Текст книги "Дневник моей памяти"

К слову о бездне отчаяния: лучше о ней и вовсе молчать

Я вышла попить воды (спасибо тебе, «завеска» – не даешь забыть о том, что надо пить побольше!) и услышала, как они внизу разговаривают.

– Ни в коем случае, – настаивал папа.

– Но стоит ли ей об этом говорить? – прошептала в ответ мама. – Знаешь ведь, к чему это приведет.

– Я на ее стороне! Мы оба на ее стороне! Пусть она живет, как ей нравится, и будет счастлива. Но надо же считаться с чертовой наукой, Джиа!

– Хватит ругаться.

– Я не шучу! – Папа почти сорвался на крик.

Мама шикнула.

– Пока что она молодцом. Думаю, заметных ухудшений не предвидится. Ей надо просто… оставаться собой. Я отказываюсь обращаться с ней как-то иначе.

– У нее же не рак, Джи. Как представлю, что она… станет все забывать, не будет знать, где она, перестанет нас узнавать…

– Понимаю.

Долгое молчание. Всхлип, другой. Интересно, слышат ли они, что я рядом? Я затаила дыхание.

– До конца учебного года всего несколько недель, – сказала, наконец, мама. – Пусть все идет своим чередом.

– Ты права, – согласился папа.

– Правда?

– Да. Мы принимаем все меры безопасности, но, как бы это сказать, не сажаем ее под стеклянный колпак. Генетик сказал, что ей нельзя впадать в депрессию.

– Именно так.

Ненавижу это слово. Звучит оно так, будто меня сжимают гигантские ручищи, расплющивают в лепешку. Нет у меня никакой депрессии. Стресс – да, верно. Времени у меня в обрез, а успеть надо много, и кажется, будто я стараюсь из последних сил лишь по привычке. Но о депрессии и речи нет.

Папа продолжал:

– Но давай договоримся: ни в какой Нью-Йорк она не поедет, она не в состоянии.

– Согласна, – кивнула мама.

Я выдохнула. Тьма вспыхнула алым – оказалось, я сидела, зажмурившись, и только сейчас открыла глаза.

– Спасибо, – донесся мамин голос.

– За что?

– За то, что ты со мной заодно.

И я услышала, как они целуются. Брр!

Я уже порывалась бежать и доказывать свою правоту, но одумалась, вспомнив ключевую фразу. Папа сказал: в Нью-Йорк она ехать не в состоянии. То есть СЕЙЧАС не в состоянии. Конечно, именно так они и скажут сразу после приступа? Они живут настоящим. Но мы-то с тобой знаем, Сэм-из-будущего, что настоящее – это всего лишь путь к чему-то иному. К тому, что ждет впереди.

Из этого следует и другой утешительный вывод: из школы меня не заберут – скорее всего. Вот что значит искусство переговоров, Сэм-из-будущего!

Сначала тебе уступают всего на пару сантиметров, а потом, мало-помалу, отвоевываешь целый кусок.

Да, конечно, – скажут они, – учебный год Сэмми закончит, но с какими оценками?

Да, конечно, оценки у Сэмми отличные, но доверят ли ей роль спикера?

Да, конечно, Сэмми будет спикером, но выдержит ли она семестр в Нью-Йоркском университете?

И так далее. Пусть убедятся, что я все могу. Все без исключения. И тогда не смогут запретить мне учиться – стоит им увидеть, что я со всем справляюсь.

И они увидят.

Группа поддержки

Чтобы снизить уровень стресса, достичь всех целей и избежать приступов, я собрала группу поддержки из моих любимых великих женщин, и каждая по-своему меня вдохновляет. Я вырезала их портреты, развесила на стене и написала фломастером цитаты в облачках, как в комиксе. Хорошо, что ко мне в комнату никто не заглядывает и не видит эту глупейшую из глупостей.

Состав группы поддержки:

ЭЛИЗАБЕТ УОРРЕН

Цель: разузнать как можно больше о моей болезни и убедиться, что врачи говорят родителям правду и не вытягивают лишних денег.

БЕЙОНСЕ

Цель: напоминать мне, что я идеал и независимая женщина. Точнее, девушка. Даже если Стюарт меня отвергнет, моя самооценка не пострадает. (Он до сих пор не сказал, когда хочет выпить со мной кофе. Ну и ладно. Я независимая девушка.)

МАЛАЛА ЮСУФЗАЙ[7]7
  Юсуфзай, Малала (р. 1997) – правозащитница из Пакистана, выступающая за доступность образования для женщин во всем мире. 9 октября 2012 г. была тяжело ранена террористами за свою правозащитную деятельность. Лауреат Нобелевской премии мира (2014).


[Закрыть]

Цель: служить напоминанием о том, что надо больше думать о других и что юные девушки способны на великие дела. Я всегда мечтаю: вот стану взрослой и горы сверну! А Малала живет по принципу: нет, я могу принести пользу людям уже сейчас, ну и пусть я еще подросток.

СЕРЕНА УИЛЬЯМС

Цель: освоить новое дело, а именно теннис, он полезен людям с провалами в памяти. Держать себя в форме и не бояться прослыть «безмозглым качком». Неплохо бы натренировать новые мышцы на случай, если старые откажут.

НЭНСИ КЛАРКИНГТОН

Эта женщина – мой врач, а значит, нужно довериться ее опыту и прислушиваться ко всем ее советам. Я попросила у нее номер мобильника, чтобы, в случае чего, задавать ей вопросы в любое время дня и ночи. Как, по-твоему, не покажется это странным?

Что бы ни случилось, нельзя допускать новых приступов, как тогда, на чемпионате – хотя бы пока не выставят оценки и не утвердят меня в роли спикера.

Раз уж предстоят такие трудности, на одном вдохновении далеко не уедешь – надо продумать стратегию. Прежние подходы уже не годятся, пора изобретать новые. Надо проявить себя с лучшей стороны, и, надеюсь, сил у меня хватит надолго.

Да, да, да!

Стюарт Шах: Встретимся в среду?

Посторонним не до нас

Прошло несколько дней, солнце, кажется, проникает сквозь стены, наполняя комнату, и нарциссы уже распустились, и птицы щебечут, а внутри у меня будто конский топот – наверное, это всего лишь физиология, обычное явление, если тебе нравится другой человек. Стюарт предложил встретиться после занятий на скамейке возле школы – кажется, он живет поблизости – и прогуляться в город.

Я надела свой любимый наряд, не считая брючного костюма для дебатов – платье, которое два года назад купила мне мама для церкви: хлопчатобумажное, нежно-голубое, с треугольным вырезом, – а волосы я с утра высушила без фена и распустила по плечам. Я засомневалась, выгляжу ли соблазнительной, но после мысленной беседы с Мэдди решила: не все ли равно? Вспомнилось, как она смотрится в зеркало и спрашивает: «Принято среди кого?»

Едва я покончила с заданием по алгебре и закрыла учебник, как увидела Стюарта. Как обычно, с ног до головы в черном, в солнечных очках, походка стремительная.

– Сэмми! – крикнул он. – Привет!

Я встала со скамьи и спрятала в сумку учебники.

– Привет!

Не доходя до меня, он остановился. Снял очки и уставился на мое платье. Я проследила за его взглядом: а вдруг там пятно? Когда мы снова посмотрели друг другу в глаза, он заметно волновался.

– Давно не виделись, – начал он.

– Неделю, – уточнила я.

Парень улыбнулся, и я улыбнулась в ответ.

– Что будем делать? – спросил он.

– Прогуляемся?

– Давай.

И всю дорогу мы болтали без остановки. Мы шли плечо к плечу, сначала по тропинкам, потом по улицам города, и Стюарт то и дело махал знакомым, которые попадались нам навстречу. Он так и сыпал вопросами, как будто интервью у меня брал: Кто вам достался в соперники? Где вы жили? Ты до этого уже бывала в Бостоне?

Когда я рассказала о поражении (опустив кое-какие важные подробности), парень изменился в лице. Приобнял меня за плечи, и внутри у меня все оборвалось от противоречивой смеси чувств – боли, как при всякой мысли о поражении, и трепета оттого, что Стюарт так близко.

– Вот ужас, – проговорил он и рассказал, как на последнем представлении «Гамлета» забыл целый монолог:

– На последнем! Я его читал уже тысячу раз!

– Не припомню, – ответила я, все-таки силясь припомнить.

– Да, потому что никто не заметил.

– Никто? – изумилась я.

– Никто! И даже если бы заметили, то какая им разница?

– Ты продолжил как ни в чем не бывало?

– Да, и никто в зале не обратил внимания. Ну а я запомнил на всю жизнь. Потому что допустил промах.

– Да уж. Чемпионат по дебатам я тоже буду помнить всю жизнь. – Надеюсь, что запомню, добавила я про себя.

Навстречу попалась пара дартмутских студентов на роликовых досках.

– Быть может, представление об успехе нам во многом диктуют чужие люди, – предположил Стюарт. – Мы чересчур склонны разделять наш успех с другими. Растрачиваем всю радость от побед, и на нашу долю ничего не остается.

– Да, успех – это не только когда тебя замечают.

– Верно. И ни к чему все принимать близко к сердцу, вот как мы с тобой, – продолжал Стюарт. – Надо свыкнуться с мыслью, что наши успехи никого не волнуют, кроме нас самих – так оно и есть, всем плевать. Победил, проиграл – кому какое дело? Никто тебя по головке не погладит за то, что ты сутки напролет учил, читал, работал над словом, во всем себе отказывая. Так что трудиться стоит ради самих себя.

Под конец своей тирады Стюарт застыл посреди тротуара. Он, казалось, не умел говорить на ходу, особенно если всерьез увлекался. Так трогательно.

И тут я поймала его на противоречии.

– Но тебя-то по головке погладили! – воскликнула я. – Напечатали!

Стюарт опять застыл. На этот раз он крепко задумался.

– А если бы не напечатали?

– Тогда… – Я помолчала. – Надо было бы просто сосредоточиться на любимом деле, и все.

– Именно так. И, пожалуй, вдвое больше работать, – пробормотал Стюарт.

– Да, понимаю, – согласилась я. И вспомнила маму с папой и их кошмарные слова: «понимать, что возможности твои ограниченны». Наверное, то, что сказал Стюарт, можно и здесь применить. Все ограничения, о которых говорят родители, продиктованы чужими людьми. А я ставлю цели не для кого-то, а для себя.

Мы шли дальше молча. Слишком уж серьезный вышел разговор.

Я настраивалась на сверхнепринужденную беседу, Сэм-из-будущего. Типа, не па-а-арься, все ерунда! Но это не для меня. И я едва не растаяла от счастья, узнав, что в этом мы с ним схожи.

Стюарт нарушил молчание вопросом: «Что ты сейчас читаешь?» – и меня понесло, потому что я читаю книгу о потрясающей альтернативе капитализму под названием «неортодоксальная экономика» – эта теория подразумевает, что основа экономики в нашем понимании… ой, подожди. Прости. Ну так вот.

Мы остановились выпить кофе со льдом и расположились на лужайке в Дартмутском студгородке. Я смотрела на людей, одетых по-весеннему, и пришло на ум слово «истома» из школьных тестов на словарный запас.

– Как ты передвигаешься по Нью-Йорку? – поинтересовалась я.

– Если никуда не спешу, всюду хожу пешком. На метро быстрее только из округа в округ.

– Вот как? Звучит не очень-то правдоподобно.

Стюарт поднял руки вверх – мол, сдаюсь.

– Да, это лишь отчасти правда. Я люблю ходить пешком, вот и все.

– Но ты всюду успеваешь вовремя?

– У меня… как сказать… довольно свободный распорядок.

– Весь день пишешь?

Стюарт поморщился, будто я задела больное место.

– Стараюсь. Еще я подрабатывал помощником бармена, в центре города, пару вечеров в неделю. Работа непыльная – одеваешься во все черное и слушаешь разговоры богачей – вот и все обязанности. Собственно, и писатель тем же занимается. – Он рассмеялся.

Стюарт изобразил, как манерная девица заказывает коктейль:

– А сок лайма из плодов местного дерева, ну и пусть лайм здесь не растет!

– А лед с ледника… – подыграла я.

– А бокал от шведского стеклодува…

Мы так хохотали, что я даже хрюкнула!

И снова эхолокация: не глядя на него, я почувствовала, как он сел на землю; я не стала садиться рядом, пожалев, что не побрила ноги.

Нос у него прямой, только у самого кончика еле заметная горбинка – наверное, след перелома.

Возле ключицы у него веснушка.

Он дал мне отхлебнуть своего кофе со льдом – взяла и отпила через его соломинку, и ему было все равно.

Теперь я поняла:

Нет никакого тайного языка, чтобы говорить с теми, кто нам нравится, Сэм-из-будущего. Просто разговариваешь, и все. Большой плюс, если твой собеседник умеет со знанием дела рассуждать о жизни, о работе и о лучших кофейнях Манхэттена.

Я представила, как Стюарт шагает по улицам Нью-Йорка, ни на кого не глядя, опустив голову, создавая в уме сцены, диалоги, персонажей – но сейчас он был другим. Мягче, непринужденнее.

Быть может, существует и смягченная версия меня самой.

Ни к чему тебе быть роботом, Сэм-из-будущего. Ты не обязана без остановок идти к цели. Иногда можно сделать передышку, хоть небольшую. Просто жить, и все.

Но вот Стюарту уже пора – пока парень живет в Гановере, пару раз в неделю подрабатывает он барменом в клубе каноистов.

Мы поднялись.

Он долго смотрел на меня влажными черными глазами, а потом склонился к моему лицу. Боже, как близко! Лучевых ожогов не избежать! Я так и ахнула.

Стюарт поспешно отступил.

– Прости! Можно тебя поцеловать в щеку? – спросил он.

– Так принято? – отозвалась я и залилась краской.

– То есть как, принято? – не понял Стюарт.

– Обычное прощание для нашего… для такого случая?

Вспомни, ты только что дала себе слово не превращаться в робота!

Стюарт медлил с ответом. Он был явно смущен – потирал шею, оглядывался по сторонам.

– А что у нас за случай?

– Я имею в виду, для такого… для прогулки.

– Ох… – Стюарт попытался сдержать улыбку. Пожал плечами, посмотрел куда-то вдаль, потом на меня. – Не все ли равно, как это назвать?

– Для меня – нет! – выпалила я и застыла в ожидании. Стюарт открыл рот, я терялась в догадках, что он ответит, и меня кольнуло чувство вины за мою навязчивость. Случайный поцелуй, без причины и смысла – то же, что разговор ни о чем. А вдруг Стюарту не хочется давать какие-то определения, и он просто сбежит и не захочет больше со мной разговаривать – что тогда? Вернусь в свою тесную мансарду, снова засяду за работу и буду изнывать от неразделенной любви. Подумаешь! Мне не привыкать. Разве это новость? – Прости, – поспешила сказать я, – на меня столько всего навалилось, некогда тратить время на ерунду.

– Ты не… – он засмеялся, покачал головой. – Это не про тебя.

Стюарт надел темные очки, и на закате они полыхнули огненными кругами. Он взял мою руку в свои и сказал:

– Хочу поцеловать тебя в щеку в благодарность за приятное свидание.

Свидание. Свидание! Я согласно кивнула.

Стюарт вновь нагнулся, прижался губами к моей щеке, прямо возле моих губ – секунда, две, три! – и отстранился.

Бррррррррррррррррррррр!

И вот вам еще сюрприз! Возвращаюсь домой – пищит телефон, письмо от миссис Таунсенд:

Сэмми!

Я услышала о твоем поражении. Мне так жаль! Держись, дружок! Надеюсь, ты здорова и хорошо отдохнула. Еще хочу предупредить: не вдаваясь в подробности, я рассказала учителям о том, что у тебя есть уважительные причины, и попросила все вопросы решать со мной напрямую.

Знаю, ты сейчас очень загружена, и хочу напомнить тебе о заданиях, которые ты могла пропустить за неделю перед чемпионатом:

Химия:

• Главы 14–15 – повторить;

• Глава 16 – повторить;

• Главы 14–16 – подготовиться к тесту.

Керамика:

• Сделать глазурованный горшок.

Учебный год заканчивается, скоро выпускные экзамены – скажи, чем я могу тебе помочь. НЕ ТОРОПИСЬ.

И заходи меня проведать. Я по тебе соскучилась.

Миссис Т.

Как я умудрилась не сдать задания вовремя? Они были записаны у меня в календаре – здесь же, на компьютере, на рабочем столе, вместе с этим документом. Зеленым отмечена биология, синим – литература, оранжевым – европейская история, коричневым – керамика, желтым – химия. У меня под носом! Я смотрю на них так пристально, что плавится сетчатка!

Что за бред! Мне это совсем не по душе.

Я проверила все цвета в календаре, до конца учебного года – а осталось всего несколько недель, – и переписала все задания и предстоящие экзамены дважды, на компьютер и в ежедневник.

Когда я закончила работу, мне бросился в глаза еще один цвет, ярко-малиновый, по часу в день всю неделю перед выпускным. А в день выпуска он занимает весь календарь.

И означает: «Прощальное слово».

Мне сразу вспоминаются приглушенные голоса родителей («Хорошо!»), и я думаю, далеко ли я продвинулась вперед, на сколько шагов приблизилась к цели – убедить их. Неужели я в самом деле кого-то обманываю? Вспоминаю, как я щурилась от слепящего света, пробуждаясь из тьмы в «Шератоне», и строгий взгляд Мэдди, и страх, ранящий душу до слез.

Я все могу испортить в один миг, и тогда прощай, Нью-Йорк, прощай, университет!

Черт!

Дополнительные источники, шаг первый

Большая перемена; сижу в уголке студии керамики и вместо обеда мну глину, потея от усердия. Рядом со мной на табуретке – раскрытая тетрадь по химии. Каждые пару секунд отвлекаюсь, записываю ответы – и снова берусь за этот чертов горшок; сейчас он больше напоминает не горшок, а его брата-пьянчужку – кривобокий, добродушный и совершенно бесполезный, точь-в-точь как дядя Тим, папин двоюродный брат, который на каждом семейном сборище спрашивает меня: «Ну когда же ты пустишь мозги в дело – пойдешь на телевикторину и выиграешь мне деньжат?» Причина номер 5666, по которой надо бережно обращаться с мозгом и бежать отсюда без оглядки.

В помещение зашел Куп, закрыл за собой дверь и достал из заднего кармана пачку сигарет.

– Сэмми!

Я перестала вертеть гончарный круг.

– О, ты что тут делаешь?

– Привет! – Вместо ответа на мой вопрос он усмехнулся и подошел ко мне. Один задний карман у Купа – для сигаретных принадлежностей и зажигалки, другой – для записной книжки, а в боковом у него карандаши с выдвижным грифелем.

– Неплохой склад. – Я ткнула в его брюки испачканным глиной пальцем.

Куп уселся напротив, пристроил между ног табурет, опустил голову в плечи и принялся за работу – стал, как народный умелец, искусно сворачивать и защипывать самодельные сигареты. Прядь волос упала ему на глаза, он сдунул ее, морща лоб.

– Угу, – шепнул он. – С рюкзаком сейчас жарко.

– Ты и правда сюда зашел с одной-единственной целью, покурить?

– Это мой обеденный ритуал. – Куп пожал плечами, облизнул краешек бумаги. – Зашел и увидел тебя. Вот так. Чем занята?

– Нагоняю.

– А, после чемпионата… Ну-ну…

– А ты откуда узнал?

– Ты сказала мне тогда, в церкви. Да и все кругом об этом только и говорят. Не о том, что вы проиграли, а «вот это да, наши девчонки ездили на Чемпионат страны по дебатам!» Народ просто в восторге. А я им такой: я знаю эту девчонку!

Я засмеялась. Куп скатал меж пальцев безупречный маленький цилиндр.

– Зато теперь мне конец. – Я кивнула на свою тетрадку, тоже в глине. – То есть не совсем. Ты ведь помнишь… – Стоит ли снова затевать этот разговор? Но ведь Куп выполнил мою просьбу, никому не рассказал. Это мило. – …что один из симптомов болезни – потеря памяти?

– Угу, – отозвался Куп. – Ну и как? У тебя все в порядке?

– У меня вылетели из головы все задания. А я никогда не забываю, что нужно сделать. Никогда. А теперь боюсь, что забуду материал на экзамене, или свою выпускную речь, или…

Куп беспечно улыбнулся, заложил сигарету за ухо.

– Так ты боишься стать такой, как все?

Я легонько ткнула его в бок.

– Нет…

– У меня те же страхи, постоянно.

Поразмыслив, я указала взглядом на сигарету у него за ухом.

– Так-то оно так, но, может, тебе стоит поменьше курить?

Куп в притворной задумчивости уставился в потолок, перевел взгляд на меня, пожал плечами.

– Но если лучшая ученица школы беспокоится о том же, стоит ли тогда бросать?

Вдруг меня осенило.

– Можно тебя спросить кое о чем?

Куп оперся локтями на табуретку и посмотрел на меня так, будто отвечать на мои вопросы – для него сплошное удовольствие.

– Валяй, Саманта.

– Как ты умудряешься как-то учиться, не проваливая экзамены?

– Гм… – задумался Куп, барабаня пальцами по бицепсу.

– То есть как ты сдаешь экзамены…?

– Ну, во-первых, я не «как-то» учусь. Оценки у меня вполне приличные.

– Знаю.

– Откуда? – встрепенулся Куп; давно я не видела у него такого удивленного лица. Пожалуй, с детства.

– Всегда высматриваю на доске почета знакомые имена.

– А-а. – И Куп пустился рассуждать. – Для начала, я не лезу из кожи вон. – Он изобразил пальцами кавычки. – Делаю только самое необходимое; а самое необходимое – это сделать вид, что учил. Понимаешь?

– Да. – Поразительно было видеть Купа таким. Я-то думала, с тех пор как мы отдалились друг от друга, он превратился в неудачника, на все махнул рукой, а он, оказывается, вовсе не так прост!

– Вот, к примеру, – продолжал парень. – Скажем, память. Я никогда не зубрю, времени жалко. А вместо этого ищу… дополнительные источники. Телефон, шпаргалки или добрых людей, которые вовремя окажутся рядом.

Пока он говорил, я представляла, как все цвета в моем календаре сливаются, как путаются даты, задания; как однажды взгляну на свою работу и увижу набор цифр и слов, которые ничего для меня не значат, и не к кому будет обратиться и попросить «тайм-аут», и я завалю экзамены, и аттестат мне выдадут только из жалости.

Куп, подавшись мне навстречу, напряженно ждал ответа.

– Почему у тебя такое лицо? – встревожился он.

– Можешь со мной поделиться?

– Чем поделиться?

– Этими… как их… дополнительными источниками.

Куп склонил набок голову.

– Научить тебя жульничать?

Я вздохнула. Не хотелось отвечать «да», но, как говорит мама, надо называть черное черным, а белое белым. Я пыталась жить по-старому, по-честному, Сэм-из-будущего – трудиться изо всех сил, учить, запоминать, – и что теперь? К тому же, речь всего о двух неделях против четырех лет. Если все мои поступки положить на весы, то чаша добра перевесит, ведь так?

– Да.

Куп улыбнулся, подмигнул, и в эту минуту мне стало ясно, почему к нему так липнут девчонки.

– Ладно, – сказал он, снова распихивая свое добро по карманам. – Заходи в любое время.