Текст книги "Культурология и глобальные вызовы современности"

Предпосылки социальной самоорганизации: теоретические проблемы и их разрешение в контексте идей Э. С. Маркаряна о роли традиций в социокультурной эволюции
^{А. Е. Мкртичян (г. Ереван).}

Изучение самоорганизующихся систем в аспекте их нелинейности и удаленности от состояния равновесия является перспективным, многообещающим направлением современной науки и имеет общедисциплинарный характер, включая в себя теорию самоорганизации, теорию диссипативных систем, теорию автопоэзиса, синергетику, нелинейную динамику, фрактальную геометрию и т. д. Как феномен современного этапа развития науки это направление базируется на работах целого ряда известных ученых: математиков, физиков, биологов, химиков и других представителей естественных наук. Особо следует выделить соответствующие работы Э. Лоренца, Б. Мандельброта, И. Пригожина, Г. фон Фёрстера, Г. Хакена, чилийских биологов У. Матураны и Ф. Варелы.

Естественнонаучная мысль может упорядочивать, сильно огрубляя действительность и таким способом достигая „точности". В обществе же более высока степень динамичности, ускоренности социального развития. Это, однако, не умаляет важности методологически корректного применения для описания и объяснения социальных процессов знаний и теоретических положений общенаучного характера, выработанных в рамках естественных наук. Возникает проблема необходимости адаптации „точного" естественнонаучного знания к „неточным" социальным и гуманитарным наукам.

Вклад представителей социальных наук в решение этой проблемы может показаться несколько скромным, ибо сфокусированные обществоведческие разработки проблемы начались сравнительно позже, но это не так. Просто сверхсложность общественной системы обусловливает пока еще недостаточно полную концептуализацию имеющихся знаний. Однако и в кругу социологов и социальных философов есть ряд заслуженных теоретиков данного направления, к которым из армянских обществоведов с полным правом можно отнести Э. С. Маркаряна, который давно и плодотворно разрабатывает культурологические аспекты проблемы самоорганизации социальных систем[133]133
  См., например: Маркарян Э. С, Узловые проблемы теории культурной традиции // Советская этнография, 1981. – № 2. – С. 78–97; Теория культуры и современная наука. Логико-методологический анализ. Москва, 1983; Маркарян Э. С. Науки о культуре и императивы эпохи. Способность к стратегическому управлению миром. Москва, 2000 и другие работы Э. С. Маркаряна.


[Закрыть]. Э. С. Маркарян справедливо замечает: „Человечество вступило в такую полосу развития, которое требует… выработки междисциплинарной научно-образовательной культуры, которая бы базировалась на интегративном типе взаимодействия общественных, естественных и технических наук"[134]134
  Маркарян Э. С., Новые вызовы и глобальные угрозы международной безопасности в начале 21-го века. Переход к направляемому развитию цивилизации как условие самосохранения человечества. Программный доклад для международного симпозиума. Ереван, 2004., – С. 111.


[Закрыть]. Существующий тип монодисциплинарной научно-образовательной культуры неспособен производить необходимые для выработки программ выживания человечества интегративные знания. Поэтому необходимо изменить ориентиры насущной научно-образовательной культуры и преодолеть разрыв технического и гуманитарного образования. А поскольку речь идет о выработке общих для разных наук объяснительных моделей, то особая роль в деле кооперации междисциплинарников и выработки новой образовательной культуры отводится философии. Ведь для того, чтобы эффективно ориентироваться в нашем сложном и нестабильном мире, изучение изолированных явлений и получение разрозненных информационных сведений явно недостаточно. Необходимо учитывать контекст изучаемых явлений и процессов, т. е. уметь контекстуализировать свои знания. Надо располагать эти знания в достаточно широком контексте, в котором они приобретают новый смысл.

Философия как искание, открытие и полагание смыслов выступает в качестве средства формирования новой научно-образовательной культуры. Путем соотнесения и сравнения объемов конкретнонаучных понятий с философскими категориями и выстраивания иерархических понятийных рядов по степени соподчиненности понятий можно выработать общенаучные основы новой образовательной культуры, нацеленной на оптимизацию процесса развития мирового общества и подчинение этого процесса императивам выживания человечества как такового. В способности к новому смыслополаганию состоит задача философии 21 – го века, в особенности социальной философии, в рамках которой новейшие достижения естественнонаучного знания переосмысливаются применительно к традициям социальных наук. Философское осмысление чрезвычайно широкого круга самоорганизующихся явлений и событий с позиций новой методологии стимулирует синтез новых мировоззренческих установок, по-новому определяет способы взаимодействия человека и природы.

Системы, развитие которых существенно зависит от малых случайных изменений начальных условий, называют хаотическими. В таких системах диссипативный хаос заполняет собой всю промежуточную область больших и малых отклонений от чистого случая и полного порядка. Сами же незначительные внутрисистемные отклонения от общесистемных параметров получили название флуктуации. Как пишет Э. С. Маркарян: „Понятие флуктуации является основной обобщающей идеей неравновесной термодинамики. Оно призвано выразить спонтанное отклонение от некоторого макроскопического состояния, которое ведет в конечном итоге к созданию новых стабильных структур"[135]135
  Маркарян Э.С, Новые вызовы и глобальные угрозы международной безопасности в начале 21-го века. Переход к направляемому развитию цивилизации как условие самосохранения человечества. Программный доклад для международного симпозиума. Ереван, 2004., – С. 54.


[Закрыть]. Под воздействием флуктуаций процесс диссипации в удаленных от состояния равновесия открытых системах приводит к селекции структур, оставляя те из них, которые при данных условиях устойчивы. Сенситивная зависимость от начальных условий выступает как характерный атрибут хаотических систем, а наличие в них флуктуаций выступает как показатель хаоса на микроуровне системы. Поскольку большинство реальных процессов подвержены этой зависимости и содержат нелинейные взаимодействия, то в большинстве своем системы являются хаотическими. Благодаря действию положительной связи в них имеет место нестабильность и нелинейное развитие. „Самое удивительное свойство живого в том, – пишет К. Лоренц, – что оно развивается вопреки законам вероятности, от более простого к более сложному, от систем с более низкой гармонией к системам с более высокой. Все жизненые процессы поддерживаются перепадом рассеивающейся в мире энергии. Таким образом, организмы – это системы, получающие энергию в цепи с положительной обратной связью"[136]136
  Лоренц К., Оборотная сторона зеркала. М.: Республика, 1998. -С. 261.


[Закрыть].

Применительно к социальным системам можно со всей определенностью утверждать, что единое действие положительной и отрицательной связи и является тем системообразующим механизмом, который организует и структурирует происходящие в них коммуникативные процессы. Как отрицательная, так и положительная связь выступают сторонами универсальной взаимосвязи явлений мироздания, выражают внутреннюю противоречивость этой взаимосвязи. Социальная система как динамичная совокупность коммуникативных процессов постепенно становится высокочувствительным к незначительным информационным сигналам, которые по принципу положительной социальной связи взаимоусиливаются. Через некоторое время достигается момент крайней неустойчивости, переход в зону бифуркации, осуществляется выбор и происходит трансформация в сторону повышения системной сложности. Достигнутое состояние поддерживается действием обратных связей.

Следовательно, развитие социальных систем суть поток необратимых изменений в результате постоянных столкновений процессов организации и дезорганизации, которые формируются посредством коммуникаций и в результате действия корреляционных социальных взаимозависимостей. В этом потоке рождаются параметры порядка и подчиненные им структуры, по-новому упорядочивающие элементы. При этом сама коммуникация включает в себя как стабилизирующие, так и дестабилизирующие элементы. В аспекте информативного содержания коммуникация принципиально открыта. Эта открытость порождает неопределенность и возможность накладывания и тем самым усиления информативных потоков, появления социальных резонансов. При соответствующих условиях любая тема может стать структурирующим фактором коммуникативного поля. Отсюда результируется нестабильность и принципиальная хаотичность социума. Но в аспекте процедур сообщения информации коммуникация обеспечивает стабильность системы, ибо эти процедуры (способы передачи, манеры выражения и т. д.) действуют как параметры порядка[137]137
  Все, что, действуя ограничивающе и тем самым, исключая неопределенность всевозможного, обеспечивает общественный порядок, может рассматриваться как параметр порядка.


[Закрыть], внося необходимые ограничения (ограничение есть суть социального порядка). Как элемент коммуникации они более долговременны, хотя также зависят от определенных конкретных условий. Следовательно, проблему порядка в первую очередь надо решать посредством самой коммуникации, изначально содержащей в себе действующие согласно принципу единства положительной и отрицательной связей возможности упорядочения и хаотизации социума. Разные параметры порядка действуют на разных уровнях, и в плане социальной самоорганизации ума именно внутрикоммуникационные параметры наиболее фундаментальны и на микроуровне социальной системы выступают как системообразующий механизм.

Своеобразие социальных систем определяется действием механизма культуры, дефинируемой Э. С. Маркаряном как универсальный способ эволюционной самоорганизации и адаптивно-адаптирующего воздействия на среду, „как специфическое проявление негэнтропийных, упорядочивающих процессов"[138]138
  См.: Маркарян Э. С. Новые вызовы и глобальные угрозы международной безопасности в начале 21-го века. Переход к направляемому развитию цивилизации как условие самосохранения человечества. – С. 20, 35.


[Закрыть]. Развитие внутрисистемного качества возможно лишь в пределах определенной меры, ограничиваемой влиянием среды. Внешние условия постоянно ставят систему перед необходимостью выбирать из спектра новых возможностей адаптации. В конце концов, наступает момент бифуркационного выбора и качественного перехода. Пройдя зону бифуркации, социальная система стабилизирует новое качественное состояние, характеризуемое принципиально иными возможностями генерирования информации. Однако это нелинейный процесс, и внутрисистемные преобразования не являются прямым следствием изменения внешних условий. Традиции в социальной системе обладают функциональной значимостью как в отношении к окружающей среде, так и в плане внутренней организации. Системные традиции функционируют на основе собственных закономерностей и обусловливают адаптационные особенности внешнего проявления системного качества, которые в свою очередь адаптируют среду к системе.

В отличие от уже устоявшихся со временем компонентов новейшие компоненты социальной системы наиболее предрасположены к изменению и эволюции. Они не столь жестко увязаны в общую систему и более других подвержены вариациям. Возможности выбора здесь многочисленны, налицо обилие ресурсов. К тому же, возможные эволюционные „ошибки" не столь значимы для системы, так как речь идет о слабо связанных с системой компонентах. Когда же выбор акцептируется системой, и информация традируется, появляются новые возможности упорядочения и обратного воздействия на условия внешней среды. Так что обусловленность изменчивости социокультурных традиций внешним воздействием относительна, предполагает сохранение определенной доли накопленной внутри системы структурной информации и правил ее генерирования. Информация вкупе с правилами своей генерирования определяет возможности развития коммуникативных систем и тем самым действует как конструктивный фактор упорядочения социальных систем.

Конечно, со временем массивы новой информации „стареют" и частично утрачиваются. Но часть их преобразовывается и сохраняется в виде устных преданий, другая – в письменах, в разного рода изображениях и сооружениях, а в наши дни и в форме электронных носителей информации. При этом информация подвергается традированию[139]139
  Традирование означает, что последующие новые события базируются на предшествовавших, определяются имевшем место в прошедшем выбором, что новый порядок будущего развития результируется из наличного порядка.


[Закрыть], видоизменяя правила генерирования последующей информации и тем самым модифицируя параметры упорядочения коммуникативных событий. На основе традированной информации и правил генерирования этой информации действует механизм каналирования. Традиции обособляются от непосредственной данности коммуникативных цепочек, „кристаллизируются" и в качестве фиксированных смысловых образцов структурируют конкретные коммуникативные процессы, преодолевая микровременные рамки непосредственности. Именно традирование „как дальнейшая передача идентичных, детерминационно связанных механизмов"[140]140
  Riedl R., Die Ordnung des Lebendigen. Systembedingungen der Evolution, – С. 250.


[Закрыть] ограничивает возможности выбора и каналирует реально возможные коммуникативные события. Посредством применения и изменения задающих процедуры коммуникативного обхождения традиций осуществляется выстраивание коммуникативных цепей вплоть до уровня макрособытий. И лишь на основе уже традированных правил возможно продуцирование смысла, являющегося средством и непременным условием функционирования социальных систем.

Макс Вебер писал: „Социальным" мы называем такое действие, которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него"[141]141
  Вебер М., Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. – С. 603.


[Закрыть]. Согласно Никласу Луману, смысл есть „процессирование в соответствии с мерой различий, и именно различий, которые как таковые заранее не даны, а исключительно из значимости сами приобретают свою оперативную применимость (и еще более, конечно же, свою понятийную формулируемость). Самодвижимость смыслового явления есть автопоэзис par excellence. На этой основе любое (сколь бы ни коротко было) событие может приобрести смысл и стать элементом системы". И далее: „Смысл обеспечивает тем самым тот комплекс свойств, который необходим для образования элементов системы, а именно возможность своего определения через отношение с другими элементами. Самореферентность, редунданц и обилие возможностей гарантируют необходимую для этого неопределенность"[142]142
  Luhmann N. Soziale Systeme: Grundrifi einer allgemeinen Theorie. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1984. – C. 101.


[Закрыть]. Новый порядок возникает не в условиях конкуренции за ограниченные ресурсы, а в условиях обилия ресурсов, когда новые возможности коммуникации „сталкиваются" с уже сформированными правилами коммуникативного обихода. Какая из возможностей актуализируется во многом определяется случаем, но необходимо, чтобы она была совместима с вытекающими из правил предписаниями. Актуализация, акцептация и последовательность коммуникаций зависит от уже сохраненной в системе и утвердившей себя в качестве правил генерации информации. Коммуникация не возникает в информационном вакууме. С другой стороны, не существуют раз и навсегда данные условия ее генерирования. Процессы сохранения информации с необходимостью изменяют конкретные условия сохранения. Поэтому выбор между акцептированием или отклонением той или иной коммуникации не может быть произвольным, но он всегда контингентен. На базальном, в определенном смысле, микроуровне социального это обусловлено действием механизма обратной связи. На уровне социокультурных процессов названный механизм действует посредством традиций, обеспечивающих детерминированность выбора и тем самым упорядочивающих коммуникативное пространство социума.

Исходя из вышеизложенного, нельзя не согласиться с утверждением Э. Маркаряна, что „даже самые инновационные общества в принципе не могут существовать без… традиций"[143]143
  Маркарян Э. С., Новые вызовы и глобальные угрозы международной безопасности в начале 21-го века. Переход к направляемому развитию цивилизации как условие самосохранения человечества. – С. 42.


[Закрыть]. Действительно, культурная традиция является универсальным механизмом селекции социального опыта, его структурного накопления и стереотипизации, а также его пространственно-временной трансмиссии. Тем самым благодаря традициям обеспечивается необходимая для самоорганизации социальных систем стабильность. Очевидно, это обстоятельство имеет в виду Э. С. Маркарян, когда пишет: „изучение традиции должно происходить прежде всего в соответствии с фундаментальными принципами самоорганизации"[144]144
  Markarian E., Tradition as an Object of System Study // World Futures. The Journal of General Evolution. Vol. 34, 1992, – № 3–4. -С. 157.


[Закрыть].

Конечно, традиции изменчивы, и изменчивость эта подвержена принципу ирреверсибельности. Традирование все новых и новых правил делает невозможным возврат к прошлому. Но само прошлое как некий конструкт должно быть доступно настоящему. Подобный доступ обеспечивается благодаря наличию феномена культурной памяти[145]145
  Придерживаясь заложенной Ю. Лотманом научной традиции и опираясь на Яна Ассмана (см.: Assmann J., Das kulturelle Gedachtnis: Schrift, Erinnerung und politische Identitat infruhen Hochkulturen. 4. Aufl., Munchen: Beck, 2002, с. 24), мы предпочитаем для обозначения очерченных ключевыми словами „формирование традиций", „отношение к прошлому" и „политическая идентичность" функциональных рамок циркуляции культурных смыслов пользоваться термином „культурная память".


[Закрыть], обеспечивающего традирование, передачу смысла во времени. В контексте этого феномена вся культура в целом может считаться основным механизмом ограничения пространственно-временного распространения социальных рисков, своего рода «комплексным антиэнтропийным механизмом»[146]146
  См.: Назаретян А. П., Устойчивое неравновесие и синергетическая модель культуры // Синергетика. Философия. Культура / Под общей ред. В. К. Егорова и др. М., 2001. -С 112–115.


[Закрыть]. Путем нелинейного синтеза и сведения в единый темпомир элементов культурной памяти разной глубины коннективная структура культуры делает возможным согласование „растянутых" во времени коммуникаций, актуализируя воспоминания и включая опыт прошедших времен в горизонт современности. Кроме того, основываясь на принципе фрактального повтора и выступая как символическая упорядоченность смыслов, она создает единое социальное пространство ожиданий и тем самым обеспечивает нормативное ориентирование и увязку коммуникативных процессов. В отличие от так называемой коммуникативной памяти, объемлющей биографические воспоминания о недавном прошлом современников, культурная память сохраняет воспоминания о бифуркационных пунктах и начальных условиях развития социальной системы, растягивая временные рамки артикулирования коммуникационных сетей. Особенно много места в культурной памяти занимают воспоминания о генезисе социальной системы и сделанных ею в решающие моменты бифуркационного перехода критических выборах. Совершив критический выбор, система стабилизирует динамику флуктуаций и превращается в своего рода „исторический объект"[147]147
  См: Николис Г., Пригожин И. Познание сложного. Введение. М., 1990. – С. 89.


[Закрыть], поскольку этот бифуркационный выбор задает горизонт предсказуемости ее дальнейшего развития, характеризующего „историческую память" социальной системы.

Проявляемый посредством принципа повтора фрактальный характер культурной памяти предполагает наличие и свободную артикуляцию хаотических процессов. Наряду с появлением и техническим усовершенствованием электронных средств хранения информации возрастает и степень свободы этой артикуляции. Доминирование повтора и „ритуальной когерентности" сменяется доминированием актуализирования и „текстуальной когерентности", а вместо подражания и сохранения интерпретация и воспоминание становятся связующими силами новой конвективной структуры культуры[148]148
  См.: Assmann J.. Das kulturelle Gedachtnis: Schrift. Erinnerung und politische Jdentitdt in fruhen Hochkulturen – С 18


[Закрыть]. Возникает культура воспоминания, причем в зависимости от социальных условий становления и развития формируются разные культурные практики интерпретации и воспоминания. Содержание хранимой в культурной памяти информации, принципы ее структуризации, условия и сроки хранения, возможности и способы актуализации – все это обусловлено характером и динамикой культурной эволюции социальной системы.

Таким образом, социокультурная эволюция имеет место согласно собственной динамике и обладает автономией по отношению к внешним условиям. Традированные правила генерации информации в известной степени детерминируют ход коммуникативных процессов, которые, однако, благодаря своей вариабельности не поддаются окончательной фиксации и остаются открытыми для дальнейшего развития. Предпосылками самоорганизации социальных систем выступают их иерархичность и вариативность, наличие в них флуктуаций, способность к селекции и реализации бифуркационного выбора, канализирование инноваций, традирование информации и образование культурной памяти, включающей традиции и нормы коммуникативного обихода.

Культура в эпоху распада империи и надлома цивилизации
^{Н. А. Хренов (г. Москва).}

Российская культура занимает важное место в мировой культуре. Этот ее высокий статус объясняется не только тем, что она склонна к активной ассимиляции элементов других культур, что делает ее необычайно коммуникабельной и открытой для взаимодействия и диалога, но и тем, что при этом она способна сохранять свою самостоятельность, а, следовательно, и демонстрировать сопротивление распространению иных ценностей или ценностей других культур, не соответствующих ее основному духовному ядру. Развитие каждой культуры, не только российской, предполагает постоянное обращение к другим культурам, хотя иногда это имеет разрушительные последствия. Во всяком случае, что касается сохранения духовного ядра русской культуры, то до сих пор эта проблема не была столь острой. Притяжение других культур было одновременно и отталкиванием от них. Если русской культуре в будущем удастся сохранить это свое положение, то она еще будет способной к развитию и функционированию.

Разумеется, установки политической системы то способствуют, то препятствуют саморазвитию заложенного в самой культуре потенциала. Примем за аксиому самостоятельность культуры по отношению к политике. Принято считать, что, начиная с 20-х годов, административная система нанесла культуре огромный вред. В самом деле, как писал в 1939 году Г. Федотов, «наш век соблазняет тоталитарностью, и генерал, привыкший решать политические и социальные вопросы своего времени, кончает декретами в области поэзии и музыки» (Г. Федотов. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. СПб., 1992, т.2., с. 224). Несомненно, в истории эти проблемы существовали.

Однако необходимо обратить внимание и на другую сторону проблемы. Высочайшее напряжение духа, проявляющееся в ренессансах отечественного искусства, обязано необходимости в сопротивлении ценностям, чуждым отечественной культуре. Как активная ассимиляция других культур способствует развитию собственной, так и сопротивление им создает основу для конструктивного диалога. Без сохранения несходства не получается и диалог. Это проблема не только XX века.

Развернувшийся в предшествующих столетиях процесс вестернизации истории затрагивал и Россию. Примеряя на себя формы мировосприятия, рожденные на Западе эпохой Просвещения (а это, как известно, исходная точка модерна), включаясь в европейский мир, Россия все же смогла сохранить свое духовное ядро, свою культуру. Ренессанс русской литературы XIX веке несет на себе печать не только влияния великих творений западного искусства, но и отторжения от гипертрофии цивилизационного начала на Западе, опасность которого на самом Западе уже ощущали сами просветители (Руссо), современники просветителей (например, Шиллер), и в еще большей степени оказавшие огромное влияние на русскую культуру романтики. Не случайно такой резонанс в России идей Руссо. Все эти вопросы у нас обсуждались в дискуссиях по поводу бестселлера Шпенглера, книгу которого Р. Мертон назвал самой популярной книгой первой половины XX века.

Но если XIX век проходит под знаком ассимиляции ценностей вестернизации и, соответственно, отторжения от них, то на российский XX век откладывает печать еще одно мировосприятие, отпочковавшееся от европейского модерна и получившее евразийскую окраску. Это мировосприятие большевизма. Конечно, это мировосприятие отечественному искусству нанесло колоссальный вред. В частности, разрушило один из значимых культурных слоев, возникший в конце XIX–XX веков, который начиная с эпохи оттепели пришлось восстанавливать. В 1960 году вышел десятый том «Истории русского искусства». В нем есть целая глава о творчестве художника М. Врубеля. Между тем, если до этого времени об этом художнике и писали, то лишь критически. Но речь должна идти о реабилитации не только одного М. Врубеля, но целых художественных направлений этого времени.

Однако была и другая сторона идеологического давления, которую нельзя свести исключительно к негативному эффекту. Необходимость сопротивления большевизму провоцировала колоссальное напряжение, деятельность духа. Необходимость сопротивления большевизму, исходящему из установок лишь одного из слоев культуры, связанного с народническими представлениями, стимулировала активность искусства. Находясь в 20-е годы в эмиграции, проницательный Ф. Степун пытался следить за развитием советской литературы. В своих философско-публицистических очерках, печатавшихся с 1923 по 1927 годы в журнале «Современные записки», он писал: «Каждым своим мало-мальски талантливым, художественно правдивым, каждым своим искренне пережитым и точно сказанным словом советская литература неустанно твердит о том, что между Россией и большевицким коммунизмом идет смертный бой, что все коммунистические смыслы жизни превращаются русскою жизнью в бессмыслицы» (Степун Ф. Жизнь и творчество. М., 2008., с. 363). Необходимость сопротивления создавала великое напряжение духа, что получило выражение в романе «Тихий Дон», в великой русской поэзии XX века, в музыке Шостаковича, в романе Б. Пастернака и т. д.

В последнее время раздаются голоса о кризисе отечественного искусства. Не возникают ли эти разговоры потому, что в нашей культуре угасает дух сопротивления. Может быть, культура в последнее время и в самом деле открыта всему, что приходит из других культур? Но разве некоторые ассимилируемые ценности, связанные, например, с массовой культурой, не являются Вызовом? Отсутствует Вызов, значит, нет и потребности в творческом ответе. А все ренессансы в искусстве питает именно эта потребность творческого ответа, это духовное напряжение, этот дух сопротивления. Глобализация не исключает диалога, а значит, и одного из его признаков – сопротивления.

Но разве такой Вызов и в самом деле отсутствует? Может быть, в реальности он уже давно появился, но мы его не можем осознать и не способны пока четко сформулировать? Нельзя ли под этим Вызовом понимать издержки глобализации? Если XIX век развертывался под знаком вестернизации, то, может быть, XXI век будет развертываться под знаком американизации со всеми вытекающими отсюда положительными и отрицательными последствиями. Возможно, мы сможем осознать этот новый вектор динамики культуры тогда, когда он уже станет достоянием истории. Впрочем, если вчитаться в А. Солженицына, особенно в его критику либерального Запада, то у него мы найдем в этом отношении много интересного.

Попробуем ближе подойти к тому, что было характерно для искусства еще недавно, когда имел место надлом советской империи и когда происходил ее распад, а затем медленное прощание с имперским комплексом уже как с психологическим комплексом. С 1956 года, когда развертывается период оттепели, начинается эпоха того, что Р. Мертон называет «социальной аномией». Происходит активизация творческой элиты. Искусство вновь оказывается в ситуации нового «ренессанса». Но когда это стало реальностью, правящая элита ощутила для себя опасность, и это становится причиной поворота к застою. Творческая элита была взята под контроль после событий, происшедших в 1956 году в Венгрии. Известно, что в этих событиях творческое меньшинство сыграло значительную роль. Этого боялись и в СССР. Во властных структурах существовал проект роспуска творческих союзов.

С конца 50-х годов в искусстве имели место не одно, а, как минимум, три основных мировоззренческих установки.

Первую установку можно обозначить как неомодерн или неоавангард. Авангард – это творческое меньшинство, юные пассионарии, не желающие существовать в соответствии с традиционными ценностями и устремленные в будущее. Это благодаря им в начале XX века возникает ренессанс искусства. Это их активность в эпоху оттепели способствует активизации творческого духа. Поскольку на Западе и в особенности в Америке в модерне в 60-е годы еще не успели разочароваться, в России катастрофу с марксизмом как детищем модерна тоже не могли осознать так, как мы это понимаем сейчас. Поэтому 60-е годы – это начало периода реабилитации художественного авангарда и всех его проявлений, о которых, как свидетельствовали вышедшие в то время мемуары И. Эренбурга, успели забыть. Естественно, что социальной основой реабилитации авангарда стал молодежный энергетизм, молодежные волнения и настроения, которые, правда, не получили здесь такого размаха, как на Западе, но тем не менее оказали влияние на искусство, особенно на искусство, создаваемое поколением «шестидесятников».

Вторую мировоззренческую установку можно обозначить как экзистенциализм. Конечно, применительно к России говорить об этом мировоззрении непросто. Наезжающий в СССР Ж. П. Сартр не мог оказать заметного влияния. Это влияние происходило скорее с помощью переводной зарубежной литературы. Но дело не в этом. В России и раньше были мыслители, близкие к этой системе философских идей (Н. Бердяев, Л. Шестов и др.). В данном случае под экзистенциалистским направлением следует иметь в виду все, что в культуру и историю возвращает личность. Личность как система отсчета в истории. История, увиденная сквозь призму личности. В этом плане ключевым произведением явился роман Б. Пастернака «Доктор Живаго». Это оппозиция и большевизму, и модерну.

Третья мировоззренческая установка связана с неоромантизмом. Здесь речь идет уже не о группе пассионариев, способных ради идеи и будущего пожертвовать своими жизнями и не о личности как точке отсчета для всех оценок. В неоромантизме, представленном, в частности, А. Солженицыным, главным предметом внимания становится народ. Не масса в ее большевистском, т. е. положительном или в элитарном, т. е. негативном истолковании, как у X. Ортеги-и-Гассета. Народ как самая большая общность, сформированная историей, религией, моралью и культурой. Понятие о народе как анонимном, но активном и основном творце культуры сложилось в романтизме. Это понятие было одним из центральных понятий русского XIX века. Позитивизм и его конкретное направление – социологизм почти устранили это понятие из научного обихода. Но время от времени к нему возвращаются.

В нашем искусстве к нему вернулись также в эпоху оттепели, в особенности, так называемые писатели-деревенщики. Революция 1917 года – городская революция, а город – форма цивилизационного развития. Катастрофа с деревней в большевистской России требовала своего осознания. Тем более, что в соответствии со Шпенглером культура связана с землей, а в городах она лишь вырождается. Осознание коллективизации как катастрофы нашло выражение в так называемой «деревенской прозе». Среди писателей этого круга были свои публицисты и философы. К таким принадлежит А. Солженицын. В его выступлениях суждения о национальности, православии, революции, сталинизме, ленинизме, марксизме и либерализме – возникают как следствие размышлений о судьбе народа. Так, писатель реабилитирует романтическую рефлексию, и применительно к русской культуре, к судьбам российской цивилизации в эпоху глобализации она звучит актуально. Ведь, как утверждает А. Солженицын, после такой катастрофы как большевизм русский народ может и не выжить.

Рубеж XX–XXI веков свидетельствует, что мировосприятие модерна с его идеей перманентного пересоздания общества и устремленностью в будущее хотя и продолжает иметь место, но уже не является определяющим. Наступает эпоха постмодерна. Мировосприятие модерна, связанное с ориентацией на будущее, можно было бы, опираясь на А. Тойнби, назвать футуристическим. В настоящее время больше проявляет себя другая тенденция, связанная с обращенностью в прошлое, что А. Тойнби называет пассеизмом или архаизмом. Этот вектор развития культуры спровоцирован разрушительным воздействием политической истории и мировосприятием модерна. Возникает осознание необходимости спасти и сохранить памятники истории и культуры. Пожалуй, в наше время больше обращает на себя внимание мировосприятие, связанное с отрешением от жизни, уходом, странствованием, отшельничеством. Не случайно в последнее время так много пишут об исихазме. Это, например, очень ярко проявляется в современных формах эмиграции, в сектантстве – вообще, в религиозных настроениях. Это мировосприятие связано с национальной ментальностью, о чем в свое время говорили и Ф. Достоевский, и Н. Бердяев. Оно имеет и восточные, и византийские, и древнерусские корни.