Текст книги "Киноспекуляции"

Избавление
(Deliverance, 1972, реж. Джон Бурман)

Уже в очень раннем возрасте я побывал на изрядном количестве мощных двойных сеансов и даже на некоторых тройных.

«Джо» и «Где папаша?», про них я рассказывал выше.

«Филин и Кошечка» и «Дневник безумной домохозяйки».

«Крик банши» и «Пансион» («Дом, который кричит»).

«Трог» и «Когда на Земле царили динозавры».

«Равноденствие» («Эквинокс») и «Под планетой обезьян».

«Зеленый сойлент» и «Человек Омега».

«Ужасный доктор Файбс» и «Дом, где стекает кровь» (любимый двойной сеанс моего детства).

Я смотрел «Французского связного» на двойном сеансе с «Исчезающей точкой», когда 20th Century Fox выпустила обе картины в повторный прокат, связав их темой автомобильных погонь по городу. (Так же Fox поступит с фильмом «От семи лет и выше», выпустив его дуплетом с «Французским связным». А позднее еще больше увеличит расход топлива, связав «Исчезающую точку» с фильмом «Грязная Мэри, безумный Ларри».)

«Хороший, плохой, злой» я впервые увидел на двойном сеансе с «За пригоршню долларов».

Мой первый фильм о Джеймсе Бонде (исторический момент в жизни каждого мальчишки) случился в 1971-м, когда Курт повел меня на премьерный показ «Бриллиантов навсегда» в «Китайский театр Граумана». Мы полтора часа простояли в очереди, которая вилась вокруг большой парковки и еще целый квартал тянулась по улице.

Через год Курт и дядя Роджер повели меня в кинотеатр «Лойола» на тройной сеанс Джеймса Бонда: «Из России с любовью», «Доктор Но» и «Голдфингер». В сравнении с тем бескрайним восторгом, что я испытал на «Бриллиантах навсегда», «Доктор Но» и «Из России с любовью» показались мне чертовски унылыми (и вот эта скучнота и есть фильмы про Бонда?!). Но, как только начался «Голдфингер», я подумал: «Это другое дело».

Моим первым фильмом Вуди Аллена был «Хватай деньги и беги». Я был слишком мал, чтобы понять объект пародии (криминальные фильмы и документальные телепередачи о преступниках), но все равно решил, что это один из самых смешных фильмов на свете. Момент, когда Вуди Аллен (в стиле Джона Диллинджера) вырезает револьвер из мыла, чтобы бежать из тюрьмы, но попадает под дождь и остается с комком пузырей, я до сих пор считаю одним из лучших визуальных гэгов в истории кино. Но маме не нравился Вуди Аллен, и другие его фильмы я увидел не скоро.

Я пропустил «Бананы», «Все, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить» и «Спящего». А потом дядя Роджер стал встречаться со своей будущей первой женой, милой английской девушкой по имени Джилл, и они взяли меня с собой на «Сыграй это снова, Сэм».

И опять я не мог поверить своим глазам, настолько смешной был этот парень. Я смеялся с самого начала фильма и до конца. Я примерно представлял себе, кто такой Хамфри Богарт, хотя вряд ли видел хоть один его фильм целиком. (Курт показывал мне «Африканскую царицу» по телевизору, но, кроме эпизода с пиявками, я ничего не запомнил.) И я уж точно ничего не знал про «Касабланку». Но это было неважно. Я уловил суть. Когда Богарт произнес свою самую смешную реплику в фильме: «Ты трясешься, как Лизабет Скотт перед тем, как я прострелил ей башку», – знал ли я, кто такая Лизабет Скотт? Конечно нет. Но мог ли я в 12 лет догадаться, что это какая-то актриса из старого кино, снимавшаяся с Богартом? Конечно мог. Зато позднее, когда я смотрел «Любить тебя» с Элвисом в один из 19 его показов в прайм-тайме по каналу NBC, я вдруг закричал: «Так это же Лизабет Скотт!» Так что, если вы взялись читать эту книгу в надежде узнать что-нибудь о кино и теперь ваша голова кружится от незнакомых имён, – не отчаивайтесь, что-то в ней отложится.

Но я отвлёкся.

Как-то раз United Artists выпустили в повторный прокат сразу три (!) фильма Вуди Аллена: «Бананы», «Все, что вы хотели знать о сексе…» и «Спящего». Я умолял маму сводить меня на них, и, к моему огромному удивлению, она согласилась (еще и в будний день к тому же). Естественно, на следующий день я взахлеб пересказывал одноклассникам, как гигантская сиська наводила панику в маленьком городке. («Только осторожно, дорогой!» – «Не волнуйся, крошка. Я умею обращаться с сиськами».)

Но если вы хотите знать, какой двойной сеанс был для меня тогда самым мощным и самым шокирующим, так я вам скажу: однажды мама взяла меня с собой на свидание, и мы втроём смотрели «Дикую банду» и «Избавление».

Даже в то время, рассказывая про этот двойной сеанс, я видел недоуменные лица. Я вижу такие лица и в наше время, когда рассказываю об этом. Некоторые родители запрещали своим детям играть со мной, потому что они узнавали от меня про эти ужасные фильмы. Наверное, они боялись, что от моих рассказов в головах их детей зародятся какие-то мысли или рассеется завеса над какими-нибудь табу. Но вы поймите главное: когда я рассказываю, что увидел «Дикую банду» и «Избавление» в 11 лет, я хочу, чтобы вы, вашу мать, мне завидовали!

«Дикая банда» вышла в 1969 году. Тогда мы ее не смотрели. Наверное, когда тебе шесть, все-таки еще немножко рановато смотреть шедевр Пекинпы (хотя всего годом позже я посмотрел «Дом темных теней», в котором происходит примерно то же самое). Но, хоть я и не видел фильм, я был премного о нем наслышан. Мой любимый дядя Клифф ходил на него и рассказывал с восторгом. Дядя Роджер тоже ходил и вернулся с похожими впечатлениями. На какое-то время «Дикая банда» стала в нашем доме именем нарицательным. Это название обозначало любой возмутительно жестокий фильм. Слишком возмутительно жестокий для меня.

Еще одно обстоятельство придавало «Дикой банде» мифический статус: я не видел ни одного трейлера этого фильма в кино, ни одного отрывка по телевизору. В моей голове было только название, «Дикая банда». И восторженно-возмущенные отзывы моих дядьёв. У меня было так мало информации об этом фильме, что долгие годы я вообще не знал, что это вестерн. Я думал, что это фильм о банде мотоциклистов. (Кажется, так же думал и Курт.)

Потом, в 1971 году, в прокат вышли «Соломенные псы», и его прокатчик, ABC Pictures International, завалил телеэфир бодрыми, динамичными рекламными роликами, в которых закадровый голос особенно напирал на фамилию режиссера: «От режиссера СЭМА ПЕКИНПЫ, человека, подарившего вам „Дикую банду“». В то время я не пошел на «Соломенных псов», зато сходила школьная психологиня, с которой я тогда общался. Она знала, как я люблю кино, поэтому на наших встречах мы в основном обсуждали увиденные фильмы. Посмотрев «Соломенных псов» на выходных, она пересказала его мне целиком, за вычетом изнасилования, зато кровавую месть Дастина Хоффмана описала во всех подробностях (не правда ли, улетная женщина?).

Долгие годы Warner Bros. держала «Дикую банду» в прокате как довесок для двойных сеансов студии (поскольку продать фильм на телевидение в ближайшем будущем им не светило). Так и получилось, что я увидел фильм в 1973 году вместе с мамой и довольно учтивым джентльменом по имени Куинси (похожим на Клифтона Дэвиса из сериала «Это моя мама»), в шестиэкранном кинотеатре «Тарзана» (в те времена, когда шестиэкранные кинотеатры еще могли кого-то удивить).

Конечно, шедевр Пекинпы сорвал мне крышу. Особенно тот момент, когда Ангелу перерезают горло и кровь – в типичной для Пекинпы замедленной съемке со скоростью 120 кадров в секунду – практически заливает объектив. Я был уверен, что актеру и в самом деле перерезали горло. Понадобились годы и многократные пересмотры, чтобы я по-настоящему понял фильм. И еще много лет, чтобы я оказался в состоянии понять не только мощь фильма, но и его красоту. В отличие от своего учителя Дона Сигела, чьей сильной стороной была грубая жестокость, Пекинпа использовал жестокость как средство побега от грубости. Струи крови в фильмах Кровавого Сэма скорее напоминали поющие фонтаны, в них была какая-то визуальная поэтика в багровых тонах. (В 1980-е Джон Ву делал то же самое с оранжевыми вспышками от выстрелов.) В «Дикой банде» шокировало не только то, что мы видели на экране, но и наша собственная реакция на увиденное.

Была своя красота в том, что эти прожженные ублюдки готовы были рисковать всем ради товарища, которого даже никто из них особенно не любил. Было что-то типично мужское и глубоко трогательное в том беспримерном достоинстве, с которым Банда шла навстречу своей роковой судьбе. (Это один из тех моментов, который заставляет взрослых мужиков плакать тестостероновыми слезами.)

Была своя красота в том, как они убивали (и апофеоз этой красоты – Уоррен Оутс, оргазмически вцепившийся в пулемет Гатлинга).

Было свое упоение в безжалостной безразборности резни, когда с жирного генерала слетают медали, а Пайк с криком «Сука!» дырявит стреляющую в спину женщину.

Умирали они тоже красиво: нашпигованные свинцом, заляпанные пульсирующей кровью, Боргнайн – с именем Холдена на устах («Пайк… Пайк…»). Но в тот вечер, в зале «Тарзаны», больше всего меня потрясли пиротехники: от их работы мое маленькое тельце просто вжалось в стену кинотеатра.

Последняя катушка пленки выскочила из проектора, и в зале зажегся свет, обозначая начало перерыва. Несомненно, я взахлеб стал говорить о том, какой это офигенный фильм. (А Куинси, должно быть, офигевал от того, что он только что посмотрел с ребенком гребаную «Дикую банду».)

И тем не менее следующий фильм умудрился затмить «Дикую банду», и именно он был главной темой для разговоров по дороге домой.

«Избавление» Джона Бурмана по одноименному роману Джеймса Дики – это история о четырех приятелях из Атланты, пустившихся в сплав на каноэ по самому глухому участку реки Кахулавасси. Трое из них – состоятельные отцы семейств: Эд (Джон Войт), Бобби (Нед Битти) и Дрю (Ронни Кокс), – а четвёртый, который, собственно, и тащит их за собой, – неугомонный авантюрист и заправский стрелок из лука Льюис (Бёрт Рейнолдс). Поход начинается за неделю до того, как достроят плотину, которая затопит и реку, и ее окрестности.

Разница между холостяком Льюисом и остальными тремя заявлена сразу. Льюис резок и в словах, и в действиях (он один не боится местных деревенских жителей, на которых они натыкаются) и выглядит как стопроцентный мачо. (С этого момента и до того, как Бёрт Рейнольдс наденет красную рубашку в «Смоки и Бандите» в 1977 году, причудливый водолазный жилет, который он носит в роли Льюиса, будет его самым знаменитым нарядом в кино.) Однако автор книги и сценария Джеймс Дики – да и в принципе весь фильм – отчетливо дает понять, что Льюис старается соответствовать образу, который придумал для себя сам. Он не ничтожество, но и не такой надежный человек, каким пытается казаться. Он дурит местных, торгуясь с ними за стоимость перегона машин вниз по реке; дурит и своих товарищей, выдавая себя за бывалого укротителя природы.

Он напичкан теоретическими знаниями, а не мудростью, пришедшей с опытом. Он неплохо стреляет из лука – но он спортсмен, а не выживальщик. Яйца крепче, чем мозги; больше болтовни, чем знаний.

Да, инстинкты у него развиты лучше, чем у его спутников. Но даже эти инстинкты, как и весь его надуманный образ супермена, – сплошное позерство.

Позерство не значит ложь. Льюис не обманщик – он сам верит в эту позу, и она для него удобна. Просто это не настоящий Льюис; это человек, которым он хочет быть. Люди, с которых Льюис лепил свой образ, не могут включить или выключить этот режим. Льюис – может. Если бы у Льюиса был магазин спорттоваров и ему потребовалось бы продление кредита, он мог бы временно выйти из позы, чтобы отправиться в банк и пообщаться с менеджером. Тогда бы он оделся и вел себя как бизнесмен из Атланты. И это тоже не было бы ложью. Парикмахер Джордж Раунди, герой Уоррена Бейти из фильма «Шампунь», не мог бы как следует провести разговор с менеджером по кредитам, а Льюис смог бы. Писателю и сценаристу Дики было бы проще дать трем женатым героям настоящего (платного) инструктора, знатока реки. Он выполнял бы те же сюжетные функции, что и Льюис, и даже отпускал бы те же ядовитые комментарии, что и Рейнолдс в первой (и лучшей) половине фильма. Но Дики хочет, чтобы мы знали: как бы умело ни притворялся Льюис, у него гораздо больше общего с тремя приятелями-горожанами, чем с мужиками из прибрежных деревень. Льюис едал креветок в чесночном соусе и жареных кальмаров в модном рыбном ресторане в Атланте.

Он курит настоящие кубинские сигары, а не всякую дешевку. Он знает, из чего делают коктейли «Бренди Александр» и «Харви Уолбенгер» и какими они должны быть на вкус.

Льюис видел Джека Николсона в «Пяти легких пьесах».

Льюис знает, кто такой Роман Полански.

Все это обретает смысл, когда понимаешь, что Льюис – альтер эго автора, Джеймса Дики, который в реальности уж точно не Тарзан, а поэт.

Роман написан от лица Эда, персонажа Войта, но автор ассоциирует себя с Льюисом. И именно с Дики срисовывал своего персонажа Рейнолдс. Из трех его спутников только Бобби (персонаж Битти) ведется на эту игру в Тарзана.

Эд (Войт) и Дрю (Кокс) согласны считать Льюиса вожаком, но прекрасно понимают, что́ он из себя представляет. Хотя его позерство им нравится. И нам оно нравится. Все первые 45 минут фильма – сплошной фонтан хулиганской энергии; зрители с радостью смотрят на Бёрта Рейнолдса и слушают его мрачные, но захватывающие прогоны о грядущем конце света («Машины выйдут из строя»), в котором способен выжить только он один.

Во многом эта радость зрителей была вызвана тем, что Льюис был очень похож на того Бёрта Рейнолдса, которого они хорошо знали как частого гостя «Шоу Джонни Карсона»[29]29
  «Вечернее шоу Джонни Карсона» (1962–1992) – популярнейшее вечернее шоу на канале NBC. Гостями Джонни Карсона (1925–2005) становились многие актеры, для некоторых (как Бёрта Рейнолдса) регулярное участие в шоу послужило толчком в карьере. В романе Тарантино «Однажды в… Голливуде» именно шоу Карсона приносит славу Рику Далтону. – Прим. пер.


[Закрыть]. Этот парень, раскинувшийся на кушетке у Джонни, одетый в кожу и лоснящийся от самолюбия, едко шутящий над собственными плохими фильмами, легко узнавался в сексуальном жеребце в водолазном жилете, любителе пафосных речей. Но в этом, экранном Бёрте было меньше самоиронии и больше угрозы.

В первый же день Дрю заявляет: «Я поеду с тобой, Эд, а не с мистером Льюисом Медлоком. Видал я, как он гоняет по лесным тропам, о которых не знает ни черта». В первый день похода Эд садится в каноэ с Дрю, а Льюис – с Бобби. И Льюис весь день командует Бобби. Не как более опытный член команды, не в шутку, а грубо и агрессивно. Он называет Бобби Пухляшом, унижая его достоинство в чисто мужском коллективе. Это прозвище подчеркивает его мягкость не только в физическом смысле. В этой волчьей стае он самый изнеженный. Если бы Эд или Дрю были килограммов на десять полнее, они бы не позволили Льюису пренебрежительно называть их Пухляшами. Но Бобби позволяет и этим лишь усугубляет свое положение. Тем же вечером Бобби жалуется Эду на поведение Льюиса, но это, мать твою, не тон взрослого человека.

Бобби похож на ноющего подростка. И свои упреки он адресует не тому, кто их вызвал. Он ябедничает более разумному товарищу (Эду) в надежде, что тот заступится за него.

Точно так же следующим утром Льюис говорит Эду, а не Бобби: «Сегодня ты поплывешь с Пухляшом», еще больше принижая авторитет Бобби внутри четверки.

Сплав по реке – не легкая прогулка. От каждого участника требуется немало усилий, и каждый должен уметь работать в тандеме. Это вам не рыбалка, где Бобби – единственный, у кого не клюёт, и не баскетбольная площадка, на которой Бобби самый неуклюжий. На мой дилетантский взгляд, Бобби неплохо справляется. Ему не хватает уверенности в себе, в отличие от его спутников, но он для них вовсе не обуза.

Эд – тот, кого все в группе любят и уважают. Потому что он всех объединяет. Бобби не был знаком с Льюисом, именно Эд позвал его в поход. Дрю знает Льюиса, но не так близко, как Эд. В романе Эд – художник и совладелец маленького рекламного агентства. А Льюис получил большой участок земли по наследству и живет на доходы от аренды. Не очень понятно, как же они подружились. Как познакомились? Почему Льюис когда-то позвал Эда охотиться с луком? Почему Эд согласился? В фильме Льюис спрашивает Эда напрямую: «Почему ты ходишь со мной в походы?»

Эд отвечает совсем как персонаж из кино: «Знаешь, иногда я и сам удивляюсь». Такое только в кино и услышишь. Но в книге Эд объясняет читателю, почему он ходит охотиться с Льюисом. Не затем, чтобы принести домой свежее мясо, и пусть жена готовит.

Ему нравится быть рядом с Льюисом, он даже в какой-то степени им восхищается. Эд говорит нам: «Я не знал других людей, которые бы так стремились добиться чего-то от жизни и при этом имели бы на это и средства, и силу воли».

Льюис с удовольствием посвящает всех спутников в свою философию. Он толкает речи и перед Эдом, когда они остаются вдвоём. Но речи, обращенные к Эду, гораздо более искренни. Пока на Льюиса смотрит вся группа, его бравада, риторика выживальщика, безумное вождение, бесстрашные провокации в адрес жутковатых местных жителей – все это делается напоказ, чтобы развлечь спутников и закрепить свою позицию вожака. Его монологи, вдохновленные Ницше, наконец-то нашли своих слушателей, которым некуда бежать.

Однако, когда единственным слушателем становится Эд, речи Льюиса меняются: да, они по-прежнему написаны той же рукой, но произносятся более задушевно и обращены конкретно к Эду и к нему одному.

В первой половине фильма между Эдом и Льюисом присутствует некий гомоэротический флирт. Нечто похожее происходило между героями Рэндолфа Скотта и Ричарда Буна в фильме Бадда Беттикера «Большой страх». Льюису не нужны Дрю и Бобби. Он предпочел бы, чтобы Эд пошел с ним в поход один. И дело не в очевидном гомосексуальном подтексте. Здесь есть и другие причины, но Льюис их не понимает, ему даже в голову не приходит задуматься об этом.

Именно с Эдом Льюис хочет сплавиться по реке. Именно с Эдом Льюис хочет штурмовать пороги. В том, что оба стесняются сесть в одно каноэ на опасном участке реки, есть даже что-то трогательное. Когда они все-таки оказываются в одной лодке и Эд кайфует, а Льюис пытается добыть рыбу на ужин при помощи лука и стрел, Льюис разыгрывает из себя крутого мужика только и исключительно для Эда. (Остается невыясненным вопрос: кто же пожарил рыбу?)

Красуясь и ломая спектакль перед Эдом, Льюис говорит не без сарказма: «У тебя хорошая жена, милый ребенок».

Эда это не задевает, скорее забавляет: «Ты так говоришь, Льюис, как будто в этом есть что-то плохое».

А Льюис (и в особенности Бёрт Рейнолдс) в ответ улыбается и спрашивает: «Почему ты ходишь со мной в походы, Эд?»

Эд перестаёт улыбаться и мягко, без агрессии, но все же заступается за себя: «Мне нравится моя жизнь, Льюис».

На второй день похода Эд и Бобби садятся в одно каноэ, а Льюис и Дрю – в другое. Эд и Бобби сильно отрываются от остальных (это доказывает, что Бобби не такой уж профан в сплавах по горным рекам, как нам пытались внушить). Они останавливаются у берега реки, чтобы отдохнуть и дождаться товарищей. Вплоть до этого момента режиссер Джон Бурман создает напряженное движение, которое тащит зрителей вперед, совсем как течение реки, влекущее персонажей фильма. Мы чувствуем, как фильм тянет нас за собой. Сюжет и персонажи движутся куда-то… Но, если только вы не знакомы с фабулой, вы не понимаете куда. И никогда не догадаетесь. Большинство зрителей, увидевших фильм в 1972 году, были совершенно не готовы к настолько драматичному развитию событий; именно поэтому эффект был так силен. Многие зрители ожидали драмы, но думали, что героев ждут неприятные приключения на предательских речных порогах. Конечно, что-то с ними должно было случиться в этом походе. Но, помимо мужских игр вокруг того, кто главный в волчьей стае, режиссер никоим образом не намекает на то, что именно случится. А случится самый пронзительный и шокирующий эпизод насилия в кино начала 1970-х, если не брать фильмы Сэма Пекинпы. Со временем он также станет и самым легендарным.

Сойдя с лодки на берег, Эд и Бобби встречают двух местных жителей из глухой деревушки в лесу (Билл Маккинни и Ковбой Кауард). Бурман впервые показывает их глазами Эда и Бобби, коротким, обрывочным кадром, снятым через листву. Мы лишь мельком замечаем, что кто-то спускается к нашим героям с холма, – и вдруг, безо всякой причины, по спине бегут мурашки.

Походники машут местным и встречают их неловким вопросом: «Как дела?»

Но местные – неопрятные дегенераты с двустволкой – с самого начала настроены враждебно.

Поначалу кажется, что городские случайно забрели на чужую территорию – возможно, здесь деревенские варят самогон. Или что местные приняли наших героев за представителей власти (налоговых инспекторов, замерщиков или контролеров). Но вскоре становится понятно, что двое мужланов вовсе не защищают свою землю от чужаков. Они больше похожи на хищных животных, которыми кишат окрестности реки. А Эд и Бобби похожи на нутрий, внезапно столкнувшихся лицом к лицу с голодной змеей.

Билл Маккинни, главный в этой паре хищников, тут же принимается лапать мягкотелого Бобби (трогает его за лицо, щиплет за соски). Фильм начинает сворачивать с проторенной дороги триллера в какие-то дебри, где таятся ощущения, которых мы прежде не получали в кино. Джон Бурман не просто снимает напряженную сцену – он конструирует майндфак[30]30
  Mind fuck (от англ. «крышеснос») – картинка, в которой, на первый взгляд, нет ничего особенного, но, если присмотреться, обнаруживается жуткая деталь, которая полностью меняет общее ощущение. – Прим. пер.


[Закрыть]. Потому что, в отличие от маниакально хихикающих кретинов из «Жажды смерти», горные жители, которых играют Маккинни и Кауард, не похожи на злодеев из кино. Это до жути убедительные аборигены.

Эд и Бобби вынуждены зайти глубже в лес и подальше от реки: «Лезьте на холм. – Джентльмены, может быть, договоримся? – С жопой своей договорись, тащи ее на холм!» Там Эда привязывают к дереву, а Бобби заставляют раздеться. Эда пытают его же ножом, а затем главный абориген (Маккинни) трахает беззащитного Бобби в зад.

Вся сцена разворачивается прямо перед нами, пусть мы и не верим своим глазам. Кажется, что это не просто изнасилование, не просто акт мужского подчинения из какой-нибудь тюремной драмы, а некий древний ритуал из документалки о неконтактных племенах.

Сексуальные издевательства над нежным телом Неда Битти вызывают не только ужас, но и, подобно избиению Иисуса римлянами в «Страстях Христовых» Мэла Гибсона, какое-то садомазохистское упоение.

Вы не говорите: «Нет, я не могу на это смотреть». Наоборот, вы не можете отвести глаз.

После того как Бобби как следует отдолбили в заднее отверстие, он валится в грязь и кучу опавших листьев. Теперь его феминизация в мужском коллективе окончательно завершена.

Пока раздавленный и уничтоженный Бобби скулит в грязи, деревенские гоблины переключаются на Эда. Они ставят его на колени и готовятся скормить ему свои (вероятно) грязные члены.

И в этот момент Эд видит сквозь деревья, как к берегу причаливает каноэ Льюиса и Дрю.

Маккинни спрашивает Кауарда, как лучше поступить с их новой жертвой, Войтом.

«У него красивый ротик», – следует знаменитый ответ полудурка.

Но, пока Маккинни расстегивает штаны, Льюис стреляет из лука и пробивает его стрелой навылет.

Кауард дает деру на вершину холма (бросив двустволку), а Маккинни исполняет танец умирающего оленя и падает замертво.

В изнасиловании Бобби нет глубокой, осознанной порочности Скорпиона из «Грязного Гарри». В том, как Маккинни мучает Битти, есть что-то детское. Поэтому сцена кажется настолько правдивой и совсем не выглядит просчитанным сюжетным поворотом. В ней есть бездумная жестокость, на которую способны только дети. Именно это так ошарашило меня, когда я впервые смотрел фильм с мамой в кинотеатре «Тарзана». Я чуть не обосрался от страха. Меня напугало не само изнасилование. В то время я не знал, что это такое, хотя уже несколько раз видел его в кино (оно, хоть и шуточное, было даже в фильме «Где папаша?»). Поскольку я ничего не знал о содомии, я не понимал, что Билл Маккинни засунул свой член в задницу Неда Битти. Я понял одно: Неда Битти бьют и унижают. И это я понял правильно. Это понимание довольно рано приходит к каждому мальчишке, проводящему немало времени на школьном дворе. Больше всего во время первого просмотра меня напугали эти страшные деревенские мужики. И все это происходило где-то в лесу, далеко от цивилизации, там, где возможны любые кошмары.

Некоторые люди после «Челюстей» боялись купаться в море; так же и я после «Избавления» приходил в ужас от одной лишь мысли о лесном походе. Хотя, после того как Курт исчез с радаров, я жил с мамой, Джеки и Лиллиан, поэтому мог особенно не переживать насчет опасностей пребывания в лесной чаще. У меня было больше шансов погибнуть как Айседора Дункан, чем оказаться в лесу с моей матерью.

Энергичный характерный актер Билл Маккинни сыграл в 1970-е и 1980-е огромное количество ролей, как правило, отпетых злодеев («Контора», «Джоси Уэйлс – человек вне закона», «Пушечное ядро»). В течение двух десятилетий он постоянно мелькал в фильмах и телесериалах, особенно после того как стал частью регулярной труппы Клинта Иствуда, – но так и не достиг статуса злодея, которого публика знает по имени, вроде Невилла Брэнда, Клода Эткинса, Джека Пэланса или Уильяма Смита. А жаль. В «Избавлении» он играет настолько убедительно, что многие до сих пор считают его настоящим деревенским жителем, нанятым для съемок в фильме (как его товарищ Ковбой Кауард или монголоид с банджо). Но лишь настоящий актер мог так управлять динамикой сцены и так исполнить этот танец со своим партнером Недом Битти. Актер наделяет своего персонажа, этого дегенерата и любителя анальных развлечений, по-человечески убедительной первобытностью.

Весь фильм Джона Бурмана – это фильм об изнасиловании, хотел этого режиссер или нет. Увидев эту сцену, вы ее не забудете. Ей-богу, даже сам Бобби забывает о ней быстрее, чем зритель. Но книга Дики на самом деле о другом: для ее темы и сюжета главное – то, что происходит после этого чудовищного инцидента.

Своим повествованием Бурман с самого начала вел нас к деревенским насильникам, как охотничья собака, идущая по следу. Но в книге Дики точка, к которой движется сюжет, – это ожесточенный спор четырех мужчин о том, что им делать дальше.

Мужчины в «Избавлении» сталкиваются с социальным табу: одного из них изнасиловали, и это, в той или иной степени, будет висеть над каждым из них до конца его дней. Точно так же фильм Бурмана нарушает табу для каждого зрителя, и осознание этого висит над зрителем до самых финальных титров (а может быть, и дольше – во время дороги домой и на следующий день, когда вы рассказываете товарищам по работе, какой странный фильм вчера посмотрели).

Но героям фильма предоставлена возможность сберечь свою тайну: когда будет достроена плотина, все эти земли скроются под километрами воды. Как говорит Льюис своим спутникам: «Черт, глубже не закопаешь!»

Другими словами, что случилось в лесу, остается в лесу. Эти четверо могут вернуться в свою скучную жизнь, и никто, кроме них самих, не будет знать о том, насколько обогатил их этот опыт. А в голове у зрителя останется опасный вопрос: «Что бы сделал ты на их месте?»

«Избавление» было первым романом Дики. Всего за свою жизнь он написал три. В третьем романе, «К Белому морю», практически один персонаж, и этот персонаж – точная копия Льюиса, только эскимос. Впервые я узнал об этой книге в пересказе Джона Милиуса, который ею восторгался. В 1990-е по студиям ходил сценарий, написанный Дэвидом Уэббом Пиплсом и братьями Коэнами; он был чудовищный. Однажды мой агент принес мне этот сценарий и стал его расписывать как блестящий материал для Брэда Питта. «Брэд Питт? – спросил я, не веря своим ушам. – Блядь, это же эскимос!»

«Избавление» – хороший роман, но есть в нем озадачивающая недосказанность. Большинство книг приходится сокращать для киноверсии. Но в случае с «Избавлением» экранизация дополняет материал, и это идет ему на пользу. Легко вообразить, как радовался Бурман, читая книгу: наконец-то есть над чем работать! Бурман делает всю историю более живой и захватывающей. Эд, Льюис, Бобби и Дрю не так выразительны в книге, как Войт, Битти, Кокс и особенно Рейнолдс на экране. То же относится и к двум гоблинам-насильникам. В книге они больше, чем просто функция, они обладают характерными чертами, но Маккинни и Кауард делают их по-настоящему живыми людьми. В их экранных образах есть подлинность. Да, Маккинни, Битти и Кауард работают на камеру, но это не представление для зрителя. Мы не просто смотрим на изнасилование Бобби – мы ощущаем себя свидетелями.

Увы, сцена спора – высшая точка фильма, дальше он идет только вниз. Мы так и не понимаем, что же на самом деле случилось с Дрю (Ронни Коксом), и из-за этого весь третий акт хромает с самого начала. Я прекрасно понимаю, что это умышленная неопределенность. Но то, как Бурман выстроил всю эту часть действия, в особенности реакцию Кокса, сначала вызывает недоумение, а потом раздражает. Даже если Бурман счел нужным, чтобы персонажи не знали, что случилось с Дрю (а я не думаю, что это необходимо), нельзя было оставлять в неведении зрителя.

С этого момента фильм, прежде натянутый как гитарная струна, начинает провисать.

Обряд мужской инициации Эда/Войта (залезть на скалу, пронзить стрелой Ковбоя Кауарда), по идее, должен быть страшным и напряженным, но сделан он настолько формально, что в исходе не сомневаешься ни на секунду. За сраного Рэмбо в «Первой крови» переживаешь больше, чем за Эда, когда он карабкается на скалу.

Финальная часть – когда выжившие сталкиваются с властями и старательно делают вид, что ничего не произошло, – тоже должна бы звенеть от напряжения, но дает в итоге только пшик. Потому что Бурман принимает непостижимо странное решение подать всю кульминационную часть – на которой мы должны грызть ногти – в самом будничном стиле.

Нет, правда, какого хера?

Неужели можно вообразить, что Эд проползет три четверти скалы, а потом вдруг сорвется и разобьется насмерть?

Не думаю.

А когда он столкнется лицом к лицу с Ковбоем Кауардом, беззубый кретин снесет ему башку, и потом – титры, занавес, до свидания?

Сомневаюсь.

Но когда они договариваются, как будут врать недоверчивому деревенскому шерифу, тут исход не так очевиден. Тут их всех могут отыметь не хуже, чем Бобби.

Но Бурман делает эту часть настолько бесцветной, что мог бы и вовсе заменить ее стоп-кадрами с закадровым голосом, который бы просто объяснил, чем кончилось дело. Шерифа играет сам Джеймс Дики, и в вялом, ленивом режиссерском решении финала он даже кажется вполне на своем месте.

Но именно в этот момент фильму как воздух необходим еще один сочный персонаж, который спас бы действие своим появлением. С правильным актером в правильно сложенном третьем акте роль шерифа помогла бы фильму совершить победный финишный рывок (вспомните Уилфорда Бримли в «Без злого умысла»).

У всех проблем финала «Избавления» есть очевидная причина. Да, вывести из строя Льюиса (Бёрта Рейнолдса) перед началом третьего акта – решение в структурном плане смелое и с глубоким смыслом… но для фильма самоубийственное.