Текст книги "Культурология и глобальные вызовы современности"

Философия поступка и вызовы XXI столетия
^{В. В. Руднев (г. Москва).}

Поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать основой общественного законодательства

И. Кант

Проблемы современного общества избыточно сложны. Это хорошо иллюстрирует состояние системы «человек-природа-общество»: традиционная зависимость общества от природы в сер. XX века была дополнена возросшим уровнем вмешательства человека в процессы происходящие в природе. Антропогенный фактор привнес кардинальные изменения в ситуацию, усложнив ее. Академик В. И. Вернадский еще в 30-е годы XX века обратил внимание на тот факт, что человеческая деятельность превратилась в одну из могучих сил на планете, чье воздействие на среду сопоставимо с природными силами. Последующие годы высветили положительные и отрицательные стороны новой реальности. Избыточный прессинг индустриального общества на природу и кризис техногенной цивилизации обозначили диапазон угроз существованию человечества в XXI веке.

Стратегия выхода из кризиса (получившая известность в качестве концепции устойчивого развития общества) была основной темой, обсуждавшейся на Второй международной конференции по окружающей среде и развитию ООН (Рио-де-Жанейро, Бразилия, 1992 г.). Объективно решение проблемы поиска пути устойчивого развития общества связано с преодолением одного из наиболее острых противоречий современности: между необходимостью снизить техногенный прессинг на природу (с целью восстановления процессов саморегуляции в биосфере) и сохранить (по возможности увеличив) потенциал, обеспечивающий активную жизнедеятельность населения. Задача, сложная по своей природе, отягощена сохраняющейся зависимостью общества от природных ресурсов (возобновляемых и не возобновляемых), а также стремлением общества сохранить достаточно высокий уровень потребления.

Сложность решения такой «сверхзадачи» определяет внимание общества к проблеме: в частности, возросло внимание к содержательной составляющей поступков, принимаемых решений. Поступок человека, призванный обеспечить успех жизнедеятельности и быть ответом на вызовы XXI-го века, сегодня, в контексте сложного переплетения современных экологических и социальных проблем общества, приобретает особое значение т. к. может нести (прямо или косвенно) угрозу обществу.

Индустриальное общество издавна прямо связывает свое благополучие с достижениями науки. Наука и технологии рассматриваются как средство решения возникающих проблем, гарантирующее качественное улучшение жизни человека. Между тем, трансформации, происходящие в системе «человек-природа-общество», способствовали уточнению этих представлений. Исследователи все чаще отмечают, что «Наука и технологии в сознании современного человека – это одновременно защита и угроза, путь спасения и опасное скольжение по наклонной плоскости, ведущей к гибели»[178]178
  Тищенко П. Д. Философские основания гуманитарной экспертизы //Знание. Понимание. Умение. Москва, 2008. – № 3. – С.202.


[Закрыть]. Сегодня, пожалуй, как никогда прежде в истории индустриального общества, актуально звучит пожелание/требование к человеку действовать так, чтобы результат обеспечивал непрерывность человеческой жизни. Сложность исполнения этого пожелания (как и реализация поступков, отвечающих этому пожеланию) определяется сегодня тем, что «… люди недостаточно информированы об угрозах, которые нависли над человечеством, или же вообще не представляют всей степени опасности, нависшей над ними»[179]179
  Маркарян Э. С. Гуманизм XXI столетия: Идеология самосохранения человечества. Ереван, 2008. – С. 14.


[Закрыть], а знания человечества о природе весьма ограничены. Между тем предполагаемое введение гуманитарной экспертизы, предусматривающей контролировать эффективность принимаемых решений (призванной решить судьбу новых технологий применяемых в медицине, экологии и других сферах жизнедеятельности общества) – позитивный шаг к снижению уровня рисков.

Сложность поиска оптимальных решений, в контексте проблемы поиска пути устойчивого развития общества, можно проиллюстрировать на примере использования обществом возобновляемых природных ресурсов. Почва, обеспечивающая человеку возможность получать углеводы (главный источник питания), является одним из основных возобновляемых природных ресурсов. Зависимость человека, его системы жизнеобеспечения, от состояния почвы – яркий пример зависимости общества от природы. Веками, возделывая почву, земледельцы выращивали урожай, используя естественное плодородие почвы. Земледелие истощало почвы, способствовало их эрозии, а удельная площадь пашни на душу населения мира постоянно снижалась (в 1700–1950 гг. приходилось 0,41-048 га/чел., а в 1990 гг. 0,29 га/чел.), снижались и естественные темпы восстановления почвы. Сегодня наблюдается процесс деградации почвы. Использование чуждых для природы химических соединений для борьбы с вредными насекомыми, грызунами, грибками, сорняками, как и избыточное применение химических удобрений, уплотнение почв тяжелыми машинами, обезлесение и опустынивание ведут к разрушению структуры почвы, снижению плодородия. Деградация почв – одна из самых серьезных проблем современного мира. Ежегодные темпы эрозии пашни в десятки раз превышают естественные темпы восстановления почвы. Стремление регулярно увеличивать собираемый урожай привело к тому, что время «отдыха» пашни сократилось. Интенсификация сельского хозяйства создает угрозу устойчивому состоянию почв. Сегодня почвы быстро деградируют и все чаще могут рассматриваться как не возобновляемый ресурс.

Снижение прессинга на природу, переход к органическому земледелию (отказ от использования чуждых природе агротехнических приемов) – путь, объективно способствующий замедлению темпа развития опасной тенденции.

История свидетельствует, что успешное долговременное ведение земледельческого хозяйства возможно лишь в режиме щадящей эксплуатации почвы. Веками, например, в сложных условиях высокогорья, земледельцы вели хозяйство опираясь на технологические приемы (и определенные нормы экологической этики) обеспечивающие оптимальный прессинг на природу. Использование земледельцами щадящих форм ведения хозяйства, технологий «дружественных» природе, издавна способствовало успешному ведению хозяйства в устойчивом режиме.

Многие современные технологии природопользования, используемые индустриальным обществом, ориентированы на достижение высоких результатов, но, нередко, не учитывают последствия их применения. Обретя невиданную мощь и возможность по изменению окружающего мира, человек индустриального общества сохранил свою зависимость от природы, в частности от пищи содержащей углеводы. Пример эксплуатации почв хорошо иллюстрирует значение проблемы: не решив проблему сохранения возобновляемых природных ресурсов, человечество может лишиться существенной части базы обеспечивающей устойчивое развитие общества.

Широкое повсеместное использование технологий «дружественных» природе – актуальная задача современности. Сегодня это направление представляется той доминантой, которая определяет характер решений принимаемых в сфере природопользования обществом, ориентированным на идеалы самосохранения, на перспективу устойчивого развития. Сегодня слова Луцио Сенеки «Победить природу можно, только повинуясь ей», пожалуй, наиболее адекватно обозначают направление, на котором общество, сконцентрировав усилия, способно решить проблему самосохранения.

Известно, «если мы хотим изменить мир, сначала надо изменить человека». Поступки, в которых решения «дружественные» природе есть сознательный выбор каждого члена общества – актуальная проблема современности. В «Повестке дня на XXI век», принятой на Второй международной конференции по окружающей среде и развитию ООН особо отмечена актуальность образования как компонента, необходимого для реализации поставленной цели. Обширные естественнонаучные знания, опыт локального ведения жизнеобеспечивающей деятельности на протяжении многих поколений (зафиксированный этнографическими исследованиями), наконец, этическая составляющая – база, которая может быть основой такого образовательного процесса.

Поступки, ориентированные на гармонизацию отношений в системе «человек – природа – общество», объективно, ориентированы на благо общества, на его самосохранение.

Раздел III. Переход к гуманистически направляемому типу развития цивилизации как условие самосохранения человечества

1. Проблемы научного анализа и прогнозирования социокультурного развития человечества в XXI в.

Для того чтобы заняться прогнозированием перспективного развития культуры, следует, прежде всего, определиться с теми основаниями, на которых оно будет базироваться. Я полагаю, что из многочисленных и самых различных (но взаимодополняющих) функций культуры наиболее социально значимой является функция поддержания порядка взаимоотношений между людьми (вид социальной индустрии: «производство порядка»), позволяющего осуществлять их эффективное трудовое и иное социальное взаимодействие, ощущать солидарность, идентичность, жить в высоко регулятивной системе общих ценностных ориентаций, картин мира, языков и кодов общения и т. п. Этот режим взаимодействий определяется как витальными и социальными интересами и потребностями самих людей, так и внешними (экстракультурными) обстоятельствами их совместного существования. Судя по всему, именно на этом и следует базировать прогноз, поскольку эти факторы, как никакие иные, определяют функциональные, а стало быть, и сущностные параметры будущей культуры.

Таким образом, основанием для нашего прогноза становится предвидимая в будущем совокупность социальных интересов людей, значимой частью которых являются их культурные интересы, и внешних условий, в которых протекает их социальная и культурная жизнь. Развитие социальных интересов можно спрогнозировать, исходя из предполагаемых перемен в системе социальной востребованности различных социально-профессиональных групп в условиях расширяющегося господства информационных технологий в постиндустриальном обществе, что неизбежно должно менять и общую композицию уровней востребованности разных групп людей. А вот будущее внешних условий социокультурного существования можно ответственно прогнозировать только в виде предположения о более или менее вероятном инерционном сохранении существующей ныне композиции этих условий примерно в том же виде, что и сейчас (по крайней мере, не меняющейся радикально для всего человечества в целом). Вероятные изменения этих условий в рамках тех алгоритмов предвидения, которыми мы пользуемся ныне, можно угадать только случайно, со сравнительно невысокой вероятностью. Под внешними (по отношению к культурной жизни) имеются в виду условия политико-экономические, демографические, экологические и др. И именно степень устойчивости этих условий определяет степень достоверности предлагаемого прогноза.

Прежде, чем приступить к изложению прогноза развития культуры, следует оговорить следующие его принципиальные параметры:

– прогноз отражает процесс стихийного саморазвития культуры общества как его системного состояния. Это прогноз эволюции объективного социального заказа на культуру, а не предугадывание каких-то форм ответа на этот заказ, в той или иной мере корректируемых субъективно проводимой культурной политикой того или иного государства;

– представляется, что далекий прогноз (более, чем на полвека) обладает чрезмерной гипотетичностью и умозрительностью для того, что быть подлинно научным. Он будет скорее философским, что не исключает возможности его высокой интуитивной прозорливости, но, увы, не придает ему должной эмпирической научной аргументированности. Вместе с тем прогноз на короткую дистанцию (менее, чем на 20 лет), напротив, окажется чрезмерно социологичным и эмпирически ограниченным только опорой на уже ясно проявившиеся тенденции, степень устойчивости многих из которых не всегда очевидна. Таким образом, речь идет о среднесрочном прогнозе на 3–5 десятилетий;

– реалистичность предпринимаемого прогноза в существенной мере гипотетична, ибо она обусловлена только надеждой на инерционную устойчивость совокупности внешних условий бытия человечества – наблюдаемого ныне процесса научно-технологического, политического, экономического и социального развития, и такой же надеждой на успешное преодоление (или минимализацию последствий) всех нынешних системных кризисов: политического, энергетического, демографического, экологического и пр. Но вероятность свершения этих надежд, на мой взгляд, достаточно высока.

Прогноз базируется на многих факторах, но самые важные среди них – социальное состояние общества, структура занятости населения, развитие социальной стратификации, структура ценностных ориентации и предпочтений, доминирующие модели социального управления, источники содержательного наполнения культуры, социальная организация производителей и потребителей культуры и др.

Культура индустриального общества в своих особенностях была обусловлена в существенной мере ограниченной эффективностью применяемых технологий материального и социального производства, что требовало вовлечения во все виды производственной, управленческой и обслуживающей деятельности максимального числа людей (по возможности всего трудоспособного населения) и соответствующей их социализации. По существу эта была эпоха перехода от экстенсивной формы деятельности (в рамках которой рост обеспечивался механическим увеличением объема привлекаемых ресурсов, в том числе трудовых) к интенсивной (при которой рост обеспечивается непрерывным совершенствованием технологий/алгоритмов деятельности). Индустриальная – это эпоха многотысячных трудовых коллективов, миллионных армий, политических партий в десятки миллионов членов, электоральной активности подавляющей части взрослого населения и т. п. Эпоха «восстания масс»[180]180
  Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991.


[Закрыть], требовавших социального равноправия. Индустриальная эпоха стремилась к максимальной социализации всех – всеобщей грамотности, всеобщей профессиональной подготовленности, всеобщей вовлеченности в политическое участие, всеобщей службы в армии и т. п. Массовое общество породило и свою специфическую модель политического устроения – социализм, красная и коричневая формы которого дорого обошлись человечеству. Социализм – это на самом деле идеальная модель принудительной социальной мобилизации всего населения, что оказалось очень востребованным для нужд индустриального этапа развития[181]181
  Подробнее об этом см.: Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., 1996.


[Закрыть]. Но и либерально-демократические политические режимы стремились к такому же тотальному вовлечению всего населения в социально активную деятельность, если не принудительно, то, по крайней мере, посредством экономического стимулирования.

В конечном счете, социализм и либеральная демократия – это родные брат и сестра, ведущие происхождение от общего родителя – просвещенческой мечты о социальной справедливости. Но реализуют такую благородную мечту эти два типа социального устройства диаметрально противоположными способами: социализм стремится к экономическому равенству (по крайней мере, манифестирует свое стремление к нему), лимитированному политической несвободой, а либеральная демократия обеспечивает политическую свободу, лимитированную экономическим неравенством. Социализм – это либеральная демократия наоборот, хотя технологии материального, социального и интеллектуального производства у них одни и те же. Не имеет смысла спорить о том, какой вариант лучше, ибо разные варианты оказываются эффективными в разных внешних условиях. Социализм – в режиме предельной мобилизованности всего общества в условиях войны или актуальной готовности к ней; либеральная демократия – в ситуации вальяжного расслабления в условиях устойчивого мира.

Всю первую половину XX века названные режимы соревновались друг с другом на равных. Но в 1945 году появилась атомная бомба, и вскоре стало ясным, что масштабная война с применением ядерного оружия в принципе невозможна с точки зрения здравого смысла. Это может привести к такому нарушению экологического баланса на Земле, что тотальная гибель всего человечества станет неизбежной[182]182
  См., например: Пархоменко В. П., Тарко A. M. Ядерная зима //«Экология и жизнь», – 2000. – № 3.


[Закрыть]. Таким образом, оказалось дезактуализированным основное внешнее условие, при котором существование социализма, как режима всеобщей мобилизованности ради готовности к войне, было хоть как-то социально оправданным. В отсутствие серьезной военной опасности социализм (как коммунистический, так и национал-социалистический) по экономической эффективности уступает либеральной демократии. Среди прочего это касается и возможности обеспечения массовых запросов населения индустриального общества и пластичного следования их изменениям.

Соответственно и наиболее специфичная культурная новация, порожденная индустриальной эпохой и появившаяся на ее закате, – это массовая культура. Появление массовой культуры в существенной мере стало следствием процессов ускоренной урбанизации, начавшихся в XIX в. и приведших к миграции в города миллионов людей. Но платой за переселение стал их отрыв от традиционных культур, господствующих в местах их прежнего проживания, и утрата такого важного инструмента социальной регуляции, как обычай. Массовая культура, не рождается стихийно в среде своих потребителей, а привносится в их среду извне и выполняет функции социального регулятора, рассчитанного в первую очередь на культурных маргиналов. Если обычай (традиционная культура) – это инструмент стихийного самоуправления общества, то массовая культура – инструмент внешнего управления толпой, лишенной культурных механизмов самоуправления и состоящей из людей, с невыраженными индивидуальными личностными чертами (в толпе)[183]183
  Костина А. В. Национальная культура, этническая культура, массовая культура. «Баланс интересов». М., 2009; см. таксисе: Московичи С. Век толп. М., 1998.


[Закрыть]. Тотальная социализация всех обернулась и всеобщей культурной маргинализацией.

С наступлением постиндустриальной эпохи ситуация стала меняться. Экономическое и социальное производство во все большей мере стало обеспечиваться информационными технологиями, производительность которых во много раз выше, чем у предшествовавших механических. А это ведет к сокращению числа людей, задействованных в производстве и управлении. То, что раньше делали десятки рабочих, теперь делает автоматизированная система, управляемая одним мастером, то, что раньше делал взвод солдат-призывников, теперь делает один сержант-контрактник и т. п. В этой связи отпадает необходимость и в принудительной социализации всего населения – его тотальной образованности, профессиональной обученности, военной подготовленности и т. п.[184]184
  Подробнее см.: Делягин М. Г. Реквием по среднему классу //Ежедневный журнал. 1 июня 2009 – http://ej.ru.


[Закрыть] Задействованной в актуальной, а уж тем более в социально престижной деятельности становится все меньшая часть населения (интеллектуальная, управленческая и производственная элита, «золотой миллиард»[185]185
  Hill W. An Introduction of the Modern Sociology. – Glencoe, 1983. – Vol. 1–2.


[Закрыть]). Вопрос о социальной справедливости и социальном равноправии, по крайней мере, на тех основаниях и в тех формах, которые задавались классической (просвещенческой) теорией демократии, становится все более проблематичным[186]186
  Подробнее см.: Никифорова Л. В. Теории постиндустриального общества и задачи культурологии // Фундаментальные проблемы культурологии: Т. 1: Теория культуры. СПб., 2008. См. также: Валлерстайн И. После либерализма. М., 2003; Грей Д. Поминки по Просвещению. М., 2003 и др.


[Закрыть]. Напротив, современную эпоху можно определить как эпоху «восстания элит»[187]187
  Определение М. Г. Делягина. См.: Делягин М. Г. Указ. соч.


[Закрыть], превращающую социально значимую деятельность в сферу самореализации сравнительно небольшой и профессионально хорошо подготовленной части населения.

А что делать остальным? Работать в сфере обслуживания и неквалифицированными разнорабочими? Но и эта сфера приложения труда не безгранична. На каждый квадратный метр территории дворов не поставишь отдельного дворника, на каждого покупателя магазина не заведешь отдельного продавца и на переноску каждого отдельного кирпича на стройке не наймешь отдельного рабочего. В каких формах и на каких площадках жизнедеятельности миллиарды «лишних людей» смогут проявить себя достойными членами сообщества?

Судя по всему, в культуре. Это не означает, что миллиарды людей займутся профессиональной культурной деятельностью. Но культурные репрезентации станут для них социально и психологически неизмеримо более значимыми, чем прежде. А из этого следует, что проблема равноправия разных культурных идентичностей постепенно выходит на первый план в перечне технологий социального регулирования общественной жизни, что собственно уже наблюдается в практике наиболее развитых обществ последних десятилетий[188]188
  Подробнее см.: Костина А. В., Флиер А. Я. Куда история влечет культуру (От «общества концертирующих» к «обществу репетирующих») // Костина А. В., Флиер А. Я. Культура: между рабством конъюнктуры, рабством обычая и рабством статуса. – М., 2009.


[Закрыть]. Начавшийся в наше время бум вокруг культурного равноправия различных меньшинств является наглядным подтверждением этого процесса.

Важным представляется вопрос и о социальных группировках акторов таких культурных репрезентаций. Наблюдается историческая тенденция к понижению таксономического уровня таких группировок. Поначалу это были конфессии, потом сословия, затем нации, наконец, социально-профессиональные группы. Представляется, что наиболее значимыми социальными площадками культурных репрезентаций в обозримом будущем станут культурные кластеры – объединения по интересам, культурным предпочтениям, модным течениям и т. п.[189]189
  Об этом см. также: Сурова Е. Э. Ритуальная повседневность и идентичность // Новые традиции. – СПб., 2009.


[Закрыть] Эмбриональными примерами таких кластеров могут служить наблюдаемые в наше время молодежные культурные группы – хиппи, панки, готы и пр. К таким кластерам можно отнести и группы музыкальных фанатов, спортивных болельщиков, толкиенистов, поклонников определенных направлений в литературе и искусстве и пр. В условиях существенной полиэтничности и поликонфессиональности населения современных мегаполисов большую или меньшую актуальность сохранят и национальные землячества (по крайней мере, для первого-второго поколения мигрантов), религиозные общины (особенно нетрадиционные для данной местности) и др. Принадлежность к тем или иным кластерам будет играть значимую роль в культурной самоидентификации людей.

Важно отметить, что при этом разрушаются и привычные для нас схемы соотнесенности разных культурных образований между собою. Стихийно складываются какие-то иные принципы объединения людей в культурные группы по интересам. Еще два десятилетия назад мы бы не стали перечислять буддистов, эгоистов, альпинистов, националистов и нудистов через союз «и». Нам казалось, что это разнопорядковые явления. Сейчас такое перечисление уже возможно. И когда мы поймем единые основания, объединяющие эти группы людей в качестве культурных общностей, мы поймем, что происходит с нашей культурой сейчас и каким образом формируются культурные кластеры.

Означает ли это, что дни массовой культуры современного типа сочтены? Напротив, она сохранит и укрепит свои позиции в среде населения, которое условно можно назвать «социально востребованным на подсобных работах», которое по разным оценкам может составить 65–75 % всех трудящихся[190]190
  Делягин М. Г. Указ. соч.


[Закрыть]. Но это, как представляется, будет уже не та высоко унифицированная массовая культура, распространившаяся за последнюю треть XX века, в рамках которой десятки миллионов людей одновременно смотрят один и тот же фильм по телевидению или питаются одним и тем же типовым стандартным сэндвичем в «Макдоналдсе». Это будет культура более или менее дробная и разнообразная по формам, обеспечивающим локальные культурные запросы разных кластеров, хотя и однотипная по своему содержанию и сложности культурных кодов и языков (то, что описывается как глобализация в форме глокализации)[191]191
  Робертсон Р. Глобализация: Социальная теория глобальной культуры. – М., 1992. См. также: Травина Е. М. Этнокультурные и конфессиональные конфликты в современном мире. – СПб. 2007.


[Закрыть].

Вместе с тем, есть основания предвидеть и некоторый «неоконсервативный ренессанс» в культуре основной массы населения. Он будет связан с тем, что общество не может жить бесконечно долго в условиях внешнего управления, осуществляемого массовой культурой. В среде городского населения, сейчас в подавляющем своем числе состоящем из мигрантов первого-второго поколения, вырванных из контекста своей прежней традиционной культуры и не имеющих возможности в новых условиях в полной мере соблюдать привычные для себя обычаи в устроении жизни, скоро начнут стихийно возникать новые обычаи, как форма социального самоуправления. Эти обычаи, безусловно, будут не столь радикальны и экстравагантны как формы нынешней массовой культуры (поскольку не будут являться товаром для продажи и не будут зависеть от коммерческой конъюнктуры), но будут аккумулировать и сочетать в себе элементы социальных обычаев прежних зон проживания и наиболее оправдавшие себя формы социальной адаптации к новым условиям существования.

Судьба фольклорной (народной) культуры будет определяться процессом сокращения ее социального носителя – крестьянства и, возможно, – в некоторых регионах – его фактического исчезновения как особого социального слоя. Эта культура в наши дни все больше и больше лишь сценически имитируется по записанным образцам, окостеневает в фиксированных формах, что подлинной народной культуре не свойственно по определению, т. е. превращается в «сценическую народноподобную». Но, очевидно, что социальный заказ и на такие имитативные формы в каких-то пределах будет сохраняться в определенных социальных слоях и особенно слоях, идеологически ориентированных на этно-традиционные ценности.

Ситуация с классической (высокой) художественной культурой представляется более сложной. Несомненен факт постепенного сокращения социального заказа на нее, понижения уровня ее социальной актуальности. Это, возможно, связано с ускоряющимся темпом протекания истории и очень быстрым устареванием социального опыта минувших эпох, носителем которого в существенной мере является классическая культура. Современному населению больших городов классическая культура уже не несет никакого опыта, актуального для социальных реалий его существования. А явление культуры, потерявшее непосредственную социальную актуальность, превращается в памятник истории и культуры. Именно это и происходит с классической культурой ныне, все больше и больше отстающей от темпоритма социальных перемен в жизни общества. В подавляющем своем массиве она уже – объект культурного наследия, существующий в определенной охраняемой резервации как музейный экспонат, актуальный только символически.

Тем не менее, нет никаких оснований предполагать умирание классической культуры, прекращение ее творческого саморазвития так, как это произошло с традиционной народной культурой, ибо сохраняются как ее живые производители и потребители, так и социальные условия для ее актуального функционирования. Другое дело, что в условиях неуклонного сокращения коммерческого спроса классическая художественная культура в целом (за редкими исключениями) сможет существовать и развиваться только в дотационном режиме поддержки со стороны государства или меценатов. Социальный заказ на нее, несомненно, будет сохраняться у наиболее элитной части «золотого миллиарда», но площадка социального спроса на нее, видимо, уже никогда не будет общенациональной (что в какой-то мере пытались реализовать в культурной политике разных стран в первой половине XX века, но особенно явно в СССР). Примерно то же самое ожидает и бумажную литературу, которая, конечно же, выдержит конкуренцию с экранной культурой, но зона культурного спроса и на нее будет заметно локализована.

В целом, как представляется, в обозримом будущем обострится разделение культуры на социально актуальную и востребованную, пользующуюся коммерческим спросом, с одной стороны, и на феномен культурного наследия, очень значимый символически и идеологически (как важный элемент национальной идентичности), но интересный, прежде всего, для культурных туристов (внешних и внутренних), с другой. Если массовая культура целиком попадет в первую категорию, а фольклорная – во вторую, то классическая культура, по всей видимости, будет существовать в обеих зонах и те или иные ее объекты в зависимости от ситуации, моды, конъюнктуры будут перемещаться из одной зоны в другую.

И еще об одной очень важной особенности современной культуры, неуклонно развивавшейся весь XX век и которая, очевидно, станет еще более актуальной в предвидимом будущем, нужно сказать. Если культура минувших эпох была, в первую очередь, сферой концентрации исторического социального опыта сообщества, постоянного переживания собственного прошлого, его бесконечных интерпретаций и в очень незначительной мере задумывалась о будущем, то, начиная с XIX века, тема будущего начала становится все более актуальной для культуры. Культура XX века уже в существенной мере была посвящена этому превентивному переживанию будущего, «репетиции предстоящего концерта» и именно в этом превентивном переживании и предвидении начала черпать новый социальный опыт[192]192
  Подробнее об этом см.: Костина А. В., Флиер А. Я. Указ. соч.


[Закрыть]. На волне неуклонно повышающейся актуальности подобной аналитической и художественной социокультурной прогностики культура вошла в XXI век. Следует ожидать, что и в обозримом будущем задача культуры как инструмента прогнозирования и проектирования социального развития, а соответственно и управления этим развитием, конструирования социокультурной среды для него сохранится и даже усилится.

И этот фактор будет работать на усиление процесса размежевания культуры на символически значимое наследие, играющее роль материального воплощения признаков национальной, этнической, политической, конфессиональной, а в некоторой мере и социальной идентичности населения и инструмента социализации и аккультурации, с одной стороны, и стратегию прогнозирования, проектирования и актуального управления социальными процессами, т. е. инструмента социального контроля, с другой. Возможно, что эти две функции культуры даже будут управляться разными отраслевыми органами.

Этот прогноз касается общих перспектив развития культуры современных развитых сообществ, идеальным воплощением которых, на мой взгляд, является Западная Европа. Россия, с одной стороны, является «не идеальным» образцом современного постиндустриального общества, но, с другой стороны, в ее культуре и социальном устройстве не наблюдаются признаки, на основании которых ее можно было вывести ее за рамки общей направленности развития или даже предположить какие-то существенные особенности его. Как представляется, этот прогноз актуален и для России в той же мере, что и для остальных экономически развитых стран.