Текст книги "Три секунды до"

13

Когда Стейси рассыпает порошок по приборной панели дорогущего спорткара, я вспоминаю слова Тома.

– Никаких наркотиков в моей машине. И пьяной за руль не садись.

Я скручиваю десятидолларовую купюру и втягиваю дорожку, которую Стейси сделала для меня. Почему она здесь? Это же подружка Скиффа. Последний раз мы виделись, когда я пришла к ней в бар с благими намерениями и невольно встретилась с этим тупым придурком.

– Так вот откуда у тебя деньги на наркоту! У тебя есть спонсор, – сказала Алиса, когда я подкатила к ней на крутой матовой черной тачке. Правда, не своей, но… кому какое до этого дело?

– Откуда забрать твою подружку? – спросила я.

– О, она работает тут недалеко.

Алиса назвала мне бар, и я сразу поняла, что ее «подружкой» была Стейси. О черт.

В носу щиплет. Я уже не помню, какая это дорожка за сегодня, но боль в носу говорит о том, что их было много. Стейси хихикает. Алиса возвращается из придорожных кустов и хлопает дверью машины.

– У тебя есть «Ламборгини»?! – взвизгнула я, когда Том опустил мне в руки ключи.

Я попросила его дать мне машину, на которой он обычно ездит, но у него на парковке пылилось кое-что покруче.

– Импульсивная покупка во время последней мании. Ни разу на ней не ездил. Сильно не разгоняйся.

– Офигеть, спасибо! – Я бросилась ему на шею и сжала что есть мочи. Он закряхтел, но обнял меня в ответ.

– Ну, давай, детка, – говорит Алиса, – жми.

Я выруливаю обратно на трассу и вжимаю педаль в пол. Машина сразу набирает такую скорость, что меня вдавливает спиной в сиденье. Чувствую сумасшедший кайф… Машина летит над землей вместе с моим телом. Оно невесомое, и быть собой сейчас так приятно… как же приятно…

– Белинда! Господи, Белинда! – кричит Стейси.

– Тормози! – рявкает Алиса, и я нажимаю на педаль тормоза.

Нас дергает так сильно, что сначала мне кажется, что мы с кем-то столкнулись. Грудная клетка горит, потому что ремень безопасности проехался по ней и притянул к креслу. Если бы не он, я бы точно вылетела в лобовое… Сердце стучит где-то в горле, но страха нет.

– Ай, как больно-то!.. – пищит Стейси: видимо, ремень не пощадил и ее.

Я смотрю на дорогу. В нескольких сантиметрах перед нами высокое ограждение. Справа большой билборд: «РЕМОНТИРУЕМЫЙ УЧАСТОК ДОРОГИ! СЛЕДУЙТЕ ПО ОБЪЕЗДНОЙ!».

– Боже, – шепчет Алиса, – у меня чуть сердце не остановилось.

Мы в гробовой тишине сидим и смотрим на заграждение. Выплеснувшийся адреналин перемешивается с кайфом, и теперь перед глазами и в голове встает плотный туман.

Алиса продолжает:

– Белинда… не знаю, кто доверил тебе эту машину, но он явно сделал это зря.

Я расплываюсь в улыбке. Том… Это машина Тома. От воспоминаний о нем я начинаю глупо хихикать.

– О-о-о, детка… садись-ка ты на мое место, а я поведу. – Алиса выходит из машины и открывает передо мной дверь.

– Так кто это был? Чья это машина? – спрашивает Стейси, когда мы меняемся местами.

– Тома… – отвечаю и улыбаюсь.

– Том? Его зовут Том? Он богатый?

Я снова хихикаю. Закусываю губу… богатый? Наверное. Мне плевать. Он добрый… и приятно пахнет.

Стейси смеется.

– Ну конечно он богатый, – отвечает она на свой же вопрос. – Любишь его?

Вопрос отрезвляет меня за секунду. Я начинаю дрожать от той паники, что охватывает тело. Руки леденеют.

– Нет, нет, конечно, нет, – отрицаю я.

– Вот ты сучка! – Стейси заливается смехом и трясет своими кудряшками.

Алиса с прищуром смотрит на меня. Говорит:

– Она врушка, а не сучка.

В надежде перевести тему я спрашиваю:

– Куда мы едем?

– К Стейси. Ее парень на работе. Посидим у нее, мне надо догнаться. Не могу спокойно смотреть на вас, пока сама трезвая.

Я киваю. Алиса разворачивается и выезжает на другую дорогу.

* * *

Я с характерным звуком открываю на кухне банку пива, пока Алиса и Стейси возятся в зале. Кухня и зал разделены барной стойкой, до дивана, на котором они сидят, совсем недалеко. Я не смотрю туда, потому что если увижу шприц, то просто блевану или шлепнусь в обморок. Паническая боязнь шприцов и уколов у меня с самого детства. Откуда – не знаю.

Я вливаю в себя пиво, оно приятно булькает. Оглядываю кухню: у Стейси она очень маленькая. Как и весь дом. А еще в нем холодно, и даже в толстовке меня морозит.

У Стейси на кухне стоит колонка и я, не теряя времени, подключаюсь к ней. Ставлю свой плейлист с Янгбладом и делаю погромче. Первая песня моя любимая – “Parents”.

– Эй, вы долго еще? – перекрикиваю музыку.

– Мы закончили, – отвечает Стейси. – О, ты бы видела, как ее прет.

– Только убери шприц, прошу тебя. Они меня пугают.

– Эм… ладно, конечно. Как скажешь.

Стейси подходит к мусорному ведру и говорит:

– Ну вот, все. Хочется еще.

Я подхожу к Алисе. Она в полной отключке лежит на диване. То, что она принимает… Тяжелые наркотики. Не представляю, каково это. Но понимаю Стейси: мне тоже становится мало.

Я делаю две дорожки, а остаток убираю под лифчик. На всякий случай. После целого дня, проведенного вот так, нас со Стейси уже почти не вставляет. Дерьмо.

– У меня очень сильно болит нос, – говорю.

– У меня тоже… – хнычет Стейс, – и больше вообще нет эффекта!

– Ага. Есть выпивка?

– Есть. А нам не будет плохо после такого количества?

Я пожимаю плечами.

– Мы немного, – уговариваю.

Стейси долго не ломается и приносит бутылку водки с двумя рюмками. Если честно, я не хочу пить, но… не получив привычного эффекта, хочется полностью отключиться.

Я за раз опрокидываю в себя остатки пива и разливаю водку. Мы пьем, не закусывая, а после Стейси спрашивает:

– Расскажи мне про Тома.

– Что рассказать?

– Ну, какой он. Как вы познакомились? Как он к тебе относится? Наверное, очень любит тебя, раз дал такую машину.

– Слушай, у нас с ним все не так, как ты думаешь.

– Белинда, ну, пожалуйста, я хочу услышать историю про сказочную любовь…

Я думаю пару секунд, а потом начинаю:

– В общем он… очень добрый и хороший. Он заботится обо мне так, как никто и никогда не заботился… он самый лучший человек из всех, кого я встречала.

– Красивый? – перебивает Стейс.

– Очень… – говорю я и вдруг понимаю, что звучит так, будто Том – мой парень. Это странная мысль. Как мы можем быть парой? Это невозможно.

– Ну, давай дальше!

– Однажды он… помог мне выбраться из полиции. Представляешь, у нас было полторы минуты на разговор, а через несколько часов я уже была на свободе.

Я решаю не упоминать Скиффа и наркотики, потому что, очевидно, лучше ей об этом не знать.

– Это любовь, – шепчет Стейси.

Я замираю.

– Он свозил меня в Амстердам, мы вернулись буквально на днях. Очень классно провели время.

– Тебе так повезло, Белинда! А о наркотиках он знает?

– Ага.

– И что он?

– Ну… кому это понравится? Но это вроде как мое дело…

– Капец… – говорит она и откидывается на спинку дивана, – он идеальный! Где такого найти? Мой парень меня так бесит… думаю расстаться, но где тогда жить? А как там в Амстердаме? Расскажи!

Я принимаюсь описывать Стейси Амстердам. Рассказываю в красках обо всех шокирующих вещах.

– Я теперь так сильно хочу туда… – ноет она. – Твой Том очень классный! Я рада за тебя. Видно, что ты его любишь. И не надо врать.

Я люблю Тома? Я правда люблю Тома? Да, кажется, я люблю Тома…

Не дав мне осмыслить это, Стейс снова спрашивает:

– А секс как?

– Эм, ну… – я смущаюсь, – отличный. Том хороший любовник.

Мне так стыдно говорить это, что я отворачиваюсь. Вот черт. Секс с Томом… как я могу вообще думать об этом? Мне до ужаса стыдно от того, какой ураган во мне поднимают такие мысли.

– Давай выпьем за Тома. И за вас, чтоб у вас все было хорошо. – Стейси разливает шоты.

Я киваю, и мы пьем.

– Господи, вас слушать… – подает голос Алиса и поднимается, – блевануть можно.

– Очнулась! – Стейси толкает ее в бок.

– От ваших разговоров мертвый поднимется. Чтобы уйти подальше.

Я улыбаюсь, но мысли вообще не об Алисе. У меня с адской скоростью бьется сердце. В голове только Том, любовь и секс. Стейси снова о чем-то болтает. Алиса сползает с дивана на пол, прикрывая глаза. Я говорю:

– Алиса?

– М?

– Я хочу спросить у тебя кое-что личное. Только пообещайте, – бросаю взгляд на Стейси, – что это останется между нами.

Алиса приподнимает бровь.

– Обещаю, – не раздумывая соглашается. Стейси поддакивает ей.

– В общем, однажды Том… дал мне таблетку во время ломки. Транквилизатор, кажется, так он сказал. И буквально через тридцать минут… меня не стало. Точнее, не стало моего сознания. Я была просто телом без чувств и эмоций. Да, мне это помогло, но я до сих пор гадаю, что это было и зачем это Тому.

Посмотрев на Алису, я колеблюсь, но все же решаю умолчать, что у Тома биполярное расстройство.

– Значит, это было что-то очень сильное… – рассуждает она. – Может, он тоже употребляет?

От этого вопроса у меня кровь стынет в жилах. Я отрицательно мотаю головой и в подтверждение говорю:

– Нет. Точно нет. Я бы знала. Я бы видела.

– Эпилепсия? – продолжает перебирать она.

– Думаешь, эпилептик может стать рок-музыкантом?

Алиса кивает и как бы «отметает» свое предположение.

– У него что-то с головой?

Я пожимаю плечами.

– Например, что?

– Ну, обычно такие вещи принимают только конченые люди. Нормальному человеку врач такое не пропишет. Если, конечно, он не достал это нелегально.

– Я не знаю.

– В общем, это психозы, галлюцинации, всякая другая шиза…

Я отрицаю:

– Он нормальный!

– С такой-то тачкой кто же спорит… – бормочет под нос Алиса. – Слушай, причин миллион! Я не могу отгадать, что с ним, я не знаю. Просто говорю, что в аптечке у обычных людей таких препаратов обычно не бывает.

Потупив взгляд, я перебираю пальцы. В наш разговор вклинивается Стейси:

– Откуда ты все это знаешь?

– О, детка, нет лучше химика и фармацевта, чем наркоман.

Вот оно как. Нет, я всегда знала, что у Тома проблемы с головой, но чтобы настолько…

– Наливай еще. – Стейси касается моей руки. Я выполняю ее просьбу.

Мы снова опрокидываем в себя водку, и у Стейс звонит телефон. Она отходит.

– Так о чем ты хотела со мной поговорить? – спрашивает Алиса.

– Эм…

Я сглатываю. Когда я дозвонилась до Алисы, то была в полной уверенности, что Скифф рассказал ей о том, что приключилось в полицейском участке. О том, что, сама того не подозревая, я сдала Алису копам. Я думала начать оправдываться перед ней или хотя бы извиняться. Но теперь, когда понимаю, что Алиса ничего не знает, мне хочется оставить все как есть.

– Куда ты пропала? – стараюсь перевести тему.

– У меня проблемы, – вздыхает она, – надо залечь на дно на какое-то время, кто-то навел на меня полицию… не знаю, надеюсь, все обойдется. Иначе придется уехать отсюда.

Меня вдруг охватывает такое всепоглощающее чувство вины, что я задыхаюсь. Ведь это я, я виновна в том, что Алису теперь могут поймать. Ценой моей свободы были ее тайны.

– Не знаю, что теперь будет с наркотой. Лучше бы тебе сейчас закупиться побольше, потому что потом может не остаться.

– У тебя есть еще с собой? – спрашиваю.

– Немного.

– Давай все, что есть.

Алиса отходит в коридор к своей сумочке. Что я за человек? Как я могла? А теперь боюсь ей признаться… но что будет потом? А если она оборвет со мной связи, где я буду доставать наркотики? Хочется вмазать себе по лицу за такие мысли. Алиса возвращается и отдает мне пакетик. Я копаюсь по карманам и вручаю ей деньги.

– Ладно, пойду я, – говорит она.

– Как? – спрашиваю.

– У меня еще есть дела, а день уже скоро закончится.

– Ладно… хорошо. Встретимся на неделе еще раз?

– Пока точно не знаю… Надеюсь, время будет. Я напишу тебе, окей?

Я киваю. Алиса собирается, Стейси, не отвлекаясь от телефона, вопросительно смотрит на нее. Но Алиса только машет рукой и выходит за дверь. Я остаюсь одна. На заднем фоне Янгблад поет песню “Medication”.

– И что, она ушла, не попрощавшись? – спрашивает Стейси, когда заканчивает разговор.

– Сказала, у нее дела.

– Ну и пожалуйста, – она плюхается ко мне на диван, – налей мне еще, – добавляет расстроенно.

– Окей, – я наполняю стопку, – что-то случилось?

– Все нормально, – отмахивается она.

Я решаю не доставать ее расспросами, ведь еще пару рюмок, и она расколется сама. Так и происходит: в какой-то момент она начинает плакать. Я немного теряюсь, но потом обнимаю ее и говорю:

– Эй, ты чего? Стейси, что случилось?

Но она только начинает плакать сильнее. Чувствую, как от ее рыданий в горле встает ком. Все-таки я тоже пьяна, и у меня тоже есть причины поплакать. Я даю ей время.

– Я совсем одна… – сквозь слезы шепчет она.

– Ты не одна, я же здесь, – говорю.

– Нет… мои родители…

Стейси захлебывается в слезах. Вспоминаю, что она говорила мне в нашу первую встречу: ее родители умерли. Понятия не имею, что говорить в таких случаях, просто обнимаю ее сильнее.

– Мне так плохо без них… Почему это случилось со мной? За что мне это? Почему я? Почему отец так поступил? Как я его ненавижу, если бы не он…

Она плачет. Мне в голову вдруг ударяет весь алкоголь, что я выпила.

– Что сл… случилось? – еле выговариваю я.

– Папа, он… – Стейси судорожно вздыхает, – повесился два года назад. Какой же он идиот… Он был таким умным…. и таким хорошим… самым лучшим… но какой же он идиот! Почему он просто не попросил помощи?..

Я на несколько секунд зажмуриваюсь, пытаясь сфокусировать взгляд на одной точке.

– А мама? – спрашиваю.

– Мама… – Стейси опять с шумом втягивает воздух, – она разбилась на машине через несколько месяцев. Ей было так плохо… она была не в себе. Если бы не папа… если бы не он, с ней все было бы в порядке! С ней и со мной! И с ним тоже, зачем так поступать?! – Она заливается слезами.

О черт. Я замираю, держу ее в руках. Сердце стучит, а голова идет кругом. Может, у меня еще все в порядке?

– Стейси, милая, мне очень-очень жаль… – Я сильнее притягиваю ее к себе, она утыкается мне в грудь. Всхлипывает и трясется.

– Ты очень сильная, – говорю, – ты молодец, что справляешься с этим.

Я глажу ее по голове и ужасаюсь тому, что ей пришлось пережить. Сколько всего, должно быть, стоит за этим коротким рассказом и слезами.

– Спасибо… – бормочет она, – я просто не понимаю… почему отец так поступил, это так жестоко по отношению ко мне… и мама была бы жива, если бы не он! Ей было так плохо, она хотела уйти след за ним…

– О, Стейси… – Я прижимаю ее. Она сильно-сильно обнимает меня.

Мне правда ее очень жаль. Я не могу сказать об этом, потому что боюсь сделать хуже, но я ее понимаю. Моя ситуация совершенно другая, но что такое чувствовать себя абсолютно одинокой, я знаю. Мы еще какое-то время сидим так, она плачет. Потом я продолжаю пить, а Стейси отказывается. Мне тоже хочется поплакать, но не получается. В какое-то мгновение память начинает отключаться. А потом происходит абсолютная жесть.

14

Следующий момент, который я помню, – это как Стейси ссорится со своим парнем. Откуда он тут взялся, я не знаю. Может, вернулся с работы.

– Ты опять притащила в мой дом торчков?! – кричит он. – Какого хера, Стейси?! Какого хера?!

Я пытаюсь подняться, но не выходит. Перед глазами абсолютное месиво. Я даже не понимаю, где я. В какой-то комнате? В ванне? Там же на диване?

– Пусть валит отсюда к черту!

– Да как она это сделает?! Ты видишь, в каком она состоянии?! Пусть проспится, утром уедет!

Да, я перебрала. Я не осознаю себя, но понимаю, что напилась как свинья. Как это обычно бывает, когда ты пьешь литр водки, тридцать минут ходишь нормальным, а потом превращаешься в животное. Или в овощ. Вот сейчас я где-то посередине.

Все происходящее дальше я помню разрезанными кадрами на черно-белой пленке. Стейси с парнем ругаются; она пытается что-то у меня спросить, но я не понимаю; она повторяет «скажи свой адрес»; потом вытаскивает мой телефон из кармана.

Я отрубаюсь. Совершенно ничего не помню ровно до того момента, как перед глазами появляется лицо матери. Что происходит? Адреналин в крови заставляет немного протрезветь. Я напилась до галлюцинаций? Но галлюцинации не хватают за волосы и не тащат до машины, верно? Ее крики в моей голове оборачиваются жуткой какофонией. Я ни черта не понимаю, что происходит, и не управляю собой.

Мать запихивает меня на заднее сиденье своей машины. Я валюсь на пол, пытаюсь подняться.

– Что, нагулялась, да?! – режет уши ее крик. – Охренела совсем?! Сбежала из дома, да?! Попробуй теперь выйти хотя бы во двор, я тебя убью!

Машина двигается, а я по-прежнему пытаюсь устроиться на сиденье.

Мама поворачивает и очень резко тормозит.

– Я тебя сдам в психушку, поняла?! Может, там ты успокоишься, когда тебя напичкают таблетками!

Сказать что-то в ответ не получается. Я чувствую подступающую к горлу рвоту. Тянусь к двери и дергаю ручку, но она не поддается.

– Открой! – кричу я что есть мочи. – Открой!

Дверь щелкает. Я вываливаюсь на проезжую часть и извергаю на нее содержимое желудка.

– О господи… – вздыхает мать. – Ты нажралась как скотина, теперь блюешь на обочине… Ты мне отвратительна, Белинда!

Я заваливаюсь обратно в машину. Резко трезвею, из-за чего приходит страх. Я боюсь ее. Последнее, чего я сейчас хочу, – это ехать с матерью домой. В глазах встают слезы. Нет, нет, нет, пожалуйста, только не это… только не туда, я не хочу, мне страшно…

– Я тебе устрою, когда приедем домой! – подливает она масла в огонь.

Как убежать? Я снова дергаю дверь, рассчитывая выпрыгнуть из машины на полном ходу, но та закрыта. Так, под крики мамы, мы доезжаем до дома. При виде огромного кованого забора меня начинает трясти. Мать паркуется, а потом силой вытаскивает меня из машины, потому что я сопротивляюсь.

– Вперед! – Она тянет меня в дом, схватив за локоть.

– Отпусти! – визжу я. – Больно! Зачем ты так сжимаешь?! Я никуда не пойду с тобой, нет, иди нахрен! – Слезы стекают по щекам ручьем.

– Заткнулась и пошла в дом, наркоманка!

Я вырываюсь из ее хватки и падаю на газон. Плачу. Я не хочу туда заходить.

– Поднимайся! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому! – Мать бросается ко мне и хватает за волосы. Тянет вперед. Я начинаю орать так, будто меня режут.

– Отпусти! Пожалуйста, отпусти!

Но она не отпускает. Тащит меня за собой, а я пытаюсь двигать ногами и ползти вслед за ней.

– Я встану, я встану, только отпусти волосы, мама! Отпусти!

– Поднимайся, – командует она, ослабив хватку.

Пошатываясь и плача, я встаю на ноги. Как только за нами закрывается входная дверь, мать снова кидается на меня, толкает к стене и отвешивает звонкую пощечину. Такую сильную, что на секунду мир темнеет, из глаз сыплются звезды, а в ушах начинает звенеть.

– Что это такое, а?! – кричит мама, но я стою с закрытыми глазами и понятия не имею, о чем она.

– Я тебя спрашиваю, что это такое?! – Она хватает меня за подбородок и трясет, а потом снова бьет по лицу. Я принимаюсь реветь втрое сильнее. Открываю глаза. В руках мать держит маленький прозрачный пакетик с белым порошком. Тот самый, что я купила у Алисы.

– Это было у тебя в кармане, Белинда!

– Это не мое, мама, правда! Клянусь! – сквозь плач бормочу я.

– Да что ты говоришь?! Зрачки свои видела?!

– Я не знаю, откуда это у меня, честно, мам, прошу, поверь!

– Ты врешь! Я тебе не верю и больше никогда верить не буду! – Она снова запускает руку мне в волосы и тянет. Я сгибаюсь пополам и вою от боли.

– Ты отправляешься в психушку, поняла?! Вот это я так просто не оставлю!

Она трясет моей головой так, что перед глазами все расплывается. А потом бьет куда-то в районе носа. Я не успеваю даже вдохнуть, как боль пронзает всю голову. Теряюсь в пространстве, чувствую, как падаю на пол. Слезы текут, но теперь уже непроизвольно. Я прислоняю к лицу руку, и она моментально становится мокрой и липкой. Кровь. Темно-красная. Хлещет со всей силы, заливается в горло, капает на пол. Я давлюсь ею и сплевываю рядом с собой. Все также плачу, но теперь уже тихо. Это больно. Очень-очень больно.

– Свинья, ты вся в своего отца, – с презрением говорит мама. – Теперь еще и подсела.

– Какое право ты имеешь меня бить?! – не выдерживаю я. – Какое право?! Отвали от меня! Ненавижу тебя!

– Я твоя мать и имею полное право делать с тобой все, что захочу! Прекращай реветь!

Но я все еще плачу. От боли, что разрывает мою голову, и от обиды, что терзает душу. Я смотрю на пол, на то, как крови на нем становится все больше и больше.

– Ты меня слышала?! Замолчала, быстро! Ты потеряла свое право плакать!

Она снова кричит на меня, а потом хватает что-то с вешалки в коридоре и замахивается. Я только успеваю поднять глаза, как мне прилетает прямо по лицу. Звук такой, будто хлещут лошадь. Я моментально замолкаю, хоть и хочется кричать от невыносимой боли. Я понимаю – это отцовский ремень. Не дав мне и секунды опомниться, она снова бьет им, на этот раз по телу. А потом еще раз – по ногам. В какой-то момент мне кажется, что это не закончится, что я так и умру – забитая собственной матерью. Повсюду кровь. Ладони, которыми я закрываю лицо, красные. Мама прекращает, бросает ремень на пол. Говорит:

– Сейчас ты поднимаешься в свою комнату и не выходишь оттуда, пока я не разрешу.

Я еле заметно киваю. Пока пытаюсь встать, размазываю руками кровь по паркету. Почему-то хромаю, когда начинаю идти. Я хочу, чтобы все это закончилось. Я не могу. Я хочу умереть.