Текст книги "Джек-потрошитель с Крещатика. Пятый провал"

Мадам достала из нижнего ящика еще один странный предмет – массивный лифчик, точнее, накладную грудь, сшитую из тонкой кожи и мастерски раскрашенную в цвет белого женского тела с тончайшими прожилками.

– Редчайшая вещь! – похвастала она. – Сохранилась с тех самых времен. Не всем тогда хотелось быть истинно голыми под рубашками, иным, как и мне, приходилось приобретать пышные перси. Чудо механики! Глядите. – Мадам взяла из коробки изящный золотой ключик, сунула его себе куда-то под мышку, и искусственная грудь зашевелилась, вздымаясь и опускаясь.

– Заводные сиськи… вот это да! – то ли ахнула, то ли хохотнула Даша.

Мадам накинула сверху тончайшую рубашку, а поверх нее – нечто вроде древнегреческой тоги.

– К счастью, мне не придется их обнажать… Ведь я хозяйка, – она подошла к зеркалу, прихорошилась, несколькими быстрыми движениями отцепила игривые локоны, взяла из открытой шкатулки кипу светлых волос. И снова преобразилась, проявив чудеса мимикрии, стала похожа на истинную античную богиню. – Неплохо! Надеюсь, мои девушки тоже готовы. Нам пора проститься, дорогая Коко… Мы увидимся вечером?

– И вы снова будете уламывать меня с кем-то там переспать?

– Я никого не ломаю… Я осуществляю желания, как сама богиня любви! Держите, – она протянула Даше фотопортрет молодого человека с породистым и на редкость красивым лицом. – Это князь Рюмский. Он видел все ваши выступления… он в вас влюблен. Точнее, буду честна, ваш канкан возбудил его чувственность, в нем пылает страсть. Но если вы пожелаете, я научу вас галантной алхимии и простоте по-настоящему высокого тона. Как взять страсть мужчины и перековать ее в любовь. Как сделать так, чтобы он не смог забыть вас после одной-двух ночей, не мог больше думать ни о ком, кроме вас… вот вам мое предложение!

– Я не трахаюсь за деньги.

– Я не сомневалась в этом. Потому я возьму с князя деньги лишь за ваше выступление. Дальнейшее – ваша воля. А сейчас вас уже ждет экипаж. Это вам мой подарок, – мадам Манон сунула Даше парижские духи в хрустальном, украшенном золотом флаконе и шелковую коробку. – В ней ваш наряд для танца а-ля натюрель. Уверяю, даже в театральный бинокль он не увидит больше, чем нужно увидеть.

Даша достала из коробки черные чулки и белую нижнюю юбку для канкана – ее нижняя часть состояла из такого количества обширных оборок, обшитых тончайшим кружевом телесного цвета, что рассмотреть в этой обильной пене кружев наготу самой Афродиты было почти нереально.

– Спасибо!

Чуб подняла голову, но мадам уже испарилась в глубинах бесчисленных шкафов, скрывающих тайны волшебного женского искусства фру-фру.

Всего пять часов спустя Даша уже парила над холлом мадам Манон, канканируя на шесте.

Она была не единственная из приглашенных циркачек, перед ней выступала Анет, эквилибристка на проволоке, две гимнастки, и даже Пепита похвасталась особым приглашением в дом. Однако Даша была главным «гвоздем», точнее, шестом программы.

Внизу на ее безумство ног и танец многоярусных юбок смотрели около двадцати человек, все в одинаковых черных полумасках, закрывающих лица, фраках, белых жилетах и галстуках. Скрывали ли посетители лица друг от друга или лишь интересничали, Даше было плевать. Она ждала встречи с тайным поклонником, хотя так и не успела еще принять какое-либо решение.

В финале танца публика зааплодировала – скорее вежливо, чем горячо, скорее высокомерно, чем поощрительно. Никто не приблизился к ней, не подарил цветы, не проявил никаких дополнительных знаков внимания.

Приземлившись и раскланявшись, Коко побежала вверх по лестнице, в отведенную ей комнату на втором этаже.

«А вдруг князь уже передумал?.. вдруг я ему уже разонравилась? Как сверкнула цимесом, так он и утратил интерес», – разочарованно подумала Чуб.

И тут к ней шагнул еще один фрачник в бархатной маске.

– Я могу попросить вас оказать мне честь и выпить со мной бокал шампанского? – галантно предложил он.

– Сначала покажите лицо!

Он снял маску, и Даша узнала молодого человека с портрета.

Он был не слишком высок ростом, и фотоаппарат увеличил его черты, бывшие в жизни немного мелкими, но оттого не менее правильными – превосходный породистый нос, скулы и глаза, наполненные такой страстью, что, опустив очи долу, он мог бы случайно поджечь ковер. По лицу было видно: человек этот крайне нетерпелив, совсем не привык к отказам, но готов принять ее «нет».

– Дайте мне пару минут привести себя в порядок.

– Очаровательница, сирена… не мучьте, молю! – воззвал он.

Она шмыгнула в отведенную ей комнату с туалетом и ванной.

«Помни, что он, как молоко на огне… доведи его до кипения, но не позволь пене перелиться через край и погасить пламя, – сказала ей перед выступлением мадам. – Такие, как он, не умеют ждать слишком долго, а, разгневавшись, сами не умеют сдержать своих чувств».

– Вы долго! – постучал в двери он. – Но я готов ждать вас всю жизнь. Ведь мадам Манон уже сказала вам о моих чувствах?

– А сами вы не в силах сказать? – Даша открыла двери и вышла в коридор.

Из холла до нее доносилась разудалая ирландская песня Пепиты, любопытно было бы посмотреть и ее комический номер.

– Я не умею говорить красивых слов, – сказал князь.

– Ясно… «Я старый солдат и не знаю слов любви».

– Я вовсе не стар.

– Это шутка.

– Вы шутите со мной? – оскорбленно поджал губы он. – А ведь для меня все очень серьезно. Клянусь, если вы откажете мне, я умру во цвете лет, застрелюсь, и да падет моя гибель на вашу неприступную душу! – произнес он с пафосом.

И Дашина душа затрепетала и разом утратила всю свою неприступность. Князь Рюмский стремительно приблизился, впился губами в ее губы, впечатывая ее в стенку, чуть не столкнув с пьедестала огромную вазу с пышным букетом разноцветных пушистых страусовых перьев. Он прижимался к ней всем своим невысоким, но сильным и страстным телом, его рука приподняла созданную Врубелем пышную юбку-радугу, пробралась через все оборки и кружева мадам Манон…

Все развивалось слишком быстро, но Чуб была не уверена, что хочет сопротивляться.

«А если его утащит сейчас прямо в ад?» – пискнула последняя оставшаяся в живых здравая мысль.

Веселая ирландская песня прервалась. Пепита завизжала, как целое семейство свиней в канун Пасхи.

– Остановитесь! – раздалось громогласное.

Нежданный гром среди ясного неба встретили множество возмущенных, испуганных, визжащих голосов:

– Кто вы?

– …непозволительно!

– Полиция…

– Помилуйте, сударь, какая полиция?..

– Кто этот разбойник?

Силой вырвавшись из объятий князя, Чуб перегнулась через опоясывающий весь второй этаж балкон и увидела, что по мраморной лестнице едет лошадь, а на ней, с саблей наголо и перекошенным от крика ртом, восседает поручик Дусин.

– Остановитесь Коко… Не верьте ему! – крикнул он и пришпорил свою гнедую. – Князь Рюмский не влюблен в вас. Он заключил со мной пари, что возьмет вас в первый же вечер… мерзавец, сколько денег ты заплатил?

– Неважно, – князь крепко обхватил Дашино запястье. – Если ее можно купить за деньги, то этим сказано все!

– Ты не выиграл! – крикнул Дусин.

– Ты помешал мне… еще немного, и она была бы моей! Прямо здесь, в коридоре.

Чуб почувствовала, как ее лицо краснеет от нелицеприятной правды. И все же – неправды.

– Не смей врать, ты мне ничего не платил! – Даша вырвала руку и засадила освобожденной ладонью князю по морде.

– Грязная девка! – взорвался тот.

– Ты оскорбил Коко! Я вызываю тебя на дуэль. Считай, что это не ее, а моя пощечина, – Дусин сорвал с руки перчатку и швырнул ее князю.

И лишь сейчас Даша вспомнила, что снова забыла надеть печатки. Похоже, у нее во веки веков будет только одна заветная дверь…

– Завтра утром я жду ваших секундантов. Вы не должны здесь оставаться, Коко! – Дусин наклонился, протягивая ей руку, и Даша, видевшая этот жест в кино тысячи раз, автоматом подалась к нему.

Одним движением он втянул ее на лошадь, посадил впереди себя.

– Вы моя единственная любовь, Коко, – крикнул он ей прямо в ухо.

– А вы, Дусин, меня таки удивили!

– Вы станете моей женой?

– Я подумаю! Зови меня Дашей, – разрешила она. – А твоя лошадь точно умеет спускаться с лестницы?

Поручик промычал в ответ нечто невразумительное, показавшееся его спутнице неудовлетворительным, и она достала из кармана свой проверенный дезик.

Какая разница? Что бы не увидели местные джентльмены, они все равно никогда ничего не расскажут полиции, – тупо струсят.

Чуб оказалась права.

Никто из тайных посетителей дома мадам Манон не признался никому (некоторые не признались даже себе!), что в тот вечер они увидели, как гнедая в яблоках лошадь заржала от изумления, оторвалась от земли и, подобно Пегасу, плавно пролетела над ступенями, над головами обезумевших фрачников, над застывшей с открытым ртом бородатой Пепитой…

И, оставив на натертом мастикой полу круглую теплую и коричневую лепешку в подарок, исчезла на темной Ямской улице.

Глава одиннадцатая,
в которой многое объясняется любовью к неевклидовой геометрии

3 ноября, по старому стилю,

1888 года

Холод бывает уютным, когда так приятно кутать зябкие плечи в плед и смотреть на серый неуют заоконья, и знать, что плед защищает тебя от него, и твой дом защищает, и трескучий огонь в печи.

Непогода загоняет нас в дом… заставляя отказаться от внешних дел и заняться домашними делами.

Непогода порой загоняет нас и в иной дом, в нашу душу – где тоже пора навести порядок и насладиться уютом пребывания в своем внутреннем мире.

Он – тоже наш дом!

И именно он останется нашим домом – домовиной и после смерти.

У одних он похож на узкий темный чулан, у других – на бескрайний дворец с просторным балконом и балюстрадой, с видом на океан… и если внутри вас дворец, не важно, что вы живете в чулане.

Так думала Даша Чуб, лежа ранним темным утром 3 ноября на продавленной койке в меблирашках мадам Кукушикиной, неторопливо затягиваясь папироской и вспоминая свой разговор с Миром.

Возможно, ад более локален. Ад – всего лишь твоя собственная душа. Представь себе, что твоя душа – это дом, в котором ты будешь жить после смерти. И если в твоей душе царят лишь мрак, чернота, страсти, печали… помни: каждый сам себе ад!

Привстав, Даша поймала стаканом поздне-осеннюю муху на подоконнике, слегка приподняв край стакана, выпустила в него табачный дым изо рта и показала на итог рукой:

– Вот это и есть ад. Твоя собственная коробочка. Или дворец, кому как повезет…

Она больше не пугалась страшного слова из двух букв, не сомневалась, что из нее получится отличный каменщик, плотник и даже монтажник-высотник собственной души… как только она разберется со странным и стремным неразъясненным пятничным сном.

Выпустив несчастную муху, загасив папироску в стакане, Чуб удовлетворенно прикрыла глаза и снова уснула, глядя на размеренно раскачивающиеся ветви деревьев, словно укачивающих в гамаке веток ее беспокойную душу… а когда, часа три спустя, яркий солнечный свет снова разомкнул ее веки, рядом на краю кровати, закутавшись в плед, сидела дрожащая Акнир.

– Я не буду с тобой разговаривать… ясно? – недобро поприветствовала блудную предательницу Даша. – Пока ты не расскажешь мне правду о том, как обманула меня и Машу. Что у вас с Врубелем?

– Я никого не обманывала, – зуб Акнир не попадал на зуб. Ведьма казалась неверной тенью самой себя. – Я не знаю никакой правды, клянусь Уроборосом!.. Я не знаю, о чем он говорил в соборе, почему рисовал меня… Сколько меня не было тут?

– Два дня с половиной.

– А где Врубель?

– И первый вопрос – про Врубеля… это ты мне скажи, где он? Он побежал за тобой и исчез!

– Мне нет дела до Врубеля, будь он проклят! – вскипела Акнир. – Из-за него умерла моя мать! Я убила свою мать, – ведьма встала, сбрасывая плед на пол, и показала Чуб окровавленные перчатки, испачканные еще свежей и мокрой красной влагой.

– Пипец! – эмоционально выдала Чуб.

Дрожащими губами Акнир поведала все случившееся с ней.

– Но ты же не сама своей матери перерезала горло, – сделала вывод Даша. – Значит, убила не ты.

– Все равно – это я… Мы пришли сюда, в Прошлое, мы изменили историю – историю моей мамы и Врубеля… И он убил ее!

– Ее уже лично Врубель убил?

– Его убила она.

– Есть и третья версия? – осторожно уточнила Даша. Акнир выглядела почти невменяемой, впрочем, после описанных ею живых картин, это было не удивительно.

– Когда он разбил фигуру Демона, у мамы случился припадок. А когда он нарисовал Богоматерь с волчьими зубами, она… она загрызла мою мать!

– Ок, сначала я помогу тебе, а потом, позже, убью… но убью точно, я предупредила! – кивком подытожила Чуб.

Встав, она налила из кувшина воду в таз, подтолкнула к нему Акнир.

– Если ты не поможешь мне, некого будет убивать, – бессильно сказала ведьма. – Если мать умрет до моего рождения, я скоро исчезну.

– Но ты еще тут.

– Потому что Третий Провал – это будущее, – веда сняла окровавленные перчатки, и Даша впервые заметила на ее правой руке глубокий, едва заживший порез. И когда Акнирам успела так сильно пораниться? – Я видела будущее! Пока еще мама жива, но скоро, очень скоро ее убьют, – она медленно обтирала губкой руки, на них оставались грязно-розовые разводы. – Ее распотрошат, как барана.

– Распотрошат… Потрошитель! – вскинулась Чуб. – Ты не знаешь, пока тебя не было, он убил еще одну девушку – ту самую Елену, дочь Ирки Косой! На этот раз, как положено, распотрошил, как барашку. Душа, брюхо – все нараспашку, как пальто.

Пока Акнир приводила себя в порядок, Даша наскоро пересказала часть последних событий:

– …Теперь у нас уже трое убитых. Две в Настоящем, одна – в будущем. У всех распорото горло. У двух из них – еще и брюхо. Какие тебе еще нужны доказательства, ась?

– И почему ты думаешь, что это не Врубель? – Акнир немного пришла в себя, принялась тщательно заплетать свои белые волосы в косы. – Он был знаком с убитой Еленой и убитой Иркой Косой. Он едва не убил мою мать. А потом убил ее – в будущем. И я сама лично видела это… Я видела Мадонну с зубами!

– Ты была в Провале и видела глюк. В Киеве уже есть собственный Джек! Или не собственный, а даже всеобщий – международный!

– Из Англии? И как он вдруг здесь оказался?

– Так же, как мы вдруг оказалась в Одессе, – отбила Чуб выпад Акнир ее же словами. – Ты считала, что Врубель мог попасть в Лондон… тогда и Джек из Лондона может попасть сюда, почему, собственно, нет? Мы не знаем, как работает Третий Провал, не знаем, когда и насколько он открылся. Но он связывает не только время, но и города. И, кстати, это отлично объясняет загадку исчезновения Джека из Лондона – почему после пятого убийства он навечно исчез, словно провалился под землю? Он таки провалился! Сюда, в Киев!

– В Киеве возможно все, – согласилась Акнир. – Но все равно это маловероятно. Jack the Ripper у нас на Козинке – слишком мало похоже на правду.

– А то, что Мадонна из Владимирского собора загрызла твою мать – куда более правдоподобная версия?

– Я сама ее видела, – повторила Акнир и внезапно, закатив рукава, принялась скоростными темпами убирать их меблирашку, складывать разбросанные Дашей Чуб чулки и корсеты, протирать пыль на подоконнике. – Ты не представляешь, какой она была страшной… волчьи зубы и когти, как у медведя. И взгляд черный, как угли…

Некоторое время Даша смотрела, как веда скрупулезно застилает постель, взбивает подушку, разбирает вещи на стуле.

– «У него волчьи зубы и когти, как у медведя», – качнула головой она. – Землепотрясно! Пепита описывала тень Дьявола примерно так же, как ты Богоматерь.

– Что ты хочешь сказать?

Даша пожала плечами.

– Для нее воплощение зла – Дьявол. А для тебя воплощение зла – это Мадонна, потому что она может тебя наказать. А Пепита ждет наказания от служителей ада. Получается, ад – это действительно лишь отражение наших страхов.

– А где Пепита?

– Надеюсь, она уже вернулась от мадам Манон. Идем к ней, я хочу посмотреть, как ты умудришься привязать Врубеля к Демону Уго.

Они спустились вниз по узкой скрипучей лестнице меблирашек и постучали в комнатушку своей бородатой подружки.

Ответа не было.

Дверь легко поддалась… Любимый кенар клоунессы в плетеной клетке сидел, пригорюнившись и прикрыв крохотные глазки.

Пепита лежала, широко раскинув руки и ноги, запрокинув голову с торчащей рыжей бородкой, ее клетчатый передник был мокрым и красным, а пол из широких крашеных досок – багровым от крови.

У Чуб перехватило дыхание.

«Я знаю, однажды Уго найдет и меня, мое бедное не рождённое дитя до сих пор плачет в моей утробе кровавыми слезами…»

– Она мертва, – с ужасом проговорила Акнир. – Ты ведь помнишь, – ведьма испуганно схватила Дашу за локоть. – В альбомчике Врубеля был и ее портрет… Ты тоже его видела. Он нарисовал и мою мать, и убитых проституток. Все сходится! Теперь ты веришь мне?

– Я не знаю.

Труп Пепиты повернулся на бок и тихо захрапел.

Кенар открыл маленькие глазки и запел, точно получил сигнал «пора просыпаться». Клоунесса попыталась отмахнуться от его песнопений рукой, сморщилась и приоткрыла один глаз.

– Мамзель Мими? – заметила новопреставленную&нововоскресшую она. – Вы мне снитесь? Или вы уже привидение?

Чуб присела на карточки, обмакнула пальцы в мокрую красноту окровавленного передника и сообщила, посмеиваясь:

– Это не Уго… это всего лишь винчик «Кагор». Я смотрю, ты землепотрясно тряхнула вчера стариной.

– О, Коко… вчера один граф так любил меня, так страстно любил… я не в силах сказать, – лицо Пепиты расплавилось, как свеча, в пьяной улыбке, – звал на содержание. Сказал мне: «Ты будешь моя тайная страсть!»

– Что еще за граф? – уточнила Акнир.

– Ерунда, небольшая вечеринка в борделе! Весело было, Дусин спас меня от одного идиота.

– О-о-о! – округлила рот Пепита, постепенно вспоминая вчерашнее, – когда господин Шуман увидит ваш номер «Полет лошади», он даст вам за выход сотню рублей… а то и две. А то и пять, как Мистрисс! Когда вы покажете ему? – клоунесса явно была единственной, кто нашел удобоваримое объяснение вчерашнему инциденту.

– Полет лошади? – подняла брови Акнир.

– Один идиот – князь Рюмский – насмехался над страстью Дусина ко мне, – не без гордости поведала Даша. – Мне Дусин после все рассказал… Они были у мадам на вечеринке а-ля театр Кабуки, и князь сказал: «Держу пари, что завладею вашей Коко за один вечер!» Самое обидное, у него почти получилось! Может, не совсем, но почти. Мадам так сладко напела мне… вот уж профессионалка-паскуда, не даром свои тыщи гребет. И самое-самое-самое обидное, она права – я вообще не владею фру-фру. И заклятиями почти никакими не владею… потому что ленивая. Научи меня хоть чему-нибудь. Например, «Забудь». Это сложно? Давай для начала все самое необходимое. «Забудь», «Радуница», «Привет». Хоть что-то… давай я у Пепиты бороду уберу, например.

– Не вздумай, у нее, похоже, только личная жизнь наладилась, – осклабилась веда.

И обе «сестры» с облегчением рассмеялись, вырываясь из тьмы собственных мыслей, подозрений, страхов и ссор.

Кенар клоунессы снова запел – непривычно, отчаянно-резко, точно осуждая их чересчур беззаботный смех.

– Так вы не знаете, что Дусин убит? – сказала Пепита, разом стирая улыбку с лица старшей мамзель. – Утром его подстрелили… на дуэли.

– Князь? – вздрогнула Даша.

Клоунесса кивнула и, всхлипнув, подтерла одновременно слезу и протекающий нос.

А Землепотрясная Даша почувствовала, как проваливается в темный и липкий Провал.

Все сошлось в один миг.

Удушливый, головокружительный сон был вещим!.. Пусть и метафорическим. Пусть ее естество не могло затянуть влюбленных мужчин в ад – в мир иной, оно убивало их.

Она всей своей кожей вспомнила горячее, невысокое крепкое тело поручика, кружившего ее в объятиях, летевшего с ней вчера верхом на гнедой лошади, жарко шепчущего свои щекотноусые признания ей в правое ухо… и запоздало отпрянула от него, отшатнулась.

Слишком поздно – он мертв… уже мертв… и погиб из-за нее! Убит на дуэли, как Лермонтов!

«…піхва, що нас породила на світ…»

Сама она, Даша, ходячая пихатая пихва!

Ей захотелось ударить себя по щекам, бить себя по плечам – наказать свое тело, виновное в этой смерти – неправильной, нечестной, нелепой!

Чуб просительно-жалобно взглянула на Акнир.

– Прости, – сказала та. – С воскрешением – это к Маше.

– Проблема у Маши сейчас с воскрешением, – проворочала горьким языком Даша Чуб.

Она не могла прийти в себя. И не хотела туда приходить – больше не любила этот сомнительный дом своей души, своего тела, порождающего смерти.

Бедного, глупого, храброго, бесконечно влюбленного Дусина убили – и это была только ее вина!

– Ты была у Маши? – напряглась Акнир.

– И не только я, твоя мама тоже… она приходила в Башню Киевиц, – бесцветно сказала Землепотрясная Даша.

– Моя мать приходила к Маше? Мама не приходит ко мне… но она пришла к Маше?!

– Не завидуй ей – нечему. Твоя мать пришла убить ее сына. И сына Врубеля. Какие-то у нее с ним явно проблемы.

Даша достала из кармана фото Маши с ребенком… Акнир даже не стала смотреть.

– Да какие проблемы?.. – вскричала она. – Ваш Врубель всего лишь убил ее. А в остальном – все прекрасно!

– Михаил Александрович убил вашу маман? – хлопнула не протрезвевшими глазами Пепита. – О, как это прискорбно.

– Пфуй, ерундень! Как твою мать вообще можно убить, если она неубиваемая Киевица? Это был страшный сон… – Чуб осеклась.

«В своей собственно магии – в творчестве, он не слабее ее. Возможно, при определенных обстоятельствах он мог бы даже убить ее» – сказала младшая из Киевиц.

– Хоть Маша тоже считает, что Врубель мог, – помедлив, признала она.

И они даже не знают, где он и что сейчас делает? Даже Маша не знает об этом… И однажды он правда сошел с ума и стал способен на все.

– Забудь про Лондон, забудь про Джека – нашего Потрошителя зовут Михаил Александрович! – убежденно сказала Акнир. – А вместо скальпеля у него кисть, которой однажды ночью в Божьем храме он нарисовал Мадонну с когтями медведя и зубами волчицы. А кроме того, Третий Провал перебрасывает в будущее. Если бы настоящий Джек-потрошитель воспользовался нашим Провалом, то первые убийства были бы в Киеве, а не в Лондоне… У нас же они начались только на Великую Пятницу, уже после того, как Пепита дала нам газету.

– А как, pardon, у Пепиты во-още оказалась сегодняшняя лондонская газета?.. – запоздало озадачилась Даша. – Ведь газеты идут три дня, нам сторож в морге рассказывал.

Они вопросительно посмотрели на клоунессу.

– Мне дала ее Мистрисс, – сказала та. – Простите мамзелечки… я больше не могу, хочу спать.

Пепита мягко завалилась обратно в сладкую бордовую лужу вина. Словно получив новую команду, ее кенар замолчал и прикрыл глаза.

Акнир хмуровато поглядела в окно – откуда ни возьмись в Киеве объявилось осеннее солнце, раззолотившее третий день ноября.

– Такая погода хорошая… И чему только Мамки радуются? – пробормотала она недовольно.

В тот день магиня удумала для киевской публики новое развлечение. Как и многие иностранные гастролеры, она отдала дань уважения местной истории – и с утра на фанерных афишах цирка значилось:

«Мистрисс Фей Эббот представляет живые картинки из повести Николая Гоголя».

На арене был накрыт щедрый стол, в его центре высилась огромная расписная миска с горячими варениками. Подобно легендарным яствам со стола колдуна Пацюка из «Ночи под Рождество» вареники Мистрисс сами вылетали из миски, плюхались, в плошку со сметаной, вываливались в ней, отряхивались как крохотные зверюшки, и, повинуясь указательному пальцу магини, летели в рот очередному восторженному зрителю.

Публика неистовствовала:

– И мне…

– И мне вареничек…

– Мне дайте!

– Уважьте!..

– Облагодетельствуйте! – кричали отовсюду – и с галерки, и даже с балкона, заполненного золотыми эполетами и дорогими парижскими шляпками.

Зрелище пришлось киевлянам по вкусу во всех смыслах сего слова!

Вслед за варениками к избранной публике полетели кружки с квасом, затем ложки с борщом, – причем поразительные в своей точности духи умудрялись не расплескать по дороге ни капли.

Даша с любопытством ждала, что после «Ужина Пацюка» последует номер типа «Полет Вакулы на черте», но магиня вновь не пожелала продемонстрировать свою излишне близкую кровную связь с нечистой силой. Накормив благодарных дам и господ, она перешла к уже знакомому им воздушному вояжу верхом на безобидном гнутом стуле.

– Так, по-твоему, она – наш Джек-потрошитель? – скептически поинтересовалась Акнир, наблюдая за перемещениями изделия «Братья Тонет». Веда не собиралась отказываться от своей живописной теории. – И вся твоя версия на основании одной газеты?

– Не только. Ты в курсе, для чего чрево шлюхи используют в черной магии?

– Чтобы открыть вход на тот свет – щели в рай, проходы в ад. Некоторые даже считают, что это единственный истинный вход в иные миры.

– То-то! А кто здесь ищет вход в иные миры? И где наша Мистрисс искала их раньше – может быть, в Лондоне? Не стоит ли нам хотя бы поинтересоваться, где она выступала до нас?

– А теперь позвольте побаловать вас свежими новостями из-за границы, – объявила на арене миссис Фей Эббот. – К прискорбию нашему, газеты из Лондона и Парижа доходят до Киева в два-три дня… а ведь так интересно и познавательно быть осведомленным обо всех последних новинках политики, мира искусства и моды.

У Чуб появилось нехорошее подозрение, что Мистрисс услышала их – точнее, многочисленные душки магини подслушали разговор двух «сестер» и успели понаушничать хозяйке.

В руках у Фей Эббот из ниоткуда появился французский модный листок:

– О, как любопытно… этой зимой дамы Парижа намерены отказаться от cul de Paris, – прочла она и бросила издание публике. – Убедитесь, господа!

Словно огромная бабочка, помахивая бумажными «крыльями», газета полетела навстречу протянутым любопытным рукам.

– А что пишут сегодня в Лондоне? – громко спросила Мистрисс, глядя прямо на них.

В руках у нее образовалась свежеотпечатанная газета «Manchester Guardian».

– Как приятно, ее величество королева Виктория по-прежнему в добром здравии… и подумывает предпринять путешествие в Индию.

– Еще есть вопросы? Пошли! – насмешливо сказала Акнир.

Новоявленная потрошительская теория Даши, похоже, не стоила выеденного яйца.

В личной уборной их поджидал приятный во всех отношениях гость – пшеничноволосый, в бархатной куртке и белой рубахе с большим черным галстуком бантом.

– О, mademoiselle Коко, mademoiselle Мими, – Вильгельм Котарбинский отвесил галантный поклон и бросился целовать ручки мамзелькам. Весь он был – восхищение и восторг.

И Даша пожалела, что галантный поляк не живет в их XXI веке – она бы с удовольствием общалась с ним каждый день. Удобно, во-первых, иметь персонального переводчика с языка привидений. А, во-вторых, когда он глядел на них с Акнирам, Землепотрясная чувствовала себя одновременно феей, гопланой, возвышенной душой, парящим эльфом – чем-то эфирным, возвышенным и уникальным. И она бы не отказалась ежедневно смотреться вместо зеркала в этот романтический взгляд.

Если ад – только зеркало души, после смерти душе Котарбинского, несомненно, будет так же уютно и тихо, как всем героям его мистических сепий.

– Премного благодарен вам за приглашение. Вчера, Коко, я получил несказанное удовольствие от вашего выступления. Рад видеть, что и вы, Мими, в добром здравии, невзирая на все зловещие слухи.

– А Врубель так до сих пор и не объявлялся в соборе? – тревожно спросила Даша.

– Увы, – высказал сожаленье художник. – Но уже то хорошо, что ваша сестра нашлась живой и здоровой. А как вы поживаете? – художник опять смотрел на пространство меж ними.

– Она все еще здесь? – поразилась Даша. – А я специально позавчера послала в анатомичку две «кати», чтобы беднягу «русалку» похоронили нормально, вместе с Еленой и Ириной. Причем, на лучшем – Аскольдовом кладбище. Чего же ей еще от меня-то надо?

Чуб достала из ридикюля страхолюдную кожаную полумаску, надела ее, но и сквозь магические бойницы для глаз увидела все то же пустое место.

– Она говорит, что обязана следовать за вами, – сказал Котарбинский.

– А вдруг Мария – тоже шпионка Мистрисс? – недружелюбно нахохлилась Чуб. – Она ведь поминала магиню в соборе. Ее шпионка все еще ходит за нами, а ты зачем-то оправдываешь Фей! – швырнула она в Акнир неодобрительный взгляд.

– Будьте так добры, Вильгельм Александрович, спросите Марию, чем мы еще можем быть ей полезны? – церемонно попросила ведьма.

Котарбинский кивнул, помолчал, прислушиваясь к неслышимому.

– Мария говорит, что погибла ужасной смертью…

– Это мы знаем, – сказала Чуб, принимая отчет.

– Говорит, что она очень признательна mademoiselle Даше, за то, что вы так любезно позвали ее на ужин… и она не уйдет, пока вы опасны.

– Я опасна? – вопросительно повторила Землепотрясная.

– Полагаю, она хотела сказать: пока вы в опасности. Ведь она уже говорила это. По-видимому, опасность по-прежнему угрожает вам, mademoiselle.

– А я думаю, она сказала сейчас то, что хотела сказать! – расстроилась Даша. – Я – опасна, и уже погубила одного человека… И вы лучше отойдите от меня, Вильгельм Александрович, вот туда, к вешалке, станьте подальше от греха… И прямо спросите Марию: она шпионит за нами? Кто она такая на самом деле?

– Mademoiselle Мария, не соблаговолите ли вы открыть нам… – художник не договорил.

Он отпрянул, ударившись затылком о стену, заорал – благодушное красивое лицо его стало похожим на маску черного ужаса в греческом театре.

– Бегите… бегите… – крикнул он цирковым сестрам. – Спасайтесь, быстрей!!

Прикрывая голову руками, зажмурившись от страха, нелепо прижимаясь телом к стене, он пополз по стенке спиной в сторону выхода.

Не понимая, что происходит, но подчиняясь приказу, Коко и Мими выскочили в коридор вслед за ним.

Котарбинский стоял, прислонившись к деревянной подпорке-колонне, его глаза продолжали безумно таращиться в одну точку – туда, где за дверями уборной осталась неведомая Мария, явившая ему свою истинную суть. Губы художника побелели, страдальчески изогнулись, уголки рта сползли вниз, крупные породистые руки нервозно подрагивали.

– Простите… простите меня… – прошептал он. – Я не в силах помочь вам… если это ходит за вами… Идите в церковь… просите защиты… бегите отсюда… скорей! Умоляю, простите мне мою трусость… Но я не смогу еще раз увидеть ее… мое сердце не выдержит…

– Кто же она? – быстро спросила Даша.

– Демон… кровавый Демон…

– Демон – женщина? – Чуб еще раз поправила бесполезную кожаную полумаску в надежде, что механизм, наконец, заработает, и раздраженно спрятала Машин подарок обратно в карман.

– Мать моя, это она, Мария, волчья Мадонна! Все это время она ходит за нами!.. – с ужасом прохрипела Акнир.