Текст книги "Между небом и бездной. Мистические рассказы"

ПРИВИДЕЛСЯ…

Апрель в этом году – тёплый. Солнышко как пригреет, благодать. На ветках почки уж вовсю зеленеют, вот-вот листья появятся…

Я иду с работы. Не торопясь, как обычно, а потихоньку, не спеша. Уж так хорошо на улице. Хочется надышаться свежестью весеннего воздуха. Взгляд мой скользит вдоль знакомых с детства дворов. Не такие они, конечно, были в моём детстве. У всех высоченные заборы, не видать знакомых лиц. Не то, что раньше – идёшь, успевай только здороваться. А нынче – никого. Разве что – в магазине кого встретишь, да и только. И лавочки в старые времена – у каждого заборчика. А на лавочках, в основном, бабульки сидят, «гуляют». А теперь и лавочек ни у кого нету… Прошли те времена… Да и сама уж скоро бабулькой стану…

Осталась, правда, на весь посёлок одна уж, наверное, из старой жизни – баба Надя, соседка моя. Каждый вечер выходит она на улицу, садится на единственную на всей улице лавочку у своего покосившегося заборчика, и опершись на потемневший от времени костыль, взирает на этот бренный мир грустными, уставшими глазами… Жизни её и правда, не позавидуешь. Дед её, дядь Вася, помер этой зимой, сын, давно уже, в аварии погиб, а дочка, не думая о матери, умотала за границу, поминай, как звали… Так что теперь она практически оказалась на нашем догляде и попечении. Подхожу ближе к дому. Сидит, сердешная.

– Здравствуй, баб Надя.

– И тебе не хворать, девынька.

– Гуляешь… Погодка сегодня то, а.

– Гуляю, – кивнула старушка, – это вы молодые, всё бегите, да бегите куды-то, а наше дело стариковское. Садися вон, посиди со мной.

Я присела на другой край почти освободившейся от уз краски обшарпанной лавчонки.

– Как ты, баб Надь…

– Да… Помаленьку. Ковыляю… Маруська твоя забегала. Хлебушка занесла… Вчерась вона, Васяню моего видала.

– Во сне?

– Не. Наяву. Как живого.

– Тю… Привиделось либо?

– Ну… Да Бог его знает. Только… Вроде наяву…

– Расскажи, баб Надь. Жуть как люблю всякие такие истории.

– А чего рассказывать. Спать уж ложилася. Телевизер выключила. Встаю, значится, на коленки, помолиться на ночь. Лампадочка горит, светло так.

А тута мне как стукнет по стеклу, в окошку, в зале. У мине ажнак сердце зашлося. Ну иду. Боюся, а иду. Выглянула – никогошеньки. Прислушалась – тихо. А потом опять – тук, тук. Только не рядом, а во дворе. Ну, всё, думаю, залез хтой-то, шурует в огороде. А выйти страшно. Стою у оконца, сердце-то, аж бубухает.

– И чего? Кто это был то?

– Кто-кто… Покойничек… Дед мой.

Я с опаской покосилась на соседку. Может того? Возраст то свое берет…

– Да ты не думай, Лариса, не свихнулась я. Точно тебе говорю. Васька, как есть он. Гляжу в оконце то, а он по тайничку своему лупит, сбить пытается крышку, а руки то всё мимо, скрозь чурбан пролетают. И смех и грех. А мине и страх берёт, и любопытно.

– Какой чурбан то?

– Дак около сарайки чурбан лежит. Он всё на нём дровишки рубил раньше. Так чё стервец придумал. С низу выемку сделал и туды чекушки свои окаянные прятал. Пойдёт в огород и пропадёт. Заходит, навеселе уже. Бывало весь огород перерою, будто ищейка – а нету нигде. А раз от так жа, в окно гляжу, а он из-под чурбака и достаёт. Хуух… Чего только не куролесил… Царствие ему Небесноя…

– А чего дальше то было?

– Ну… Собралася я с духом и кричу ему в форточку, ты, мол, чего жа эт, Василий, и на том свете что ль, не угомонисся никак.

– А он на меня глаза поднимает, смеяться начал. Ты, говорит, Надежда, не правильно мине поминаешь. Иной раз уж так выпить охота, а ты – то компотику, то пирожков…

– Господи, ужас какой.

– Ага. А чё, говорю, можно вам что ли?

– А он?

– А он – не… Нельзя, в том то и дело. А охота… Я, говорит, сбёг в самоволку.

– Ну, дядь Вася, – рассмеялась я, – даёт… И на том свете не угомонится никак…

– Вот-вот…

– А потом что?

– Пора мине, говорит, и пропал. Как растворился. Я вот, чё, Лорка, думаю. Может помянуть его, ирода, что ль? Посиди тута. Я скоро.

Она с трудом подняла своё грузное тело и посеменила к крылечку. Через пару минут появилась с поблёскивающей в руках тёмной бутылкой, кульком с конфетами и пачкой печенья. Старушка протянула мне кулек.

– А это, девонька, прости меня, Господи, кагор. К Пасхе купила, думаю, мало ли, кто заглянет к мине. А не довелося. Так сейчас как раз можно. Поста уже нету. Так ты возьми, с Лёшай своим мож помяните, раз уж так. Может кагор то можно, а? Как думаешь?

– Наверное можно…

– Ну вот… Возьми…

– Ну, Царствия Небесного, рабу Божьему Василию. Я широко перекрестилась, взяла помин и попрощавшись со старушкой, пошла домой…

УЗЕЛОК

Крупные, тяжёлые капли дождя летели с рассерженных небес, звонко ударяясь о тротуар и бились, несомые ветром в плотно закрытое окно офиса. Элегантная женщина лет пятидесяти, в модном зелёном брючном костюме стояла у окна и молча наблюдала за беснующейся природой… Плечи её то и дело вздрагивали.

– Вот тебе и лето, – Людмила Петровна тоже подошла к окошку, – Инночка, что случилось?

Она увидела, что та плачет и обняла женщину за плечи.

– Ну? Что ты?

– Да так… Ничего… Маму вспомнила…

– Ну не надо так убиваться… Держись, моя хорошая. Жить надо. О своих детях подумай сейчас… Нельзя заливать слезами мамочку твою… Знаешь, люди говорят…

– Да вот о детях то и думаю…

– Да что случилось то?

– Вы, Людмила Петровна не поверите, что у нас происходит. Никто не поверит. Сама бы ещё неделю назад сказал бы кто, не поверила бы… Женщина насторожилась: « Господи, Инна, ты меня пугаешь!»

– Да. сама боюсь до чёртиков. Не знаю что и делать в таких случаях.

– Рассказывай! Может чего и посоветую. Всё же поболе твоего на белом свете живу…

Инна судорожно сглотнула и начала свой поистине невероятный рассказ…

– Вы же знаете, что мама моя умерла неожиданно. Не проснулась утром и всё…

– Знаю, детка, знаю…

– Ну вот… А до этого, недели за две сидели на кухне у неё, разговаривали… События того дня отпечатались в памяти женщины, будто всё произошло только вчера. Лицо мамы, её голос, и даже запах свежеиспечённых маминых булочек…

Она на мгновение закрыла глаза и будто вернулась в тот самый день, в старенький, но довольно крепкий ещё мамин деревянный домик на окраине посёлка, уютно укрытый за увитым диким виноградом заборчиком…

– Садись, Иннуша, будем чаёвничать. Устала поди, набегалась на работе своей. Будь она неладна…

– Да есть немного…

– Может всё-таки поешь?

– Не, мамуль, чаю хочу горячего, с твоими плюшками!

С удовольствием пили чай, болтали о детях, о разной ерунде. А потом, мама как-то съёжилась, вздохнула и тихим голосом произнесла: « Я ведь, Инночка, хотела тебе показать вот»…

– Чего, ма?

– Стара я стала, дочь. Сама понимаешь… Мало ли что…

– Мам, ну ты чего?! Помирать собралась что ли? Выдумываешь ерунду! Ты у меня ещё вон, молодая!

– Я серьёзно.

– Господи, мам?

– Вон там, в спаленке, в шифонере, в самом низу лежит « смёртный узелок». Мало ли что… Я всё там собрала, всё как надо – платьишко, платочек на голову, молитовку разрешительную в руку, крестик с иконкой и тапочки… Всё положила, доча…

– Ох, мама, мама… Всё по старинке. Сейчас всё же купить можно, чего вот ты!

– Купить то можно… Ну, понимаешь… Мамка моя так собирала и баба и её мамка… Положено так, понимаешь. И я вот собрала. Хочу я так и всё!

– Ладно, ладно, поняла! Знаю, какая ты упёртая можешь быть!

– Вот и ладно, в шифонерчике…

А через две недели мамки не стало… Весь мир рухнул, горе поглотило женщину, накрыв её, будто лавиной, болью…

Когда позвонили из морга и велели привезти одежду, Инна послала своего сына, Игорька домой к бабушке, сказала где лежит её «смертный узелок». Но тот недолго поискал, и ничего не обнаружив, вместе с молодой женой Маришкой не стали заморачиваться и купили всё в ритуальных услугах. Благо и искать ничего было не нужно…

Старушку похоронили… Через месяц, на семейном совете решили, что дом продавать не будут, а поселится там Игорь с женой и маленькой Иришкой… Так и сделали. И тогда, в первую же их ночёвку это и началось…

Людмила Петровна молча слушала рассказ сослуживицы и не понимала к чему она ведёт. А та продолжала…

Приехали они туда вечерком. Начали потихоньку вещи разбирать, а уж как стемнело стали спать укладываться. Тут то всё и началось. Ближе к двенадцати Марина проснулась от того, что скрипят половицы в зале. Будто ходит кто. Прислушалась. Так и есть. Потом открылась дверь на кухню. Игорёк мирно сопел рядышком. Промелькнула мысль: « Неужели Ирочка во сне ходит?» Женщина вскочила с постели, метнулась на кухню. Но, никого там не обнаружила, чему очень удивилась. Пошла в спаленку, где спала дочка. Та тоже спала. Мариша легла в постель. Стало как-то не по себе. Она лежала и всё прислушивалась к шорохам и скрипам старого дома до самого утра…

Утро немного развеяло страхи. Игорёк только посмеивался над мнительностью жены. А на следующую ночь убедился и сам в том, что что-то не так… Повеяло холодом, будто небольшой ветерок подул в лицо. Мариша почувствовала, что кто-то прошёл по комнате и открыла гдаза, страх сковал женщину. На голове зашевелились волосы. Прямо перед ней стояла бабуля.

– Не бойся, – молвила она, – я только узелок свой забрать хочу. Она покачала головой: « Чё же вы так то… Просила же вас, а?»…

– Господи, сплю я что ли?!, – вслух произнесла Мариша, – Игорь, проснись!

Старушка растворилась в воздухе, будто её и не было… Марина громко взвизгнула: « Ты это видел?!» Игорь приподнял голову над подушкой: « Ну ты, мать, совсем, ужастиков чтоль, пересмотрела!»

– Да иди ты… Я здесь жить не буду, короче. Завтра же уезжаем обратно!

Утром сноха позвонила Инне.

– Мам. В доме что-то неладно!

– Ты это о чём?

– Я бабулю, как живую видела. Узелок, говорит забрать хочу…

– Господи… В смысле как живую?

– Да… Ночью. Сама бы не поверила, если бы кто рассказал…

– Мамочка моя… Я виновата. Она ведь просила меня… А я…

– И чего теперь?

– Сейчас приеду…

Стали искать тот злополучный узелок. Перерыли все вещи. В самом уголке, на дне старенького шифонера нашли те самые, мамины «смертные» вещички. Осталась я там с ними на ночёвку… Легла в комнате мамы. А ночью началось такое…

Инна проснулась от какого-то звука, напоминающего плач. Открыла глаза и увидела, как со скрипом открылась одна створка шифонерчика, потом другая. Будто кто-то шарит в пустом теперь уже шкафу. «Да чё же это такое-то!», – услышала она голос матери. Потом раздались тихие шаги. Распахнулась кухонная дверь. Загремела посуда.

– Мама, это ты?

Но ответа не последовало…

Утром они обнаружили, что все тумбочки, все дверки шкафов на кухне и в доме открыты настежь…

Она закончила свой рассказ и устало взглянула в мудрые глаза Людмилы Петровны.

– Дети наотрез отказываются там оставаться. И что теперь делать то? Как быть? Куда этот узелок девать? В храм отнести что ли?

– Ты, Инночка не расстраивайся так. Я слышала, что можно вещички прямо в могилку прикопать, если покойник что просит.

– Так что, отнеси узелок ей. А уж вещи другие раздай на помин…

– Обиделась она на меня…

– Отнеси, отнеси, девочка моя. Так и она уйдёт спокойно… Ты иди, съезди прямо сегодня.

– Спасибо, Людмила Петровна Вам…

Так и сделали. После работы, отвезли узелок и прикопали в могилку… Инна стояла у могилы матери и плакала.

– Ты, мамуль, прости меня… Вышло глупо так… Не обижайся. Вот твой узелок.

– Это моя вина, – потупил глаза Игорь, – я не нашёл его, меня прости…

Она обернулась к сыну: « Ну что, едем. Завтра сороковины, надо продукты закупить ещё, да готовить».

– Едем…

Спать в тот день легли поздно. А под утро, Инна сквозь сон услышала лёгкий шорох в комнате. Запахло вкусными мамиными булочками. Она открыла глаза.

– Мама?

– Спасибо, дочь.

Она почувствовала лёгкое прикосновение к своей щеке и мягкие, тёплые губы матери.

Инна заплакала: « Прощай, мамочка моя»…

Дочь её не видела. Но та стояла у кровати и ласково смотрела на дочь. Потом она развернулась и улыбнулась своему Ангелу с васильковыми, добрыми глазами и двинулась за ним вверх по широкой, залитой неземным золотистым светом лестнице туда, где её уже заждались…

ТЕМЕНЬ

На остывающую землю медленно наползли тягучие сумерки. По осени всегда так – чуть солнышко спряталось и всё… Темень… Хорошо ещё, в том году около ларька фонарь поставили. А так… И не знаешь куда идти…

Так думалось Витальке, который медленно спускался заплетающимися ногами с хлипких ступенек родительского дома. Постоял.

– Ну и темень! Ночь что ли? Странно…

Потом двинулся дальше, к покосившейся калитке. За спиной послышался голос мамки.

– Сынок! Сыночка… Да чё такой то?! Виталя!

– Ну её, – промелькнуло в голове у мужика, – ща опять начнёт нравоучения свои. На свои же пью. Ну было, конечно, пару раз взял из её заначки пару сотен и чё… А так то…

Виталька и правда, на работу ходил исправно. Вообще то он раньше шофером работал. Но пару лет назад, по пьяни маленько покуролесил. Лишили Виталю водительских прав. Пришлось сторожем устроиться. Милое дело. И график хороший – сутки – трое… Отработал и свободен. Пей – не хочу… А это дело мужик любит. Пьёт двое с половиною суток. А в последний выходной, после обеда – ни-ни. Держится. Иначе – выгонят. А пить тогда на что?

Но сегодня только вторые сутки. Так что… Время есть… Семьи у него теперь нет. Перед мысленным взором предстало лицо его бывшей жены. Уютная Валькина квартирка. Сидят с детьми, Анькой и Серёжкой, чай пьют. Ноздри защекотал ванильный аромат свежеиспечённых Валюхиных булочек. «Эхххх, су…, небось уже другого нашла… Как же. Я ж алкаш. Святая выискалась», – зло сплюнул Виталька и тряхнул головой. Наваждение схлынуло. И он опять оказался на тёмной улице. Так… Куда идти. В какую сторону? Странно, но фонарь у ларька сегодня почему-то не горит…

Вдруг, прямо перед ним, среди кромешной тьмы, появился столб из яркого, отливающего золотистым сиянием, света, уходящего высоко, в самые небеса. Большой, метра три в обхвате. Пьянчуга опешил, не веря своим глазам. Отступил на пару шагов назад и уставился на диковину завороженным взглядом.

– Инопланетяне?!, – промелькнула первая мысль в его голове, – или чё?!! Световая ерунда, лазерное шоу, как на день города. Но тут, в поселке?!!! Хотел было бежать. Но ноги не слушались. Будто бы его приклеили к этому разбитому темнеющему под ногами асфальту.

Вдруг, в сверкающем световом снопе, смахивающем на огромную трубу, появилась тень, постепенно превратившаяся в фигуру человека. Через мгновение перед Виталькой уже стоял ни кто иной, как его собственный, давно уже умерший, отец.

– Батя?!

– Я, сынок.

– Ты ж помер!

– Так и ты теперь, Виталик.

– Ты чё, бать, – засмеялся было мужик, но вдруг осёкся, – ты чччёёё…

– Я, сынок, за тобой. Пришёл вот. Велено доставить тебя.

– Куда?

– Узнаешь.

– Не, бать, я в магазин иду. Рано мне с тобой…

– Ну это не ты решаешь. Я вот так тоже когда то… В магазин пошёл, помнишь?

– Помню… В канаве нашли, напротив тёть Дуси. Бать, это точно ты?

– Я, я… Идём, – он протянул сыну широкую мозолистую ладонь.– давай руку.

Виталька протянул вперёд тощую ручонку.

В одно мгновение мужик очутился в середине той светящейся трубы. Его закружило, завертело в быстром потоке и потянуло куда-то вверх. Из темноты на него скалились, сверкая горящими глазами какие-то ужасные, мерзкие рожи. Они выкрикивали ругательства, то и дело повторяя: « К нам! Наш он!» Но приблизиться к нему, как не старались, не могли. Свет, будто обжигал их волосатые лапы, которые начинали с шипением гореть, как только они протягивали их чуть ближе. Бесы, – а это были именно они, – неистово визжали, но продолжали пытаться дотянуться к Витальке.

Отец крепко держал его руку. Как в детстве…

– Ох, и накуролесил ты, сынок. Поболе моего видать…

Витальку трясло. Он не понимал что с ним происходит. Попытался сосредоточиться. Так… Сплю что ли… Помню, супа поел мамкиного. Выпил пошел в сарайку. Там чекушка в дровах припрятанная. Выпил. Вернулся. Спать лёг. Потом решил ещё в ларёк сгонять. Так… Точно сон… Надо проснуться…

Его размышления прервал голос отца.

– Да не спишь ты, а помёр. Чего не ясно то!

– И чё? В рай летим?

– Не… В рай тебя вряд ли… Хотя… Меня вон бабаня отмолила. Святая женщина. Так меня на задворках, с краюшку. разрешили поселить… И то… А в аду, сынок… Там страсть как плохо…

– А меня? Не отмолит, а?

– Не знаю…

Вскоре полёт закончился и перед новоявленным усопшим алкашом раскинулись бездонные, яркие голубые небеса. Под ногами появилась земля. Витальку ещё пошатывало из стороны в сторону, и немного подташнивало, когда отец отпустив его руку тихо произнёс: « Вон, туда иди. Бог даст, увидимся». И мотнув головой в сторону переливающегося всеми цветами радуги, здания, построенного полностью, будто бы из сверкающих на солнце, ослепляющих бриллиантов, повторил: « Иди, сынок. А мне пора. Нельзя мне тут. Прощай»… Открылась дверь. Высокий, очень красивый юноша с бездонными синими и очень печальными глазами, поманил Витальку внутрь.

– Проходи. Тебя ждут.

Виталька обернулся назад. Отца уже не было. Сверкающего столба тоже. Он глянул по сторонам. Красотища какая! Всё яркое, цветущее, птички поют…

– Ззздддрассти.

– Иди туда…

Виталька прошел. Внутри было прохладно. Пахло цветами и чем-то ещё, знакомым с детства. Он никак не мог вспомнить чем. Внутри, посередине огромного, сверкающего белизной холла, сидели люди. Молодые, старики и даже дети. Все выглядели смущёнными. Даже дети сидели смирно, не шумели, не затевали весёлых свалок или игр.

– Садись, – сказал парень, – жди.

Виталька присел на удобную скамейку, рядом с благообразной старушкой в белом платочке.

– Где это мы?

– Сама не знаю. Люди заходють воона туды, – она показала на прикрытую дверь, – а тады хто – у слезах, а хто – наоборот, радостныя выходють. Навроде, распределяють что ли, кому куды. Сама недавно преставилась. Дык, думаю, по грехам и распределяють… Она привычно перекрестилась. Чичас дедок один вышал, дюжа плакал… Однако, боязнааа…

– Чем-то пахнет… Таким…

– Дык ладаном и миррой… Хорошо тута…

Тут появился тот же юноша и позвал Витальку по имени.

Тот осторожно переступил порог открытой двери. За овальным столом перед ним восседали двое. Лица их были полны благородства и решимости. Они были так же красивы, как и тот, что первым встретил Виталия. Один, правда, выглядел более мужественным, что ли… «Видно, старший над ними», – подумал Виталька.

– Ну, – что с этим?, – обратился старший Ангел к другому, кивнув в его сторону, – куда его? Второй полистал какую-то толстенную книгу и бросил: « Ну, судя по всему, в ад, куда ещё»…

Синеглазый встрепенулся. Положил руку на Виталькино плечо.

– Погодите. С ним не всё так просто.

– Да, погодите, – закивал Виталя, – я это… Исправлюсь, а?

– Чего тут годить?, – нахмурил брови Ангел, – пьёт безбожно, семью потерял, дети не нужны, мать замучил, одни чекушки в голове!

– Согласен, – кивнул головой второй, – смысла нет.

– Он не выполнил предназначения, – проговорил синеглазый, – ещё есть время. Он может всё исправить. Его сын должен пополнить наши ряды.

– И он тут при чём? Сын то у него есть уже.

– Не тот. Тот ещё не родился…

Виталька стоял, боясь пошевелиться.

– Смотри, – Ангел щёлкнул пальцами и повторил, – смотри…

Перед глазами мужика появился огромный экран, похожий на телевизионный, но стенки его были абсолютно прозрачными и, поэтому, возникало ощущение, что зрители находятся прямо там, в том самом экране.

Виталька увидел себя со стороны. Картинки замелькали как на перемотке. Детство. Какая мамка – красивая! Молодая… Школа. Какие-то глупые поступки. Валюха. Ведь любил её. И, может и сейчас любит… Только… Экран замедлился. Вот он как обычно поддатый входит в комнату. Валя поворачивает голову. Глаза – наполнены слезами… Очередной скандал.

– Ну, выпил и чё…

– Ты же обещал, Аня болеет. В Поликлинику…

– Сами доберётесь…

Другая картинка. Вот он, в пьяном угаре размахивается и толкает Валю. А тут мамка плачет… А тот разошёлся. Кричит: « Пошла ты на…» Мамино лицо. Она закрыла мокрые от слёз глаза, и мелко – мелко трясётся. Плечи её дрожат. Картинки сменялют одна другую. Каждая последующая – хуже, страшнее предыдущей…

Ночь… Вот мамка стоит на коленях перед старенькой бабулиной иконой. Молится. За него… Молится и горько плачет…

Витальку трясёт, как в ознобе. Ему стыдно… Предательская солёная влага выплёскивается наружу.

– Неужели это я?, – он закрывает глаза, хватается за голову, – я? Простите меня. Мамочка, прости… Сначала отец, теперь я… Валя… Господи… Прости меня… Что я наделал…

– Понял теперь, – проговорил взволнованный Ангел, – и чего теперь с тобой…

– Простите. В ад меня. Заслужил…

– Вернуть, – вынес вердикт главный, – пусть попытается…

– Иди, – обратился к Витале синеглазый, – тебе пора.

– Куда?

– Назад.

Виталий открыл дверь и сделал шаг вперёд. В мгновение ока он оказался вдруг не в коридоре, а прямо в той же огромной трубе, на которой поднимался сюда. Его несло и несло вниз. Мужик зажмурился, чтобы не видеть всё те же рожи, уже сопровождавшие его первый полёт. Потом почувствовал сильный удар. Больно… Он открыл глаза. Пошевелил пальцами.

– Живой, что ли?

– Вокруг него суетились люди в медицинских костюмах. В углу, сгорбившись, сидела заплаканная мама.

– Глянь, ожил! Ну, надо же! Я уж думала всё, – проговорила уставшая медсестра, – пять минут не дышал!

– В больницу, быстро…

Виталька беспомощно водил глазами. Ещё не понимая как он тут оказался.

С того самого вечера, мужчина к алкоголю больше не прикасался. И всё потихоньку наладилось. Валю вернул… Простила… Дети тоже… Мамка нарадоваться не могла такому счастью… А через пару лет родился у Витальки сын, Алёша… Тот самый, которому суждено было стать Ангелом… Но это уже совсем другая история…