась. – Пожалуй, больше чем восхищенные... но все-таки не похотливые. И еще мы частенько видели, как он говорил с сэром Мартином и сэром Оризаном, и разговоры они вели все больше про рыцарство, про то, что означают рыцарские обеты.

– Но не о любви рыцарей к прекрасным дамам?

– Принц Брион ни о какой даме не говорил, – протянула Мег. – Речи они вели о том, как прекрасно любить издалека, о том, как вести себя рыцарю, ежели он влюблен в даму, за которой нельзя ухаживать. Наверное, вели они беседы и о том, когда рыцарь может воспользоваться благосклонностью дамы, а когда – нет.

Во время турнира рыцарь мог повязать на руку платок, принадлежавший даме, для того чтобы показать, что она надеется на его победу, даже если они не были влюблены друг в друга. Однако Химена всерьез подозревала, «что влюблен Брион в невесту своего брата. Подслушанные служанкой высказывания говорили о том, что Брион вряд ли отважился бы на убийство брата. Это было бы не по-рыцарски.

Химена вздохнула и устремила взгляд на потолок, разрисованный звездами, солнцами и лунами.

– Трудно понять, как они живут вместе, под одной крышей, когда так часто и жарко ссорятся.

– Так ведь королевское же семейство, – просто сказала Мег. – И вовсе им не надо жить под одной крышей. Есть куда разбежаться.

– Это верно, – задумчиво проговорила Химена. – Они могут жить в разных замках. – Она улыбнулась горничной. – И кто бы смог их за это обвинить?

– Уж очень они... – начала, но не договорила Мег.

– Очень неприятные люди? Не бойся, договаривай, милая, я же обещала тебе, что никому не расскажу о нашем с тобой разговоре. Впрочем, говорят ли в замке об этом или помалкивают, но так думает большинство, от королевы до посудомойки.

– Посудомойка! Она ни капельки не хорошенькая, и то принцы к ней... – Мег снова осеклась.

– Если ты будешь то и дело прикусывать свой язычок, ты прокусишь в нем дырку, – предупредила горничную Химена. – Значит, они приставали ко всем женщинам, даже к некрасивым?

– Это принц Джон, – пояснила Мег.

– Что ж, рыбак рыбака... Можно не сомневаться, король всех нас, женщин, винит за то, что мы так пеклись о своей добродетели. Он, видно, думает, что если бы принц Гагерис нашел для себя утешение в стенах замка, он бы не потащился в город и остался бы жив.

– Может, король так и думает, – мрачно проговорила Мег, – да только это не правда. Гагерис был готов на каждую бабу кинуться, и все бы ему было мало.

– Да, он бы не успокоился, пока вокруг него не осталось бы непорочных женщин, – согласилась Химена.

– Плевать он хотел на непорочность, – заметила Мег. – Прошу прощения за откровенность, ваша милость. Ну, может, ему поинтереснее было бы девственницей овладеть... – Девушка поежилась. – И все равно, будь он хоть злодей из злодеев и развратник из развратников, лучше бы он живой остался. Чтоб вот так неделя закончилась – страшнее не придумаешь!

– Верно, и он, и его родня позаботились о том, чтобы эта неделя получилась такой мерзкой. Принца Бриона я исключаю, и леди Розамунду. – Химена сочувственно покачала головой. – Бедная девочка! Интересно, что она поделывала, пока ее суженый предавался разврату?

– О, на этот вопрос я вам могу ответить! – воскликнула Мег.

Химена только этого и ждала.

– Правда? И где же она была?

– Когда принцы отправились развлекаться, она ушла к себе в комнату, сославшись на головную боль.

– Еще бы, – кивнула Химена, припомнив подробности обеда. – Надеюсь, головная боль у нее прошла?

– Она вроде бы сразу уснула, потому что заперла дверь, а когда пришла горничная и принесла ей вина, чтобы крепче спалось, принцесса Розамунда через дверь сонным голосом ответила, что вина ей не надо.

– Потом она уснула, и хорошо сделала, потому что ее ожидало невеселое пробуждение, – задумчиво проговорила Химена и покачала головой. – А мы-то порадовались тому, что трое принцев хоть на несколько часов покинули замок!

– Не все принцы уходили в город, миледи.

– Не все? – бросила взгляд на Мег Химена. – Значит, Брион остался?

– Нет, Брион ушел бражничать вместе с братом, а сэр Оризан пошел с ними, чтобы их охранять, и еще несколько гвардейцев. – Мег покачала головой. – В замке принц Джон остался.

– Принц Джон? – требовательно спросила Химена. – Ты уверена?

– Еще как уверена, миледи, – отвечала Мег. Похоже, ее несколько смутила настойчивость госпожи. – Он был в замке, это точно. Слонялся по кухне, звал меня к себе в постель, а когда я его отшила, он поплелся в коридор и стал приставать к бедняжке Элии. Она ему тоже дала от ворот поворот, и он потащился в свою комнату несолоно хлебавши. А потом Кокилла понесла ему вина со специями, да назад-то и не вышла.

Химена выпрямилась, прищурилась.

– Только не говори, что он силой заставил ее остаться!

– Да нет, что вы, – хихикнула Мег. – Кокилла – она женщина расчетливая. Невинность свою она давно потеряла. Тот тип обещал, что женится на ней, а потом бросил ее, вот она и решила, что впредь будет брать с мужчин звонкую монету и больше ей от них ничегошеньки не надо. А поутру она честно нам призналась, что до полуночи кувыркалась в постели с принцем Джоном и что деньги за это взяла с него и до, и после утех.

Гагерис был убит около одиннадцати, стало быть, у Джона появлялось надежное алиби. Химена нахмурилась. Она ожидала, что Джон окажется хотя бы косвенно замешан в убийстве брата.

– Все равно он мог нанять убийцу, – сказала она Рамону, когда после завтрака они отправились прогуляться по саду.

– Точно так же, как Драстэн или Петронилла, – напомнил жене Рамон. – Мне и в голову не приходит, чтобы они могли убить Гагериса своей рукой, и тем не менее они были с нами до десяти вечера.

– А потом? Ведь убийство, если на то пошло, произошло всего через час.

Проверю и выясню, не выходил ли кто-то из них из замка, – пообещал Рамон и улыбнулся. – Знаешь, порой полезно водить дружбу с простыми солдатами, а особенно с теми, что стерегут королевские покои.

* * *

Дракон снизился, лапы его коснулись земли, и он немного пробежал перед тем, как сложить крылья.

– Спасибо тебе, Стегоман! – крикнул Мэт и слез со спины дракона. – Очень может быть, что ты помог мне ответить на один вопрос.

– Это на какой же, можно поинтересоваться? – проворчал дракон.

– Теперь, пожалуй, любому, кто пожелал бы нас преследовать, пришлось бы трудновато – после того как мы одолели пятьдесят миль по воздуху.

Сэр Оризан устремил на Мэта встревоженный взгляд. Одной рукой он придерживался за бок Стегомана.

– Но кто станет нас преследовать?

– Это никогда никому не известно, – отозвался Мэт. – Ну, как вам нынешний полет, сержант?

– Получше, чем вчерашний, – не без страдания ответил сержант Брок, почти что упав на землю при попытке браво спешиться. – Думаю, к завтрашнему дню я вполне освоюсь.

– Да не переживайте вы. Отсюда мы пешком пойдем.

– Пешком? – вспылил Стегоман. – Это с какой же, собственно, стати, когда есть возможность лететь?

– Понимаешь, мы пытаемся собрать какие-то сведения, разведкой занимаемся, – объяснил Мэт. – Потому наше передвижение ни у кого не должно вызвать подозрений. Вскоре мы должны пересечь границу Бретанглии, поэтому надо идти на своих двоих. Но спасибо тебе огромное за то, что доставил нас сюда.

– Могу ли я еще чем-то быть тебе полезен? – не пожелал отступиться дракон.

– Очень даже можешь, – кивнул Мэт. – Савл отправил Нарлха, дабы тот разведал обстановку в Шотландии, посмотрел, нет ли там признаков вторжения. Но наверное, его там не очень ласково примут местные драконы. Не мог ли бы ты слетать туда и поглядеть, как там у него дела. В случае чего поддержи его, ладно?

– Этого выскочку дракогрифа? А как же! – фыркнул Стегоман. – И горе любому дракону, какой бы ни осмелился покуситься на его жизнь. Да-да, я немедленно вылетаю на север!

– Ну, я не думаю, что положение дел настолько критично, – урезонил Стегомана Мэт. – Ты можешь еще разок заночевать с нами. Скушать, скажем, еще одну коровку, посидеть у костра, поболтать о том о сем.

– Да, пожалуй. Путь был долгий и трудный, – согласился дракон. – Ладно, слетаю поищу пропитание, а потом разделю с вами компанию еще на одну ночку.

Мэт облегченно вздохнул. Если бы теперь бохан вздумал разыскать их, он скорее всего бы семь раз отмерил прежде, чем заново приставать к людям, коротающим ночь в компании с драконом.

Ну, само собой, если бы бохан снова не усыпил спутников Мэта, и Стегомана в том числе.

* * *

Гастингский замок был невелик по масштабам королевской крепости. Кастелян и его семейство проживали в небольшом домике во внутреннем дворе, а в распоряжении королевского семейства были двенадцать комнат. Именно в этом замке было удобнее всего остановиться на пути в Бретанглию из Меровенса.

Король Драстэн стремительно прошагал в главный зал, сорвал с рук перчатки, швырнул их сквайру и принялся распекать на чем свет стоит всех, кто попадался ему на глаза.

– Я бы сюда мог войти с целым войском, и никто бы меня не остановил! Кастелян! Что, не мог побольше дозорных на стенах выставить? Проклятие, стюард, немедленно пошли кравчего за вином! Видел ведь, что я въезжаю в замок! Значит, должен был поджидать меня с кубком вина в руке! А-а-а! Быть может, дозорные на башнях проспали, паршивцы, и не видели, что я въезжаю?! Хватит мне поклоны отвешивать, служанка! Тащи быстро хлеба и мяса! Шут, думаешь, мне больно весело от твоих ужимок? Лакей, а ты что так небрежно кланяешься? Не знаешь, как подобает кланяться королю?

Следом за королем в зал вошла королева Петронилла.

Брызгая слюной, она раздавала упреки направо и налево:

– Сколько лет не скребли эти стены? Эй, уборщик, ты когда в последний раз выколачивал пыль из этих гобеленов? А сколько пыли на боевых трофеях и даже на королевском гербе! Эй, ты, и ты еще называешься садовником? Погоди-погоди, после обеда я пройдусь по саду, и если увижу хоть один сорняк, будешь у меня навоз из конюшни выгребать до конца дней своих!

Вот в таком духе королевская чета продвигалась по замку, ругаясь и немилосердно костеря прислугу. Наконец они прошли в малый зал, подобный солярию в замке Алисанды, и захлопнули за собой дверь. Петронилла упала на стул, закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

– Ой, перестань! – буркнул Драстэн. – Если бы ты не настояла на том, чтобы мы взяли мальчишек с собой, ничего бы не случилось!

– Я?! – возмущенно вскричала Петронилла и взглянула на мужа полными слез глазами. – Если бы тебе не взбрело в голову отправиться в Меровенс, наш сын был бы сегодня жив!

– А-а-а! Быстренько выкрутилась! А ведь сама навязалась, чтобы ехать со мной!

– Да, навязалась! Для того чтобы ты не тащил в кровать каждую смазливую девчонку!

– Смазливые девчонки не превратили бы мою кровать в поле боя!

– Тебе твои утехи важнее наших детей! – рявкнула Петронилла.

– Ты так обожаешь детей? Ха! Так почему тогда ты осыпаешь Бриона похвалами, а Джона только ругаешь? Не говоря уже о бедняге Гагерисе. Ты его терпеть не могла, и смотри, что из этого вышло!

– Вот уж воистину! – воскликнула Петронилла, вскочила со стула и подбоченилась. – А кто, скажи на милость, ему уши прожужжал речами о том, что для того чтобы быть настоящим мужчиной, он должен быть жесток, что только тот мужчина, кто не пропускает ни одной юбки?

– А кто ему говорил, что он не должен прикасаться ни к одной женщине вообще?

– Кроме собственной супруги!

– Да? Но ты ему так не говорила!

– А ты слышал? Не слышал! То-то же! Ты вечно по уши занят, все продумываешь, кого следующего казнить, а кого совратить, если не просто дать приказ какой-нибудь бедняжке возлечь с тобой!

– Дать приказ? – взревел Драстэн. – Да они все до одной рады-радешеньки предаться со мной любовным утехам, как была рада и ты, пока не поняла, что я не стану тебе кланяться и вымаливать твоей любви!

– Ах, так из-за того, что я осыпаю тебя по десять раз на дню медоточивыми речами, ты и положил глаз на Розамунду и решился совратить дитя, отданное под нашу опеку?

– Теперь ее совращать не придется! – буркнул Драстэн. – Теперь она выйдет за твоего щенка Бриона!

– Смотри не зарься на нее, презренный! Любая женщина лишилась бы чувств от счастья при мысли о браке с Брионом! А если бы ее ждало замужество с твоим отвратительным недоумком Джоном, она бы лишилась чувств от тошноты!

– Женщина ищет союза с мужчиной, который сам себе принадлежит, а не с тем, кто раб своей мамаши!

– Да-да, принадлежит самому себе! Это ты верно сказал! Кто сам себе хозяин, но не хозяин ей! Брион – истинный рыцарь и трубадур, он благороден до мозга костей и будет относиться с ней с должным почтением!

– То бишь водрузит ее на пьедестал и пальцем не тронет – это ты хочешь сказать? Чтобы она сохла, увядала и старилась? Ну нет, не бывать этому! Я избавлю ее от такой участи и выдам ее за Джона!

– За Джона? – взвизгнула Петронилла. – То есть за себя? Ведь если она будет помолвлена с Джоном, жить она будет принуждена с тобой, и тогда ты быстренько ее заграбастаешь!

– Так вот почему ты так жаждешь, чтобы она вышла за Бриона? – вскричал Драстэн, и глаза его налились злобой. – Хочешь держать ее при себе только из-за своей дурацкой ревности?

– Из чувства долга, тупица! Мой долг состоит в том, чтобы защитить девочку от посягательств грязного развратника! И я этого добьюсь! Но за Бриона я ее мечтаю выдать только потому, что теперь он – наследник престола, а она обручена с наследником бретанглийского престола!

– Джон тоже наследник!

– О да, после Бриона! Быть может, ты готов и второго своего сына убить ради того, чтобы заполучить Розамунду?

– Я? Убить собственного сына?! – Драстэн побагровел. – Да мне... мне бы и в голову такое не пришло! До чего же ты злобна и порочна, если могла даже помыслить о таком!

– О да, я опорочена! Опорочена знанием о том, каковы бывают короли!

– О нет! Ты опорочена годами замужества за южным принцем, хитрецом, который и выучил тебя всяким пакостям!

– Он ничему меня не научил, кроме привычки к чтению Библии! О, зачем только он погиб и я вышла за тебя!

– Но ты за меня вышла, и мои хитрости тебе еще как нравились! – сказал Драстэн с мстительной ухмылкой.

– Да, покуда ты играл в любовные игры только со мной! Но танец любви танцуют с партнером, сир, а не с толпой девок у шеста в праздник весны, и не жди, что маленькая Розамунда будет плясать под твою дудку!

– И как же ты этому помешаешь? – гаркнул Драстэн. – Обручив ее с Брионом? Ну и дура! С кем бы она ни была помолвлена – с Брионом или с Джоном, она все равно будет жить в одном замке со мной!

Петронилла прищурилась.

– Нет – если в этом замке не стану жить я.

– А какой у тебя выбор? – развел руками Драстэн. – Если я скажу, что королем станет Джон, он и станет королем, и не важно, что он младший сын. Ты можешь убираться, куда захочешь, но Розамунда останется!

– Ты не посмеешь! – прошипела Петронилла.

– Еще как посмею, – осклабился Драстэн. – Прямо сейчас. – Он бросился к дверям, распахнул их и прошагал к поручню галереи, нависавшей над главным залом. – Слушайте все! Слушайте вашего монарха! Моим наследником на престоле будет принц Джон. Принц Джон – наследник престола! Принц Джон станет вашим новым королем!

– Королем станет Брион – по закону! – прокричала Петронилла. Она выбежала из комнаты, нагнала Драстэна и гневно воззрилась на него. – Хочешь ты этого или не хочешь, править страной будет Брион! Это его право!

Распахнулись двери спален. На порогах своих комнат появились Розамунда и Джон. Глаза у них были заспанные и испуганные. Открылась и дверь опочивальни Бриона. На щеках его играл сонный румянец, но глаза были ясны и зорки. Он был готов к любому повороту событий, и во взгляде его не было страха.

– Прочь отсюда! – У Петрониллы откуда-то взялся плащ. Она набросила его на плечи и кинулась к Бриону. – Он хочет лишить тебя наследства! Ты должен будешь сразиться за свои права и благо народа!

Она схватила за руку Розамунду и повлекла сына и девушку вниз по лестнице.

Драстэн зарычал и бросился за ней следом, но вынужден был остановиться, дабы не напороться на острие меча Бриона.

– Что ж, теперь ясно, у кого под боком спишь ты!

– Отец мой, вы по обыкновению точны, – процедил сквозь зубы Брион. – Не правы, но точны.

– Так ты готов поднять руку на отца?

– Никогда, – заверил его Брион. – Но если он предпочел бы напороться на мой меч, разве я посмел бы противиться его воле?

– Так повинуйся моей воле, как должно, и брось меч! Твой повелитель приказывает тебе!

– Твой повелитель жаждет нарушить закон страны и сместить законного наследника! – донесся снизу голос Петрониллы. – В Бретанглии король не смеет ставить себя выше закона! А если поставил – он более не истинный король! Да здравствует Брион, истинный король Бретанглии!

Сбившиеся в кучу слуги и солдаты отреагировали на это восклицание на удивление вяло.

– Взять их! – крикнул Драстэн стражникам. Двадцать мужчин тут же шагнули вперед.

– Ко мне, люди мои! – вскричала Петронилла. – Встаньте на мою защиту, жители Пикты! Встаньте на защиту вашей принцессы, жители Тулена!

В следующее мгновение Петрониллу и Розамунду окружили тридцать мужчин.

– Берегись, женщина! – бушевал Драстэн. – Только попробуй сойти по этой лестнице и по подъемному мосту – и получишь войну!

– Так пусть грянет война! – выкрикнула Петронилла. – Пусть грянет война во имя закона и справедливости и пусть истинный король воссядет на престоле вместо ложного! Пора свергнуть короля, погрязшего в беззаконии! Пусть победит истинный король!

– А ты?! – Драстэн наставил на среднего сына обвиняющий перст. – К кому примкнешь ты? К своему истинному королю или к этой бунтовщице?

– Я рыцарь, – просто ответил Брион. – И мой святой долг помочь обездоленным женщинам.

– Чума бы взяла твое благородство! – взревел Драстэн. – Знал ведь, что нельзя позволять твоей матери забивать тебе голову всей этой трубадурской дребеденью!

– Это вовсе не дребедень, а единственное средство для спасения мира, – возразил Брион и отступил вниз по ступеням, держа меч наготове. – То, что вы зовете дребеденью, объединяет могущество рыцаря с милосердием Христа, силу оружия с христианским всепрощением.

– И все же неустрашимый рыцарь боится повернуться спиной к своему безоружному отцу, – оскалился Драстэн.

– Я бы никогда не посмел повернуться спиной к моему повелителю, – ответил Брион.

– Охраняйте его! – приказала Петронилла, и с полдюжины вооруженных мужчин бросились, чтобы встретить Бриона у подножия лестницы.

Затем они все вместе отступили к дверям и присоединились к тем пиктанцам, что охраняли Петрониллу и Розамунду.

– Еще один шаг – и всем вам конец! – проревел Драстэн. – Покинете этот зал – и все будете объявлены изменниками и бунтовщиками, которым место на дыбе или на плахе!

– И это речи человека, который жаждет нарушить исконные законы и обычаи Бретанглии! – вскричала Петронилла. Странно – но она вдруг заговорила с меровенским акцентом. – Это речи того, кто предал свою страну, речи тирана, нарушившего договор со своим народом и Господом Богом! Мы вспомним твои слова, о изменник, когда ты опустишься перед нами на колени в день твоего позорного поражения и нашей славной победы!

– Не дождешься! Никогда я не встану перед тобой на колени! – проорал в ответ Драстэн.

– Было дело – стоял ты передо мной на коленях, – напомнила ему Петронилла и, пятясь, переступила порог главного зала и увела за собой Розамунду. За ними последовали Брион и охрана.

Они вышли во внутренний двор, где всех ожидали кони, которых держали под уздцы десятеро воинов-пиктанцев из состава личной гвардии королевы Петрониллы. Еще несколько воинов уже завладели надвратной башней. Кавалькада проскакала под ней, по подъемному мосту. Воины арьергарда выбежали из надвратной башни и во весь опор поскакали следом.

А в замке ревел и бушевал Драстэн. Все его рыцари и гвардейцы бросились седлать коней и вскоре выехали под покровом ночи из замка, чтобы догнать королеву и ее свиту.

Погоня загнала лошадей, но до зари им так и не удалось догнать беглецов. В войске распространились слухи, а за неделю эти слухи облетели всю страну. Люди шептались о том, кто королева была права, что Драстэн и вправду нарушил древний закон Бретанглии, закон, устанавливающий связь между народом и самой землей страны. Говорили и о том, что эта, дескать, земля и спрятала истинного короля и его мать от гнева короля ложного.

К этому времени под знамя Петрониллы и под командование Бриона встали с десяток недовольных правлением Драстэна баронов, а Драстэн созвал всех своих вассалов, и войска двинулись в поход.

* * *

Дождь шел не такой уж сильный – можно сказать, морось, но моросило непрестанно, и одежда странников промокла до нитки. Войдя в придорожный постоялый двор, они радостно откинули капюшоны плащей.

– Здесь будет получше, чем в поле ночевать, – справедливо заметил сэр Оризан. – И даже получше, чем в той полуразрушенной избушке, где мы коротали ночь на прошлой неделе.

– Какие могут быть сомнения? – улыбнулся Мэт, оглянувшись через плечо. Ему до сих пор не верилось, что привязчивый бохан оставил его в покое. Его «усыновление» запросто могло быть сильнейшим приворотным заклинанием, а Мэт совершил легкомысленнейшую глупость – дал хобгоблину кличку Бохи. С того момента, как он прогнал бохана, прошло несколько дней, и тот ни разу не появлялся, но Мэта не покидало ощущение, что за ним и его товарищами кто-то следит. Кроме того, время от времени ему попадались неожиданные находки. Как-то раз, когда они остановились на ночевку, откуда ни возьмись появилась груда хвороста, а потом прискакал какой-то очумелый заяц, который, казалось, просто просил, чтобы его изжарили на ужин. Потом они шли по дороге при утреннем солнце, и к трем теням присоединилась четвертая. Словом, Мэт очень радовался тому, что на постоялом дворе полно народа.