Текст книги "Маг с привидениями"

Кристофер Сташеф
Маг с привидениями

Глава 1

Луна стояла высоко над холмом у края равнины. У подножия холма – кольцо скал. Внутри этого неровного круга – полдесятка людей в белых балахонах с капюшонами, за поясом у них – золоченые серпы. Свои песнопения люди в белых балахонах обращали к забытому божеству.

– Почему ты отвернулся от нас, о Тутатис? – воскликнул предводитель, а остальные отвечали:

– Потому что наши отцы отвернулись от тебя.

– Вспомни о нас, Тутатис! – выкрикнул предводитель.

– Тутатис, вспомни! – вторили остальные.

– Наши предки воздвигли величественные кольца из камней, чтобы поклоняться тебе внутри них, Тутатис, но мы вынуждены прятаться в этих кругах, которые дарованы нам горами.

– Мы вынуждены прятаться в горах, – отвечал предводителю хор.

– Ибо нас, тех, кто помнит тебя, Тутатис, мало, и потому мы слабы.

– Нас мало, и мы слабы, – подтвердил хор.

– Молим тебя, даруй нам силу, Тутатис, чтобы ряды наши умножились!

– Чтобы ряды наши умножились!

– Чтобы мы вновь обрели свои владения и поклонялись тебе открыто внутри огромных каменных колец! – вскричал предводитель.

– Внутри огромных каменных колец, – повторили остальные.

– Мы станем всеми силами угождать тебе, Тутатис!

– Всеми силами! – эхом вторили остальные.

– Мы принесем тебе драгоценнейший дар, Тутатис!

– Драгоценнейший дар.

Засверкали глаза. Некоторые облизнули губы и сглотнули слюну.

– Девственницу! – возопил предводитель. – Прекрасную девушку, которой еще не исполнилось восемнадцати и к которой еще не прикасался ни один мужчина!

– И чей отец – злобный верзила, – пробормотал один из молящихся.

– Тише! – прошипел его сосед.

– Ты думаешь, вот так и делали древние друиды?

– А как же! Ниобит прочел все древние книги, написанные рунами, которые остались от друидов. И замолчи, а не то он тебя услышит!

– Приведите девственницу! – приказал жрец Ниобит.

– Девственница грядет! – послышался голос из-за скал, и взгляды всех обратились в ту сторону.

Оглушительно забил барабан. В круг, замкнутый скалами, шагнули трое. Все они были в белых балахонах с капюшонами, но на том, что шел посередине, балахон был из более тонкой ткани. Тот, что шел слева, крепко держал за руку шедшего посередине, а тот, что шел справа, размеренно стучал в небольшой плоский барабан. Человек, шагавший посередине, словно бы переходил вброд невидимый ручей, то и дело оступаясь и пошатываясь. Упасть ему не давал тот, что крепко держал за руку. Мерно стучал барабан, и вот наконец все трое взошли на небольшой плоский камень перед Ниобитом и остановились, встав вполоборота к жрецу и маленькой общине.

– Разоблачите жертву! – приказал Ниобит.

Страж, стоявший слева, зашел за спину средней фигуры в белом и сорвал с ее головы капюшон. Оказалось, что капюшон скрывал прелестное лицо с огромными глазами, вздернутым носиком и пухлыми губками. По плечам девушки разметались тяжелые светлые волосы.

При виде ее красоты у членов общины перехватило дыхание. О да, конечно, все они видели ее и прежде – видели и желали ее, но теперь, при свете луны, она казалась еще прекраснее. Ее красота стала почти сверхъестественной. Вот только глаза девушки были тусклыми, взгляд блуждал, а выражение лица было слегка озадаченное.

– Взгляните, как Тутатис украшает ту, что достанется ему! – нараспев проговорил Ниобит. – Разоблачайте ее, разоблачайте же!

Страж медленно потянул вниз балахон. Обнажились покатые плечи, невероятно бледные в свете луны, затем – прекрасная грудь, округлые бедра, маленькие босые ноги.

Мужчины ахнули, а самый молодой из них застонал. Старшие сердито зашикали на него. А молодой воздыхатель гадал: и как это Ниобиту удалось выманить красавицу за порог отцовского дома? Может, обманул он ее, сказав, что ее ожидает прекрасный принц? Или посулил богатство и власть? Теперь это не важно. Выманив девушку из дому, Ниобит напоил ее каким-то зельем, а его подручные притащили ее сюда, в круг скал.

– Положите ее на жертвенное ложе, – приказал Ниобит. Девушку развернули в другую сторону, она покачнулась и глуповато заморгала. Двое подручных жреца уложили ее на камень. Кое-кто из мужчин не смог сдержать вожделенных стонов, глядя на озаренное луной прекрасное тело на каменной плите. Девушка недоуменно озиралась по сторонам, и вдруг пьяный дурман на миг развеялся и во взгляде ее мелькнула тревога, но Ниобит тут же шагнул к ней, коснулся пальцем ее лба и произнес фразу, смысла которой никто не понял. Глаза девушки снова затуманились, тело расслабилось, обмякло.

– Тутатис, мы приносим тебе этот дар! – провозгласил Ниобит, занося над жертвой ритуальный клинок.

И самый молодой не выдержал – он закричал и бросился к несчастной девушке. Но те, кто стоял рядом, успели его вовремя перехватить.

Но увы, они не успели перехватить крестьян, которые спрыгивали со скал, оглашая ночь злобными воплями. И между камнями уже появились темные фигуры; вот некоторые уже прорвались в круг белых балахонов. Один – высокий, смуглый – схватил Ниобита за запястье. Нож выпал из пальцев жреца... Он закричал, но крик его вдруг перешел в песнопение. Взметнулась вверх левая рука – и сноп пламени сорвался с ладони.

Крестьяне вскрикнули, как от удара, пытаясь заслониться от слепящего света. Напавший на Ниобита, утратив зрение, повалился поперек тела дочери. Он слышал, как вождь прокричал приказание, но не осмелился подняться и сразиться с обидчиком, поскольку ничего не видел.

Но вот зеленоватый отсвет слепящего пламени растаял, и отец девушки снова увидел перед собой каменную плиту и озадаченно оглядывавшихся по сторонам крестьян. Некоторые уже в страхе перешептывались.

Но отец боялся только за свою дочь. Опустив глаза, он увидел, что она цела и невредима, вот только глаза ее все еще оставались затуманенными. Отец поднял белый балахон, укутал им дочь и поднял на руки.

– Она спасена! Благодарю вас всех, соседи, за то, что помогли мне. Дочь моя цела и невредима, она только напугана!

– Благодаря какому же колдовству все они вмиг исчезли? – спросил крестьянин.

– Знаете, есть такой гриб – он ярко-ярко вспыхивает, если его высушить и бросить в огонь. Это он и сделал. В такой темноте от яркой вспышки мы все ослепли, а он и его людишки просто разбежались. Пойдемте, нужно отнести бедняжку домой!

Отец, держа дочь на руках, стал выбираться из нагромождения скал. Остальные крестьяне, испуганно оглядываясь, последовали за ним. Может, он был прав – и впрямь во всем повинен гриб, но люди боялись колдовства, а если учесть, что задумал убийца в белом балахоне, можно было опасаться самого страшного колдовства.

* * *

Высоко на холме, там, где росли молодые ели, самый молодой из призывавших Тутатиса вдруг оступился и упал. Остальные ничего не заметили. Они слишком торопились поскорее скрыться. Лишь один обратил внимание на упавшего юношу и помог ему подняться.

– Ну все, теперь все будет хорошо. Они не станут нас здесь искать, если мы не будем шуметь.

– Не вечно нам молчать и таиться!

Все изумленно оглянулись. Их предводитель, жрец, сидел на земле. Капюшон отбрасывал тень на его лицо, но вот луна выхватила из мрака яростно сверкавшие глаза и жесткую бороду.

– Придет наш день, – заверил своих соратников жрец. – Наши стенания и молитвы пробудят древних богов, и они в ярости заполонят небеса и обрушатся на этого трусливого молокососа, который позволил простым смертным прибить его к кресту!

От такого богохульства члены общины ахнули и втянули головы в плечи. Некоторые даже в страхе взглянули на небо – не сверкнет ли молния, не спалит ли их заживо за такие страшные слова.

– Да, ни дать ни взять – храбрые кельты! – презрительно скривив губы, воскликнул их предводитель. – Верно же вы поклоняетесь Тутатису, если в ужасе сжимаетесь при одном упоминании о боге из поповских книжек! Хотите ли вы, чтобы Тутатис восстал, а с ним и все прочие древние боги друидов? Чтобы он восстал и привел вас к славе и власти? Чтобы вам принадлежали самые прекрасные одежды и кони, отобранные у сквайров, и самые красивые девы?

Алчность и похоть превозмогли страх. Некоторые облизнулись, попытались справиться со страхом, а другие, не раздумывая, прокричали:

– Да, мы хотим всего этого!

– Тогда перестаньте страшиться этих тупоголовых крестьян! – прокричал «друид», забыв о том, что почти все последователи в недалеком прошлом были пахарями. – Отбросьте страх и воодушевитесь! Настанет наш день! Древние боги воскреснут! Мы завоюем расположение принца! Он уже колеблется благодаря моим обещаниям славы и богатства. Можно считать, что он уже наполовину на нашей стороне! Он взойдет на престол, и с ним мы обретем могущество!

Остальные вытаращили глаза. «Друид» и прежде упоминал о некоем царственном покровителе, но никогда не говорил прямо, кто это. Оказывается, это был наследник престола, принц Гагерис!

– Мы обретем покровительство принца, – говорил, сверкая очами, жрец. – Мы будем под его покровительством и тогда, когда он станет королем! Тогда мы станем поклоняться нашим богам открыто, и королевские воины будут охранять нас от этих невежественных крестьян, и мы будем совершать наши богослужения в древних каменных кольцах, на глазах у всех, и никто не посмеет нам помешать!

Он встал, воздел руки вверх, обшарил глазами небо. Поднялись и его единомышленники, охваченные волнением. Многие представляли себе прекрасных обнаженных девственниц. Вскинув руки к небесам, устремив взоры к холодной, затянутой облаками луне, они вместе со жрецом негромко взмолились:

– Тутатис, явись!

* * *

Через месяц после этих событий королева Алисанда сидела за столом, но не в главном зале королевского замка, а в комнате поменьше, где стены были увешаны новыми яркими гобеленами, каменный пол был устлан коврами, дубовые стол и стулья были до блеска отполированы. Супруг королевы, верховный маг Мэтью Мэнтрелл, порекомендовал Алисанде завести такое помещение для того, чтобы вести в нем переговоры с важными персонами во время обедов. Кроме того, здесь же могло собираться для совместных трапез королевское семейство. Алисанда сидела за столом вместе с мужем и его родителями, а также с весьма неприятными гостями из королевства, с которым Меровенс граничил на севере. В гости те, можно сказать, напросились, для чего сначала сами пригласили Алисанду к себе, прекрасно зная, что она не поедет, поскольку должна наблюдать за ходом встречи совета епископов страны, собранного в связи с тем, что на юге пышным цветом расцвела новая ересь. Вот и пришлось Алисанде в знак вежливости пригласить северян к себе, поскольку северяне эти были не кто-нибудь, а король и королева Бретанглии, а с ними – трое их великовозрастных сыновей, и в придачу Розамунда, невеста Гагериса, наиболее вероятного наследника.

То, что братья непрерывно переругивались и огрызались, подтверждало лишь, что яблоко от яблони падает недалеко. Похоже, предстоял один из самых неприятных королевских обедов за всю историю правления Алисанды. В этой вселенной Ла-Манш отсутствовал, и Мэт уже начинал сожалеть о том, что их почти незваные гости не пребывают на другом его берегу.

Вероятно, они придерживались того же мнения, хоть и знать не знали ни о каком проливе.

– Просто кошмарная была поездка, – пожаловалась Алисанде королева Петронилла – высокая статная дама средних лет, – невзирая на возраст, она все еще была хороша собой. В ее медных волосах не было ни сединки, хотя это объяснялось скорее качеством краски, нежели молодостью. На Петронилле было серое кружевное платье с длинными, расширяющимися книзу рукавами, и золотая диадема с бриллиантами. – Старая королевская дорога от Данлимона еще в более или менее сносном состоянии, хотя и там кое-где камни выворочены. Однако наши доблестные воины следят за тем, чтобы дорога не зарастала деревьями и травой. Но уж от Ласкаля к югу дорога заросла просто до невозможности – это уже и не дорога, а тропинка какая-то, честное слово.

Ласкаль был первым крупным городом после пересечения границы. Однако Алисанда сумела встретить эту колкость любезной улыбкой.

– Мне так жаль вас! Быть может, удобнее было бы путешествовать в паланкине, нежели в карете?

Петронилла прищурилась – видимо, пыталась решить, не намек ли это на ее почтенный возраст.

– Может быть, и так, моя милая, однако я убедилась в том, что носильщики трясут паланкин ничуть не меньше, чем добрый скакун наездника.

«Как это похоже на женщин, – подумал Мэт, – подчеркнуть, что она настолько хорошая наездница, что не станет унижать себя ездой верхом на смирной кобыле и уж тем более на мерине. Нет, нам исключительно норовистого жеребца подавай!»

Кроме того, Мэт не оставил незамеченным и обращение «моя милая» взамен положенного по этикету «ваше величество». Надо думать, это тоже было сделано намеренно.

Но Алисанда и это как бы пропустила мимо ушей. Ласково улыбаясь, она ответила:

– И все же после того, как проведешь в седле целый день, потом все тело болит. У меня по крайней мере все болит, когда я выезжаю в военный поход или объезжаю страну. Или вы иного мнения, ваша милость?

Мэт постарался спрятать улыбку. Его умница жена сумела очень изысканно парировать нарушение Петрониллой протокола. Она напомнила ей о том, что в Бретанглии она, быть может, и королева, а здесь, в Меровенсе, – всего лишь герцогиня Пиктская, а следовательно, вассалка Алисанды до мозга костей. Кроме того, в военных кампаниях, когда стране угрожала опасность, Алисанда участвовала как полноправный действующий монарх, а не как консорт. Ну и, само собой, она намекнула Петронилле на то, что и сама искушена в верховой езде.

Петронилла в ответ мило улыбнулась:

– О, конечно, конечно, моя милая. Как, должно быть, вам это трудно дается. – Затем, не в силах смириться с тем, что прозвучал намек на ее роль консорта, она обратилась к консорту Алисанды:

– А вы не скучаете, сопровождая супругу в подобных поездках, лорд маг?

– Вовсе нет, – с улыбкой отвечал Мэт. – Я обожаю путешествовать. Безусловно, я бы предпочел, чтобы большая часть наших странствий носила мирный характер, но выбирать не приходится.

– Как и вашей царственной супруге, несомненно, – с ядовитой усмешкой проговорила Петронилла и, обратившись к родителям Мэта, поинтересовалась:

– А вы, лорд и леди, не дворяне по рождению?

– В Меровенсе – нет, – ответил отец Мэта, что по сути своей было чистой правдой, и все же от его слов осталось такое впечатление, что в своей родной стране он имеет дворянский титул.

И прежде чем Петронилла сумела каким-то образом уязвить Рамона Мэнтрелла, в бой пошла Химена, его жена и мать Мэта:

– Безусловно, от любых аристократических титулов стоит отказаться и забыть о них, когда посвящаешь себя науке, ваше величество.

Рамон намек жены понял и, кивнув, проговорил:

– Да, для того, кто посвятил свою жизнь профессуре, титула «доктор» вполне достаточно.

Мэт улыбнулся, в который раз порадовавшись тому, какая прекрасная пара – его родители.

– Воистину так, – кисло отозвалась Петронилла. – Но все же, какой титул был бы у вас на родине, если бы вы не покинули широкий мир и не заперлись в стенах университета?

Химена пожала плечами и ответила, старательно подбирая слова:

– Не мне выбирать – становиться графиней или нет, но я удовольствовалась бы этим, ваше величество.

И это было чистой правдой, однако создавшееся ложное впечатление оказалось поистине совершенным. У Мэта дыхание перехватило от того, как искусно его мать подобрала слова. Вот уж неудивительно, что здесь, во вселенной, где волшебство вершилось при помощи стихов, его мать стала первоклассным магом.

– Ах да, ведь вы из Ибирии, не так ли? – не желая сдаваться, продолжила свои нападки Петронилла. – И какой же провинцией вы бы теперь там владели?

Рамон улыбнулся:

– Отец мой был родом из Ибирии, это верно, и жил в Кастилии, но я вырос в стране моей матери, далеко на западе.

Король Драстэн нахмурился. Он был высокого роста, пожилой, все еще статный и едва-едва успел оплыть жирком, обычно накапливающимся у людей после пятидесяти. Длинные, до плеч, волосы у него были цвета лесного ореха, чуть тронутые сединой. Пышная, ровно стриженная борода также была с проседью, нос – длинный и прямой, губы – пухлые, чувственные, глаза – серые, яркие, зоркие.

– Доходили до меня такие слухи. Но воистину ли может существовать большая суша так далеко за морем?

– Она существует, – заверил короля отец Мэта, – и мы с женой – тамошние уроженцы.

– Ну а какова бы была ваша провинция, миледи, если бы вы не обручились с доктором? – ласково-преласково спросила королева Петронилла у матери Мэта.

«О господи, когда же ты уймешься?» – в отчаянии подумал Мэт.

Но Петронилла не собиралась менять тему беседы – ее целью явно было единственное: заставить родителей Мэта признаться в том, что они – не аристократы.

– Гавана, – без запинки отвечала Химена, – если бы Кастро не отнял ее у нас. – В голосе ее прозвучала нескрываемая давняя обида.

– Барон-грабитель, вот как? – Петронилла позволила себе сочувственную улыбку. – Как вам повезло, миледи, что вы повстречали благородного доктора!

– Так, стало быть, в Меровенс вы прибыли в поисках приюта? – поинтересовался король Драстэн.

Мэта так и подмывало ляпнуть, что в приют следовало бы отправить его самого и его женушку.

– О нет, – покачал головой Рамон. – Мы здесь из-за нашего сына.

– Вот как? – не скрывая изумления, воскликнул Драстэн. – Я слыхал, что вы немало споспешествовали изгнанию мавров из Ибирии, но полагал, что затем вы вернулись к себе на родину.

– О нет, милорд, мы не ведали о том, что мавры досаждают Ибирии, до тех пор, пока не прибыли сюда, – совершенно честно признался Рамон. – Да и тогда я отправился с войском только для того, чтобы быть рядом с сыном.

– Просто изумительно слышать такое. Вот, оказывается, насколько любящими могут быть родители, – вступил в разговор Гагерис и бросил ядовитый взгляд на отца.

Он был тощий, а лицо его чем-то напоминало мордочку хорька. Нос он унаследовал отцовский, а вот подбородок не удался, получился маленьким, а губы у принца были настолько тонкими, что их почти не было видно. Он то и дело стрелял крошечными злыми глазками.

Король ответил ему взглядом, полным гнева.

– И я изумлен безмерно, ибо мне приходится уговаривать моих дражайших сыновей, чтобы они сопровождали меня в боевых походах!

Тут на супругов обрушилась Петронилла:

– А ты бы не уговаривал их, Драстэн, не заставлял бы. Вот Брион – у него есть склонность к военному делу, а Гагерису и Джону оно претит.

– Ну, уж Джону-то никак не претит! – воскликнул Драстэн и устремил любовный взгляд на младшего сына, сидевшего по правую руку от Мэта в дальнем конце стола. – Он наслаждается ношением доспехов и любит сжимать в руке копье, ведь так, мой мальчик?

Если Гагерис внешне напоминал хорька, то Джон был – вылитый поросенок. Нет, он не был немыслимо жирен, всего лишь немного пухловат, но нос у него был малюсенький и жутко курносый, глазки маленькие, близко посаженные, лоб – низкий. Черные волосы, как у отца, свисали до плеч. Единственной привлекательной чертой внешности принца Джона была его борода – черная, блестящая, шелковистая, она не только красила его, но вдобавок прятала округлые щеки и подбородок. Камзол принца уже был в жирных пятнах, хотя пока что произошла только вторая перемена блюд.

В ответ на вопрос отца принц вымученно улыбнулся:

– Ты меня славно обучил, отец.

Глаза Гагериса и Бриона мстительно сверкнули.

Они не успели проронить ни слова. Их опередил вельможа, сидевший рядом с Гагерисом.

– Эх, вот бы мне поучаствовать в этих сражениях! Мэт удивленно взглянул на вельможу. Выговор у того был южномеровенский, а сам он был поджарый, но мускулистый, лет около тридцати. В его грубоватой внешности таилась своеобразная красота, темные волосы были коротко подстрижены.

– Ты бы поучаствовал, Оризан, – язвительно проговорил Гагерис. – С оружием ты управляешься почище Бриона!

– Да, сэр Оризан – истинный рыцарь, – сердито бросил Брион.

Его каштановые волосы, как и у Оризана, стрижены были коротко, а мускулатура выглядела еще более внушительно – на самом деле он напоминал ярмарочного силача. На принце Брионе был темно-коричневый камзол с зеленой оторочкой, красивое лицо вполне можно было назвать царственным. Прямой, как у отца, нос, но не такой длинный. Высокие скулы, волевой подбородок. Его большие, цвета лесного ореха глаза обрамляли длинные темные ресницы, щеки были гладко выбриты.

Гагерис и Джон были явно оскорблены тем, что брат намекнул на их весьма номинальную принадлежность к рыцарству.

Алисанда решила разрядить обстановку.

– Однако что же дивиться тому, что сэр Оризан так рвется в бой, когда его страна почти целиком захвачена?

– Воистину так, ваше величество! – яростно подхватил сэр Оризан. – Я благодарю Господа Бога за то, что наша провинция, Тулен, не попала под владычество мавров!

– Ну так сходи в церковь, – буркнул Гагерис, – а нас избавь от своей набожности!

В перепалку снова вмешалась Алисанда:

– Надеюсь, вы не слишком связаны временем, сэр Оризан, – ведь предмет вашей опеки пребывает под надежной защитой их величеств.

– О да, с Розамунды я глаз не спускаю, это верно, – подтвердила Петронилла и бросила гневный взгляд на мужа. Он ответил ей столь же гневным взором.

Розамунда не отрывала глаз от своей тарелки. Вид у нее был робкий и запуганный, она чем-то напоминала маленькую мышку. Ее льняные волосы утратили блеск, а глаза потускнели, но Мэту показалось, что будь у этой девушки хоть капелька эмоций, оживи ее настоящее чувство, и она могла бы стать настоящей красавицей. Она не произнесла ни слова. Учитывая ее окружение, Мэт мог ей только сочувствовать. Ему-то что? Он их потерпит вечер – и дело с концом, а этой бедной девушке приходилось терпеть их изо дня в день!

Сэр Оризан решил избавить Розамунду от всеобщего внимания, пока она не успела раскрыть рта.

– Король Драстэн нашел для меня работу, ваше величество, и потому я не маюсь бездельем.

– Ты бы лучше своим делом занимался, – проворчал принц Гагерис.

– А он за твоими делишками присматривает, – парировал Брион.

Король Драстэн хохотнул.

– О да, мои молоденькие петушки, сэр Оризан приглядывает за вами, и должен заметить, бесчинствуете вы под его бдительным присмотром куда как реже.

– Знаешь, отец, не очень-то приятно, когда за тобой по пятам всюду шляется какой-то старикан, – прогнусавил принц Джон.

Мэт посмотрел на Оризана. Тому явно было никак не больше тридцати пяти.

– Вот-вот, – подхватил Гагерис, – противный и бесцеремонный старик. А Бриону все равно никто не мешает драку учинить.

– Ничто, кроме кодекса рыцарской чести! – отвечал Брион. – Истинный рыцарь никогда на нанесет удар первым – разве что защищая слабых и невинных.

– Невинных? – с мерзкой ухмылкой повторил Гагерис. – Да что ты знаешь о невинности?

– Ага, и о слабости? – занудно и обиженно подхватил принц Джон.

– Брион не снимает кольчуги ни днем ни ночью, – пояснила Петронилла. – Тем самым он укрепляет свое тело.

– Прекрасно! – пылко воскликнула Химена. – Я слыхала, что Брион – один из лучших рыцарей Европы, а ведь он еще так молод.

– О да, успехи детей так приятны родителям, – кивнула Петронилла и горделиво вздернула подбородок. – А у вас, насколько мне известно, всего один отпрыск, леди Мэнтрелл?

– Господь не дал мне больше детей, – вздохнула Химена, – но я благодарна Ему за то, что тот сын, которого Он мне подарил, столь благородный мужчина.

Драстэн сдвинул брови.

– Странно сказано, хотя в благородстве лорда мага я не сомневаюсь. Однако неужто вы не печетесь более о силе его десницы, нежели о его благородстве?

– Нет, ваше величество, – сверкнув глазами, резко проговорила Химена, но тут же, взяв себя в руки, улыбнулась. – Силы душевные – превыше всего, а за ними следует сила разума.

– Вы говорите так, как сказал бы священник, – с отвращением процедил сквозь зубы Гагерис.

– Была бы польщена, если бы это было воистину так, ибо я – истинная христианка, – обернулась к принцу Химена. – А вы разве нет, ваше высочество?

– Да-да, конечно, и я тоже, – поспешил ответить принц, явно задетый за живое. – Не все ли мы христиане?

– Все-то все, да только некоторые поболее других, – мрачно взглянул на брата Брион.

– А некоторые не корчат из себя святош, – брызнул слюной Гагерис.

– А у меня почему-то никто не спрашивает, хожу ли я в церковь, – плаксиво проговорил Джон.

– Позвольте с почтением заметить, ваше высочество, что, на мой взгляд, разговор идет не о посещении церкви, – пояснил принцу Мэт.

Алисанда отчаянно попыталась повернуть беседу в более безопасное русло.

– Однако, леди Мэнтрелл, телесная сила также что-то значит!

– Вот речь истинного воина! – с жаром вскричал Драстэн, а Петронилла одарила его желчным взором.

– Безусловно, ваше величество, крепкое тело значит много, – улыбнулась невестке Химена. – И мой Мэтью всегда был здоров, но у него поприбавилось мышц с тех пор, как он попал сюда. Наверное, ему полезен здешний климат.

Алисанда улыбнулась и едва заметно покраснела. Она поняла, что свекровь имела в виду не только погоду, но и климат эмоциональный.

– Но ведь вы рыцарь, лорд маг, – нахмурился Брион. – Наверняка вы обучались боевым искусствам?

До сих пор Розамунда не проронила ни словечка, но тут она обрушилась на Бриона:

– Неужто больше вам и поговорить не о чем, как только о мечах да палицах? Как будто больше и нет ничего на свете!

Брион залился румянцем и смущенно отозвался:

– Еще есть лютня.

– Верно, самые совершенные из рыцарей всегда владеют стихом не хуже, чем клинком, – пришел на выручку Бриону Мэт. – Я обучался боевым искусствам с тех пор, как поселился в Меровенсе, ваше высочество, однако не стану спорить с тем, что истинный рыцарь закаляет не только тело, но и чувства. Себя я, правда, считаю поэтом посредственным. В стихах вы меня превосходите.

Брион снова покраснел, но на это раз – от удовольствия.

– Ну что вы, милорд! Вы намного искушеннее меня!

Мэт рассмеялся:

– Что такое опыт без таланта, ваше высочество? Ничто! Я знаю наизусть множество прекрасных стихотворений, но что касается сочинительства – быть может, я в нем и искусен, но лишен поэтического дара.

Брион резко оживился. Склонившись к столу, он сказал:

– Мне непременно следует услыхать те стихи, которые вы почитаете прекрасными.

– Если так, то тебе стоит провести время с глазу на глаз с лордом магом, – проворчал Драстэн. – Некоторые из нас обойдутся и без стишков.

– А некоторые – и без много чего еще! – фыркнула Петронилла и одарила мужа очередным злобным взглядом.

– А вот я бы мог стишки сочинять, – плаксиво протянул Джон, – только меня почему-то никто не просит.

– В мире есть вещи поважнее стишков, сударыня, – ледяным тоном заявил Драстэн, – и вы бы это поняли, если бы когда-нибудь занялись чем-либо еще, кроме слушания трубадуров!

– Я управляю Пиктой и неплохо с этим справляюсь, благодарю вас! – огрызнулась Петронилла.

– А вот и нет! – с циничной улыбкой возразил Драстэн. – Ты заставляешь Бриона делать это за тебя.

– Мои дети – не на побегушках у меня, – буркнула Петронилла. – Брион свободен и ездит, куда пожелает!

– Как и подобает принцу, – поддакнул жене Драстэн. Пожалуй, впервые за весь вечер он выразил хоть в чем-то согласие с женой.

– Да, вот только Бриону не надо вступать в брак для того, чтобы обрести то, что он потерял в бою.

Драстэн покраснел. Мэт решил, что намек королевы скорее всего относится к тому, как король Бретанглии предложил руку и сердце Петронилле сразу после того, как попытался покорить Эрин (ту страну, что на родине Мэта звалась Ирландией), но потерпел провал.

– Ни один принц, – буркнул король, – не станет вступать в брак без любви. Вот, наверное, почему Брион так много странствует!

– Уж это точно, шляется где попало, – подключился к разговору Гагерис. – По мне, так лучше за делами государства следить, чем мотаться по всем турнирам да войнам.

– Само собой, ты предпочитаешь посиживать дома, потому что боишься боли от пустячной раны! – бросил оскорбленный Брион. – Тебя даже шум боя пугает!

– А тебе, братец, следовало бы побояться ножа, вколотого под ребра, – с угрозой в голосе отозвался Гагерис.

– Вот они всегда так, – пожаловался Мэту Джон. – Вечно портят аппетит. И обед не в радость.

– Понимаю вас, ваше высочество, – тактично ответил Мэт. Сам он устал немыслимо.

– Нож под ребра, говоришь? – по волчьи оскалился Брион. – И кто же, интересно, осмелится его вонзить?

– Да кто угодно, – процедил сквозь зубы Гагерис. – Быть может, ты уже выгравировал где-нибудь имя своей зазнобы, как подобает благородному рыцарю, братец мой, быть может, народ любит тебя за песни, которыми ты снабжаешь трубадуров, дабы они распевали их про тебя, но всякий, кто знаком с тобой не понаслышке, не найдет в тебе ничего, достойного любви!

– Сказано крепко, да только это как раз про тебя. И я тут ни при чем, – возразил Брион. – Что до тебя, так тебя не за что полюбить даже твоей невесте!

Розамунда в тревоге взглянула на Бриона, перевела взгляд на Гагериса.

Гагерис по-акульи ухмыльнулся ей, смерил ее взглядом с ног до головы, задержав его на некоторых подробностях фигуры, скрытых просторным платьем.

– А ей и не надо меня любить, братец. Вся любовь, какая нужна, – это по моей части.

– Никакая не нужна! – рявкнул Драстэн. – Дождись, пока тебя обвенчают, а потом будешь такие разговоры вести, мальчишка!

– Что такое? – незамедлительно встряла Петронилла. – Разве он не имеет права так говорить? Или вас, сударь, задевает всякое замечание по адресу хорошенькой молоденькой особы?

– А разве вы не призваны заботиться о том, чтобы оберегать это нежное дитя, которое вы взрастили как собственную дочь? – прищурился Драстэн.

– Интересно, как это я могу ее оберегать, если рядом вы, сударь?

Розамунда с упреком обратилась к Бриону:

– Вот видите, что вы наделали! Теперь из-за вас они никогда не успокоятся!

Брион сдвинул брови и негромко отвечал:

– Они все равно бы грызлись, не важно, сказал бы я, что сказал, или промолчал бы. Разве это я отослал тебя из родного дома, чтобы тобой помыкали, как пешкой при игре в шахматы?

Розамунда вздрогнула, будто ее ударили по щеке.

– Какой отец, какая мать не мечтают, чтобы их дочь стала королевой?

– Твоему отцу следовало бы из предосторожности для начала взглянуть на жениха.

– Не говори дурно о покойном, – проворчал Драстэн.

– А я не о покойном дурно говорю, – огрызнулся Брион и, прищурившись, воззрился на старшего брата. – Даже тогда, когда Гагерису было двенадцать, никто не признал бы в нем истинного рыцаря!

– О, для тебя выше рыцарства ничего нет, верно? – оскалился Гагерис. – Тебе плевать на правосудие, на процветание народа, на хорошее управление собственной провинцией!