Текст книги "Истины о детском иммунитете. Том 1"

Моя история Родов

Первенец. Беременность осложнялась тем, что нее был крайне тяжело перенесенный выкидыш, и постоянно сохраняя себя от возможного повтора, я играла с собой – делала вид что я не беременная. И даже когда меня спрашивали, шутя подруги, глядя на круглый животик, я говорила, что просто поправилась. Все время думала о том, что я никак не разговариваю с ребенком, и он родится не любимым, из за этого много плакала. Но игра игрой, а дело шло к родам, и нужно было искать акушерку. То, что я буду рожать дома – я знала еще с тех пор, как проходила практику в роддоме. Тогда на моих глазах прошло много ужасных кровавых и кричащих, жестоких и нечеловеческих родов. Особенно запомнилась худенькая и молоденькая, рыженькая девочка с огромными голубыми глазами. Ее разрезали даже не на высоте потуги. Ее надрывный крик навсегда остался в моей душе. Малюсенького мальчика сразу куда-то унесли, бедолаге девчонке вкололи в вену наркоз и повезли зашиваться, где мясник мужчина грубыми движениями вытягивал какие-то лоскуты окровавленных мягких тканей из промежности и пришивал друг к другу, казалось – в произвольном порядке… «Как же она потом будет жить?» – ужаснулась я тогда… И я твердо решила, что если и буду рожать, то только дома.

Больше всего боялась разрывов. Во-первых, за всю свою женскую жизнь я умудрилась ни разу не посетить гинеколога. Кресло внушало мне ужас и отвращение, ассоциируясь с беспомощностью, беззащитностью, стеснением, унижением и наконец – болью. Я не понимала– почему должна показать кому-то чужому самое сокровенное место своего тела, доступ к которому имеет лишь любимый? А зашивание предполагало экзекуцию над оазисом нежности и вторжением металла в шелк и бархат заповедного лона. Во-вторых, я помнила увиденное в роддоме. В-третьих, мама рассказала, как больно она порвалась,

и как больно было, когда зашивали. В довершение ко всему, муж сказал, что родить первенца без разрывов в 28 лет невозможно. Он ссылался на опыт его первой жены, которая порвалась по полной программе в 19 лет, и не могла вставать два месяца… Мне было страшно. Я ходила на тренировки в бассейн с морской водой, где с группой беременных занималась аквааэробикой и растягиванием мышц промежности. Я делала упражнения Кегеля, мы не прекращали интимных отношений всю беременность, я делала каждый день специальную зарядку, я просила мужа делать мне массаж промежности на оливковом масле. Попутно я стала добывать информацию о том, как можно родить без разрывов. Тогда Интернет не был так развит как сейчас, и приходилось искать книжки. Слава Богу, мне попалась замечательная книжка доктора Дика Рида «Роды без страха». Я с удивлением поняла, что роды – это нормально! И даже не больно! Я изучила книгу вдоль и поперек, и начала готовиться к родам по ней. Я училась расслабляться, осваивала техники дыханий, изучала варианты позиций. Я составила для себя свою таблицу, в которой написала– что я буду делать в каждый период родов, какие могут возникнуть трудности и как их решать, а также – чем мне может помочь муж. Теперь я не была растерянной и испуганной, и могла с полной ответственностью заявить, что я знаю – как рожать, что рожать можно хорошо, и что у меня это точно получится. Во всяком случае, я не сидела сложа руки, не надеялась на авось и не перекладывала на других ответственность за свои роды. Я сделала все, что к тому моменту было известно в мировой практике естественных родов.

Оставалось найти акушерку.

В ход пошли старые журналы с объявлениями различных центров о подготовке к родам. Поехала в Аистенок. Меня встретила очень приятная и глубоко беременная девушка. Как оказалось – это был ее четвертый ребенок. Она объяснила это так: «Один —эгоист, двое – соперники, трое– третий лишний, а четверо – команда.» Может быть отчасти и поэтому, я тоже сориентировалась на цифре «четыре», хотя в голове еще был образ слова «семья», то есть пять детей и два родителя. Но тогда эти мысли были еще далеко от меня, и моей задачей было родить одного, первого. Девушка всех своих детей рожала дома, в надувной бассейн. Она показала место, где он будет стоять. На стенах ее квартиры были развешаны очень радостные рисунки и надписи: «Я жду тебя, мой малыш! Мы скоро увидимся!» Так она готовилась к родам. Ее позитив заражал и обнадеживал, но не лишал меня всех моих опасений. В конце концов, это был лишь ее опыт. Девушка показала фотографии родов, рассказала мне о действии эндорфинов в родах, пытаясь унять мой страх боли. Затем, поняв, что я медик, и слишком много знаю, чтобы согласиться рожать с какой-то «просто» акушеркой, она мне дала телефон акушерки «посложнее», Галины.

Я посетила одно из занятий Галины. На нем я посмотрела фильм про первые роды. Удивительно, но роды длились 14 часов, девушка не издала ни одного стона. Она готовилась к родам у Гали. Меня поразили эти роды своим медитативным спокойствием, умиротворением, царившем в доме, тихой и действенной поддержкой мужа и нежной безмолвной встречей мамы и малыша. Это было прекрасно. Никто не залезал к роженице между ног, и вообще– никто не мешал ей спокойно родить. Это было чудо. Где-то интуитивно я поняла, что Галина – не моя акушерка. Она видимо тоже это поняла. И тихо сказала– позвони Люсе. Но не велела говорить, что она дала мне ее телефон. Я не поняла– почему, но пообещала не говорить.

По телефону Люся сказала, что не берет на роды тех, кто не ходит к ней на курсы, а группа уже была набрана. Не знаю – почему, но она все-таки не отказала мне во встрече. Я приехала к Люсе домой в Люблино. Мы поговорили, уютно усевшись на кухне за столом. Почему-то я поняла, что я нашла своего человека. Люся выспросила– как я готовлюсь к родам, какая прибавка веса, пощупала живот, проверила растяжку на шпагат и осталась довольна. Я сразу объявила с порога: «Не дамся. Смотреть не разрешу. В кресло не сяду. Ноги не раздвину» Люсин ответ приятно поразил: «Да больно ты мне нужна со своими ногами! Я и так все вижу. Давай лучше чаю подолью.» Она была первой, кого не отпугнул мой диагноз «старый первородящий врач». Люся согласилась. Я спросила, нужно ли мне ходить на ее курсы. Люся ответила, что мне– нет. Она доверяет моему разуму. Это было лестно. Она признала во мне свою, хотя я себе казалась обыкновенной запуганной теткой, как и все перед родами. Люся продиктовала список медикаментов и принадлежностей, которые понадобятся в родах, и велела звонить как начнется. Я подстраховалась, и договорилась еще с двумя акушерками, на случай замены, если по каким-то причинам Люся не сможет. Еще я договорилась с двумя роддомами, куда бы я смогла экстренно приехать в случае непредвиденных обстоятельств в родах. Затем я нашла частного педиатра-реаниматолога, лучшего в Москве, который выезжал в составе бригады на домашние роды, когда его звали. Позже Люся сказала, что это лишнее. Оказалось, что она знала Сережу.

Они даже как-то выезжали вместе. Но он не понадобился. Навыками первичной реанимации она владела и сама, и минимальный набор реаниматолога возила всегда. А если бы потребовалось бы нечто большее, то и Сережа бы не смог ничем помочь. В итоге, договорилась, что Сережа будет на связи, и в случае, если понадобится экстренная госпитализация ребенка, то он отправит его в свою реанимацию. На этом я и успокоилась. По всей квартире были развешаны Люсины и прочие телефоны, аптечка была собрана, пузырь со льдом лежал в морозилке за месяц до родов. Стояла золотая осень. Я вышла погулять и взяла с собой собаку. На мне была темно синяя куртка на синтепоне, не очень симпатичная, но зато ее молния сходилась на огромном животе. Походив по аллейке, я присела на край детской песочницы отдохнуть. Настроение было почему-то торжественно-ликующее.

Вечером немного потянуло низ живота. Критик внутри среагировал: «Потому что отдыхать надо, а ты носишься!» Он был прав. Я работала до последнего дня. По выходным ездили с мужем в Можайск. Он не водил машину, за рулем была я. Надо мной подшучивали, что я наверное за рулем и рожу.

Легла спать, но уснуть не удалось. Похоже– начались схватки. Мы включили видео с концертом Гребенщикова, и стали записывать схватки. Поняв, что это все-таки роды, позвонили Люсе. Я сделала клизму, приняла душ, вымыла волосы, сделала маникюр, немного накрасилась. Мне хотелось родить красивой. Схватки усиливались и становились ощутимее. Я вставала на четвереньки и пыталась правильно дышать. Пришло время ехать за Люсей. Приехала она под утро. Люся посмотрела на меня и сказала: «Ну это еще не скоро, дайте мне одеялко, я пойду посплю.» Легла на диван и задремала. Когда по моим стонам она поняла, что близится опускание плода во внутренний таз, она захотела проверить раскрытие шейки матки. Посмотрев на раскрытие Люся констатировала: «К обеду родим.» Я спросила слабым голосом: «Людмила Павловна, а во сколько вы обедаете?» – Ну около часа. Ответила Люся. «Слава

Богу, что не в три» – выдохнула я. Было раннее утро. Я стояла на четвереньках, опершись локтями на большую подушку, муж поглаживал крестец. Меня окружал будто бы слой толстого стекла. Мир потерял очертания. Это было опускание головки плода в малый таз. Сквозь этот слой я слышала странный треск и хруст, и как муж сказал: «У нее трещит крестец, похоже повреждается копчиковый сустав». Я ничего не соображала, в голове пролетело: «Господи, я и не знала, что роды – это так больно…» Вспомнилось, что не зря придуман термин «старая первородящая», ведь с возрастом кости становятся тверже, а суставы теряют подвижность, то есть таз трудно раздвигается. Люся поняла, что я не понимаю слов, она встала рядом, и дышала вместе со мной: она задавала нужный ритм, темп, также участвуя в голосовом сопровождении. Вместе мы издавали звуки, помогающие раскрываться родовым путям. Пытка казалась вечной – вместо положенных 20—40 минут на эту фазу родов, я вытерпела 4 с половиной часа… Люся то и дело выслушивала сердцебиения сына, и успокаивалась – всё было хорошо.

Наконец я почувствовала давление на кишечник и желание тужиться. Я перевернулась, и устроилась полусидя. Потужной период начался.

Я ощущала неимоверную усталость. С временным ослаблением действия эндорфинов, которые видимо, большой порцией выделились во время опускания, я ощутила боль. Обессиленная, я не могла тужиться. Перерыв между потугами был большим, минут по 10—15 ждали следующей. То есть ждала Люся. Мне же не хотелось никаких потуг, я устала, мне было страшно, и я боялась новой боли… Люся щипала меня за низ живота, потом заставила встать и походить, перешагивая через табуретку. Я же хотела покоя и сна. Похоже, что эндорфины опьянили меня настолько, что я никак не хотела просыпаться, все слова я слышала как с другого берега реки, покрытой густым туманом. Тогда с разрешения Люси, муж надавал мне пощечин. Он сказал: «Вот наконец-то, оторвусь, исполню свое желание– набить ей морду, и чтобы мне ничего за это не было!» Я понимала, что это было шуткой (отчасти), но страшно хотелось дать им всем сдачи. Я «сачковала» и плохо помогала потугам. Ощущения неимоверного растяжения мягких тканей пугали меня, я боялась, что сейчас всё треснет. Я понимала, что сама задерживаю свои роды, но никак не могла себя пересилить. Помогла Люся. Она сказала: «Если сейчас не будет потуг – уколю окситоцин». Зловещее слово отрезвило меня. Я пообещала слабым голосом: «Не надо окситоцин, пожалуйста, я сама…» Я попросилась в ванну. «Какая ванна? У тебя тут-то всё еле-еле, а в воде вообще остановится!» Я взяла себя в руки, я сказала себе: «Надо! Чем быстрее я себя заставлю работать, чем быстрее всё это закончится. Даже если я порвусь.» У меня получилось. Потуги стали чаще. Вскоре Люся увидела макушку и предложила заглянуть мужу. Общая радость передалась и мне. Я стала радоваться, и мне очень захотелось увидеть его целиком, моего первенца. Я работала как надо.

Когда головка прорезалась до ушек, Люся дождалась перерыва между потугами, когда головка ушла челночно обратно, и пригласила меня в ванну. Тёплая вода приятно окружила меня, я расслабилась. Под попу мне постелили стопку махровых полотенец. Что-то мешало головке прорезаться до конца – она то и дело выходила и возвращалась обратно, появляясь в следующий раз до того же уровня, хотя должна была выдвигаться всё больше. Люся попросила меня приподняться на потуге и упереться ногами в края ванной, чтобы моё усилие было мощнее. Тут она увидела, что же мешало– это была ручка, прижатая к головке. «У, так у нас генеральский ребенок!» – Констатировала Люся. – Что это значит? Испугалась я. «Он держится ручкой за ушко, локоток прижат к головке». Ах, вот что мешало и задерживало весь процесс! Не успела я ничего сообразить, как на следующей потуге Люся вывела ручку, и дальше всё пошло как по маслу. В голове пронеслось: В роддоме меня бы уже давно простимулировали, потом порезали и зашили. Благодарность к Люсе и восхищение ее профессионализмом, росли в моей душе. Через 2—3 неболезненные потуги родился Андрюшка. Люся положила его мне на грудь. Какой он был необыкновенно красивый!! Я и не представляла себе, что таким красивым может быть ребенок! Я буквально сошла с ума от счастья, когда увидела его. Меня переполняли такой силы неведомые ранее чувства, что я не в силах их описать. Если бы в тот момент мне велели встать и перевернуть земной шар – то я бы встала и перевернула. Я чувствовала себя сильной, всемогущей, такой неописуемо счастливой, что казалось – могла летать без крыльев. В полной прострации, не замечая никого вокруг, я нежно гладила по головке Андрюшку, бормотала какую-то невнятицу и всхлипывала. Тело моё тряслось как осиновый лист, в послеродовом мандраже. Соски съежились, и взять грудь было невозможно. Меня разбудил Люсин голос: «Лена, перестань трястись. Ребенок не может сосать.» Она направляла сосок Андрюшке в ротик, но присосаться он не мог. – Я не могу не трястись. Это не я. Оно само. «Можешь. Ты теперь мамка. Значит ты можешь всё.» Я тогда и не понимала– насколько важны были слова акушерки, которые врезались в память как огненное клеймо в кожу. После родов психика женщины находится в таком раскрытом состоянии, что любое зерно прорастет и зацветет там пышным деревом. Люсина программа «ты мамка, а значит можешь всё» проросла во мне глубокими корнями. Я перестала дрожать, сын взял грудь. Какое это было наслаждение! Пока мы ждали плаценту, я предавалась божественным волнам нежности, купалась на волнах начавшегося материнства, упивалась близостью самого дорогого в мире существа. В эти минуты я поняла– что же такое неземное счастье, я поняла– для чего я жила на этой земле. Вся предыдущая жизнь показалась мне неважной, будто бы всё это было подготовкой, репетицией настоящей жизни, которая началась только теперь. Первые роды длились около 12 часов – классическая норма. Андрюшка появился на свет в 12 ч 12 мин и 12 секунд. Я заворожено глядела на его неземную красоту и всё еще не верила в то, что это прекрасное существо теперь зависит от меня. Я хотела стать для него самой лучшей мамой на всём белом свете. Несоизмеримо высоким показалось мне доверие Бога – такое чудо рискнуть дать в мои неопытные руки! Я просто с ума сходила от этих чувств. Между тем, Люся составила психологический портрет и дала наставления: «Это творческая личность. Очень нежный и ранимый человек. С ним нужно всё решать только лаской, по —хорошему. Он не терпит конфликтов и ссор. Его нельзя ломать. У него тонкая психика, которую нужно беречь.» Откуда она это знала– одному богу известно, но именно так оно и вышло… Ребенок мучался энурезом аж до семи лет, пока я не развелась с унижающим и оскорбляющим его отцом… А ведь знаки были еще в миг его рождения– человек зажимал рукой правое ухо, что на языке психосоматики означало отсутствие взаимопонимания с отцом, что потом и подтвердилось энурезом, говорящим об этом же самом…

Люся вернула меня на землю: «Лада, потужься.» оказывается, прошло уже минут 30. Я опять подумала о том, что будь я в роддоме– уже везли бы на ручное отделение под внутривенным наркозом. Меня снова сковал страх. Ведь был выкидыш – вполне могло быть приращение плаценты. Меня снова затрясло. «Не волнуйся.» – Успокоила Люся. – Я хочу второго ребенка! «Ты сначала с первым до конца рассчитайся!» – улыбнулась Люся.

Наконец, плацента выскользнула наружу. Ощущение было неприятным, как касание свежего болезненного синяка. Люся внимательно рассмотрела ее – всё было целым. Плаценту положили в баночку, и завязали ее в пакетик. Пора было выходить из ванной.

Я вышла сама, прижимая к груди маленького Андрюшку. Как я вцепилась в него сразу после родов– так и не хотела выпускать из рук и дальше. Именно такой меня и запомнила руководительница детской студии «Художники в памперсах», когда я пришла к ней заниматься по программе «малыши творят красками». Андрюше было тогда 6 месяцев. «Я хочу с ним рисовать» – сказала тогда я. Мария Владимировна Гмошинская засмеялась и ответила: «Ну для этого вам, мамочка, придется отцепиться от ребенка хотя бы для того, чтобы его раздеть.» Баночку с плацентой вынес муж. Мы с Андрюшкой легли на кровать, баночка покоилась рядом еще несколько часов, пока вся пуповинная кровь не вернулась к ребенку. Не желая оставлять нас одних, Люся, муж и Саныч принесли маленький круглый столик в спальню, и стали есть бутерброды и выпивать. Мне тоже подали огромную кружку горячего Кагора с медом, лимоном и корицей. Но мне совсем ничего не хотелось – я наслаждалась своим малюсеньким комочком весом всего 3800, и своим огромным счастьем длинною в жизнь. Люся осмотрела и обработала родовые пути, на маленькие трещинки положили марлевые салфетки с солкосерилом, на меня водрузили послеродовый бандаж.

Так жизнь сузилась для меня до размеров игольного ушка, которым для меня явился сын, а затем снова расширился по ту сторону материнства, где я познала неведомый до сих пор мир. Миг зачатия я ощутила совершенно безошибочно. Что-то внутри меня говорило– будет ребенок. Так я и сказала безмятежно откинувшемуся на подушки мужу. Он отреагировал на удивление, спокойно: «Ну значит, будет.». Похоже– он уже смирился со своей судьбой, и ему уже было всё равно– кто еще у нас будет… Меня это устраивало: во всяком случае, меня никто не гнал на аборт, и это было прекрасно.

Дождавшись одного дня задержки месячных, я с полугодовалым Андрюшкой на руках поехала сдавать кровь из вены на ХГЧ, чтобы поскорее убедиться в своей беременности, ведь для тестов по моче срок был еще совсем малым. Я заказала срочный результат за двойную плату. Сочувственно глядя на меня, регистраторша выдала мне положительный результат, и …выписала мне талончик на аборт. Я пришла в шок: «Да вы что???? Я буду рожать!!! Я мечтала об этом ребенке!!!!»

Регистраторша тоже пришла в шок, глядя на мою тощую фигурку (при росте 173 см я тогда весила 50 кг) и на малыша на руках. По пути домой в своём «Святогоре» я закрыла окна и во весь голос пела от счастья и от него же плакала. До сих пор, когда я смотрю на своего красивого и чуткого, с огромными голубыми глазами и пушистыми черными ресницами, сына, мне почему-то стыдно, как будто бы это не она, а я могла подумать об аборте. И всякий раз мурашки бегают по моим коленкам от того ужасного воспоминания.

На другой день я помчалась в медцентр к Игорю Ивановичу, иммунологу, репродуктологу, ученицей которого позже я стала, чтобы получить капельницы для связывания антител, которые могли бы помешать беременности. Игорь Иванович помог с Андрюшкой и в этот раз я даже не собиралась рисковать. Всю беременность я так была занята маленьким Андрюшкой, что почти не замечала трудностей, связанных с положением. Конечно, я мечтала о девочке. Только потом я поняла– какое это счастье иметь двух братьев, друзей, заступников, таких разных и таких замечательных. Роди я тогда девочку– я бы остановилась на двух детях. Как бы сильно я тогда обеднила себя и этот мир! Мне казалось, что есть один самый любимый на свете мальчик и теперь нужна принцесса-девочка. Я не представляла – как смогла бы любить например еще одного мальчика. А благодаря Юрчонку я знаю это! Я смогла позволить себе желать еще сколько угодно детей, и мне стало абсолютно всё равно – какого они будут пола.

Теперь я точно знала, что любви моей хватит на всех! Юрочка не спешил с появлением на свет. Андрюша торопыга выскочил в 37 с половиной недель, но был абсолютно зрел и доношен. Юрок не хотел выходить и в 38, и в 39, и даже в 40. Каждые три дня УЗИст Тё Серёжа подтверждал, что признаков старения плаценты и гипоксии плода нет, и поводов для стимуляции родов нет. Я не переставала беспокоиться, мне казалось, что он давно должен был родиться. Я позвонила знакомому старцу в Одессу, и он подтвердил мои опасения. Его вердикт был таков: пока я не наведу порядок в отношениях с мужем– ребенок не родится. А раз не родится– значит умрёт. На то, что изменится муж– надежды нет. Значит – меняться мне. Вы можете себе представить, чтобы женщина смогла себя заставить полюбить мужчину, который обижал ее, издевался, унижал? Я – нет… Но и тут всплыли слова Люси в первых родах: «Ты теперь мамка, а значит можешь всё.» И это сработало. Я смогла невозможное! Я молилась всю ночь и весь день. До тех пор, пока не ощутила избавления от своих обид на мужа. К ночи, когда я уже почти отчаялась, начались схватки. Ванну в нашей небольшой квартире выбросили, так как для упихивания в ванную комнату стиральной машинки пришлось заменить ее на душевую кабину. Поэтому рожать предполагалось в надувном бассейне посреди комнаты. Приехал папа. Муж укачивал Андрюшку. Когда прорезывалась головка, позвонила Люся с криками, что она уже вбегает в подъезд. Но остановить процесс я уже не могла, и когда она вбежала, головочка была уже в воде. Люся поняла, что не может подойти ко мне, так как бассейн оказался велик для нашей убогой комнатушки, и прилегал стенками к окружающей мебели. А папа оказался в тот момент по ту сторону бассейна. Люся ворвалась, заглянула в воду и скомандовала: «Давай!», и я дала… Рефлекторно коленки дрогнули, и Люся велела папе: «Придержите ей коленки, пожалуйста.» И папа придержал… Вот так появился на свет мой очаровательный мальчик. Было 3 часа ночи. Вторые роды прошли за 4 часа. Немного маловато… Люся охарактеризовала Юрочку так: «Это очень сильная личность. Это настоящий мужчина. Будет поддержкой и опорой. Очень упрям. Его не надо переламывать, надо уметь с ним договариваться. Он очень чуток и раним не смотря на силу и упорство. Ему очень сильно нужна любовь и нежность.» Как она оказалась права!!! Удивительно, как Люся видела заранее характеры и душевные свойства младенцев! Андрюша с необыкновенной нежностью разглядывал тоненькие Юрочкины пальчики с длинными ноготками, и протяжно говорил: «Ииииии». Так он пытался сказать еще не привычное слово: Юра. Я лежала в кровати обнимая сыновей, такая счастливая, что наконец заполнилась пустота свободной руки, и у меня есть второй ребенок, которого я загадала еще когда рожала плаценту первого… Я чувствовала себя теперь счастливой уже вдвойне, испытывая на себе это чувство, что количество счастья увеличивается с количеством детей. Остеопат Валерий Викторович, которого мы ласково называем Маэстро за его мастерство, устранил последствия искусственной передержки ребенка на потугах, когда я боялась прорезывания головки без контроля Люси, и небольшой гипертонус ножек исчез. Мой таз был приведен в первозданный вид. Поставленные Люсей пиявки помогли сокращению матки, бывающему обычно столь болезненным после именно вторых родов. Разрывов и трещин не было не смотря на то, что Юрочка весил 4200, и роды были быстрыми.

Мне предстояло научиться чувствовать в себе совершенно иную любовь к новому ребенку, которая сильно отличалась от сумасшедшей любви к первенцу, который смёл все прежние представления о жизни своим появлением на свет. То был безудержный вулкан, теперь же у меня родилось тихое и глубокое, нежное внутренне счастье. От разницы в своих ощущениях у меня сносило крышу, мне всё время казалось, что любовь моя к двум детям сильно отличается – ведь Андрюшу нас соединяла целая жизнь длинной в полтора года, Юрочку же я видела впервые… Я прислушивалась к себе, и любила, любила и любила своих необыкновенных сыновей. Становилось ясно, что благодаря появлению детей я всю жизнь смогу иметь это запредельное счастье– постоянно пребывать в прекрасном и дающем жизнь чувстве любви. При том любовь эта совершенно безусловная, обогащающая душу и бытиё и делающая жизнь наполненной смыслом даже в самых простых ее проявлениях. Для меня навсегда остались загадкой скучающие мамаши, не знающие– как избавиться от своих детей хотя бы на час и считающие, что младенчество– нудное и тяжкое время, которое стоит забыть как страшный сон… Я даже встречала тех, кто мечтал о том, чтобы дети рождались хотя бы двухлетними… Позже я прочла у Мишеля Одена объяснения этим явлениям, о том, что медикаментозные вмешательства в роды разъединяют маму и малыша и не дают маме возможности ощутить красоту раннего материнства… Довольная своим счастьем, я впитывала и впитывала кожей, глазами, ушами, душой каждый свой день, проведенный со своими малышами, боясь упустить хоть какой-то счастливый миг общения.. Как-то ночью муж проворчал: «Ну сколько можно чмокать? Спать нужно..» А я не понимала– как можно спать? Ведь на утро мой ребенок будет старше еще на одни сутки, и эта ночь больше не вернется к нам… Я наслаждалась зрелищем– как красиво спит малыш, не могла оторвать взгляда, и всё водила губами беззвучно, не желая беспокоить мужа, по его нежной коже…

Мысли о доченьке всё же не отпускали меня. Завораживали даже сами слова «девочка», «дочка». Но пока я кормила грудью Юрочку, а кормила я его почти два года, месячные не приходили, в отличие от ситуации с Андрюшей, которого я кормила почти до полутора лет, но месячные тогда пришли через полгода не смотря на лактацию, что и дало мне прекрасную возможность с первого же месяца зачать Юрочку. Юрочка по своей воле оставил грудь, месячные вернулись и я тут же ощутила себя беременной. Ничто не мешало безмятежности моего счастья. Алёнка выбрала срок 39 недель. А в 38 я узнала на УЗИ у Тё о появившемся обвитии пуповиной и лобном прилежании. Серёжа сказал: «Нормальной женщине я бы велел ложиться на плановое кесарево. Но ты ненормальная– всё равно будешь дома рожать. Только учти – при обвитии нельзя затягивать роды, сделаешь отслойку плаценты в родах – потеряешь ребенка. А лобное как раз затягивает роды, потому что нужно время на дополнительный доворот, да и когда прилежащая часть – не затылок, то родовые пути раздвигаются медленнее, дольше и больнее. Я предупредил, а там– дело твоё.» Как врач, я всё это понимала и сама. Люся сказала так: «Я не отказываюсь принимать роды, но без гарантий.» Было ясно, что решение принимать должна только я сама.

Последние дни ходила с трудом, потому что Маэстро распустил мне связки тазовых суставов, чтобы роды в лобном прилежании могли пройти поскорее.

В пять утра начались схватки. Они были не регулярными. Около 9 утра приехала Люся. «Уууууу…. Роды будут сегодня. Но вечером.» Она оставила свой ящик с медикаментами, рецепт акушерского коктейля для раскочегаривания коварных третьих родов и уехала домой варить щи. Я же села за руль и двинулась в сторону Рамстора закупать компоненты коктейля– абрикосовый сок, сухое шампанское, арахис и кастроку… Муж решил составить мне компанию. На схватках я нагибалась над полками магазина, чтобы не привлекать внимания других покупателей. Когда мы ехали обратно – Ленинградку вдруг перекрыли. Перед глазами оказался указатель на Храм Косьмы и Домиана. Я завернула туда. Только войдя в Храм– я увидела икону – Помощницу в родах. Ах, вот зачем меня сюда Господь привел! Я помолилась и поставила свечу. Женщина работница Храма предложила мне прийти завтра к причастию, и была крайне ошарашена моим заявлением о том, что я уже собственно рожаю, и причаститься до родов никак не успею… По пути домой мы еще заглянули в Ростикс, где мне захотелось съесть пирожок с картошкой. Когда приехали домой– схватки стихли. У мужа была плановая запись к гомеопату, и с моего позволения он уехал к нему, захватив листочки с моими вопросами про сынишек. Моя тогдашняя помощница Наташа ушла гулять с сыновьями на улицу, а я уселась на диван с акушерским коктейлем в руках, созерцая вид стоящего на боку надутого для родов бассейна. На сей раз был припасен и ручной поршневой насос и длинный шланг для набора воды из крана. Резко схватки стали набирать интенсивность. Как раз позвонил от гомеопата муж – доктор хотел уточнить что-то по моим вопросам. Я делала паузы в разговоре. Гомеопат недоумевал. Пришлось объяснить ему, что я прерываю речь на время схватки. Доктор пришел в шок. Он бросил приём и привёз мне домой мужа на своей машине прямо через

Покрово-Стрешневский парк, не взирая на кирпич и рискуя остаться без прав, но минуя извечную пробку на Ленинградке. Это было очень кстати, потому что муж как раз к потугам успел нахлобучить шланг на кран, и я радостно плюхнулась в тёплую водичку. Люсин коктейль делал своё дело – Алёнка вылетала стремительно. Муж нависал сверху, готовый снять с шеи петлю. Я руководила его действиями, не успевая перевести дух при такой интенсивности родов. В голове проносилось: «Всё, я завязала с родами. Не могу больше. Это последние. Ну почему же так больно…»

Когда прорезалась вся головка, муж снял петлю пуповины. Через одну потугу, в семь часов вечера моя Аленушка появилась на свет. Я скомандовала: «Держи под водой, дай расправить грудную клетку.» Через несколько секунд я дала новую команду: «Вынимай. Резко. Всю. Головой вверх. Давай мне». И вот моя прекрасная принцесса уже безмятежно и жадно сосала молозиво, как будто бы ничего такого и не происходило, и как будто бы она была страшно голодна после дальней дороги. Мы уложились в сроки. Алёнка родилась часа за полтора– два. Всё получилось. Меня захлёстывали волны непередаваемой энергетики девочки. Моё мнение о том, что разница пола детей становится заметной ближе к двум годам, тут же улетучилось. Это было что-то сумасшедшее!!! Дождавшись плаценту, я хотела было выбраться на сушу. Но как выяснилось – я не могла стоять на ногах. Как выяснилось через дня четыре, когда пришел Маэстро, у меня был вывих всех суставов таза из —за быстрых родов в лобном прилежании, но слава богу– ни одного разрыва мягких тканей. Вывихи были вправлены за один сеанс, и вскоре я забыла о боли в тазу, от которой выла волком все эти четыре дня.