Текст книги "Невеста по фотографии"

Тхэвана встретил мужчина в соломенной шляпе. Рядом с ним стояла повозка с двумя лошадьми. Подыль выпучила глаза. Такие ценные лошади, а у него их целые две! И ничего, что нет машины. При виде Сокпо незнакомец в соломенной шляпе удивился и спросил:

– Ты ль это, старик Пак? Ты тоже женился?

Мужчина в шляпе попеременно смотрел то на Подыль, то на Сонхву. Ему было интересно, что за девушка согласилась выйти замуж за такого, как Сокпо. Подыль незаметно встала поближе к Тхэвану.

– Так получилось. А теперь отвези нас. Буду в долгу.

Сокпо расплылся в улыбке и погрузил чемодан Сонхвы в повозку. Мужчина в соломенной шляпе приставил небольшой деревянный трап, Подыль и Сонхва поднялись по нему и сели на длинные деревянные скамьи, расположенные по краям. Потом в повозку залез Сокпо, после чего Тхэван сказал что-то мужчине и тоже сел.

Мужчина в шляпе повел лошадей по дороге между сахарными полями. Почва на дороге была красной. Стоило им заехать вглубь, как из-за высокого тростника уже не было видно ничего, кроме неба. Закат залил просторы. От дорожной тряски Подыль почувствовала тошноту. Девушке тут же захотелось побыстрее оказаться на месте, пока ее не вывернуло на глазах у Тхэвана.

Прошло много времени, прежде чем показались дома. Пока они проезжали мимо близко расположенных друг к другу построек, похожих на маленькие селения, им встречались люди разного цвета кожи и облика, но дома везде были обветшалые, словно лачуги. При виде очень редко появляющихся на пути особняков, подобных тем, что были в Кобе, Подыль казалось, что это дом Тхэвана, и ее сердце начинало стучать быстрее, даже несмотря на тошноту. Однако всякий раз повозка проезжала мимо.

В тот миг, когда тошнота подступила к горлу Подыль, мужчина в шляпе остановил лошадей. Подыль выскочила или даже вывалилась из повозки и побежала к сахарным полям. Ей хотелось убежать подальше от Тхэвана, но это было лучшее, на что она была способна. Сонхва кинулась за ней и похлопала севшую на корточки Подыль по спине. Только после того, как ее стошнило горечью, ей стало легче. Мужчины стояли группкой, закурив и глядя в сторону Подыль.

– Сонхва, я нормально выгляжу? – приводя себя в порядок, спросила девушка.

Ей думалось, что после встречи с Тхэваном она ни разу не предстала перед ним в красивом виде. Сонхва кивнула. Когда девушки вернулись к повозке, Тхэван потушил сигарету и спросил:

– Все хорошо?

– Да, теперича да. Напрасно вы из-за меня-то… Поехали!

Сказав это, Подыль вместе с Сонхвой стали уж подниматься в повозку, но Сокпо достал чемодан жены.

– Отсюда нам придется идти пешком! – сказал Сокпо растерявшейся Сонхве. – Это недалеко.

Мужчина указал рукой в сторону от полей.

– Ужли нам жить не в одной деревне? – удивилась Подыль, на что мужчина в шляпе ей ответил:

– Наша ферма милях в трех отсюда.

– В трех милях?

Тхэван объяснил, что это больше десяти ли. Десять ли? Это не так далеко, но это уж точно не может считаться одной местностью. По лицу Сонхвы казалось, что она вот-вот заплачет. Пусть она и не была Подыль настолько близкой подругой, как Хончжу, но за это время девушка к ней привыкла, и расставание с ней безмерно печалило и опустошало. Подыль переборола слезы, обняла Сонхву и тихо сказала:

– Сонхва, я приеду навестить тебя, ежель найду возможность, потому не переживай! Твой муж, кажись, не такой уж плохой человек. Как бы там ни было, нужно думать о нем аки о своем дедушке и жить дальше!

Сонхва, сжав губы, кивала. Подыль переживала за нее, как беспокоилась за своих младших братьев, когда уезжала.

– Эй, Пак, ты теперича женат, так что веди себя хорошо и не делай ничего дурного! – крикнул перед отправлением мужчина в шляпе.

Подыль поднялась в повозку. Выброшенный ею в приступе тошноты букет лежал на полу. Девушка взяла в руки цветы и села. Сонхва махала ей рукой и плакала. Подыль, едва сдерживая слезы, показала ей жестом, что пора уходить. Сидя теперь на скамейке без Сонхвы, девушка чувствовала, что осталась одна в этом мире. Подыль надеялась, что забравшийся в повозку Тхэван сядет рядом с ней, но он, как и прежде, сел напротив. Оставшись с ним наедине, Подыль почувствовала еще большую неловкость, чем когда они впервые встретились в здании миграционной службы.

Повозка тронулась. Подыль смотрела на Сонхву. Та стояла там, где они распрощались, не двигаясь, пока не превратилась в точку. Тем временем Тхэван сел поближе к мужчине в шляпе и завел с ним разговор. Они говорили о делах плантации, которые, по-видимому, не были срочными.

Жизнь на новом месте

Мужчина в соломенной шляпе остановил повозку у двора, на котором собрались люди. Здесь стояло несколько лачуг и большое здание, похожее на зал для заседаний. Встречающие радостно приветствовали повозку. Перед ними был накрыт длинный стол с выпивкой и едой. Было ясно, что это праздник в честь молодых. Даже после того как Тхэван непринужденно спрыгнул с повозки, Подыль продолжала сидеть, не шевелясь и вытаращив от удивления глаза: на костре целиком жарили свинью. В Очжинмаль пожарить свинью на праздник могла себе позволить только семья Хончжу. В этот момент она ощутила, что вышла замуж за землевладельца. Видя, что Тхэван стоит у повозки, Подыль нерешительно встала с лавки.

– Ты хоть руку невесте подал бы! – послышался женский голос.

Тхэван с отрешенным видом протянул Подыль руку, и девушка, держась за нее, спустилась.

Две девочки – видимо, сестры – надели на Тхэвана и Подыль цветочные бусы, те самые, что продавали в порту. Девушка думала, что церемония в церкви и обед в китайском ресторане – это все, чем ограничится свадьба, поэтому от такого неожиданного приема на душе у нее сделалось тепло. Люди хлопали в ладоши, а Подыль кланялась им в ответ.

– Спасибо! – сказал Тхэван девочкам.

Подыль погладила детей, надевших на нее бусы, по голове. Словно выполнив свой долг, девочки встали рядом с мужчиной в соломенной шляпе, назвав его «папой». Он обнял за плечи дочек и обратился к Тхэвану:

– Я позабочусь о чемодане твоей жены, а ты лучше поздоровайся с отцом.

На словах об отце Подыль напряглась. Она впервые должна была познакомиться со свекрами.

– Пойдем!

По команде Тхэвана Подыль поправила платье и прическу.

Следуя за мужем, Подыль прошла между людей, сидящих на длинных лавках без спинки. Это были загорелые до черноты морщинистые мужчины, похожие на мужей Хончжу, Мёнок и Максон. И здесь на их фоне Тхэван выглядел молодым.

Подыль поняла, что радостно смеющийся мужчина, сидящий в конце длинного стола на стуле с подлокотниками, и есть отец Тхэвана и ее свекор. Невооруженным глазом было понятно, что он не очень здоров. Подыль села на постланную на земле циновку и вместе с Тхэваном отвесила свекру глубокий поклон. Дрожащие руки старика потянулись к Подыль, но не смогли до нее дотронуться и упали на колени. Такой отчаянный жест походил на движения одной старушки из Очжинмаль, которую разбил паралич. Встав после поклона, Подыль подошла к свекру и взяла его руку.

– Добро пожаловать!.. Ты, верно, намучилась в долгой дороге.

Старик запинался, но речь его была доброй и искренней. В глазах у Подыль защипало. Казалось, что от этих теплых слов свекра ее телесные и душевные муки, которые она переживала все это время, растворились. Вслед за господином Со каждый из присутствующих произнес небольшую речь. В этих пожеланиях смешались разные говоры Чосона.

– Теперича, когда я увидел твою невестку, сердце мое спокойно!

– Ну дык не совсем! Покудова не обнимем здоровых и крепких внуков, не упокоимся!

– Тхэван, с сегодняшней ночи хорошенько потрудись и поскорее роди нам сына!

– Как знать, мож, он этим занялся уж с прошлой ночи!

– Верно! Вон какие молодые бледные!

Кто-то громко засмеялся. Подыль сделала вид, что отряхивает юбку, чтобы скрыть свое покрасневшее лицо.

– Опоздал с поздравлениями. Я Хван Чэсон, – официально обратился к Подыль мужчина в соломенной шляпе.

Сняв шляпу, он показался Подыль старше, чем она думала раньше. Девушка поклонилась мужчине в ответ.

Тхэван и Подыль заняли главные места, и праздник начался. На столе стояла чосонская еда: кимчхи, закуски с солеными креветками, соленья из редьки, блины чон. Мужчины положили на стол хорошо зажаренную свинью и начали ее разделывать, в то время как женщины во дворе варили в огромном котле лапшу. Из разговоров окружающих Подыль узнала, что этот праздник закатил ее свекор.

Когда солнце скрылось за горой Коолау, в небе, словно бровь, выплыл месяц. Повсюду зажгли керосиновые лампы, дети вприпрыжку бегали вместе с собакой. Гости выгнали снующих под столом кур, а вокруг керосиновых ламп заплясала мошкара. Подыль смотрела на женщин, с которыми ей вскоре придется сойтись. Их было не больше пяти-шести, но все они были намного старше нее. Самой молодой была та, что посадила себе на спину ребенка.

– Втренишь людей старше себя, кажи им, что ничего не знаешь, проси их тебя всему обучить и непременно слушайся! Ты вся в меня, потому я больно пекусь, – наказывала Подыль мать перед отъездом.

Женщина с ребенком на спине взяла поднос с лапшой. Подыль тут же встала и предложила помощь, но женщина отказалась.

– Сядь на место! Сегодня первый и последний день, когды тебя угощают. Папа Джули, подержи, пожалуйста, Тони!

Чэсон взял ребенка со спины женщины. И родители, и дети были из Чосона, но имена детей были странными. Подыль нравились незнакомые интонации, и она была рада тому, что эта женщина оказалась женой Чэсона, который был близок с Тхэваном. Мама Джули поставила лапшу, перемешанную с яйцами и тыквой, перед Тхэваном и Подыль и сказала:

– Поешьте лапши! Съедите такое блюдо в праздничный день, и жизнь ваша будет длинной, аки энта лапша!

– Спасибо! Кажите, пожалуйста, а откудова вы родом? Я вот из Кимхэ, – завела разговор с женщиной Подыль.

– Наши с тобой мужья аки братья, что энто еще значит «кажите, пожалуйста»! Обращайся ко мне, как к старшей сестре! Я из Масана, – этот почти что упрек женщины прозвучал для Подыль очень трогательно.

Когда перед каждым были поровну разложены лапша и мясо, Чэсон, обнимавший одной рукой Тони, предложил тост. По требованию гостей Подыль и Тхэван наполнили рюмки друг друга. Это была, как сказали, кокосовая настойка собственного производства, приготовленная по случаю сегодняшнего дня. Подыль, которая пробовала только алкогольный жмых, в замешательстве посмотрела на мужа. Немного более расслабленный, чем был до этого, Тхэван кивнул ей. Неловким жестом свекор тоже показал ей пить. Отвернувшись в сторону[16]16
  В знак уважения в Корее при старших принято пить, отвернувшись в сторону.


[Закрыть] и сделав глоток, Подыль закашлялась. Ей показалось, что горло у нее горит. Алкоголь разлился в груди и быстро спустился в низ живота. Гости настаивали на том, что первая рюмка должна быть выпита до конца, поэтому Подыль поспешно проглотила оставшуюся настойку. Когда хмель наполнил все тело, ее тревоги стали постепенно таять, а на лице появилась улыбка.

В Чосоне и подумать было нельзя, чтобы только что вышедшая замуж девушка сидела за столом с мужчинами и пила алкоголь. При виде сидящих тут же других женщин, которые без капли стеснения общались с мужчинами, Подыль по-настоящему ощутила, что попала в новый мир. После обеда ее стошнило, поэтому лапшу и свинину на голодный желудок девушка ела с большим аппетитом. Она собралась принести еду свекру, но мама Джули ее остановила:

– Отныне энто будет твое ежедневное и еженощное занятие! Так что сегодня я возьму заботы на себя.

Подыль внимательно смотрела, как женщина нарезала кусочками свинину и положила их в тарелку свекру.

– Так приятно встретить кого-то из родных краев! Можно я буду звать тебя сестренкой?

– Конечно. Обучи меня всему, пожалуйста!

Подыль, будучи единственной дочерью, почувствовала себя сильнее, обретя старшую сестру. Живя в Чосоне, она считала Кимхэ, Масан, Чинчжу и Пусан совершенно разными местами, в которых даже говор отличается. Однако в чужой стране уже то, что вы из провинции Кёнсан, делает вас одной семьей. Подыль задала вопрос, который ее больше всего интересовал, – про имена детей.

– Ежель живешь здесь, то детям нужно давать американские имена. Ежель дать чосонские, то местные не смогут их правильно произносить. Муж был против, но я настояла, потому так и назвали. Ты тож, как детки появятся, дай им американские имена.

Проверяющие на корабле и в миграционной службе не могли верно произнести имя Подыль. Когда девушка представила, как они с Тхэваном будут давать имена их детям, у нее покраснели мочки ушей. Подыль поздоровалась и с другими женщинами. Все они были разных возрастов и говоров и наперегонки старались поделиться с вновь прибывшей тем, что могло быть полезным для жизни здесь.

Фермы, в которых сообща живут работники сахарных плантаций, называются camp, то есть «лагерь». Лагеря делятся по числу жителей: в некоторых живут лишь члены одной семьи, в других же – несколько семей. Лагерь «Сэвен»[17]17
  Семь (англ.)


[Закрыть], в котором оказалась Подыль, состоит только из выходцев из Чосона. Подыль хотелось спросить, принадлежит ли поле, которое перед ними, семье Тхэвана, но сдержалась.

– А каков сейчас Чосон? – спросил кто-то у Подыль. Она не знала, что ответить, и лишь покачала головой.

– Я слышала, что японская Восточная колонизационная компания захватила всю землю простых чосонцев, это правда?

Подыль смутно припоминала, как деревенские мужчины, сидя под деревом при въезде в Очжинмаль, бурно обсуждали что-то подобное, но Подыль, в чьей бедной семье не было и клочка земли, который могли бы отобрать, это нисколько не заинтересовало.

– Я вправду не…

Подыль вытерла влажные от пота руки о подол юбки.

– А правда ль, что теперь в Чосоне разрешено платить лишь японскай монетой?

– Верно, что даже после того как государя насильно затащили в Японию и оскорбили, чосонцы промолчали?

– Я… я не знаю, как обстоят дела в стране, – тихим голосом сказала Подыль. Это было правдой. Ее мать всегда обрушивалась на детей, стоило им принести в дом разговор о японцах.

– Но ведь говорят, что и волостные старосты[18]18
  Должность, существовавшая в Корее до 1945 года.


[Закрыть] сейчас – все японцы.

Об этом Подыль знала наверняка.

– Откудова вам энто здесь известно? И в нашем Чучхоне начальником волостной канцелярии стал некий Накамура, – удивленно сказала Подыль. Она была поражена, что новости из далекого Чосона здесь знали лучше нее самой.

– То бишь они хотят взять Чосон в тиски! – крикнул кто-то сгоряча.

– Молодец, что сбежала от этих япошек! – Чэсон наполнил рюмку Подыль.

Казалось, что, только покинув Чосон, девушка по-настоящему узнала, что это была за страна, точно так же, как когда-то, только уехав из Очжинмаль, поняла, насколько ее родная деревня – крохотный колодец. На повышенных тонах люди говорили, что в Чосоне невозможно жить. Подыль казалось, что она одна спаслась, оставив в пылающем огне маму и братьев. Девушка залпом осушила рюмку, налитую ей Чэсоном. В груди стало пламенно горячо.

Захмелев, люди запели:

 
На острой высокой вершине горы Коолау
Порывы ветров осушают траву и листву,
Бескрайнее море грохочет о берег волнами,
Печально качается в танце тростник.
Заалеет закат, поднимутся звезды над нами,
На север, где море, глядя, сигарету я вновь закурю.
 

В этой песне чувствовалось, что испытывали люди, которые приехали на Гавайи и остались здесь жить и трудиться. Трое-четверо встали и начали танцевать в такт песне. Еда и радость захлестнули присутствующих – невиданная картина в Чосоне, где люди страдают от голода и японских гонений. Подыль было жалко, что она не могла поделиться увиденным с мамой. Сердце болело от горечи, что она не сможет накормить такой вкусной едой своих братьев.

Гости вновь и вновь просили жениха спеть, и Тхэван неохотно встал. Захмелевшая Подыль уставилась на мужа не отрывая глаз. И тут зазвучал его гулкий, раздающийся будто из самого живота, голос. При свете луны Тхэван выглядел еще более браво и солидно. И такой человек – теперь ее муж! Гордость и радость, которые девушка не могла открыть при других невестах, целиком ее поглотили, и она зачарованно смотрела на Тхэвана.

 
Прекрасная наша страна, где горы высоки и полные воды!
В каждой горе сила воли! В каждой речушке свобода!
Неподконтрольность! Свобода! Любимая сердцем земля!
Великий Чосон – неизменно в веках твое имя!
Пока не иссохнет земля и солнце пока не остынет,
Чосон, что к востоку от солнца, – имя твое навсегда!
 

Из текста песни Подыль ярко выделила три слова: Чосон, свобода и неподконтрольность. Чосон, свобода, независимость! Девушка испугалась и огляделась по сторонам. Ей померещилось, что сейчас откуда-то нагрянут японские полицейские и схватят Тхэвана. Тем временем голос его становился все громче, но полиция так и не появилась. Однако взволнованное сердце девушки не могло успокоиться.

– Для меня враг есть сам Чосон. Из-за слабости нашей страны я потеряла мужа и сына. Но Пхова не Чосон, потому тебе не придется ничего защищать. Поезжай туды, подумывай о нас иногда, рожай детей и живи счастливо. Вот энто все мои пожелания.

Голос матери прозвучал ярко, будто только что законченная вышивка. А Тхэван все продолжал петь о свободе и независимости Чосона. Подыль взволнованно оглядела присутствующих. Все они мирно сидели и наслаждались вечером. Но мы же на американской земле Пхова, то есть Гавайях! Поэтому здесь, как громко ни кричи о независимости Чосона, японская полиция не придет. Может, поэтому Гавайи называют раем? А еще потому, что женщины сидят за одним столом с мужьями, едят и пьют. Подыль успокоилась. Теперь в этом раю оставалось лишь счастливо жить с мужем-землевладельцем и пойти учиться. По другую сторону дороги, в полях, которые, должно быть, принадлежали Тхэвану, рос тростник и, будто ограда, оберегал ее счастье.

Проснувшись от жжения в горле, Подыль обнаружила, что лежит одна на полу, обнесенном сетками от комаров. Девушка вспомнила, что, после того как она выпила еще три-четыре налитые ей кем-то рюмки, женщины отвели ее в комнату и уложили спать. Что сказала бы мать, узнай она, что первую брачную ночь ее дочь провела пьяной? По спине потек пот. С улицы все еще доносились громкие голоса. Прислушавшись, она различила, что говорят лишь один-два человека, а значит, праздник подходил к концу. Из окна проникал свет, но в комнате было темно.

Сквозь москитные сетки Подыль осмотрелась. И хотя по сравнению с картинами, которые девушка все это время рисовала себе в воображении, комната была маленькой и ветхой, с мебелью и стеклянными окнами она казалась намного лучше дома в Очжинмаль. Ей также понравилось, что вместо кровати на полу лежала циновка. В маленьком глиняном горшочке на комоде стоял ее свадебный букет. Подыль вспомнила, что, когда ее вели пьяной в комнату, она настаивала на том, что нужно взять с собой цветы. Цветочные бусы, подаренные ей детьми, лежали у изголовья. С самого первого дня она показала себя с нелучшей стороны.

За окном раздались женские голоса. Кажется, женщины наводили порядок. Подыль подумала, что если хотя бы сейчас предложит свою помощь, то сможет загладить вину, и встала. Убрав москитные сетки, она открыла входную дверь, но при слове «жених» резко остановилась. Девушка машинально подошла к окну и вся превратилась в слух. В разговоре о женихе непременно упомянут и невесту. Подыль было страшно интересно, что о ней думают эти женщины.

– Жених совсем в беспамятстве. Он же и первой брачной ночи толком провести не смогёт. – Голос принадлежал госпоже Кесон, самой старшей из жен.

Ее звали так потому, что до приезда сюда она жила в Кесоне, хотя говорят, что родом она была из Хванчжу провинции Хванхэ. От слова «первая брачная ночь» лицо Подыль зарделось, несмотря на то что она была одна.

– И все же я и представить не могла, что Тхэван так послушно женится. Он же говорил, что никогда не станет заключать брак по фотографии.

При этих словах мамы Джеймса, ровесницы мамы Джули, сердце Подыль упало.

– Ужли он мог отказаться, коль парализованный отец все уж устроил? Я все делала втайне и даже не сказала моему мужу, боясь, что жених узнает раньше времени.

Значит, свадьбу устроили за его спиной? От слов женщины ноги Подыль подкосились.

– И когда жених прознал обо всем? – спросила мама Тусуна, вторая по старшинству после госпожи Кесон.

– За три дня до приезда невесты. Он был страшно против, поэтому старик слезно умолял его жениться, говоря, что мечтает увидеть внука, покудова не отправится на тот свет. Мой муж его успокаивал, и я на него ругалась, что он меня сильно подводит. Так что и не говорите!

Подыль рухнула на пол. Она даже не почувствовала, что сидит на москитных сетках. В Чосоне жениться по воле родителей было обычным делом. Так отец выдал упрямую и своевольную Хончжу замуж за человека, которого она до свадьбы и в глаза не видела. Но даже в Чосоне вряд ли устраивали женитьбы, о которых молодые узнавали за три дня. Получается, что, пока Подыль мечтала о том, как Тхэван станет ее мужем, Тхэван даже не знал о ее существовании. То есть его безразличие и холодность объяснялись не характером и не тем, что с их первой встречи прошло совсем немного времени, а тем, что его, как быка, арканом затащили к алтарю. И из-за такого человека Подыль переживала бурю эмоций, качаясь, будто на качелях.

– Мама Джули, ты хорошо постаралась. Покладистую выбрала невесту! – Слова госпожи Кесон не звучали как комплимент.

– Я попросила найти хорошую девушку и дала свахе больше денег. Это невеста, которую сваха нашла по специальному запросу через своего брата. – В голосе женщины чувствовалась гордость.

Услышав, что за нее свахи получили больше денег, Подыль почувствовала себя товаром на рынке.

– И все ж во внешности она сильно уступает Тари! – раздался голос ровесницы мамы Тусуна, госпожи Вонсан.

Кто такая Тари? Все внимание девушки сосредоточилось на следующей фразе.

– Да кому уж за ней угнаться. Удивляюсь, как он так держится, ведь после ее потери он ходил живым трупом.

Обмерев и все еще сидя на полу, Подыль продолжала слушать разговор.

– Потом и говори, что пред временем все бессильны.

– Откуда нам знать. Говорят же, что непросто забыть первую любовь. Такие красивые, как на картинке! Эх, а они вдвоем до сих пор у меня перед глазами.

– Это все в прошлом. И ни слова об том молодой жене! – предупредила всех госпожа Кесон.

Слова женщин пчелиным роем продолжали жужжать в ушах Подыль. Первая любовь… красивые, как на картинке, вдвоем… после потери любимой Тхэван был живым трупом… Все это напоминало любовный роман, один из тех, что она читала в комнате Хончжу. Но мысль, что главным героем в них был ее муж, больно резала острым лезвием самый центр груди. Тхэван вел себя с ней как с чужой не потому, что его женили против его воли, а потому что его сердце было занято другой. Это погружало в еще большее отчаяние. И ради жизни с ним Подыль проделала такой далекий путь, оставив мать и братьев. Она вспомнила, как ходила гулять и после долгих поисков нашла клад, который оказался пустышкой. Сейчас казалось, что пустышка – вся ее жизнь.

Подыль взглянула на кольцо на безымянном пальце. Когда оно не подошло по размеру, Тхэван слишком быстро сдался. Тогда именно она силой его надела, и ранка от содранной кожи была все еще видна. В тот момент она думала, что кольцо будет тем, что останется с ней навечно, но теперь оно стало знаком насильственного брака. Какой же глупой она выглядела тогда в его глазах! Ей хотелось вернуться в ту самую секунду, в церковь, и, когда Тхэван предложит расширить кольцо, бросить украшение прямо перед ним. Девушка и сейчас желала избавиться от кольца, но суставчик на пальце, словно громадная гора, преградил ему путь. А у той девушки были красивые руки? Будто желая разбить эту невольно возникшую мысль, Подыль гулко постучала себя по груди.

Кажется, она догадалась, отчего так привязалась к своему букету и до последнего таскала его везде с собой. Чтобы этими цветами внушить себе, что она невеста Тхэвана. Она сделала это, бессознательно понимая, что чувствует жених. И теперь, подобно ей самой, подобно ее свадьбе, этот истерзанный и увядший букет был воткнут в глиняный горшок. Отныне вот так и придется жить? За кого держаться, за что? Отчаяние нахлынуло на нее. В свою первую брачную ночь молодая жена Подыль сидела так, будто осталась одна на всем белом свете. В этот момент дверь распахнулась, и в комнату, качаясь, вошел Тхэван.

Прокричал петух. В Очжинмаль на рассвете первым кричал петух самого трудолюбивого жителя деревни Чансу, а после другие подхватывали. Нужно было встать до крика последнего петуха, но тело Подыль было настолько тяжелым, что она не могла даже пошевелиться. Девушка думала, что будет здорово, если мама пойдет первой на кухню, но вдруг пришла в себя. Сон как рукой сняло.

«Я не в Очжинмаль, а в Кахуку на Гавайях». Она провела с Тхэваном первую брачную ночь, и это был их первый совместный рассвет. Подыль осторожно открыла глаза. Она увидела деревянные стены и открытые окна, подпертые ветвями деревьев. Сквозь них виднелись молодые звезды. И пусть они не отличались от звезд в Очжинмаль, но именно под ними Подыль стала женой. За ее спиной раздавался храп Тхэвана.

Подыль тихо перевернулась. К ее счастью, они спали не на кровати, так что свалиться ей не грозило. Тхэван спал поодаль от нее, будто этим показывал, что им необязательно держаться друг за друга во сне. Вместо одеяла он завернулся в москитные сетки и отвернулся от нее к стене. Казалось, что он сожалеет даже не о проведенной с Подыль первой ночи, а о самой женитьбе.

Только сейчас девушка вспомнила о наволочке с вышивкой в виде уток-мандаринок, которую ей дала мама. Наклоненное вбок плечо Тхэвана качалось в такт его дыханию. На нем виднелся похожий на ползущего червяка шрам. По его размеру можно было предположить, что рана глубокая.

Петух прокричал снова. Казалось, что, горланя во всю глотку, он извещает всех о наступлении нового дня. Подыль встала. Как сказала госпожа Кесон, это дела ушедших дней, и, как говорила мама Джули, перед временем все бессильны. Все верно! Даже некоторые раны не властны победить время. Потерявшая отца и брата Подыль это знала. И первая любовь Тхэвана тоже не сможет справиться с временем. Однажды она станет тусклым следом, подобным шраму на его плече.

Подыль подняла распластавшиеся по полу, словно кожа, розовые кофту и юбку, сложила их в чемодан и оделась в хлопковую одежду. Праздник завершился вчера.

«Мой муж – землевладелец. И только я могу помирить парализованного свекра с оплакивающим свою первую любовь мужем и наполнить двор детским смехом!»

В тот момент, когда Подыль собирала волосы в пучок, как это делала каждое утро ее мать, раздался острый, пронзающий весь мир звук. От неожиданности девушка уронила шпильку. Это была сирена на подъем, о которой ей рассказывала мама Джули.

Сирена звучала в половине пятого утра. Работа в полях начиналась в шесть и заканчивалась в четыре дня. Говорили, что такой распорядок действует на всех сахарных плантациях. Подыль проведала старика Со и, так как он уже проснулся, впервые отнесла ему еду. Тхэвану же нужно было приготовить не только завтрак, но и обед, который он возьмет с собой в поля. Кухня была девушке незнакома, но, к счастью, осталась еда с праздника, поэтому о закусках можно было не беспокоиться.

– Позаботься о моем отце. Это все, о чем я тебя прошу! – сказал девушке Тхэван, когда та впервые накрыла ему завтрак.

Казалось, он очертил ей границы и сообщил, что в этом доме считает ее только невесткой. На душе у Подыль сделалось горько и обидно, но она промолчала.

– Это деньги на неделю. Когда привыкнешь к местной жизни, буду давать тебе на месяц. Спросишь у жены Чэсона, она тебе все расскажет.

Тхэван дал ей пять долларов. Когда Подыль, выросшая при матери, которой каждый день приходилось думать, чем они будут питаться в следующий раз, получила деньги на расходы, ее обида немного поутихла. Не прошло и десяти минут, как Тхэван доел свой завтрак, оделся в рабочую одежду и ушел. Он крикнул Подыль, вышедшей проводить его до калитки:

– Хорошо покорми отца!

– Хорошо, не волнуйся! – голос Подыль снова стал грубее.

Вернувшись в дом, Подыль спросила сидевшего в комнате старика Со:

– Ежели работы начинаются в шесть, почём просыпаться так рано? Поля далеко?

«До плантаций больше тридцати минут, а еще нужно проверить состояние рабочих и оборудования» – таков был ответ. У богача Ана были батраки, но Тхэван, видимо, работает и сам. И это намного лучше, чем если бы он, молодой, сидел сложа руки и хвастался тем, что он землевладелец.

В японском лагере, расположенном примерно в пяти ли от лагеря «Сэвен», был магазин с продуктами и товарами первой необходимости. А еще раз в несколько дней супруги-китайцы приезжали на своей повозке продавать разные вещи. Подыль было страшно тратить деньги, которые ей дал Тхэван в первую неделю. Она боялась, что по незнанию цен она все потратит и ее назовут транжирой, поэтому готовила закуски лишь из овощей с собственных грядок и яиц домашних кур. На самом деле Подыль до замужества еды толком и не видела, что уж говорить о рецептах, поэтому блюд, которыми она могла бы накормить, было мало.

– Ну что ты, старик в доме – энто одно, но ужли можно кормить одним киселем мужчину, который каждый день тяжело трудится в полях? Ты хочешь, чтоб твой муженек совсем окочурился?

Получив такой упрек от мамы Джули, Подыль впервые пошла за продуктами. Стоило ей подать на ужин жаркое из свинины, как Тхэван вмиг опустошил тарелку и попросил добавки. И свекор съел на одну-две ложки больше обычного. Раньше ее стряпня мужчинам не нравилась. Подыль спросила у мамы Джули, что любят есть ее домашние, и в любую свободную минутку принималась осваивать кулинарию. Тхэван, заявивший, что ему ничего от нее не нужно, кроме заботы об отце, без каких-либо упреков и требований ел и носил все, что давала ему Подыль.

«Значит, вот столько я должна делать для главы семьи, который исправно дает мне денег на ведение хозяйства», – говорила Подыль словно в свое оправдание, хотя никто ее ни в чем не упрекал. Она весь день варила купленные свиные кости, после того как Тхэван сказал, что ему они нравятся. Столько же, сколько муж давал ей на неделю, она получала за две недели стирки, от которой потом болели плечи и ныла поясница.

В лагере были общие столовая и прачечная. Большинство холостых рабочих жили в общежитии и решали вопросы готовки и стирки, платя за это женщинам поселка. В столовой работали госпожа Кесон и мама Джеймса, а стиркой занимались мама Тусуна, госпожа Вонсан и мама Джули. Через несколько дней после прибытия Подыль супруги из Вонсана уехали из лагеря. Говорили, это для рабочих обычное дело. Подыль предложила заменить госпожу Вонсан в ее работе.