Текст книги "Между небом и бездной. Мистические рассказы"

СТИЛЕТ

– Лёш, ну вот скажи, чего мы в этот монастырь прёмся? Два часа туда, два обратно на маршрутке этой разбитой. Ещё пешком тащись… Лучше бы вон, в парке или на набережной погуляли, как нормальные люди. На самокатах покатались… Погода какая хорошая. Юбка ещё эта, – юная, эффектная блондинка в очередной раз расправила мешающий идти подол длинной юбки, – достало уже…

– Ну чего ты начинаешь? Сама же со мной напросилась, – ответил худощавый, высокий, коротко стриженный русоволосый парень с чистыми голубыми глазами на простоватом лице, – вон, уже купола виднеются. Почти пришли.

Катя остановилась, на мгновение залюбовавшись пейзажем вокруг. А любоваться есть на что… Весна в самом разгаре. Небо чистое, ни облачка. Солнцем залитая бескрайняя степь радует зеленью, яркими красками. То тут, то там краснеют разбросанные по равнине тюльпаны, тянутся ввысь дикие ирисы, распустили жёлтые головки одуванчики. Изредка встречаются кусты барбариса в ещё клейких, нежных листочках. Тёплый ветерок покачивает усыпанные мелкими желтыми цветками ветки дикой смородины, разнося вокруг нежный аромат, который смешиваясь с другими запахами, кружит голову.

– Да ладно… Это я так… Не обижайся. Хорошо тут… А ты уверен, что дед этот точно здесь, в монастыре?

– Конечно. Тёть Даша ему сестра родная, смысл ей врать. Это она мне его историю рассказала.

– Знаешь, как то не верится во все эти сказки. Демоны, артефакты… Уж больно много фэнтэзи в этой истории.

– А вот и узнаем сейчас. Только бы дед этот не отказался поговорить. Представляешь какая статья может получиться! Редактор обалдеет от такого сюжета!

– Ага! Или скажет: « Иди ты, Лёшенька, со своими сказками!»…

– Не скажет. Попробую на видео его снять.

– И чего, поверят? Скажут, что и он врёт, да и всё.

– Хорош, Катюх. Не порть настрой.

– Ладно… Молчу.

Вскоре пред ними предстали величественные стены старинного монастыря с колокольней и нарядным храмом, увенчанным, как полагается, блистающими в солнечных лучах золочёнными куполами.

– Ух… Красота какая!

– А я говорил! Не пожалеешь, что поехала!

Однако, подойдя ближе, путники заметили, что массивные ворота закрыты. Прошли к небольшой калиточке сбоку. Постучали. Никто не откликнулся.

– Ау… Люди… Есть кто?

Тишина… Постучали ещё. Кто-то закряхтел, зашевелился за калиткой и она распахнулась.

Перед ними предстал мужчина лет пятидесяти, одетый в длинную, до пола, черную рясу, отороченную тёмным мехом жилетку и такую же, чёрную скуфейку на голове. Он вопросительно уставился пронзительными васильковыми глазами на пришедших. Красивое лицо монаха ещё не потеряло свежести, а широкие, мускулистые плечи не могла скрыть даже ряса. Не зря когда-то, в далёкой, прошлой жизни на зоне он получил погоняло – «Амурчик».

– Здравствуйте.

Монах кивнул в ответ.

– Нам бы с вашим монахом поговорить. Мы из города приехали.

– С кем?

– С Сергеевым Андреем Петровичем.

Зрачки монаха расширились. Он вздохнул и ответил: « Так я это… Был… Теперь я инок… Александр… Ну… Проходите, поговорим.

Молодые люди прошли внутрь.

– Куда бы нам… Да вот, давайте тут и поговорим, – монах указал на затейливо украшенную стальными виноградными гроздьями и переплетающейся лозой с резными металлическими листьями лавочку, стоящую под сенью нежной, зеленеющей берёзки.

– Красиво как.

Инок кивнул.

– Золотые руки у кого-то. Надо же как сделано искусно.

– Это вы ещё других вещей не видели… Был у нас один мастер, отец Сергий. Вот у него и правда, золотые руки были. Умер недавно, Царствия ему Небесного. А эту я варил. У него учился. Мне то до него далеко, грешнику… Так что вы хотели? Меня вы знаете, а я вот вас – нет. Как вас звать то?

– Я– Алексей, а это – моя девушка, Катя. Мы соседи сестры Вашей. Она в наш дом недавно заселилась, вот мы и познакомились. Хорошая у Вас сестра.

– Знаю.

– Понимаете, теть Даша, как-то рассказала вашу историю. А я журналист. Недавно универ окончил. Сейчас в журнале работаю, «Наш край», может знаете.

– Нет, не приходилось читать…

– Ну вот. Я хочу Вас попросить рассказать, как же там всё на самом деле было? Может что-то написать получится.

Монах широко перекрестился.

– Вы уж простите меня. Грешен я ребятки, очень грешен. Не знаю, простит ли меня Господь… История эта и привела меня сюда. Только верой вот и спасаюсь. Так то… Рассказать могу. Но вот писать об этом… Не хотел бы я, чтобы все…

– Мы столько к Вам ехали… Хотя бы просто скажите, это правда?

– Правда. Ладно, расскажу, может Господь ко мне вас прислал, чтобы другим в назидание… Чтобы вразумился хоть кто-нибудь, а то вон, моду взяли, развелось этой нечисти, экстрасенсов всяких, сатанистов… Горе, да и только…

– Пожалуйста, – Катя молитвенно сложила ладошки, – очень интересно…

– Ну… Не знаю, с чего и начать… Был я, ребятки, плохой человек. Мамка моя, царствия ей Небесного, пила по чёрному, мужиков меняла… Поначалу то, нормальная семья была, как у всех. А как батя погиб, всё и началось. Я тогда маленький был, а Даша постарше. Помню, напьётся, а нас покормить забудет. Так и спать ложились с пустыми животами. А один раз, мамка налакалась, спит, а ухажер её к Дашке полез, я его по башке утюгом. Он упал и всё. Убивец я, ребята… А мне тогда двенадцать было всего… Бабушка уже преставилась к тому времени. Дашку в детдом. Меня – в спецшколу. Вышел оттуда, жить негде, в квартире какие то люди. Глупый был ещё. Да и времена тогда – лихие девяностые. Понял – не добьёшься ничего. Даша то меня уже позже найти смогла, когда я сидел уже. Приехала на свиданку, плачет. И я плакал… Она тогда мне крестик на шею надела. Пусть, говорит, обо мне напоминает… С тех пор и ношу его…

– Стал я, короче, воровством промышлять, в банду попал. Много наворотил… Ломбард раз грабанули. Сел… Прости меня, Господи, – он перекрестился и продолжил, – а потом, вышел я по удо, осел на хате одной. И приходит раз мужичонка один. Лицо, знаете, такое, сальное, глазки бегают. Кепочку натянул по самые брови. Даёт координаты – куда ехать, как найти место, где взять, всё сказал, чертёж даже сделал. Просит достать вещичку одну – стилет старинный, с тонким трёхгранным клинком, с черепушкой костяной на рукояти, кинжал такой. Фотку показал. Оплата – в долларах. Пообещал хорошие деньги, даже слишком…

– Я и согласился. Поехал, глянул сперва. Место – за городом, на отшибе. Но дом – залюбуешься – дворец, не дом. Забор высоченный. Камеры кругом. Из охраны, вроде никого. А уж ночью еще раз наведался, камеру сбил, сам балаклаву на лицо натянул и вперёд, на дело…

– Инок Александр ненадолго замолк, вспомнились страшные картины увиденного. Захотелось выкурить сигарету. Но опомнился. Прочитал про себя привычную «Молитву Господу» и взглянул на своих слушателей. Те сидели взявшись за руки, превратившиеся в слух…

– А потом?

– А потом… Смотрю, в доме света нет. Ну, думаю, хорошо, спит хозяин. В окно влез. На указанном месте гляжу – нет ничего. Дом огромный, где тут найдёшь не зная. Потом слышу – шум какой-то, крики. Я быстрей уходить, не охота садиться за просто так. Поворачиваюсь, а там задняя дверь нараспашку. Я – туда. Гляжу, а в дальнем углу участка костёр горит. И люди, вроде маячат… Пошел я потихоньку к забору. Вдруг девчачий голос. Помогите, кричит, спасите… Сердце сжалось. Не знаю как, но вот понесло меня туда. Подкрался поближе, за кустом можжевельника залёг. Смотрю девчонку ведут. Ну, как ведут – тащат. Рот ей кляпом закрыли. Она дрожит, бедная. А у меня только ломик в руках. Лежу, прикидываю… Их там мужиков четверо, да баб столько же. Какие-то странные все, как под кайфом, ломаются все, прыгают, визжат. И главное, среди них и этот, который меня нанял…

– А зачем же тогда нанимал?

– Бог его знает, чего в его голове было. Ну вообще то, мы с ним сроков не оговаривали. Может не думал, что я так сразу и ломанусь…

– А дальше?

– Потом в круг стали. Девочку к столбу привязывают. А столб – как крест перевёрнутый. Та мычит, головой крутит. Один, старший по видимому, в балахоне каком-то, руки поднимает, начинает молитвы читать, только не Богу… Это я сразу понял. Язык какой то тарабарский. Все ему вторят… В круг встают, на колени. А тот все громче, орёт уже. Это я теперь знаю, кого они звали… А тогда волосы на башке моей грешной зашевелились. Смотрю, около костра появляются фигуры какие-то. Сперва прозрачные. Я даже глаза протёр, думал показалось. А потом прямо наяву, не поверите, ребята – черти, тангалашки проклятые. Рожи мерзкие, заросшие шерстью, на бошках – рога. Ногами дрыгают, пляшут.

– Господи, ужас какой…

– Да… Я бежать хотел. Грех мой… Вспомнил – молитву надо бы… А не знаю. Только в голове – Господи, помоги… Тут меня как будто за шкирку кто-то как встряхнет. В голове мысль возникла – надо девочку спасти…

– А этот уже стилет поднял, замахивается. Не поверите, я, не знаю как, не думая побежал. С ног этого гада сшиб. Раскидал мужиков, хлипенькие все какие-то оказались. Ну и ломик пригодился. А тут чертеняки как на руки мне повисли. Не могу пошевелиться и всё тут. Стою, как столб. Девчонка плачет, бабы на меня кидаются, все лицо мне исцарапали. Смотрю кинжал под ногами валяется. Ну, я опять: « Господи, помоги». Руки вроде ослабли. Хватаю за рукоятку и не думая начинаю обороняться. Не подходи, мол, уложу… А этот, заказчик мой, как кинется. Сам так и напоролся, куда не следовало. Рукоять кинжала – прямо огненная стала. Я аж из рук его выронил. И тут, видимо, ритуал их свершился. Демону то всё равно кто, лишь бы жертва была. Прямо из огня вылезает постепенно, как в кино, чудовищное существо с огромными рогами. Глаза, как угли горят… Эти все, на коленки упали, ползут к нему, орут: «Повелитель!». А тот оскалился, как зарычит…

– Господи… Фильм ужасов просто…

– Да, – тяжело выдохнув, ответил инок, – если бы так… На верхушку берёзки уселась какая-то пёстрая птичка и не испугавшись людей, сидящих внизу, защебетала. Александр взглянул наверх, улыбнулся, потом снял скуфью и вытер ею пот со своего лба. Голова монаха оказалась полностью седой…

– Как же Вы спаслись?

– Да как… Это чудище как начало своих почитателей раскидывать. Бесенята сами испарились, а этот – кого пополам сломал, кого загрыз. А я стою, как дурак, очумел от страха. За Дашин крестик вцепился, загородил собой девочку, а та, слышу, шепчет: « Да воскреснет Бог, расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением «… Хорошая молитовка. Я её после то, сразу выучил, – с горечью усмехнулся рассказчик, – ну вот… И я тогда тоже говорю, прости меня, Господи и спаси.

– Этот остановился, завыл, как волк. Смотрит на нас и будто нас вовсе не видит. И опять в костёр сиганул и исчез… Не поверите, гляжу, а там вместо костра яма, бездна адова. Горит, полыхает всё внутри. Я от греха подальше и стилет этот туда же киданул. А как бросил, так затягиваться стало и всё. Опять просто костёр… Вот так. Я девчушку отвязал, Леной её звать, познакомились потом. Она тоже теперь в монахинях… А попала к сатанистам этим сама, думала весело будет, а они вон что…

– Выбрались мы оттуда… И стали меня видения по ночам мучить. Бесы видать, приметили всё же. Голоса слышать начал, нашептывали на ухо: «Иди, из окна прыгни». Такое порой мерещилось, не приведи Господь. Даша и посоветовала в храм сходить. И знаете, стало полегче. А потом вот… Сюда Бог привел. Так то, ребята… Такая вот история…

Они тепло попрощались. Ребята уехали в город. Всю дорогу не разговаривали. Их оглушил, испугал, привел в смятение рассказ монаха. И Катя, и Алексей пытались осмыслить то, что они услышали…

А в журнале статью так и не напечатали. Редактор, прочитав рассказ Алексея только посмеялся. Не поверил. Ни единому слову… Да и кто поверил бы…

ВДОВЬЕ ПОКРЫВАЛО

После продолжительного ненастья, метелей и бесконечных снегопадов, чередующихся с промозглыми дождями, моросящими из затянутых черными, тяжелыми тучами небес, вдруг, будто по мановению волшебной палочки, в конце февраля, на измученную зимней непогодой землю явилось солнце. Неподалёку от входа в небольшой поселковый магазинчик стоят несколько бабулек.

– Хуух, ну денёк сёдня, заглядения…

– И не говори, Петровна. Уж соскучилися по чистому небушку. Всю зиму без просвету, только чисть, да греби, ажнак тягостно, – бабка Дуся сощурила ослеплённые яркими искрами солнечного света, играющими на усыпанном снежном покрывале глаза и продолжила, – дааа, а насыпало то, ужасть…

– Слыхали, – вступила в разговор третья собеседница, – у Светки то, Ефименковой третий мужик помер вчера.

– Да ты чё?!

– Ну надо же, а! Чёрная вдовица прям…

– Ага… И главное чё…

– Чё?

– А ты забыла, как её Клавка-колдовка по молодости кляла, на всю улицу орала, что не будешь ты, мол, Светка ни с одним мужиком жить, раз мой Коля тебе не пара. Прокляну, говорит тебя, вдовьим покрывалом, выискалась, королева.

– Помню. Как вчера. Выхожу из магАзина, а та на все дворы орет, на чем свет стоит, чихвостит девку.

– А я не помню, – мотнула головой «самая молодая» из старушек, семидесятилетняя Надежда Петровна, – когда это было то?

– Ой… Ты ж тогда ещё с северов своих не приехала. А мы вон, с Дусей своими глазами видали. Светка с её придурковатым сынком встречаться не захотела, прогнала его. А он походил, походил под ихними окнами, да и ни с чем в Москву уехал. Женился там на какой-то. Да не заладилось, повешался тама. Говорят, колдовка вроде и жену его, московскую со свету сжила. Так то… А Светка то, вскоре замуж за Кольку Селиванова вышла. А через три месяца утоп он. На рыбалку пошел и всё… Через два года они с Петром познакомилися, в городе. Поженились. Он к им переехал. Строиться начали. Всё, вроде бы, хорошо было. Мальчонку родила. А тут хоп, чахнуть начал, р. ак у него признали. Молодой парень, сгорел в два месяца. О как… А теперь и етот…

– На похороны пойдём?

– Конечно. Надо парня проводить. Как звали то его?

– Витьком кажись…

Похороны прошли как в тумане. Как и в прошлые разы. Кто-то что-то говорил, кто-то смущённо совал в руки свернутые трубочкой купюры. Светку изнутри потрясывало мелкой дрожью. В ушах стоял громкий вой свекрови. Снова и снова всплывали в голове её слова: « И зачем ты, сыночка, с ней связался. Жил бы ещё, да жил»…

Она тяжело вздохнула, закрыла лицо ладонями.

– Господи, за что ты так со мной?! Не могу больше… Витенька… Зачем ты настоял… Зачем… Может не было бы никакой аварии… Всё из-за меня… Ааааа… Женщина снова затряслась от рыданий.

Она почувствовала тёплые руки матери, обнявшие её худенькие плечи. Та гладила её по спине, прижав к своему немощному телу, покачивалась вместе с ней, будто убаюкивала, как в далёком беззаботном детстве… Через какое-то время Светины всхлипывания стихли. В доме стало тихо. В колыбельке посапывала спящая Леночка – маленькая копия своего отца. Рядом, на диване, сидел, уставившись на мать испуганными глазами, старшенький, Егорка. Только старинные часы, не зная о горе, постигшем семью, тихонько тикали и тикали, продолжая жизненный ход…

Этой ночью Клаве не спалось. Её помощники не давали покоя, взбунтовались. Особенно их главарь – старый, с проседью в лохматой щетине, щербатый бес – первый, с кем Клавдия стала якшаться много лет назад, когда мать её учила мастерству и передала его молодой ведьме по наследству.

– Ты, Клавка, стара стала, совсем не даёшь нам работы! А мы чем там, у себя отчитываться должны! Надоело нам курей да котов местных душить! Хотим дела!

– Ага, – поддакнул второй, помоложе, и глаза его налились кровью, – а то гляди!

– А ну, цыть! Будете мне тута указывать!

– Да ты уже не можешь и себя то защитить. Вон, обраточка прилетела, гнёшься теперь, не сегодня – завтра окочуришься! До перекрёстка дойти не можешь! А нам чего?!

– Я в пекло не вернусь! Передавай нас!

– Или хуже будет!

– Кому я вас передам? Сами знаете, одна я, на всём белом свете…

– Вон, соседская бабёшка, которой ты жизню спортила, мне нравится. Зазови её, да и передай!

– Она рази согласится, и учиться не станет… Да и чё я ей скажу? А так отдать – чеканётся да и всё. От вас чего ждать.

– Ну попробуй. Не получится, хоть повеселимся, да пацаны?

– Ага, повеселимся…

Снег искрился под утренним солнцем звонко похрустывая под ногами. Румяная от мороза старушка, одетая в засаленный бушлат своего деда и пуховый платок подошла к новому металлическому забору старой подруги, прищурившись оглядела улицу и крикнула во весь голос: «Петровна! Эй, хозявыы!». Она постучала деревянным бадиком о железный забор соседки: «Позагораживалися, не добьёсся»…

– Иду, иду!, – калитка распахнулась и перед взором Евдокии предстала грузная благообразная старушка в неизменном блондинистом шиньоне, татуированными по последней моде бровями, – чего ты, звонок же есть! Здравствуй, Дуся!

– И тебе не хворать. Я вот чего пришла то, посчитала, у Светки сорок дён завтра. Пойдём на поминки то? Мне одной как-то неудобно.

– Пойдём, поглядим как у них там. Поддержим…

– Тогда пойду. Завтра зайду за тобой.

– Ага…

Она было уже повернулась, чтобы уйти, но вспомнила, что забыла рассказать ещё одну новость.

– Надя, погоди…

– Чего?

– Забыла… Ведь новость какая, видала Клавку в магазине, прочернелая вся. Болею, говорит, сильно… Исхудала… Как бы не энто… Прям видать, плохая совсем. Еле ходит… А помочь то некому, одна осталАся… Да и люди её побаиваются…

– Надо же… Говорят такие пока силу свою не передадут, маются сильно… И уйти не могут. Я недавно передачу смотрела про ведьм, рассказывали. Ну ладно, Дусь, пойду я, дела у меня. Внуков должны привезти, пирожки затеяла.

– Ага. Давай, Надюша, пойду, у меня тоже… Дела…

Она вышла на занесённую снегом тропинку. Неподалёку остановилась видавшая виды маршрутка. Хлопнула дверца и баба Дуся увидела, как из неё вышла и двинулась в сторону своего дома Света. Бабка наклонилась вперёд и засеменила следом.

– Свет… Света…

Та остановилась.

– Здравствуй баб Дусь.

– Здравствуй, детонька. Ну… Как вы тама управляетеся теперя…

– Да потихоньку. Сорок дней завтра уже. Приходи, баб Дуся, поминать.

– Как же… Придём с Надяй…

Та кивнула и сделала пару шагов вперёд.

– Свет…

– А?

– Клавка то болеет сильно. Знаешь…

– Слышала… Приходила она к нам. Прощения просила. Призналась. Я, говорит натворила, сделала, чтоб у меня мужики умирали…

– А ты чё?

– Да ничего. Не стала с ней разговаривать.

– Дааа… Как такое простить.

– Давай, тёть Дусь, пора мне…

– Иди, иди, с Богом, Светынька…

К обеду слепящее солнце неожиданно скрылось за набежавшими серыми тучами, температура резко упала. На улице снова стало серо и неуютно, почти так же, как было и на душе молодой вдовы.

Света возилась на кухне, когда вдруг раздался звонок телефона. Номер был неизвестный. Но мало ли что… Женщина осторожно ответила.

– Алло…

– Света… Это теть Клава. Не бросай трубку. Мне Дуся твой номер дала, в магазине… Я сказать хотела… Можешь ко мне заглянуть. Я тебе кое-что подарить хочу. Вещь дорогая. Виновата я перед тобой. Нравилась ты мне… Я ведь мечтала, как вы с моим Васяткой поженитесь, внучков мне народите, чтоб было кому передать… А ты… Злая на тебя была, вот и невзлюбила, навела тебе на вдовство…

– Чего передать то… Я с Васькой вашим вообще не дружила даже… С чего вы привязались ко мне… Что я вам сделала?!

Из глаз снова брызнули слёзы.

– Ну да чего теперь… Что было то было. А мне уйти надо… Так чё, придёшь? Сниму с тебя. Да и одарю ещё. Не пожалеешь! Приходи вечерком…

Света отключила телефон. Сердце громко ухало в груди, готовое выпрыгнуть.

– Кто звонил, Света?

– Клавка. Представляешь мам, говорит приходи, сниму порчу. Вещь какую-то, говорит подарить хочу… Зачем мне теперь. Я больше замуж не пойду…

– Ох, доченька, боязно… Не связывайся ты с этой гадиной.

– Мам, а вдруг на Егорку перейдёт?

– Да Бог с тобой, чего ты… Придумала ещё… Не надо нам её вещей никаких.

– Да и точно… Пошла она…

Закончив приготовления к поминкам, Света уложила детей и наспех накинув куртку, вышла на улицу. Окно соседки светилось рыжеватым светом. Она постояла в раздумьях и направилась в дом ведьмы по узкой нечищеной от снега, тропке. Страх сковывал её движения. Но женщина решила убедиться, что её дети будут в безопасности. Деревянная калитка тихо скрипнула и Света вошла во двор старухи. Подняла руку, чтобы постучать, но дверь отворилась сама, будто приглашая войти. Она глубоко вздохнула и сделала шаг вперёд. В комнате под висящим на потолке оранжевым абажуром горела тусклая лампочка, отбрасывая на полу причудливые тени. Старуха сидела в старом, просиженном кресле и смотрела на женщину в упор выцветшими от старости и ненависти к людям глазами.

– Пришла…

– Пришла…

– Слушай. Я скоро умру. Знаю, что пора мне. Зажилась уже. Мне надо передать свой дар. Хочу тебе отдать. Согласишься – всему научу, будешь жить, как в шоколаде. И порчу сниму.

Света отшатнулась в испуге, будто её ударили.

– Ты совсем что ли. Жизнь мне испоганила, ещё и одарить она меня решила, тварь ползучая!

– Дело твое… Но о детях ты подумала?! Я же могу и деток твоих, как тебя… Думай… Твоё дело…

– Помягче, Клавка, пусть сама согласится, добровольно, – нашептывал старухе бес, сидевший на подлокотнике, за спиной бабки, – посули ей золото… Хорошая… Сильная…

Света почувствовала себя, будто в невидимых тисках. Это ведьмины помощники схватили её за руки, не давая пошевелиться.

– Ты… Ты же обещала снять порчу! А сама!

– Обещала… И сниму… Если не будешь кочевряжиться! И золота дам. Всё тебе достанется!

– А если не соглашусь?

– Ну тогда пеняй на себя. Сынок то растёт. А как вырастет – по твоим стопам пойдёт. Так то!

Света, не в силах пошевелиться, вдруг, четко услышала голос Виктора.

– Света, не соглашайся, молись!

И молодая женщина начала выкрикивать слова молитвы, которой учила её когда-то бабушка…

– Да воскреснет Бог! И расточатся враги его! Яко тает воск от лица огня, тако да погибнут бесы от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением…

Бесы отпустили её руки, потирая и дуя на когтистые ладони, будто обожглись. Света перекрестилась и продолжила: «И в веселии глаголющих»…

Старуха съёжилась, заткнула морщинистыми руками уши. Света закончила молитву и вылетела из страшного дома.

– Пошла вон! Ну я тебе! Я тебе устрою!, – ведьма изменилась в лице, закашлялась, хватая ртом воздух, похожая на рыбину, выброшенную на берег, – пошшллааа… Закатила глаза, дёрнулась и смолкла.

Всю ночь Света не сомкнула глаз. На улице вместе с завываниями ветра слышался плачь, стоны. Кто-то стучал по стёклам. Женщина услышала, как хрустит под чьими то тяжелыми шагами смёрзшийся снег. Глухая кирпичная стена дрогнула от сильного удара. Проснулись Егорка, захныкала Леночка.

– Господи, да чего такое то!

– Мам, это она!

– Кто?

– Клавка. Я тебе не сказала. Ходила я к ней…

Снова удар…

– Господи, спаси, сохрани и помилуй!

– Мам, слышишь?

– Да. Говорит кто-то…

За окнами разговаривали двое.

– Вон от моей семьи!

– Не уйду! Отомщу!

– Не смей! Вон пошла! Ничего ты им не сможешь сделать! Сдохла ты!

Раздался страшный вой, визг и всё затихло.

– Мам?

– Ты слышала?

– Да.

– Вити голос…

– Да…

Перед рассветом, забывшись беспокойным сном, Света почувствовала, будто кто-то гладит её волосы, тихонько, нежно. Она приоткрыла глаза. Рядом с ней сидит муж, наяву, будто живой. Смотрит ласково, улыбается.

– Витенька, -она протянула к нему руку, – мой хороший.

– Пора мне, Света, прощай. А за Клавку не беспокойся. Не тронет она больше тебя. Живите спокойно… И растворился в предрассветной мгле, оставив нежный аромат своего одеколона, так любимого Светой при его жизни.

– Прощай, Витя…

Первые поминальщики в лице соседушек бабы Нади и бабы Дуни явились рано.

– Заходите. Поминайте Витеньку нашего…

– Царствия ему Небесного. Свет, слыхала новость?

– Какую?

– Клавка то приставилась. Почтальонша принесла пенсию ранехонько, а она в кресле сидит, готовенькая уже…

Жизнь потихоньку налаживалась. Света больше замуж не выходила, от греха подальше. Детки росли. Хлопоты да заботы… Ведьмин дом снесли. Какой-то городской ухарь построил на этом месте себе двухэтажную дачу. Иногда, правда, люди слышали на её участке странные постукивания, да завывания по ночам. Но это уже другая история…