Текст книги "Эректус"

Глава 2

Стивен Гордон долго тер глаза. Ему нужно было собраться и сосредоточиться, чтобы как можно эффективней разобраться со слухами, которые уже несколько дней распространялись по коридорам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), главный офис которой находился в Женеве. Представители южноафриканского министерства здравоохранения прислали доклад в ВОЗ. Одна вирусологическая лаборатория в Претории, скорее всего, идентифицировала вирус, который влечет за собой мальформации у животного-носителя. По словам автора открытия, эти мальформации возрождают у инфицированного вида морфологические признаки, которые были ему присущи миллионы лет назад. По наименее дерзким предположениям, все указывало на то, что болезнетворный возбудитель имел способность восстанавливать эти признаки. Вышеупомянутая биолог, некая Кэти Крабб, стала объектом насмешек, а ее вирус Крюгера был переименован в пещерный вирус.

Прежде всего Стивен Гордон считал историю Кэти Крабб фантастической. Однако должность начальника департамента по изучению трансмиссивных инфекционных заболеваний обязывала его избегать любых рисков. Гордону следовало срочно избавиться от этой проблемы. Вместо того чтобы делегировать работу, как это делают большинство его коллег-руководителей, Стивен Гордон решил лично проверить информацию и обратиться к самому источнику, позвонив мадам Крабб, хотя это и было нарушением общепринятого порядка. Репутацию сорокавосьмилетний типичный британец Стивен Гордон заслужил высокой результативностью, что, честно говоря, не было присуще его организации. Стивен Гордон был врачом по образованию. Он привык к активной деятельности, не растекался мыслью по древу (притворялся, что не понимает пространные речи) и весьма скудно обременял себя преимуществами своей должности. По возможности Стивен Гордон избегал собраний, трудился над досье до тех пор, пока не изучал его досконально, и никогда не довольствовался дипломатичными отчетами. Однако если этот человек и диссонировал с ВОЗ, то, прежде всего, по причине своей специализации. На протяжении пятнадцати лет он отслеживал недавно появившиеся вирусы в тропической Африке – в самых отдаленных лесах с повышенной влажностью. Во время командировки в Конго он подцепил малярию и едва не поплатился за это своей жизнью. Бурно развивающаяся лихорадка приковала Гордона к постели в деревушке, забытой богом. Он знал, что эта зараза до сих пор подсмеивается над его жизнью, притаившись в печени и оставляя риск рецидива, который мог бы повлечь за собой серьезные ухудшения. Даже если бы он решил игнорировать этот дамоклов меч, болезнь осталась в его организме и стала вечным напоминанием о его призвании. А еще у мужчины была дочь, ограниченная своей странной инвалидностью. Это была основная причина, которая толкала Стивена Гордона к борьбе.

Из прошлого опыта охотника за вирусами врач сделал единственный вывод: невидимая борьба, которую человечество вело против микробов, обязывала проверять любые следы, даже самые невероятные. Из практики ему было известно, что уничтожение микроорганизмов с беспрерывной эволюцией нуждалось в чрезвычайной бдительности. Опасность могла возникнуть везде, в любой точке планеты. Значит, чтобы разверзлась эпидемия, было достаточно одного микроба, заразившего один-единственный организм. В начале прошлого столетия где-то в западном районе Африки деревенский охотник подцепил инфекцию через кровь шимпанзе. Он даже не представлял, что через каких-то восемьдесят лет станет причиной смерти двадцати миллионов людей от СПИДа.

Доклад от южноафриканского вирусолога пришел в офис Стива Гордона еще два дня назад, преодолев все надлежащие ступени бюрократической лестницы, но только вчера вечером у себя дома ученый изучил досье. Его насторожили не только сухая форма данного сообщения, но и прикрепленные файлы, и результаты повторной проверки. Внимательно изучив материалы, Гордон попросил секретаршу организовать телефонные переговоры. Как обычно, ученый сразу приступил к главному:

– Мадам Крабб, рад вас слышать! Мы прочитали ваш доклад, и я не скрываю, что он вызвал некое волнение в нашей организации. К тому же я хотел бы знать как можно больше, прежде чем решить, заявлять ли нам об уровне опасности № 1. В докладе, составленном вами, изложены лишь голые факты. Что меня интересует в первую очередь, так это ваша история, ваши впечатления и ваши предположения…

Кэти Крабб чуть было не заплакала от облегчения. Это обращение без выкрутасов было словно бальзамом ей на душу. С тех пор как она отправила отчет, вирусолог почти не спала. Три недели непрерывной борьбы, чтобы быть услышанной! Пережив недоверие и насмешки научного сообщества, Крабб опасалась, что ей вновь придется аргументировать свое предположение перед очередным чиновником… Она вдруг вспомнила, что читала об этом Гордоне в одном из журналов ВОЗ, который ей приносили на стол ежеквартально. У Гордона была репутация достигатора и разрушителя традиций: на фото к статье он позировал в гавайской рубашке и выцветших джинсах среди своих компаньонов в костюмчиках с галстуками. «Редкий случай», – ее передернуло от этих слов, вызывающих неприятные ассоциации. Тогда Кэти понравился этот мужчина атлетического телосложения с длинными волосами, едва заметной улыбкой, достаточно мягкой, чтобы приглушить его авторитетный вид. Короче говоря, он был похож на авантюриста или рок-звезду вроде Игги Попа.

Однако пусть этот Гордон будет похож даже на козла, единственное, что сейчас было важно для вирусолога, – это поведать свою историю, не боясь насмешек или недоверия. Кэти говорила медленно, стараясь не забыть ни малейшей детали. По мере того как она рассказывала о своем открытии – посылка, пять дней отпуска, сделанные и переделанные тесты, ее визит в парк Крюгера и теперешнее состояние здоровья слоненка, – женщина осознала, что ее внутреннее состояние было скверное. Очень скверное. До этого момента она была слишком занята, защищаясь от нападок коллег и работая, поэтому у нее даже не было времени проанализировать свои ощущения. Доброжелательный тон собеседника приободрил ее, и Кэти Крабб все же высказала то, что так ее тревожило:

– Боюсь, что мы на заре катастрофы.

– Все так страшно?

– Надеюсь, что я ошибаюсь…

– Послушайте, мадам Крабб, ничего не обещаю, но могу заверить, что ваш доклад будет услышан. Сегодня во второй половине дня я должен попасть на конференцию, но очень скоро смогу сообщить вам о дальнейшем развитии событий.

* * *

Сидя в огромном конференц-зале ВОЗ, где шло собрание в рамках «Специальной недели, посвященной новым вирусам», Стивен постоянно думал о словах Кэти Крабб и вирусе, о существовании которого ни один из присутствующих, казалось, не знал. Он слабо надеялся, что на конференции кто-то о нем упомянет, но тревога, исходящая из лаборатории в Претории, видимо, не произвела должного эффекта и не вызвала ничего, кроме насмешек в коридорах.

Когда Гордон покидал конференцию, его мобильный телефон приглушенно зазвучал ритмичной мелодией гитары. На экране высветилось имя Николя Баренски, директора Парижского музея естествознания. Стивен отправил ему образцы крови слоненка сразу же после телефонного разговора с Кэти Крабб.

Мужчины познакомились в 2004 году. Тогда Стивен только перенес птичий грипп, который считался одной из самых страшных санитарных угроз за последние тридцать лет, и был назначен на должность начальника департамента по изучению трансмиссивных инфекционных болезней. Обсуждая происхождение вируса, вызывающего птичий грипп, некоторые исследователи ВОЗ выдвинули гипотезу, что, вероятнее всего, он свирепствовал в прошлом. Стивен был среди тех ученых, которые поддерживали эту точку зрения, в связи с этим у него и появился интерес к палеонтологии.

Тогда Баренски принял Гордона в своем восхитительном офисе в османском стиле. На стенах, обшитых старинными деревянными панелями, с пола до потолка были установлены полки, заваленные образцами ископаемых и книгами. У Баренски были напомаженные волосы с пробором, худое лицо и тонкие губы. Палеонтолог производил впечатление аристократа и был похож на предмет своих исследований, пришедший из других времен. Несмотря на несхожесть двух ученых, между ними возникло взаимопонимание, и мужчины закончили встречу бутылкой скотча многолетней выдержки в одном пабе квартала Остерлитц, рассказывая друг другу сочные анекдоты.

Забыв о досаде, оставшейся после конференции, Стивен бодро ответил:

– Николя! Вы оказались быстрее молнии, рад вас слышать! Ну так что вы думаете об этом слоненке?

– Что я об этом думаю? Вы шутите? Это все равно, если вы спросите, интересен ли мне йети, и покажете его портрет! Вы уверены, что это не розыгрыш?

– Это исключено. Никакого надувательства. Я вам гарантирую. Две недели назад вирусолог съездила на место происшествия, в приют, где содержат слоненка. Животное восстановило силы и сохранило бивни.

– Стивен, эти фотографии ошеломляющие. Ваш экземпляр является одним из предков современного слона…

– Вы уверены в своем анализе?

– Уйма деталей отличают его от современного слона. Возьмите даже бивни. Не говоря о том, что их две пары, которые направлены вниз.

– И этого достаточно, чтобы отнести его к предкам современного слона?

– Вы правильно меня поняли.

– А слоненок не может страдать от какой-нибудь патологии?

– В таком случае была бы не одна, а множество патологий, вдобавок они в точности соответствуют старым тысячелетним нормам…

Стивен молчал, переваривая услышанное. Дурное предчувствие Кэти Крабб начинало его тревожить. Мужчину вывел из задумчивости Баренски, находящийся на другом конце линии:

– Вы еще здесь?

– Да, прошу прощения. Признаю, я потрясен тем фактом, что какой-то вирус может превратить животное в доисторическую версию своего кузена.

– Я вам этого не говорил.

– Однако вы только что утверждали, что…

– Я определил природу вашего слоненка, ничего более. Я не высказывался насчет того, что лежит в основе этого феномена.

Неожиданно в голосе Баренски появилась некая неловкость, причину которой Стивен не мог объяснить. Николя продолжил более робко:

– После описанного вами случая я не могу заставить себя не думать о теории, скажем… весьма оспариваемой, которую выдвинула Анна Монье.

– Анна… как?

– Анна Монье – палеонтолог, прикрепленная к нашему музею, которая полагает, что животные в определенные моменты своей эволюции способны регрессировать на предыдущий уровень, снова приобретая давно утерянные морфологические свойства своего вида. Бесполезно вам говорить о том, что от этой дамы отвернулось все научное сообщество.

– И вы в том числе?

– Я бы так не сказал. Анна – блистательный ученый, она обладает феноменальной работоспособностью. Но у ее достоинств есть и недостатки: упрямство, радикализм, бескомпромиссность и способность делать выводы, которую я бы назвал резкой.

– Ее теория действительно абсурдна?

– Стивен, я буду с вами предельно честен. В нашей дисциплине существует негласное правило: закон Долло. Вкратце этот закон утверждает, что эволюция движется только в одном направлении. Это стрела, направленная в будущее. Чтобы привести вам конкретный пример, скажу, что змеи никогда не вернут себе лапы, какие были у их предков ящериц. Если, конечно, это не произойдет в связи с адаптацией к новой среде обитания спустя миллионы лет… Мысль о том, что регрессия видов стала бы возможной… Ну, как бы вам сказать…

– Значит, это все-таки аномалия?

– Возможно… – ответил несколько растерянный директор музея. – Но есть фото слоненка. И, по правде, это чертовски меняет картину.

– Вы не в большом восторге от этой истории, Николя! А что, если я позвоню этой Анне Монье?

Возникла пауза. Когда Баренски ее прервал, казалось, он был недоволен:

– Стивен, я повторюсь, Анна – своеобразный человек. Я делал все, чтобы защитить ее, но когда увидел, что она продолжает настаивать на своем, не опасаясь дискредитировать музей, я принял решение держать дистанцию. Вот уже два года, как она изучает некую местность в Новой Гвинее. Научное сообщество ее отвергло, и она работает практически одна. Анна подыскала себе группу приверженцев, студентов скорее атипичных, которых привлекла ее репутация разрушительницы традиций. Откровенно говоря, Стивен, сомневаюсь, что она даст вам достойный ответ. Сделайте мне одолжение, забудьте ее имя. Мне не стоило вам о ней рассказывать.

– Ок, я подумаю об этом. Спасибо за помощь. Кажется, я начал лучше понимать ситуацию.

– Вот и отлично, что я смог быть вам полезным. Держите меня в курсе дальнейших событий.

– Конечно же.

Пока они разговаривали, Стивен дошел до парковки. Стояла чудесная погода, и он только сейчас это заметил. Стивен ускорил шаги, направляясь к машине, старенькому «мерседесу»-купе красно-бежевого цвета. Коллекционер, который продал ему это авто, утверждал, что машина принадлежала Мику Джагеру. Эта басня прельстила его не тем, что известный певец держался за руль из бакелита, а тем, что можно было быть фанатом до такой степени, чтобы в это поверить…

Пока Стивен двигался вдоль озера Леман, он размышлял о недомолвках Баренски относительно своей бывшей протеже. Априори Гордон имел тенденцию доверять его суждениям, однако кое-что его тревожило. Мужчину мучил вопрос, а не зачерствел ли старик, утратив способность к энтузиазму в силу обязательств своей должности. Занимая ответственный пост, Гордон отлично представлял, как трудно бороться против благих намерений своего окружения, в особенности когда тебе свойственен высокий уровень ответственности…

Поддавшись импульсу, он остановил «мерседес» на обочине и ввел имя Анны Монье в поисковике, который выдал несколько сотен результатов. Информация, полученная из первых двух статей, была более впечатляющей, чем противоречивый портрет, сделанный Баренски. Анна Монье была сверходаренным палеонтологом. В свои тридцать шесть лет, из которых десять были посвящены раскопкам, она извлекла из недр земли четыре новых вида динозавров: три в Аргентине и один в Туркменистане. Один журналист, по-видимому, весьма ею покоренный, называл Анну несравненной искательницей, типа Лары Крофт, но в палеонтологии, и утверждал, что, несмотря на то, что ее считали изгоем общества, молодому ученому всегда удавалось финансировать свои экспедиции за счет меценатов. Последними штрихами к ее портрету были три эпитета – блистательная, умная, здравомыслящая. Автор другой научно-популярной статьи писал, что результат ее успеха заключается во «взрывоопасном коктейле тщательной подготовки и удачи». Как доказательство он приводил тот факт, что палеонтолог отправлялась в путешествие лишь после того, как изучит местную геологию, предпочитая нетронутые места, которые не давали никакой уверенности в открытии, но в случае находки гарантировали всеобщее признание.

Стивен свистнул сквозь зубы. Странно. Ничего из вышеуказанного не соответствовало образу полной чудачки, который представил ему Николя. Наоборот, Анна Монье выглядела как личность, которая в совершенстве усвоила правила своего окружения и умела их использовать для своей выгоды. Короче говоря, решительности ей не занимать.

Гордон кликнул на одно из фото и испытал шок от увиденного, а именно от того, как исследовательница выглядела на фоне пыльного склона холма. Волосы, поднятые ветром, развевались, словно коричневое пламя. Женщина стояла выпрямившись, уперев руки в бока. Лицо Анны было повернуто в сторону, а взгляд был устремлен на какую-то невидимую точку. Глаза невероятного зеленого цвета щурились от отблесков. А испачканная землей футболка не скрывала впечатляющую грудь. На заднем плане под порывами ветра прогибался тент. Фото было сделано в Аргентине, в пустыне Патагонии. Эта женщина с кошачьим взглядом обладала неординарной красотой. Она больше напоминала ему героиню из «Сумерек», чем искательницу приключений из «Похитителей гробниц». Не то чтобы он был фанатом этого сериала, просто его дочь не пропускала ни одной серии, подсев на него несколько месяцев назад.

Вот, значит, та оригиналка, которая утверждает, что эволюция может идти в обратном направлении… Он рассчитывал, что это будет кто-то менее молодой, ну и не такой соблазнительный. Кто-то достаточно крепкий, чтобы дать отпор обществу, и кто прислушивается только к своему собственному инстинкту. В Анне Монье ощущалась та же отчаянная решительность, которую он сам вынужден был испытать годами раньше, подвергая себя риску подхватить вирус Эбола, существовавший в самой чаще тропических джунглей.

Стивену больше ничего не нужно было о ней знать. Анна Монье уже ему нравилась.

Он отыскал номер своего ассистента и позвонил ему:

– Лукас! Ты мне нужен… Как ты смотришь на поездку в теплые края?

Глава 3

Стоя в глубине пещеры, Анна, покрытая грязью с головы до ног, рассматривала застывшую в скале окаменелость. Ее сердце настолько сильно стучало, что она ощущала болезненную пульсацию в висках. «Обезвоживание», – подумала она. Ее термос остался под тентом. Слишком далеко. Однако и речи быть не могло, чтобы что-то разрушило восторг, охвативший Анну. Притихшие вокруг исследовательницы студенты ждали, когда она решится заговорить. Однако Анна была обессилена, в ее горле стоял ком. Животное было похоже на археоптерикса – первый экземпляр птицеобразного динозавра, впервые занесенного в реестр в XIX веке. Его крылья были вооружены когтями, а тело увенчивалось хвостом, украшенным внушительными перьями, похожими на оперение павлина. На челюстях были заметны небольшие выпуклости – зубы – самое яркое напоминание о его принадлежности к динозаврам.

В свете факелов останки животного сияли, словно инкрустация. Не только скелет был нетронутым, да еще и каждое перышко оставило свой отпечаток на глине. Крылья были расправлены, как будто животное позировало, перед тем как было застигнуто смертью.

Наконец Джой, самая эксцентричная личность их банды, нарушила молчание. По-видимому, она посчитала, что хватит уже блаженно пялиться на находку.

– Никогда не видела таких клевых отпечатков!

Анне нравилась эта девушка – она напоминала ей себя в юности. С ярко-синими прядями, спадающими на лоб, и пирсингом в носу студентка была похожа то ли на рок-звезду, то ли на туземку, что очаровывало ее товарищей. Однако на этот раз ее замечание было явным эвфемизмом.

– Не думаю, что определение «клевый» часто употребляется в учебниках по палеонтологии.

– Не важно, но вы были правы! Два года раскопок – и вы находите ископаемые останки! Представляю физиономию этих старых дураков! Это будет кайф! Не могу в это поверить! Это и вправду возможно? Доказательство, на которое вы так рассчитывали?

– Джой, подожди, не кипятись, сначала нужно его откопать и проверить…

Это заговорил Курт, самый мудрый студент в группе. Он наклонился вперед, рискуя упасть вниз головой в пропасть. Но Джой не дала ему закончить фразу:

– Проверить, как животное, которое обитало сто пятьдесят миллионов лет назад, могло оказаться в геологическом слое породы, датируемом десятью миллионами лет назад? Ты что, струсил, месье скептик!

Анна подняла руку, чтобы остановить спор. Ее лучезарная улыбка мгновенно отозвалась в сердце Курта вспышкой, ведь он без памяти влюбился в эту женщину с первого взгляда.

– Немного спокойствия, молодые люди. Будем считать, что мы только что написали новую страницу в палеонтологии. Благодаря найденной странной птице мы докажем, что этот малыш – предок тероподов – жил еще десять миллионов лет назад, а не исчез во время угасания третично-мелового периода! Как он исчез, это уже другая история. Нам еще предстоит адский труд, но на сегодня хватит! Наша находка заслуживает небольшого праздника! Мы загородим это место до наступления ночи, чтобы обеспечить его безопасность, а завтра продолжим. Я хочу видеть вас всех здесь с восходом солнца…

– Я и секунды не смогу спать! – простонала Джой. – Мы не можем просто продолжить?

– Нет. И речи быть не может о продолжении, мы устали до смерти, а для этого маленького чуда нужно быть в отличной форме! Кстати, Джой, неужели ты впервые откажешься от веселья?

Пока небольшая группа в шумной и веселой суматохе подметала землю вокруг находки, Анна отошла на несколько шагов. Она чувствовала себя изнеможенной и счастливой, хрупкой, как стекло, и растроганной до слез. Ее студентка была права. Два года палеонтолог работала здесь, но свою борьбу она мало-помалу ведет вот уже десять лет. Это открытие все изменит!

По всей видимости, окаменелость относится к более поздней эпохе, наступившей после великой катастрофы, которая произошла около шестидесяти шести миллионов лет назад, когда планета Земля, к несчастью, оказалась на пути движения астероида диаметром около пятнадцати километров. Столкновение с астероидом вызвало массовое вымирание на Земле и стало отметкой для перехода от мелового к третичному периоду. Современный человек едва мог представить себе масштаб катастрофы. Этот взрыв сравним с эффектом от десяти миллиардов атомных бомб. В результате столкновения образовался огненный шар, сжегший все в радиусе полутора тысяч километров. Взрыв вызвал двухкилометровую волну цунами, которая затопила берега и погрузила под воду континенты! Затем под влиянием серного испарения прошли кислотные дожди, отравившие выживших животных, в том числе и больших неуклюжих динозавров. Всего было уничтожено около восьмидесяти процентов видов живых существ, обитавших на Земле! Всех, кроме птиц. Это один из самых значительных фактов, установленных палеонтологией за последнее десятилетие: современные птицы происходили от динозавров.

На самом деле, несмотря на идеальное состояние, найденный скелет, по правде говоря, не отличался ничем особенным. И Джой это очень четко резюмировала: ценность находки заключалась исключительно в возрасте археоптерикса. Это могло произвести переворот и даже разрушить крошечный мир палеонтологии. Нелепость, застрявшая в сердце скалы!

Путь, который привел Анну в район Каймана в западной части Новой Гвинеи, наконец, подошел к концу. Два года ожесточенных усилий, жертв, два года ложных надежд, уныния и новых начинаний. Вместе со своей командой Анне удалось извлечь из недр земли другие окаменелости животных с регрессивной эволюцией. Анна отдала бы голову на отсечение, что это именно так. Но это были лишь фрагменты скелетов, а неопровержимые аргументы отсутствовали. Те самые признаки, наподобие камешков из сказки «Мальчик-с-пальчик», которые привели ее к этому динозавру в перьях, который, по мнению ее замечательных коллег, был слишком молодым, чтобы вообще когда-либо существовать!

Чувство победы вскружило ей голову до тошноты. Ребята только что соорудили ограждение, понимая, что находку надо беречь, и спешили вернуться к палаткам. Все, кроме Джой, проказницы Джой, которая не могла смотреть на то, как Анна расслабилась. Студентка окликнула ее, полусмеясь и полувзволнованно:

– Вы сообщите Яну о нашей находке?

– Я бы с удовольствием, но он сейчас в экспедиции. Его океанографический корабль находится в открытом море недалеко от острова Новая Каледония.

– И вы не можете к нему приехать?

– Я получила ясную инструкцию – не мешать ему работать.

– Но ведь ваша находка – это бомба!

– Что ж, моя бомба подождет до его возвращения!

Анна не собиралась никому изливать душу, а уж тем более портить этот волшебный момент. Ее вдруг охватило резкое желание расплакаться, и она мысленно спросила себя, что с ней происходит. Анна была не из тех, кто себя жалеет, и этот приступ слабости сбил ее с толку. Анна должна была бы сейчас ликовать и кричать о своей находке всей планете, но она оцепенела от изумления и огромной усталости и ничего не хотела. Если бы рядом не было ее команды, она бы улеглась прямо на землю, рядом со своим великолепным, милым археоптериксом, и позволила бы ночи укрыть их.

«Ян, мне бы так хотелось разделить с тобой эту радость!»

Она больше не знала, кем они являются друг другу сегодня. И вправду… Сколько недель они провели вместе за эти два года? Дюжину? Во время их последней встречи было столько конфликтов, что при одном воспоминании об этом ее охватывал приступ страха.

Поскольку Джой топталась рядом, Анна решила уйти, опустив голову, чтобы не показать покрасневшие глаза.

– Встречаемся через час! Вечерний наряд обязателен!

– Можно я надену футболку с головой смерти?

– Естественно! Я же сказала «обязателен»!

– А ты? В коротеньком наряде плохой девочки?

– Что-то в этом роде. У меня должны остаться какие-то тряпки без пятен и пара почти белых кроссовок!

– Продано!

Анна приняла душ и сидела в задумчивости перед компьютером. Ребята дали ей возможность первой совершить санитарные процедуры скорее не из-за иерархии, а потому что заметили, в каком хрупком состоянии она пребывала. Ее взгляд скользнул по кольцу из метеорита. Ян подарил его в самом начале их отношений, чтобы отпраздновать два месяца, как они были вместе.

Анна помнила ту неудержимую радость, охватившую ее, когда она увидела на пороге ресторана Яна в его завсегдашней рубашке лесоруба, разливающееся тепло внизу живота и ощущение полета, словно любовь превратила ее в легкое перышко. В то время она могла бы кричать на весь мир о своей радости, петь без причины, смеяться и подчиняться требованиям Баренски. Ничто не имело значения, кроме этого парня! Благодаря ему она становилась нежной и податливой, невосприимчивой как к монотонности, так и к брюзжанию и теряла желание работать… Ей было наплевать на его нелепый внешний вид, невзрачные рубашки и рваные джинсы. Анне не хотелось знать, сходит ли он по ней с ума так же, как она по нему. И действительно, разумно ли было амбициозному ученому ворковать по истечении двух месяцев и представлять, что закончит свое существование вместе с ним, потому что любит его и будет любить вечно, до последнего своего вздоха. Он был первым и единственным мужчиной, который вызывал в ней чувства одновременно полноты и целостности, свободы и чудовищной зависимости!

Анна любила в Яне все: коричневую кудряшку, упавшую на лоб, редкую бороду, которая иногда была даже лохматой, вид растормошенного гризли и то, как он закидывает голову назад, заливаясь хохотом людоеда, его мускусный запах, плоскостопие и устаревшие шутки. Она любила даже его профессию морского исследователя, которая неотвратимо заставляла его уезжать. И она тоже уезжала, терзаемая разлукой. Несмотря на свою абсолютную любовь, Анна уже готовилась к отсутствию Яна. Они расставались, чтобы потом встретиться, так как никто из них никогда не откажется от своего увлечения. Им нужно было прокладывать свой путь, и не важно, что мир исследований был таким жестоким, неблагодарным и тяжелым.

За год до их встречи Яна обворовали – образцы, найденные ученым, были незаконно украдены прямо из его лаборатории. Вор, известный биолог, присвоил себе заслугу находок Яна. Конечно, Ян бесился и боролся, но все было напрасно. Хотя, на самом деле, как позже сам ученый признался Анне, это перестало иметь для него значение с того момента, как ему предоставили кредит для возобновления исследований. Собственно, Яну было плевать на подобные происшествия. Анна влюбилась в его непринужденность, потому что и сама была такой. Она не придавала значения критике или препятствиям, возникающим у нее на пути. И с каждым днем росла уверенность Анны в том, что Ян был мужчиной всей ее жизни! Между ними царило полное согласие, физическое и интеллектуальное взаимопонимание, о котором мечтает любая девушка на планете, от самой глупой до самой амбициозной!

В тот вечер Ян, вопреки своим скромным привычкам, подарил ей кольцо и назначил свидание на острове в волшебном Венсенском лесу, зеленых «легких» Парижа.

– Мы что-то празднуем? – удивленно поинтересовалась она. Ее сердце колотилось так сильно, как у любой влюбленной дурехи.

Он ответил:

– Нас.

И от этого единственного слова она растаяла.

На краю острова возвышалось несколько нелепое архитектурное сооружение, пародия на греческий храм. После ужина Ян отвел ее туда. С озера поднимался холодный воздух. Он обнял Анну и прошептал, наклонившись к ее шее:

– Что бы ты сказала, мой ангел, если бы у тебя в руках был космос? – Затем Ян вынул из кармана кольцо и надел ей на палец. – Один мой приятель вырезал его из метеорита. Он сделан из материала такого же древнего, как Солнечная система. Знаешь, это уникальная вещь.

– И ты мне его даришь?

Ее вопрос был самым обычным, а вот его ответ – вовсе нет:

– Анна, я дарю его тебе, потому что ты – уникальная. И потому что я думаю, что по уши в тебя влюбился…

С того вечера кольцо никогда не снималось с ее пальца, и их любовь символизировал метеорит. В октябре будет уже шесть лет. Невзирая на вспышки злости, ранящие их обоих, на недовольство Яна каждый раз, когда она уезжала, Анна не сомневалась в своих чувствах к нему. Но Ян? Сколько времени продержится он, прежде чем сорваться?

До Новой Гвинеи им удавалось держать равновесие, и время разлуки не превышало шести месяцев. В основном они пытались подгадать так, чтобы их отсутствие совпадало. А затем Анна предприняла кампанию, поставив превыше всего свою карьеру, и равновесие рухнуло, приведя к фиаско их последнее пребывание вместе: всю неделю отпуска они проорали друг на друга. Они едва общались последние три месяца, обмениваясь любезностями разве что ради приличия, что совсем не было на них похоже…

Безусловно, это была ее ошибка. Ее и этих стариков-палеонтологов, которые не восприняли теорию молодого специалиста и обвиняли ее в том, что она превратила науку в большой цирк для любителей острых ощущений. Если бы Баренски не отстранил ее, отодвинув на задний план, Анна, может быть, еще немного продержалась бы. При отсутствии дружеской поддержки она почувствовала себя ущемленной и словно приговоренной к отъезду. Анна ввязалась в эту авантюру, не слишком думая о своей второй половинке, потому что единственная вещь, в которую она всегда верила, – это была их любовь. В настоящее время девушка понимала, что ее мало заботили приступы хандры Яна и его желания… чего? Приземлиться? Прожить жизнь как все? Завести ребенка, или двух, или трех? Ватаги ребятишек, которые будут держать ее дома? Вот он никогда, никогда не задумывался о том, чтобы понять ее…

Именно по этим причинам Анна предпочитала его не тревожить. Из-за его недовольства и из-за ее боязни быть непонятой. И чтобы доказать ему, что в конечном итоге все их жертвы того стоили. Собственно, именно в этом и была истинная причина. Она хотела смотреть ему в глаза в тот самый момент, когда сообщит: «Видишь, я была права. Я не зря все это делала».