Текст книги "Парижское Танго"

10. ВОСПОМИНАНИЯ: ПИЯ

Будучи с отцом, я вспомнила о близкой подруге по имени Пия, которая когда-то у меня была. С пятнадцати лет мы росли вместе и были неразлучны. Мы учились в одной школе и ежедневно ездили туда и обратно на велосипедах.

Пия не была очень хорошенькой. Ее изюминка заключалась в прекрасных вьющихся на африканский манер белокурых волосах, которые в те дни не были очень-то модны.

– Ты точно знаешь, что в тебе нет негритянской крови? – шутливо спрашивали мы ее. Она пыталась выпрямить свои волосы, но мы уговаривали, чтобы она оставила их так, как есть.

Пия вышла из большой реформистской голландской семьи, в которой было десять детей. Ее родители не были достаточно хорошо обеспечены. Пию одевали просто, но со вкусом.

В один из летних дней, когда нам было шестнадцать лет, мы ехали на велосипедах, и я заметила, что несмотря на хороший загар Пия выглядит очень бледной и усталой. Ее нос и щеки были особенно бледны, и это бросалось в глаза.

– Не принимай близко к сердцу, все пройдет, – сказала я. – Давай слезем с велосипедов и побалуемся мороженым.

Покончив с мороженым, мы пешком отвели велосипеды к школе, потому что Пия все еще чувствовала себя плохо. Я спросила, может, она спать ложится поздно.

– Нет, – ответила она. – Я теперь ложусь спать очень рано. Последние несколько месяцев я чувствую страшную усталость. Я не знаю, что это такое!

Она очень усердно занималась: нам предстояло учиться еще два года. Пия была средней ученицей и не могла выдерживать чрезмерную нагрузку. Наши учителя хорошо относились к ней и делали ей поблажки, если у нее что-то не получалось, за старательность.

Мы с ней великолепно уравновешивали друг друга. Пия была тихоней; я – любознательная непоседа. Она была всегда ласковой – и никогда противной. Я – непослушный и необузданный подросток, всегда откалывала номера, развлекала, как могла, класс, паясничала и вертелась волчком по всей школе.

Несмотря а, может, и благодаря разнице в характерах, мы были хорошими подругами, и я испытывала беспокойство за Пию. Однажды по пути в школу она упала в обморок. Затем это повторилось.

– Пия, – ругала я ее, – ты должна об этом рассказать родителям.

– Нет, – стояла она на своем, – не буду говорить родителям. Не буду пугать их.

– Пия, послушай, мой отец врач, – настаивала я. – Я хочу, чтобы, он посмотрел тебя. Я хочу, чтобы он тебя тщательно проверил.

Я в конце концов победила. Мой отец (а он тогда был в добром здравии и имел обширную практику) подверг Пию тщательному осмотру и был очень удручен результатами. Пия несколько раз обедала у нас, и отец знал, что она одна из моих самых близких подруг. Но он сказал мне правду, ей осталось недолго жить. И он заставил меня поклясться, что я не скажу никому об этом.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– Я не дал бы ей больше года, – ответил он. – Ей нужно прийти ко мне на обследование еще раз, прежде чем я поставлю окончательный диагноз. Думаю, что это лейкемия. Я буду вынужден поставить в известность ее родителей.

Он направил Пию в больницу, где она могла пройти курс лечения у специалиста.

Я помню, как угасала Пия. Она худела и худела, становилась все более апатичной. Каждый месяц из-за слабости она не ходила в школу по меньшей мере неделю.

Затем ее стали пичкать лекарствами, в результате чего она лишилась великолепных курчавых густых волос, которыми так гордилась. Они стали вылезать клочьями.

Дальше было хуже; ее шея, бедра и руки стали опухать, а тело оставалось худеньким. Ей объяснили, что это результат инъекций.

Наступил день, когда она наконец сказала нам – одноклассникам и своей любимой учительнице-географичке, что уже нет смысла хранить тайну… она умирает от лейкемии. Все были потрясены и не знали, куда спрятать глаза; осознавали, это может быть правдой, но отказывались принимать ее.

– Ты сошла с ума, Пия? – сказали ей. – У тебя нет никакой лейкемии. Это просто какая-то разновидность гемофилии. Тебе нужно есть как можно больше мяса и яиц и позволить докторам колоть тебя, сколько нужно. Ты разве не заметила, что уже потолстела?

– А как насчет моих волос? И поправилась я странным образом, это только обезобразило меня. Сейчас у меня шея, как у здорового быка.

Это была правда: она выглядела очень плохо. Глаза стали мутными, как у рыбы, и прятались в складках опухших щек. Когда она улыбалась, глаза вообще превращались в узкие щелочки.

– Я знаю, что едва ли доживу до семнадцати лет, – объявила она. – Я сама установила себе этот срок. Лучше, если я скажу об этом врачам, чтобы они не лгали мне больше. Я хочу, чтобы врачи прямо сказали, сколько мне осталось жить. Я читала в книгах о симптомах моей болезни и уверена, что это лейкемия.

Что мы могли ответить ей? А Пия становилась все более религиозной и начала читать Библию днем и ночью.

За месяц до того, как она умерла, у нее в груди и в желудке появились опухоли. Помимо крови, все ее тело было поражено раком. Опухоли появились под мышками и на шее. Она лежала в больнице в ожидании смерти.

Пия неоднократно сравнивала смерть с большими черными грозовыми облаками, столь обычными для Голландии. В этих тучах она видела быстро летящую к ней смерть, причем каждое облако стремилось опередить остальные, чтобы схватить и утащить ее. Однако они никогда не трогали Пию, а проплывали мимо. Эти облака вызывали в ней нездоровый интерес, и часто, навещая Пию, я заставала ее разглядывающей в окно затянутое тучами небо.

Незадолго до того, как она в последний раз легла в больницу, доктора предложили ее родителям увезти Пию куда-нибудь на отдых. Она никогда не выезжала дальше окраин Амстердама. Врачи настаивали, чтобы ее увезли в солнечные края.

Деньги всегда были проблемой для этой семьи, однако школа, родители, ее друзья и знакомые собрали сумму, достаточную для поездки в Рим. Этот город ее родители выбрали по совету агента местного туристического бюро.

Пия не особенно хотела ехать в Рим. Она предпочитала пляжи и леса, где она могла бы сидеть и наблюдать за волнами, листьями, облаками и солнечным светом. Она хотела бы поехать в Испанию или на Ривьеру, однако ее предки сочли, что двухнедельная поездка в Рим принесет больше пользы для образования. Вернулась Пия в еще более подавленном настроении.

– Я не представляла, насколько все это может быть трагично, – сказала она мне. – Рим прекрасен, но это мертвый город, полный обломков омертвелого камня. Родители привезли меня на большое кладбище, думая, что доставляют мне удовольствие показом руин и надгробий. Как они наивны! Неужели не понимают, что через месяц-два я сама буду лежать на кладбище! Почему они не показали мне цветы и леса, пляжи, озера и яхты? Почему они не взяли меня на рыбалку или покататься на пароходе?

Накануне смерти (а она умерла в день своего семнадцатилетия) Пия попросила нянечек почитать над ней, когда она умрет, выбранные ею псалмы из Библии. Она сказала своей матери, что желает быть похороненной в желтой коротенькой пижаме с красиво уложенными волосами. Но она была уже наполовину лысой и хотела, чтобы опухоль на шее была тщательно прикрыта. Она даже выбрала для себя посмертный грим. Слушая, как дочь спокойно готовится к смерти, ее мать была на грани сердечного приступа.

Когда мы с мамой пришли выразить соболезнования, я увидела, что все наставления Пии были аккуратно выполнены. А шею ее обвивала тонкая золотая цепочка с сердечком, мой подарок к шестнадцатилетию. Глядя на Пию, лежавшую в гробу, я забилась в истерическом хохоте. Ее родители, смущенные, не знали, как на это реагировать. Если бы моя мама не объяснила причину моей истерики нервной реакцией, которую я испытываю при глубоких потрясениях, и не извинилась, я сомневаюсь, что они когда-нибудь простили бы меня. На похоронах Пии я и еще три девочки должны были нести темно-красное покрывало, которое кладут на гроб после его закрытия. Я контролировала себя, была молчаливо спокойной и серьезной, но когда органист начал играть выбранные Пией псалмы, я сломалась и горько разрыдалась.

Доставая платок из кармана, я выпустила свой край покрывала, а подхватив его, оглянулась вокруг, смущенная, и заметила, что десятки других мальчиков и девочек, а также взрослые плакали и вытирали платками слезы. Скорбь охватила всех присутствующих.

Это был один из самых значительных по впечатлениям и переживаниям дней в моей жизни. Впервые я хоронила близкого человека. Когда я вижу похоронную процессию, чувство той потери возвращается, и мое сердце разрывается от боли. Но я не скорблю по тому человеку, которого хоронят, он обрел покой, я сопереживаю тем, кто будет продолжать жизнь, утратив любимого.

11. ВОСПОМИНАНИЯ: БИББИ

Да, с возвращением в Амстердам на меня нахлынули воспоминания, как хорошие, так и плохие. На ум не один раз приходила знаменитая строчка из Т.С.Эллиота – «Апрель самый жестокий месяц… смесь воспоминаний и желания», и хотя апрель быстро сменился маем, перемена давалась мне с трудом.

Видения и звуки прежних лет постоянно материализовывались, и я провела много дней в мечтах, сопоставляя прошедшие годы с последующими и выискивая в прошлом все, что могло бы предсказать будущее.

Однажды, гуляя по Лейдсестраат, мысленно находясь совершенно в ином мире, размышляя, что же мне с собой делать, беспокоясь о моем бедном отце, я мельком увидела знакомую фигуру на другой стороне улицы. Он не видел меня.

Но я уверена, что это был Бибби.

И какой же поток воспоминаний нахлынул на меня в результате этой встречи! Я вспомнила то первое утро в 1965 году, когда я вошла в контору небольшой амстердамской кофейной компании в качестве девушки на побегушках и была сразу же сражена видом стройного молодого человека. Контраст между густыми темными бровями, черными, слегка вьющимися, волосами и большими синими глазами заворожил меня. Его глаза были не водянисто-голубого цвета, а того оттенка, который предполагал очень эмоциональную, чувствительную натуру. У него небольшой чувственный рот. Когда он улыбался, то обнажались два ряда великолепных белых зубов. Нос был приятной правильной формы. Его звали Бруно; я немедленно дала ему прозвище «Бибби».

Был жаркий солнечный день, и на мне было надето простое черное платье с розовыми и красными цветочками и небольшим вырезом. Платье соблазнительно открывало часть моей груди и было вполне пристойным, хотя и достаточно сексуальным для первого выхода на работу.

Я всегда ненавидела летом чулки и закрытые туфли, поэтому у меня на ногах были домашние туфли. Скоро я стала известна, как «девица в тапочках».

На Бибби, который работал в конторе около года, была возложена обязанность познакомить меня с учреждением, что меня полностью устраивало. В конторе были заняты десять сотрудников, чьи рабочие места разделялись стеклянными перегородками. Помимо меня, в штате находилась еще одна женщина, в обязанность которой входило готовить кофе для сотрудников, но она была старше меня, поэтому я чувствовала, что здесь скучать не придется.

Все другие мужчины были лет на десять старше меня и Бибби и казались весьма общительными. В этой атмосфере расслабленности работа представлялась легкой, а нагрузка ничтожной.

С самого начала между Бибби и мной возникла взаимная симпатия. Мне нравилось, что он совсем не нахальничал. Он вел себя довольно невинно, даже застенчиво, и мы проводили обеденные часы вместе за тихой спокойной беседой.

Постепенно Бибби стал просить меня о свиданиях. Я не могла согласиться, потому что уже гуляла с другим парнем, Феликсом, но я никогда не говорила об этом Бибби. Я просто туманно уходила от прямого ответа. Наконец он стал умолять меня объяснить, почему я не хочу с ним встречаться.

– Послушай, Бибби, у меня уже год, как тянется любовь с одним парнем, – сказала я. – Он очень ревнив, он собственник по характеру. Мы с ним встречаемся почти каждый день и обычно проводим вместе выходные. Честно, мне хотелось бы погулять с тобой. Но сначала мне нужно порвать с Феликсом, только спокойно, без скандала, чтобы никому из нас не было больно. В конце концов, он очень вспыльчив и упрям и может выкинуть какой-нибудь сумасшедший номер.

Бибби был терпелив и готов ждать, сколько понадобится. Пока мы ограничивались тем, что держались за руки во время ланча в задней комнатушке офиса и иногда случайно целовались. Временами, когда мы гуляли вдоль каналов, держась за руки и вдыхая божественный летний воздух, его тело прижималось к моему, но все это еще было очень невинно.

Я была так счастлива, найдя человека, который не разыгрывал из себя супермена, что намеренно вела себя наивно. Я, конечно, не хотела, чтобы он узнал, что мы с Феликсом постоянно трахались.

Странное чувство я испытывала по отношению к Бибби. Мне снова хотелось стать девственницей. И если бы я рассказала Бибби о всех тех вещах, которые мы с Феликсом проделывали, он бы страшно расстроился. Даже разговор о сексе с Бибби казался неуместным. Мы разговаривали на множество других тем, и я наслаждалась чувством духовной общности, но мне также хотелось и телесного общения с ним.

Однажды я пришла к Феликсу домой и сказала:

– Феликс, знаешь, я думаю, что между нами все кончено.

– Что? – вскричал он.

– Между нами все кончено, – повторила я. – Я встретила человека, которого люблю больше тебя и пора расставить все по своим местам. У нас с ним общие интересы – он любит музыку, театр, искусство, и он очень красив.

– Ты с ним спала? – грубо спросил меня Феликс.

– Нет, – призналась я. – Еще не спала. Не знаю, хорош ли он в постели, сейчас это не имеет значения.

– Как же ты уверяешь, что любишь его, если не спала с ним? – спросил Феликс.

– Разве нужно переспать с человеком, чтобы узнать, что ты его любишь? – удивилась я.

– Желаю тебе всякого счастья в мире, малышка, – сказал Феликс, – но он никогда не будет так любить тебя, как я, ты это знаешь. Ты вернешься ко мне, когда разочаруешься в нем.

Это звучало цинично и саркастично. Затем Феликс вынудил меня заняться с ним любовью, но я уже наверняка знала: то, что я чувствовала к нему год назад, ушло безвозвратно. Мое сердце освободилось и желало Бибби.

Когда Феликс достиг оргазма, он внезапно зарылся лицом в подушку и плакал в течение целых десяти минут, крепко, до боли обнимая меня. Затем он резко вскочил и отвернул от меня лицо, но подушка была мокрой от его слез.

Феликс был впечатлительным пареньком и, должно быть, понял, что это наше прощальное траханье. До этого он еще не влюблялся или же не крутил по-серьезному с девушками. Когда мы встретились, то были молодыми, зелеными и чокнутыми, хотя в сексуальном отношении идеально подходили друг к другу. Но умственно я переросла Феликса. Мне был нужен человек, который мог быть интересным как в культурном, так и в физическом отношении. Я любила читать и играла на пианино. У меня была большая коллекция пластинок с классической музыкой. Феликс был абсолютно равнодушен ко всему этому.

Финальная сцена с ним была очень болезненной, но Бибби в конторе сказал мне, что если будет дружить со мной, то только при условии, что я развяжусь с Феликсом и он будет в этом твердо уверен. Он сказал, что не перенесет, если узнает, что я обманываю его или пытаюсь сразу сидеть на двух стульях. Я «Близнец» по гороскопу, для меня, естественно, трудно обходиться только одним партнером, но я искренне жаждала общения с Бибби.

Бибби жил в Буссуме, в часе езды от Амстердама. Он ездил поездом; от станции до нашей конторы пять минут ходьбы.

В начале наши отношения были полностью лишены сексуальной окраски. Мы ходили вместе обедать, в кино или же проводили время с моими родителями, и единственным активным действием был прощальный тайный поцелуй в дверях, почти как в детстве.

В конце концов мы согласились, что я проведу уик-энд в Буссуме, и мои родители не возражали, думая, что мы будем находиться под достаточным надзором.

Буссум очень милый городишко, затерявшийся среди лесов и пашен, его дома окружены деревьями и лужайками. Украшение его улиц – красивые дома, прелестные магазинчики, художественные лавки и выставочные галереи.

Бибби, как я поняла с первой нашей встречи, был очень эмоциональным человеком, это свойство скрывалось за его большими синими меланхолическими глазами. Он был также легко ранимым и беззащитным в отличие от Феликса с его широкой ухмылкой и маленькими карими глазками, которые при улыбке терялись в морщинах.

Не удивительно, что Бибби почти все свое нерабочее время проводил дома. У него было великолепное собрание записей классической музыки и пианино. Я знала об этом, но огромной радостью было обнаружить, что он великолепно играет. У меня за спиной было двенадцать лет музыкального воспитания, но все-таки музыка в его жизни имела гораздо большее значение, чем в моей. На первый уик-энд в Буссуме я приехала ранним субботним утром. Бибби встретил меня на станции и привел домой, где нас ждала его мать. (Отец умер от рака, когда Бибби исполнилось шестнадцать.) Ей было около шестидесяти пяти, она была простенько одета, без всякой косметики, то есть была типичной милой старой мамой, принадлежащей к средней буржуазии. Также меня представили двум его братьям, которые производили приятное впечатление.

Бибби познакомил меня с домом и в конце концов привел к себе в комнату. Она находилась на втором этаже и была довольно большой, с громадным окном, откуда виднелись деревья. Внутри стоял деревянный квадратный стол с четырьмя стульями, пианино, кровать у стены, был также открытый камин – уютная, приятная комната.

Над кроватью висел большой персидский ковер, а рядом с ним пять различных мечей. Я немного испугалась.

– Ты не боишься, что они упадут? – спросила я.

– Нет. Я собираю мечи. Это старинное оружие, имеющее свою историю. Этот меч – из Китая и на нем до сих пор видны следы крови и волосы одной из жертв.

Возможно, так и было, я не стала проверять. Мне понравился контраст между солнечным, содержавшимся в идеальном порядке домом Бибби и по-холостяцки запущенной комнатой Феликса, в которой мы так много баловались. Неопрятность Феликса и его грязная захламленная комната вызывали во мне брезгливость. Я издала вздох облегчения, потому что мне понравился дом, братья и мать Бибби, а больше всего сам Бибби и его комната.

В тот полдень мы были одни в доме и, наконец-то, кажется, созрели для любви. Ожидание было таким томительным. Занялись ли мы этим делом сразу? Нет…

Сначала он сыграл для меня на пианино несколько этюдов Шопена, и я была настолько романтично настроена, что думала, вот-вот растаю. Однако как бы я ни любила фортепиано, на самом деле мне хотелось увидеть его орган.

В конце концов он подошел и обнял меня. Я ощущала себя такой невинной… Жалела, что не девственница. В нем чувствовалась большая нервозность.

Он уставился на мои загорелые ноги, затем на пальцы ног с покрашенными в бледно-розовый цвет ногтями, а затем на мои руки. Его руки крепко обхватили мои, сжимая пальцы и в то же самое время нежно лаская подушечки.

– У тебя такие красивые пальцы, – прошептал он, прижимаясь ко мне.

Я начала теребить его галстук. Он снял его, и тогда я провела пальцами по его спине. Он вздрогнул. Его глаза вопросительно взглянули на меня. Бибби был слишком застенчив, чтобы сделать первый шаг.

– У тебя есть хорошие пластинки, под которые мы могли бы потанцевать? – спросила я.

Он поставил на проигрыватель диск Серхио Мендеса и Аструд Гильберто и в течение получаса мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Я почувствовала, как что-то прекрасное поднимается у него в брюках, его тело было тесно прижато ко мне, его дыхание трепетало на моих ушах, волосах, шее…

Потом напряжение стало невыносимым для меня, я потянула вниз его голову и крепко поцеловала в губы, гораздо более страстно, чем когда-либо целовала его в офисе или у дверей. Мой язык проскользнул в его теплый, ищущий рот, исследуя его зубы и губы. Затем его язык встретился с моим.

Сплетясь в танце и поцелуе, мы по моей инициативе двигались к кровати, а там присели, и я предложила ему расслабиться и прилечь. Музыка все еще играла, я медленно провела рукой по его волосам на груди и голове. Его руки были неподвижны; он не знал, что с ними делать.

Я наклонилась и сняла с него носки и туфли. Когда он лежал, я обратила внимание на выпуклость у него в штанах. Он покраснел, заметив, что я гляжу на нее, подтянул ноги и попытался прикрыться рукой.

– Нет, Бибби, не надо, оставь, как есть, – умоляла я, дай взглянуть на тебя.

Я покрыла его лицо поцелуями и так завелась, что могла кончить только от одних тесно сжатых ног. Но я терпеливо ждала. Хотя я и ласкала моих предыдущих парней, на этот раз все было по-другому. Я чувствовала настоящую любовь к Бибби.

Обычно более агрессивен мужчина, но неумелость Бибби возбудила меня. Неожиданно я догадалась о ее причине: он был девственник. Но я не спрошу у него об этом до тех пор, пока мы не полюбимся. Я расстегнула его ремень, а затем и ширинку. Под трусиками его эрекция выглядела восхитительной белоснежной горной вершиной. Но он застеснялся и попытался застегнуть брюки.

– Ну давай же, – просила я, – мы ждали этого момента неделями. Позволь мне сделать это!

– А как же занавески? Соседи? – спросил он нервничая. Я хотела сказать: «Черт с ними!», но вместо этого ответила:

– Хорошо. Минутку. А ты пока разденься. Зашторив окна, я прошла по затемненной комнате и увидела его лежащим в полусвете, одетым только в короткие белые трусы. У него была сильная эрекция и, казалось, он нервничал уже меньше. На кровати не было подушек, потому что на день она застилалась, как софа. Я сказала:

– Давай снимем покрывало и разберем постель. Скажи, где лежат подушки.

Бибби показал на стенной шкафчик. Я подошла к шкафчику и вынула подушки, а он в это время снял покрывало и сложил его. Я сняла туфли, а потом и платье.

Бибби с восхищением глядел на меня. Он никогда не видел меня в сексуальных французских трусиках и лифчике. Возможно, он никогда не видел настолько раздетую девушку; более того, судя по бледному цвету его тела, я сомневалась, что он когда-нибудь ходил на пляж.

Не отрывая взгляда, он потянулся ко мне, дотронулся и поцеловал, будто я была не из плоти и крови. Постепенно он становился более смелым. Он поцеловал мой живот, а затем попытался снять с меня лифчик. Из-за отсутствия опыта у него это заняло, как мне показалось, по меньшей мере полчаса.

Когда лифчик наконец-то упал, он с жадностью схватил мои упругие груди и начал их любовно ласкать. Мои соски стали твердыми, как пули. Я прижалась к нему. Бибби снова застеснялся, и я решила еще раз взять инициативу в свои руки.

Я освободилась от трусиков-бикини темно-красного цвета и небрежно бросила их у кровати. Взяв одну его руку, которая нежно ласкала мою грудь, я положила ее на густой коричневый треугольник между ног. В то время я еще не умела ровно подстригать волосики, поэтому растительность внизу была весьма богатой. Хотя я вообще-то натуральная блондинка с мягкими шелковистыми волосами, мои брови и растительность внизу живота всегда были темными.

После того, как Бибби наивно потрогал мою киску, не зная, где точно отыскать клитор, я мягко направила его указательный палец в нужное место. Я уже была очень мокрой и очень готовой для него. Одновременно другой рукой я стянула с него трусики. Мне доставило удовольствие видеть его прекрасный толстый член с парой великолепных яиц.

В то время, как он играл с «мужчиной в моей лодке» – клитором, я поглаживала его твердого «мужчину в моей руке». Бибби не подвергался обрезанию, но его член был очень чистым. Передняя плоть легко скользила по головке. Я начала двигать ее вперед и назад и могла ощущать, каким чувствительным был его член. Поскольку все это было так ново для него, он готов был взорваться.

Я высвободилась из его рук, стала двигаться вдоль его тела вниз, легла у него между ног и без всяких колебаний взяла в рот его член, одновременно слегка лаская его яички, обхватив мошонку ладонями. Затем я поцеловала его прелестный член.

Бибби очень возбудился и стал умолять любить его так, как мне хочется, предоставляя мне тем самым лидерство.

Поскольку я лежала на животе у него между ног, я решила подтянуться чуть-чуть повыше и подразнить его член своей киской. Моя вульва была горячей, скользкой и с нетерпением ожидала его пульсирующий член. Я жаждала, чтобы он заполнил меня.

Наконец-то Бибби был внутри меня – с небольшой помощью своей подружки – но он мог закончить в любой момент. Мне пришлось преподать ему пару уроков самоконтроля, удерживая его в полной неподвижности во время объятия.

Когда я убедилась, что Бибби способен продержаться некоторое время, я возобновила траханье.

Тесно прижимаясь к его разгоряченному телу, я начала медленно двигаться вперед-назад, обняв его ноги своими ногами и находясь сверху. Через несколько мгновений я уже была готова. Если честно, у меня как раз хватило времени сообщить об этом Бибби, который крепился изо всех сил.

– Ну давай же, Бибби, глубже, глубже, пожалуйста! Отдай мне его на всю длину! – стонала я в экстазе.

Мы одновременно достигли высшей точки наслаждения. Это было долгое, восхитительное чувство, и я ощущала, как его семя вливается в меня. Да, ради этого следовало подождать столько времени, сразу же сказала я себе.

Мы долго лежали в этот полдень, изнемогшие, счастливые, в высшей степени удовлетворенные. Отдых после акта был таким же чудесным, как и оргазм. Мы шептали нежные слова, ласкались с закрытыми глазами, нежно трогая лица, груди, руки, пальцы друг друга.

Как маленькие невинные подростки, мы были ошеломлены свершившимся актом любви. Я чувствовала, будто никогда ни с кем не спала до этого.

А затем я задала Бибби вопрос, который собиралась задать. Это было примерно через час, после того, как мы совокупились, и у него опять начала появляться эрекция.

– Бибби, скажи: ты в первый раз имел дело с девушкой? Он застенчиво кивнул.

– Да. Ты моя первая девушка.

Меня взволновало, что со мной человек старше меня на несколько лет, который был девственником до нашей встречи и который выбрал меня в качестве своей первой любовницы и постоянной подружки. Мы оба надеялись, что наше знакомство будет долгим и счастливым. Я твердо вознамерилась стать самой лучшей наставницей, о которой он только мог мечтать и ожидала, что наша сексуальная жизнь будет становиться более интересной с каждым днем. Я знала, мне предстоит здорово потрудиться, но Бибби был усердным и способным учеником. Если бы он научился также играть на моем инструменте, как на пианино, то не было бы никаких проблем.

Спустя несколько недель при выполнении позы «69», которой я его обучила, произошел ужасно неприятный случай. Я показала ему, как надо есть меня, лаская и стимулируя мой клитор пальцами и языком. Любя друг друга таким способом, мы оба очень сильно возбуждались и буквально зверели, и хотя Бибби был довольно осторожен, не кусал и не причинял мне боли, я настолько поддалась страсти, что укусила его член до крови.

В тот же день Бибби сходил к семейному врачу, который с улыбкой сказал, что я почти сделала ему обрезание. Доктор перебинтовал член, приложил мази и рекомендовал холодные компрессы.

Когда Бибби поправился, мы снова, правда, осторожно начали заниматься любовью. Однако, это было больше, чем траханье и вылизывание, которыми я занималась с Феликсом и могла бы заниматься с Бибби или любым другим мужчиной. Здесь было более глубокое чувство… любовь.

Бибби и я стали неразлучны… днем в офисе, вечером в кафе, на концертах, в театре, в парках, а в конце недели – в его комнате.

Иногда мы даже ухитрялись устраивать ночь любви на неделе, но чаще всего любовные встречи приходились на уик-энд. И можете себе представить, насколько взрывными были наши секс-встречи, когда мы давали выход любви и плотскому вожделению, накопившимся за неделю, проведенную в воздержании.

Одно время мы увлеклись театром; сама идея лицедейства и сопровождающая его возбуждающая обстановка заинтриговали меня. К счастью, мне удалось пристроиться к одной из американских кабаре-групп, которая тем летом выступала в Амстердаме. Несколько вечеров в неделю я работала там девушкой на побегушках и объявляла номера, одетая в национальный голландский костюм (включая деревянные башмаки!). Тогда я действительно чувствовала, будто являюсь частью труппы, и это было настолько восхитительно, что вскоре я вступила в еще одну театральную компанию. Там мне пришлось заниматься различного рода мелкой театральной работой, включая гримировку, что мне очень нравилось, и в конце концов я стала даже писать небольшие комедийные скетчи для шоу.

Бибби, бывало, с горделивым видом сидел в зале во время представлений или же просто встречал меня у входа на сцену, всегда с любовью подбадривая меня.

Мы дружили уже около года, и Бибби начинал проявлять все более и более серьезные намерения касательно наших отношений, что как-то пугало меня. Я знала, что еще не готова к пожизненному заключению.

Это было примерно в то время, когда моего отца хватил первый удар. Бибби страдал почти, как и я, от потери общения с моим отцом. Он сильно привязался к нему, испытывал почти сыновние чувства, и изо дня в день, из месяца в месяц ходил навещать отца и катать его в коляске. В жару и в холод, в дождь и в снег Бибби с такой преданностью относился к нему, что временами я, хотя это нелогично и глупо, чувствовала себя заброшенной.

И все же это было прекрасное, беззаботное и счастливое время, я была молода и любила Бибби. Когда я слышу музыку Чайковского, Баха, Брамса или Шопена, эти прекрасные часы всплывают предо мной и я могу разрыдаться, вспоминая, каким добрым, преданным и верным по отношению ко мне был Бибби, как сильно меня любил.

Но все хорошо кончается только в сказках. Бибби был очень чувствителен и слишком легко раним. В результате это начало меня раздражать. Я стала ощущать почти то же, что и в конце моего романа с Феликсом. Однако в то время как Феликс вел себя слишком по-мальчишески, Бибби был излишне серьезен.

Бибби всегда выступал как истинный джентльмен. Сомневаюсь, что у него когда-нибудь были голубые джинсы. Даже по уик-эндам он надевал рубашку, галстук и пиджак или же костюм с жилеткой. Я отдавала должное его изысканности, но иногда мне хотелось встряхнуть его и заставить вести себя по-юношески, быть для разнообразия менее чопорным.

Итак, он продолжал оставаться идеальным джентльменом с безукоризненно подобранной одеждой, чистюлей, всегда добрым и внимательным по отношению к своей матери и братьям и любящим меня, а я чувствовала возраставшую подавленность. В его мире я не могла совершить какой-нибудь неправильный поступок. Он водрузил меня на пьедестал, а мне там не хватало воздуха. Он не давал возможности расслабиться. Я должна была обещать выйти замуж за него, а я еще не была готова к оседлому образу жизни.