Текст книги "Флорентийская блудница"

Светлые и высокие мраморные стены базилики поражали своей монументальностью и изысканной резьбой. Владимир и Лучиана стояли неподалёку от входа и любовались величавостью и изяществом рельефов и скульптурной лепкой этой старинной церкви.

– Давай, зайдем ненадолго.

– Но?

– Владимир Иванович, нас и здесь никто не увидит. Никто из посетителей, кроме призраков. Но, думаю, что и призраки не очень-то заинтересуются нами. Здесь есть южный и северный нефы, шестнадцать именных капелл, главный алтарь и множество гробниц и кенотафов.

Лучиана ухватила ладонь Владимира и потянула его к центральному входу. А дальше нашему герою только и оставалось, что удивляться и любоваться внутренним убранством этого готического собора. Долее всего он стоял возле фресок Джотто ди Бондоне, Мазо ди Банко, Бернардо Дадди, Таддео Гадди, Аньоло Гадди, Джованни да Милано, Маттео ди Пачино, Якопо дель Казентино, Доменико Венециано и Себастьяно Майнарди. и картин Аньоло Бронзино, Джорджо Вазари, Санти ди Тито, Людовико Чиголи и прочих великих мастеров. Этот собор был самой громогласной и величественной одой эпохи Ренессанса.

От увиденного великолепия Владимир даже чуточку онемел. Постепенно, двигаясь от картины к картине, от фрески к фреске, он оказался возле гигантского алтаря с распятием. Тосканское солнце ярким потоком пробивалось сквозь цветные витражи базилики, а в голове Владимира звучала музыка великого Баха. Ноги его ослабли, и он присел на самую первую скамью, стоящую возле главного алтаря, окруженного фресками Аньоло Гадди «Легенда об Истинном Кресте».

Ему казалось, что он не сидит на скамье, а парит в воздухе, прямо возле распятия. Он был ошарашен величием собора и совсем не знал, как себя вести.

А может, мне надо просто помолиться, подумал он. Помолиться, как делают все эти люди, для которых я невидим. Но, если о моих молитвах узнает Виктор, то что со мною будет? И всё же… Величие Господа оказалось сильнее его страха. И он решился.

– Господи, прости меня, – беззвучно шептал он, оглядываясь по сторонам и утирая непрошенные слезы. – Прости… Наверное, я не был твоим лучшим сыном. Но, всё же, я именно твой сын.

От молитвы он почувствовал на сердце такую благодать, что если бы в эти минуты прямо перед ним разверзлась мраморная плита мозаичного пола, и в парах серы возник его строгий патрон, то ему были бы безразличны все угрозы тёмной силы.

Но патрон, к счастью, не появлялся. А Владимир всё стоял и смотрел на распятие, вторя несложную молитву, которая сама собой вдруг вспомнилась ему.

– Отче наш, сущий на небесах…

В потоке света, идущего от витражей, он стал различать легкие очертания ангелов. Он не понимал, сколько прошло времени. Мягкое касание пальцев Лучианы вывело его из оцепенения.

– Пока ты здесь парил и возносился, я уже помолилась за упокой наших душ, – с улыбкой произнесла она.

– А? Что? Зачем за упокой? – растеряно произнес он.

– Ну, как зачем? Так положено.

Когда они вышли из церкви, Владимир не смог идти дальше. Он присел на ступени возле входа и схватился руками за голову.

– Ну, что с тобой? – Лучиана присела рядом.

– За долгое время я впервые оказался в храме, – признался он. – В том месте, где я сейчас живу, нет и не может быть ни церквей, ни храмов.

– Ну и что с того? – синие глаза Лучианы смотрели куда-то вдаль.

– Если бы мой патрон узнал о том, где я сейчас был, он бы не погладил меня за это по головке. Я думаю, что он бы меня за это даже наказал.

– А может, ты преувеличиваешь? – устало отозвалась она. – Этот мир ЕДИН, и все его полюса – добра и зла – находятся лишь под одним Божественным началом. Я думаю, что эта церковь не «очернилась» из-за того, что в ней побывали два несчастных грешника. Да и грехов наших от этого посещения не стало меньше. Так ведь?

– Может и так, – он пожал плечами. – И все же, я полагаю, что Виктор был бы не в восторге от нашей короткой экскурсии по Санта-Кроче.

– Ах, брось ты. Всё намного проще. Виктор и сам тут бывает частенько. Поверь, он посещал многие великие храмы по всей Европе. Скорее, как эстет. Но ни один храм и ни одна церковь после его посещения не развалилась.

Она поднялась со ступеней.

– Пошли…

Солнце играло в её вьющихся волосах. Он схватил ее за ладонь и потянул книзу.

– Обожди, – горячо прошептал он.

Она вновь присела рядом. Его ладони ухватили ее за плечи и развернули к себе.

– Я знаю, что ты морочишь меня.

– Прекрати… – она попыталась освободиться.

– Меня все морочат в этом царстве. И ты не исключение. Скульптура, появившаяся в моем воображаемом ресторане. Кто же ты на самом деле?

– Я и пытаюсь о себе рассказать, но ты не даешь.

– Ты всё лжешь.

– Да, отчего?

– Неужели я кажусь таким уж наивным простачком?

– Вовсе нет.

– Тогда скажи мне, как ты могла быть дочерью торговца луком из семнадцатого века?

– А что не так?

– Неужели не понятно, что для торговки из семнадцатого века ты слишком умна и тонка. Я вообще не знаю, что за дух находится внутри твоего невинного образа. Я не удивлюсь, если ты сама и есть часть демонической сути моего патрона.

– Ты забываешь о том, что большую часть знаний любой дух получает не из короткой жизни, а в Тонких мирах. И потом мой дух намного старше твоего. Поэтому – прекрати все лишние мистификации. Их и так довольно в этом мире. Успокойся. Скоро мы вылетим за городские ворота, и я покажу тебе красоты Тосканы.

И Владимиру ничего не оставалось, как вновь подчиниться.

* * *

Недалеко от Санта-Кроче наши герои увидели развалины римского амфитеатра.

– Здесь сохранилось много следов риской цивилизации, – пояснила Лучиана. – Этот амфитеатр чуть меньше, чем знаменитый Колизей, но все равно он вмещал в себя множество зрителей. Сюда съезжались даже люди из Фьезоли.

Они не задержались слишком долго возле римских развалин. Теперь Лучиана летела еще быстрее, ловко лавируя меж домов и узеньких мощеных улочек. Впереди показалась высокая каменная стена с массивной аркой.

– А вот и городские ворота, – пояснила она. – Мой мастер жил за городской чертой. Его фамильная вилла находилась возле оливковой рощи.

Рядом со стеной Владимир вдруг заметил пеструю толпу оживленных горожан. Толпа гудела, подобно пчелиному рою. Кто-то выкрикивал гневные реплики. Когда он присмотрелся ближе, то обнаружил, что все эти люди собрались возле деревянного помоста, на котором была укреплена виселица. Раздалась барабанная дробь, и на помост вышел человек со свитком. Гул толпы схлынул, словно морской прибой. По деревянной лестнице поднялись четверо арестантов. Даже издалека была заметна жуткая обреченность на лицах несчастных. Глашатай зачитал приговор. А после солдаты помогли связанным жертвам забраться на деревянную скамью, находящуюся прямо под виселицей.

И вновь оживленно взревела толпа разъяренных горожан. Раздалась барабанная дробь. А потом всё стихло. Вокруг стояла такая оглушительная тишина, что было слышно, как трепещет полотнище небольшого флага на флагштоке, да высоко в синем небе тревожно и звонко причитает ширококрылый ястреб.

Все произошло слишком быстро. Владимир и глазом не успел моргнуть, как несчастным накинули на головы петли. С гулким стуком была выбита скамья. Ему показалось даже, что он услышал хруст сломанных шейных позвонков. Вместе с этим хрустом в толпе раздались крики ужаса. Одна их женщин протяжно заголосила, заламывая полные руки.

– Что это? – прошептал Владимир, оглянувшись на Лучиану.

– Ты тоже это видишь?

– А почему я не должен всё это видеть?

– Да потому что, эта казнь, приговоренных к смерти торговцев, происходила в пятнадцатом веке.

– Вот как? А мы же с тобой забрели в семнадцатый?

– Да, это так. Но иногда «ветер времени» нарушает свой ход и устраивает путаницу событий. Смотри, пройдёт несколько минут, и все эти люди растают, словно мираж в пустыне.

– Наверное, ты знаешь, о чем говоришь.

– Я видела разные сцены из городской жизни, которые теряли свою очередность во времени. Рядом с мушкетерами и гвардейцами кардинала я часто вижу римских легионеров. А иногда и батальные сцены до римской эпохи.

– Даже так?

– Смотри, – рука Лучианы указала Владимиру на толпу.

Горожане не расходились по своим домам. Случилось нечто иное. Всё живое пространство вместе с трепещущим на ветру флагом вдруг замерло так, словно эпизод казни произошел не наяву, а был изображен на старинной гравюре. Потом гравюра закачалась, и вся многоцветность палитры слилась в одно жидкое месиво. Со стороны Владимиру почудилось, что все живые люди, гудящие, возмущенные и плачущие – слились телами и перетекли в непонятную субстанцию, напоминающую розовый сироп или мучной клейстер. А после исчезло и всё это непотребство, оставив после себя лишь частички серой пыли.

Дольше всех в этой картине задержались сами казненные. Словно в калейдоскопе быстроменяющихся оттисков событий, Махнев ясно увидел, как еще тёплых тел коснулась костлявая рука смерти. Он видел, как быстро замерли и остекленели их взоры, а после мертвенная бледность заострила черты их лиц. Потом Владимир лицезрел тучи черных воронов, слетающихся на сладковатый запах тлеющей плоти. Он видел и то, как скоро исчезли остекленевшие глаза мертвецов. Птицы постарались на славу – довольно быстро на веревках остались лишь одни побелевшие скелеты.

Дальше он смотреть уже не мог. Он в ужасе закрыл глаза. А когда открыл их, то вместо постамента с виселицей остались лишь одни деревянные доски. Спустя время, рассыпались в прах и они.

– Пойдем, – прошептала Лучиана. – Я не хотела, чтобы ты всё это видел. Если мы задержимся здесь чуть дольше, то нам с тобой покажут четырнадцатый век. Покажут улицы Флоренции во времена самой страшной Чумы. Горы трупов.

– Кто покажет?

– Я думаю, что «ветром времени» руководит кто-то из смотрителей.

– Виктор?

– Мне трудно сказать. Помимо Виктора здесь есть и прочие демоны. И вот, как только им удается захватить внимание путника, они засасывают его в воронку негативных событий. Понимаешь, они как бы прощупывают тебя, изучают. Проверяют. И те, кто слаб духом, зависают здесь надолго.

– Я уже встречался с этим «ветром времени», – припоминая, отвечал Владимир.

– Вот видишь…

– Да, это было в Древнем Египте.

– Вот как! Ты летал в Древний Египет?

– Если честно, то это было довольно жуткое путешествие…

* * *

Огромные, потемневшие деревянные ворота в три человеческих роста, закрывающие массивную каменную арку, были чуть приоткрыты. Стражников возле них не оказалось. Лучиана толкнула рукой высокую дверь, и та со скрипом отворилась. Владимиру показалось, что в лицо повеяло свежестью лугов и ароматом кипарисов. Это был особый, Тосканский воздух. Здесь пахло иначе, чем в России. Здесь пахло кипарисовой хвоей, горькой оливой, флорентийскими ирисами, медоносами, голубым цикорием, вереском, клевером, маками и вербеной.

Сразу за воротами открывалась широкая пыльная дорога, которая сужалась по мере приближения к зеленым лугам. По обеим сторонам дороги, словно острые свечи, тянулись к небу высоченные кипарисы. Меж кипарисов тут и там встречались роскошные пинии с кудрявыми шапками причудливых крон. Пройдя с полверсты, они оказались на высоком холме, ниже которого открывалась роскошная панорама. Справа синел своим руслом широкий Арно, несущий свои воды через всю холмистую равнину Тоскану, прямо в Лигурийское море. С противоположного берега Арно виднелись огромные зеленеющие луга и отливающие серебром оливковые рощи.

Слева Владимир разглядел виноградники, заросли олеандра среди кипарисов, гранатовые деревья и кусты орешника. Чуть в стороне, на пологом холме, он разглядел старинную колокольню средневековой часовни, а рядом с ней возвышалась монументальная каменная вилла, смахивающая на небольшой итальянский замок с башнями. Все строения утопали в зелени и цветах.

Возле широкой каменной террасы красовались заросли разноцветных роз.

– Ух ты, какая красота! – восхитился Владимир.

– Да, здесь всегда очень красиво.

– А кто тут живет?

– Здесь и живет мой мастер.

– Вот как? Значит, мы уже на месте?

– Почти. Сейчас мы свернем с дороги. Пройдем по полю, мимо старой колокольни и окажемся рядом с его виллой.

– Ты так и не сказала, как его зовут?

– О, у него прекрасное имя. Его зовут Джулиано Конте. Он знатного происхождения. И он – великий скульптор.

– Да? Но, я что-то не припомню скульптора с таким именем, – не без ехидства парировал Владимир.

– Ах, если бы ты только знал, сколько гениев предано историей забвению.

– Догадываюсь…

– Благодаря злому року, человеческой неблагодарности, интригам и зависти современников и козням власть имущих, в безызвестности осталось множество талантов. И многие великие творения были преданы глухому и беспощадному забвению. Для того, чтобы остаться в памяти потомков иногда было достаточно иметь в избытке презренного метала.

– И всё?

– И все. Если бы ты знал, сколько посредственностей высекли свои имена на скрижалях истории, и сколько гениев исчезло без следа.

– Ладно, великая спорщица, ты меня убедила. Ты так защищаешь своего Джулиано потому, что любила его?

– Ах, если бы я его любила, как должна была, то ныне на мне бы не висело страшного проклятия. Нет, я не любила его. Я вообще тогда не знала, что есть любовь.

– А сейчас ты знаешь, что есть любовь?

– Я постигаю эту тайну. И мое сердце готово её принять.

– Не потому ли ты явилась ко мне из камня, что нашла во мне родственную душу? – Владимир замедлил шаги и с удивлением посмотрел на свою спутницу. – Я ведь тоже при жизни никого не любил.

В ответ Лучиана молчала. Они шли по узкой тропинке меж луговых трав. Вокруг летали бабочки и стрекотали кузнечики. Лучиана то и дело наклонялась и рвала полевые цветы. Это были маки, васильки и еще какие-то незнакомые Владимиру, белые цветы. Так они незаметно добрели до старой колокольни. Рядом с ней, прямо в густой траве прятались серые обломки римских колон.

– Давай немного отдохнем? – предложила она. – Сегодня слишком жарко.

– Давай, – согласился он.

Они ушли в тень старого каштана. Недалеко от дерева, в траве, журчал чистый ручей. Лучиана наклонилась над водой, изящно оттопырив круглую попку. Владимир подошел сзади и, ухватив девушку за талию, развернул ее к себе.

– От тебя так вкусно пахнет, – он вдохнул аромат ее волос и поймал ее губы своими губами.

Она не отстранилась. Наоборот ее гибкие руки обвили его шею. Целовались они довольно долго, а после он выдохнул:

– Я не могу больше терпеть. Сквозь тонкую ткань проступают твои острые соски… И твоя круглая задница сводит меня с ума.

Он потянул ее в густую траву, но неожиданно она отстранилась.

– Все это будет меж нами. Но, не сейчас, – решительно произнесла она, застегивая распахнувшийся ворот рубашки.

– Потом – это само собой, – наступал он. – Потом и сейчас.

– Нет, Володя, – она перехватила его руки. – Ты просто не знаешь. Если это произойдет сейчас, то наша прогулка вмиг закончится.

– Да почему, черт возьми!? Мы задержимся на час, другой. Всего лишь. Никуда твой мастер не испарится за это время.

– Нет, ты просто не понимаешь. Поверь, но сейчас пока не время.

– Тогда не виляй передо мною своей задницей, – хмуро отозвался он.

– Не обижайся. Ты сам потом всё поймешь. Если бы это было в моей власти, я отдалась бы тебе тут же, без промедления.

– Ладно, пошли, – зло обронил он.

Возле виллы парил густой розовый аромат.

– У меня от этих запахов кружится голова, – признался он. – Воздух можно есть ложкой.

– Да, здесь всегда вкусно пахнет. До самой зимы – одни цветы сменяют другие. Сейчас, в это время года, здесь полно роз. Садовник моего мастера разводит здесь самые роскошные розовые кусты. Однажды я пересчитала все сорта местных роз. Их было более пятнадцати.

Незаметно тропинка свернула к некоему подобию бассейна. Бортики бассейна были изготовлены из мрамора. Глянцевую темную воду густо покрывала озерная ряска. Недалеко от бассейна был обустроен грот с перевернутой старинной амфорой, над которой, переливаясь на солнце, журчал холодный ручей. Вокруг рукотворного ручья росло множество прекрасных цветов. Они цвели на небольших, обложенных камнем клумбах. Здесь были синие и красные ирисы, белые лилии, лиловая вербена и множество разномастных георгин.

Сразу после цветочного островка открывалась кипарисовая аллея, переходящая в каменную арку. Судя по всему, арка стояла здесь со времен римской эпохи. Рядом с ней виднелись полуразрушенные граненные колонны с массивными витыми капителями. Умелый садовник умудрился облагородить цветами даже старые серые камни. Все выглядело настолько живописно, что Владимир совсем бы не удивился, если бы увидел здесь живую Флору.

Чуть в стороне, на небольшой возвышенности, располагалась беломраморная беседка с полукруглым куполом и шестью колоннами. Там на витом постаменте стояла статуя бога Аполлона с лучистым венцом из позолоты.

– Это работа моего мастера, – с восхищением выдохнула Лучиана. – Одна из его работ.

– Да, ты справедливо называешь своего скульптора мастером. Аполлон действительно сделан мастерски!

– На каменной террасе и в самом украшении дома есть еще его работы. Ты их увидишь позднее.

Владимир вглядывался в тонкие, словно прозрачные линии каррарского мрамора, из которого был высечен лик и фигура бога света. Само лицо, волосы, ткань плаща были сделаны так, что мрамор казался живым и тёплым, словно тающий воск свечи.

– Мой Джулиано колдовал над мрамором не хуже, чем сам великий Бернини.

– Да, я согласен. Работа сделана просто гениально. И мне странно, отчего потомкам неизвестно его имя. Ведь я не слышал о скульпторе – Джулиано Конте.

– Я уже сказала о том, что помимо таланта, очень часто нужны связи с сильными мира сего. Бернини всегда работал по заказу пап и семейства Медичи.

– Я понимаю…

– Большую часть своих работ великий Бернини сделал по заказу «Святого престола». С самой юности он был приближен к папскому двору. Сначала это был Шипионе Боргезе. А в возрасте двадцати трех лет он уже был посвящен в рыцари папой Григорием XV. А при Урбане VIII он был обласкан еще больше. Все самые крупные римские заказы всегда отдавались лишь ему. Чуть хуже ему стало при Иннокентии X. Но его опала продлилась недолго. Вскоре он вновь оказался в зените славы.

– А что же мешало твоему Джулиано приблизиться к «Святому престолу»?

– А мой мастер был слишком горд, чтобы навязывать себя. Он не умел лить льстивые речи в папские уши. И потом его погубила любовь…

– Вот я отчего-то именно так и думал, что в самом расцвете сил этого человека постиг какой-то страшный рок.

– Пойдем к дому.

– Подожди, а он сейчас там? Твой Джулиано на вилле?

– Да, он сейчас там. И ты увидишь его.

– Ты нас познакомишь?

– Нет, – она с грустью покачала головой. – Мы сможем его увидеть, а он нас – уже никогда.

– Так он до сих пор жив?

– Сейчас уже нет. С помощью «ветра времени» я лишь сумею показать тебе несколько эпизодов из его прежней жизни. Мы с тобой расположимся чуть в стороне и станем на всё смотреть так, словно мы находимся на спектакле.

– Вот даже как?

– Да. И он нас не увидит. По крайней мере, сейчас.

Глава 4

Они медленно двигались мимо цветника.

– Как же здесь потрясающе красиво, – дивился Владимир.

– Ну, это ты еще не был в садах Боболи[8]8
  Сады Боболи – знаменитый парк во Флоренции. Один из выдающихся садово-парковых ансамблей итальянского маньеризма второй половины XVI века. Сады занимают площадь примерно 45 000 м² и представляют собой музей под открытым небом с причудливыми архитектурными сооружениями, фонтанами и скульптурами.


[Закрыть], – отвечала Лучиана. – Они находятся недалеко от палаццо Питти. Их заложила сама Елеонора Толедская, супруга Козимо I Медичи.

– Я воображаю себе, какая же роскошь была во владениях Медичи.

Они прошли мимо арочных шпалер, увитых цветами белой и красной бугенвиллией, и попали на пологие ступени, ведущие на роскошную террасу. Эта терраса предваряла главный вход в дом. Над террасой высилась дубовая крыша с массивными балками, удерживаемая каменными полукруглыми основаниями. По периметру террасы пролегала белая балюстрада, соединенная мраморными перилами. На каждой капители балюстрады красовались бюсты античных богов, выточенные из белого мрамора. Лучиана перехватила восторженный взгляд Владимира.

– Это всё его работы. Есть еще много скульптур внутри дома. В залах и на лестницах.

Они поднялись по ступеням и оказались посередине широкой террасы. Слева, в самом углу, располагался удобный диван с витыми позолоченными подлокотниками. Напротив него стоял широкий стол, заставленный несколькими приборами. На серебряном блюде возлежали куски желтоватого сыра. Тонкие ломтики были наструганы небрежной стружкой и томились на фарфоровой тарелке. Тут же стояла ваза со спелой черешней, веткой винограда, персиками, лимонами и смоквой. Большая серебряная двузубая вилка торчала в жареном рыбьем боку. Судя по всему эту рыбу недавно ели. Рядом с ней стояли немытые тарелки и полупустые кубки с вином. Чуть поодаль возвышался старинный глиняный кувшин с остатками вина.

– Кажется, мы прибыли к окончанию обеда, – смущенно прошептал Владимир, окидывая взглядом остатки недавней трапезы. – А где же твой мастер?

– Он, видимо, ушел в дом. С ранней весны до поздней осени он работает и обедает только на террасе. Иногда он на ней даже спит. Видишь, здесь оставлены два прибора.

– Он не один?

– Думаю, да. Скорее всего, он со своим другом. Его зовут Марио Бруно. Он художник. Живет по соседству с моим мастером.

Слева от стола с едой находилось приличное пространство, свободное от какой либо мебели. Лучи солнца так прогрели мраморную мозаику на полу, что казалось, будто от нее струится горячий пар. Еще левее Владимир заметил круглый стол, на котором в беспорядке лежали обрывки бумаги и несколько темных графитовых мелков.

– Это его рисунки, – шепнула Лучиана. – Прежде, чем что-то изваять в гипсе или мраморе, он делает множество эскизов на бумаге. А иногда он просто рисует картины.

Возле стола возвышался мольберт с пустым натянутым холстом. А еще левее, почти в самом углу террасы, на тумбах разной высоты, стояли мраморные скульптуры. Это были начатые бюсты из белого и серого мрамора, а так же миниатюрные женские статуэтки из гипса. Но главным были не они. На грубо сколоченном постаменте из дерева возвышался огромный кусок белого каррарского мрамора.

За высокой дверью, идущей в дом, раздались дробные шаги. Одна из створок распахнулась, и на террасу влетел высокий мужчина с вьющимися тёмными волосами и серыми глазами. Одет мужчина был в светлую льняную рубаху и бархатные штаны, заправленные в кожаные ботфорты. На вид ему было около тридцати. Он выглядел стройным и был отлично сложен. Античные черты лица поражали красотой и необыкновенным благородством. Могучую смуглую шею небрежно огибал красный шейный платок. Владимир успел заметить, что, не смотря на простоту кроя и легкость ткани, эта рубашка была оторочена по вороту и рукавам тончайшим кружевным узором. Мужчина был настолько хорош собой, что Махнев невольно залюбовался им. Вслед за хозяином дома на террасу выкатился невысокий и полный сосед. Этот человек был одет в короткий камзол, впивающийся медными пуговицами в его располневший живот. Коротышка был лыс и непривлекателен внешне. На некрасивом лице более всего выделялся крупный мясистый нос. Судя по всему это и был ближайший сосед и приятель скульптора Конте – Марио Бруно.

– И все-таки, Джулиано, – кричал вослед хозяину сосед. – Откуда столько крамолы в твоей голове?

– Ну, что опять не так? – морщился в ответ Джулиано.

Владимир едва успел отскочить в сторону. От неожиданности он встал словно вкопанный.

– Здравствуйте, господа! – произнес он, глядя на мастера и его неказистого соседа.

Но ему никто не ответил. Сам скульптор и его друг прошагали лишь в нескольких дюймах от Владимира и Лучианы и двинулись в сторону стола с разбросанными эскизами.

– Я же говорю, что они нас не видят, – шепнула Лучиана. – А ты мне не веришь.

– Да, похоже, на то… Меня никто не видит в мире яви. Я думал, что ты привела меня не в мир Яви, а в какой-то из местных пределов.

– Это так и не совсем так. Я привела тебя в прошлое. Рассказать свою историю. Давай назовем ее «Флорентийская статуя», – улыбнувшись, произнесла она.

– Воля твоя. Называй, как хочешь. Это же – твой мир.

– Ну, хорошо, – лукаво кивнула она. – Пусть называется пока так. Если ты сам не захочешь её переименовать.

Лучиана пригласила Владимира расположиться на широком диване. Она даже поставила рядом с ним вазу с фруктами.

– Пусть они разговаривают, а мы с тобой посидим здесь, в тени от высоких платанов и кипарисов. Здесь не так уж и жарко.

Пока мастер и его друг о чем-то оживленно разговаривали, дверь на террасу приоткрылась, и оттуда выглянула девушка в чепце. Судя по одежде, это была прислуга.

– Могу я забрать тарелки, монсеньор?

– Забирай, – разрешил мастер.

Толстушка робко вышла на террасу и на мгновение задержалась. Приставив руку к веснушчатому лбу, щурясь, она посмотрела на брызжущий солнцем небосвод.

– Что встала? Забирай тарелки и уходи, – чуть раздраженно заметил хозяин. – Фрукты и вино оставь. Сыр и рыбу убери в холод.

Девушка медленно собрала тарелки и, наконец, удалилась.

– Это его прислуга. Её зовут Орнелла. Она помогает повару на кухне.

– Я всё смотрю на твоего мастера и не могу понять, кого он мне напоминает? Уж больно лицо у него знакомое. Где я мог его раньше видеть?

– Смешной ты, Владимир Иванович, – еле слышно прошептала Лучиана.

– Почему смешной? – Владимир непонимающе посмотрел на свою спутницу.

– Ты так и не вспомнил, где ты его видел?

– Нет…

– Посмотри лучше. Он же просто твоя копия. Только волосы чуть темнее.

– Да?

Владимир вновь изумленно посмотрел на скульптора Конте…

* * *

– Я всё время удивляюсь, откуда в твоей голове столько крамолы? – негодовал Марио.

– Да в чём она, крамола?

– Чем тебе не угодили библейские сюжеты? Зачем ты решил ваять обычную женщину? Разве сие допустимо? Ты не боишься, что церковь осудит тебя?

– Ах, Марио, ты просто погряз в церковных догмах. Грядёт новое время, время светского искусства.

– Да уж, давно ли, оно грядёт? Уж было то и прошло. Флорентийские художники помнят злополучные «Костры тщеславия», когда горели лучшие светские полотна. Да, что там картины! Даже ткани, утварь, одежда, зеркала, духи и благовония, книги и скульптуры – всё тогда пожрал беспощадный огонь. Мрамор тончайший трещал в пламени! – Марио выкрикивал слова, нервно шагая по террасе. – Сгорели книги Овидия! И даже твой «Декамерон». Я видел эту книгу у тебя на столе!

– Да, полно вспоминать-то…

– Полно вспоминать? А сколько в этих кострах сгорело лучших образцов, созданных гениальными мастерами? Лоренцо уже тогда приблизил к себе всех талантов Италии и разрешил им творить не только на библейские сюжеты. И чем всё это закончилось? Ну? Скажи мне! Чем? На каждого Лоренцо Великолепного[9]9
  Лоренцо Великолепный – флорентийский государственный деятель из рода Медичи. Глава Флорентийской республики в эпоху Возрождения, покровитель наук и искусств, поэт.


[Закрыть] всегда найдется свой беспощадный Савонарола[10]10
  Савонарола – итальянский религиозный и политический деятель. Фактический правитель Флоренции с 1494 по 1498 г. Инициатор ряда политических и общественных реформ. Автор нескольких богословских трактатов и проповедей на основе изучения и осмысления Священного писания. Символом деятельности Савонаролы стал «костёр тщеславия» – так историки окрестили сжигание картин, книг, игральных карт, одежды, косметики, зеркал, скульптур и других предметов роскоши.


[Закрыть]! – лицо Марио раскраснелось от волнения. – Всегда! Запомни это! И только церковь способна защитить настоящего художника. Только церковь. Да, и то не всегда…

– Зачем ты вновь мне всё это рассказываешь?

– Зачем? Память народная хранит предания о тех временах. А ты, легковерный и наивный, считаешь, что сие не может повториться на земле, где за каждым шагом любого смертного наблюдает «Святой престол»? Даже не сомневайся, что и нынешний папа может повторить подвиги Савонаролы. И добро бы самим не угодить за свои художества на распятие или костер.

– Хватит!

– А… – Марио поднял палец к небу. – Ты, верно, думаешь, что сам Сандро Боттичелли просто так, в угоду Джироламо, кинул свои лучшие работы, посвященные мифам, в кострище, в тот самый «Жирный вторник»? Просто так? Да?! Ты думаешь, что он не боялся, что и его самого могут распять и сжечь лишь за его талант?

– О, боги! Ну, зачем тогда человеку от рождения дается любой талант?

– Зачем? Чтобы славить бога нашего единого Иисуса, посредством своих творений. Ты даже сейчас, словно язычник, зовёшь к себе не Бога, но Богов… А между тем это ведь сам Господь и вложил в твои руки сей дар – творить и прославлять его в камне и на полотнах.

– Если бы сам Савонарола был признан безгрешным, то его бы тоже не казнили по приговору церкви. Его же повесили, а тело потом сожгли…

– Эка невидаль. Да вся Европа папская кострищами славна.

– Не те уж времена давно, мой друг.

– Ой, ли! Как же ты наивен до сих пор.

– Ну, что же. Пусть наивен я. Наивность – разве не чистота души?

– У взрослого мужчины? Помилуй, я бы согласился с подобной чистотой, если бы она украсила твою служанку Орнеллу. Но ты! Стыдись. Ты мастер! И мастер ты от Бога самого.

После долгой обличительной речи Марио тяжело опустился на стул и закрыл глаза.

– Ты хоть посмотри на него, – спустя несколько минут, осторожно начал Джулиано.

– Чего я в нём не видел?

– Да, посмотри же. Как он прекрасен! – Джулиано махнул рукой в сторону огромного белого камня, стоящего на деревянном помосте.

Марио нехотя поднялся со стула и медленно подошел к мраморной глыбе.

– Ты же знаешь, я не скульптор. Мое дело – палитра и краски. Мне сложно понять твою ажитацию.

– Нет, ты посмотри лучше, – Джулиано с восторгом разглядывал огромный кусок камня. Тонкие пальцы с трепетом касались гладких и острых углов светящейся на солнце глыбы. – Мне привезли его из самой Каррары, из Алуанских Альп, – выдохнул он. Недалеко от Монте-Пизанино, почти рядом с берегом Лигурийского моря, есть одна тайная пещера. Там камнетесы берут мрамор только для самого Бернини.

– А! – вскричал Марио. – Я знал. Тебе не дает покоя слава Лоренцо Бернини! Я понял, в чём дело. Ты завидуешь ему.

– Прекрати! – нахмурился Джулиано.

– Я-то прекращу, но ты! Слепец, ты жаждешь той же славы.

– Нет…

– Так знай же, что Лоренцо Бернини обрел славу не только благодаря своему мастерству, но и за связи со «Святым престолом»! О, он умеет вовремя польстить любому папе. Изваял папский лик – и, пожалуйста, ему сразу же дают все ценные заказы.

В ответ Конте лишь вздохнул.

– Если бы ты умел льстить так же, как это делает он, твое имя бы гремело не только на всю Флоренцию. Его знали бы даже в Риме.

– Да, пожалуй, что в лести я не большой мастак.

– А хочешь, я открою тебе страшную тайну?

– Какую? – напрягся Джулиано.

– Помимо связей и лести, твой Бернини удачлив лишь потому, что близко знаком с иной силой. И это далеко не «Святой престол».

– А с кем же?

– Опять твоя наивность, Джулиано. Порой ты хуже ребенка.

Он наклонился к уху мастера и прошептал:

– Бернини знается с самим Дьяволом! Не может человеческая рука ваять то, что делает этот мастер!

* * *

Раздался грохот.

После слов Марио Бруно неизвестно откуда на небе появилась туча, которая закрыла яркое Тосканское солнце. Вся терраса тут же погрузилась в холодный сумрак. Даже розовая бугенвиллия на крыше сделалась темно-синей, а веселый сад почернел. Заострились и сделались четче многие предметы. От круглых арок повеяло сыростью.