Текст книги "Оцелот выходит на охоту"

Оцелот выходит на охоту
Лариса Логинова

© Лариса Логинова, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Запись первая

Здравствуй, дорогой дневник. Блин, вот выдал… Полный кретинизм – здороваться со стопкой бумажных листов, соединенных парой железных скоб или пластиковой пружиной, так обычно поступают девочки, обчитавшиеся подобных «дневников». Наверное, им это приветствие кажется таинственно-многообещающе-интимным, а меня просто смешит.

Скорее всего, это происходит потому, что я давно не девочка, да и вообще никогда ею не был, и не хотел бы быть. Хотя как-то мне приснилось, что я с какого-то перепугу все-таки стал девушкой. Эдакой сексапильной сучкой с блядским взглядом, вытравленными до белизны длинными волосами и губами, которые всегда ценил у девушек сам – пухлые такие губки, идеальные для… Но не в этом суть.

Так вот, в том сне блондинистой давалкой был я сам и шел по улице, виляя обтянутой мини-юбкой задницей, призывно улыбаясь парням и высматривая самого круто «прикинутого». А на хрен мне нищеброд? Любовь такой, как я, дорого стоит. Я не просто сучка, а – супер-сучка. Я знал это и гордился собой, но вдруг чья-то лапа грубо хлопнула меня по заду и воняющие табаком и перегаром губы шепнули:

– Прокатимся, детка?

Я возмущенно заорал и проснулся. Часы на тумбочке показывали полпятого утра – самое время смотреть сладкие эротические сны, плавно переходящие в жесткое порно, но мне насладиться ими в то утро было не суждено. Я честно пытался уснуть: закрывал глаза, считал баранов, слонов, крокодилов, но нихера не помогало.

Дурацкий сон из головы не шел, но это было хоть какое-то разнообразие, ведь в то время моя жизнь стала унылой до офигения. Работа – дом – работа – дом – пиво – похмелье – работа. Замкнутый цикл, колесо, в котором бегаю как белка. Нет, на самом деле мне нравится то, чем я занимаюсь, да и как иначе прожить, если твои родители – обычные провинциальные работяги? Отец всю жизнь ковыряется в чужих тачках, но делает это лучше всех. Мать давно сидит дома, у неё куча проблем со здоровьем, а потому ей проще и дешевле обеспечивать комфорт своим мужчинам.

В отличие от родителей, мне не улыбалось всю жизнь проторчать в глуши, но вырваться оказалось не так-то просто. Спасло то, что, несмотря на раздолбайство, я весьма неплохо учился и отлично сдал выпускные экзамены, а со вступительными помог случай. Незадолго до моего отъезда в столицу отцу довелось ремонтировать приказавшую долго жить тачку одного из профессоров того института, куда я хотел поступать. Сей господин направлялся на отдых к морю, а дорога как раз и шла через наш городишко. И вот его навороченная телега возьми да и крякни среди ночи, когда ни одна СТО в городе не работает, кроме той, где подвизался на поприще автоэлектроники отец.

В подробности вдаваться не буду, машину отец отремонтировал, а ученый муж, воспылав признательностью и благодарностью, не только щедро заплатил сверху, но и пообещал помочь сыну такого чудесного мастера поступить в вуз, в котором профессор возглавлял приемную комиссию в этом году. Честно говоря, я особо не надеялся, что столичный интеллигент сдержит слово, такие обещания обычно даются для того, чтобы никогда не вспомнить о них, но убеленный сединами профессор действительно помог. Тем, что не мешал и не позволил коллегам «срезать» неоплаченного абитуриента.

Вот так я и оказался в столице. Провинциальный мальчик в дешевых тряпках, без связей и друзей. Не буду рассказывать о том, чем мне приходилось заниматься, чтобы не только не сдохнуть с голоду, а и не выглядеть, как последний лох. Денег, которые высылали родители, катастрофически не хватало, ведь жизнь в столице на несколько порядков дороже, чем в моем городке. Просто скажу, что теперь пол партнера для меня не имеет никакого значения и мне похрен сверху или снизу. О моральной стороне умолчу, это никого не должно волновать, потому как исключительно моё дело.

***

Особенно хреново было на третьем курсе. У матери обнаружили рак, и всё, что отец зарабатывал, уходило на лечение. Помогать мне теперь родители просто не могли, а цены за это время выросли, как чернобыльские грибы. О том, чтобы бросить учебу, я и думать не хотел. Самолично перечеркнуть будущее? Я не настолько кретин!

Но из любого безвыходного положения, как известно, всегда находится парочка лазеек. Правда, зачастую, они не очень хорошо пахнут, прямо, как канализация, ну да ладно. Если очень сильно проголодаться и таракана схрупаешь и не поморщишься. Вот так и я. Всеядность мне тогда здорово на руку сыграла. Хотя, если бы об этом в тот момент узнали – одним неизвестным мужским трупом в столичном морге стало бы больше, а дело было вот в чем.

Меня тогда один небедный любитель симпатичных мальчиков заметил и оценил по достоинству. В буквальном смысле. Никогда бы не подумал, что можно так тащиться от грубого траха, безо всяких там нежностей, прелюдий и поцелуев. Он был суров и немногословен, и без лишней болтовни опускался передо мной на четыре кости.

Если бы его деловые партнеры об этом узнали – бизнесу пришел бы пиздец, но… Ничего со страстью пагубной он поделать не мог. В свое время он быстро сколотил состояние, удержался на плаву в дефолт и женился на «Мисс Мухосранск» того года. Пардон за мой французский, но откуда родом его супруга теперь уже совершенно неважно.

И все у них было зашибись. Курва его даже наследника в срок принесла, в промежутке между поездкой в Египет и кругосветным туром на круизном лайнере. Для полного счастья ему не хватало только одного – хрена в заднице, да чтобы побольше, погрубее и поглубже. И, казалось бы, с его деньгами так просто купить любую блядь мужского пола, но… Больше смерти он опасался огласки – коллеги и партнеры деловые не поймут! Ладно если бы он мальчиков порол, это бы еще простили, но чтобы его – уважаемого в обществе человека, владельца заводов, газет, пароходов нагибали какие-то мужики?!

Пагубная страсть могла стоить будущего, а потому любовников он подбирал очень тщательно, таких, как я, без роду-племени, ведь даже вздумай я растявкаться – кто бы мне поверил? Да никто и не узнал бы, где могилка моя, а родители лишились единственного сына. Но открывать рот было не в моих интересах – только бешеный пес кусает руку, которая кормит отборным мясом. А я, может и кобель, но точно не бешеный, моя матушка дураков не рожала!

Но недаром говорят, что всё тайное рано или поздно перестает быть таковым. Я не знаю, как это получилось, но его вторая и худшая половина о шалостях наших узнала и как-то пригласила меня на разговор. Я, честно говоря, подумал, что конец котенку – домурлыкался, и здорово струхнул.

Однако, несмотря на обличье классической блондинки, дурой она не была, и прекрасно понимала, что в случае скандального развода получит от мертвого осла уши, от жилетки рукава, дырку от бублика и билет обратно в Мухосранск. А потому разговор наш носил не совсем тот характер, на который я рассчитывал.

Как вскоре выяснилось, ей тоже кое-чего не хватало для полного счастья. Смешно или нет, но остро нуждалась лощеная красавица в том же, что и её супруг, но не только в заднице – остальные отверстия я тоже без внимания не оставил, когда понял, чего она хочет взамен на молчание. На разницу в возрасте мне было плевать, да и выглядела она значительно моложе своих лет. Короче, теперь я состоял любовником при обоих супругах, тщательно скрывающих друг от друга этот нелицеприятный факт, а мне приходилось проявлять чудеса изворотливости и конспирации, но оно того стоило.

Конец этому безобразию и моему финансовому благополучию положила бомба, прилепленная к днищу автомобиля моего любовника. К счастью, меня там в этот момент не было, а моя любовница и по совместительству его супруга – была. Так они и умерли. В один день. Прямо как в сказке.

Сынишка их, на которого внезапное богатство свалилось, тоже недолго протянул. Сторчался и подох от передоза в обнимку с унитазом в одном из элитных клубов. Туда таких, как я, не пускают – рожей не вышел и шмотки не брендовые, да и в гробу я видел – оставить всю зарплату за пару коктейлей. Если захочу нажраться в хлам – сделаю это дома. Я становлюсь редкостной мразью, когда переберу. Начинаю ненавидеть весь мир и кидаться в драку, стоит только не так на меня посмотреть, а потому усвинячиваюсь исключительно в одиночестве, ведь бить морду себе любимому как-то не комильфо.

***

Тосковал я по внезапно усопшей золотоносной жиле недолго. За прошедший год успел скопить достаточно денег, ведь на пьянство и всякий побочный разврат у меня просто не было ни времени, ни сил. Обоим работодателям я должен был обеспечить все пятьдесят пять удовольствий и никакое: «Я устал и больше не могу» – не прокатывало.

В этом отношении мне тоже повезло, прямо как у Владимира Семеновича: «Я вышел ростом и лицом, спасибо матери с отцом», да и темпераментом обижен не был, во всяком случае, пока еще никто не жаловался. Безвременно погибшая благодетельница часто меня с кошаком сравнивала, только не с белым пушистым плоскомордым персом, нет.

Я больше похож на тех котов, которые ведьм сопровождали: черных и зеленоглазых, только усов нет, терпеть не могу растительность, но шерсть, то есть волосы, действительно черные, а глаза – ядовито-зеленые. Не выношу их, всегда мечтал быть голубоглазым блондином. Шучу. Блондинок обоих полов я тоже не люблю. Я вообще мало кого люблю, но это точно никому не надо. Мой охуенно богатый внутренний мир только мой.

Телом я тоже на кота похож, только на ориентального, такой же поджарый, худощавый, подтянутый, но уши и нос, к счастью, от четвероногого собрата отличаются, иначе на меня вряд ли кто посмотрел бы, разве что из жалости. И давали бы мне только самые страшные шлюхи, да и то – по пьяни, если бы я был таким же ушастым и носатым, как тот пресловутый ориентал. А мне не только радостно дают и просят взять, но еще и платят за это.

Эдакая компенсация за отсутствие у родителей пары-тройки лимонов евриков, должно же было хоть в чем-то повезти, иначе только вешаться и оставалось бы. Очкастый прыщавый ботаник может рассчитывать на место курьера или дворника, а мне сей облагораживающий двуногую обезьяну труд просто противопоказан. Благодаря внешности я могу заработать, не глотая пыль. Впрочем, глотать тоже иногда приходится, но в последнее время – всё реже.

Когда я учился на четвертом курсе, мне удалось устроиться журналистом в одну бульварную газетенку. Я очаровал главного редактора «свежестью пера, нестандартностью мышления» и шикарным минетом, но о последнем пункте, как говорится, пресса умалчивает. Музыка играла не очень долго, вскоре наш печатный орган был поглощен какой-то крупной медиа-группой, и новая хозяйка первым делом устроила капитальную чистку рядов. Её метла, с которой бизнес-леди лихо спрыгивала каждое утро, свистела и поднимала в воздух кучи пыли, расчищая место для новых сотрудников.

Меня метла только слегка «погладила» по хребту за бардак на рабочем месте, потому что хозяйка сразу и безошибочно разглядела во мне такого нужного ей кота, знающего туеву хучу сказок и эротично мурлыкающего на ухо. Я очень быстро понял, когда можно выпустить когти и гордо фыркнуть, когда – зашипеть и выгнуть дугой спину, а когда – нежно и томно мурчать и тереться о ноги хозяйки, жмурясь от удовольствия. Я всегда был именно таким, как она хотела.

У нее тоже имелась тайна – хозяйка любила смотреть, как я, вытянувшись на ее роскошной постели, ласкаю себя. Она смотрела, а иногда – снимала это безобразие на камеру. То, что происходило потом, она тоже снимала, установив камеру на штативе, так что опыт съемок в домашнем порно у меня тоже есть. Весьма богатый и своеобразный опыт, потому что в одну из таких ночей я понял: делать это на камеру мне нравится по-настоящему. Нет, не просто нравится. Меня это просто напросто перло, как малолетку, впервые увидевшего порно. Я не знаю почему, но это заводило куда сильнее хозяйки «бальзаковского возраста».

Но особый кайф я испытывал, когда пересматривал фильмы сам. Крышу сносило напрочь, я сходил с ума от того себя, который страстно и умело занимался любовью, а свою партнершу просто не замечал. Для сравнения я просмотрел кучу фильмов, как обычного, так и гей-порно, и только один раз меня зацепило точно так же.

У того парня была шикарная татуировка – украшающее спину дерево. И так хотелось очертить каждую ветку сначала пальцами, потом – языком, а потом… Он был так же хорош, как и я сам, и его я бы с наслаждением трахнул, но… Познакомиться в реале возможным не представлялось, а дрочить на него, как последний лузер, я не собирался. В память об этом красавчике эльфийского вида я сделал такую же, как у него, татуировку. Нет, не дерево. Отдать на растерзание спину у меня не хватило духу, а вот замОк над сердцем наколол и не жалею.

Страсть к смазливому порноактеру, к тому времени уже покинувшему сцену, прошла, а символичный рисунок остался. Моё сердце тоже заперто. Как бы пафосно это ни звучало, но суть отражает идеально: не хрен ломиться без приглашения, пока что мне и самому с собой очень даже неплохо.

Ставя точку в автобиографии, скажу, что сейчас у газеты, в которой я работаю, уже третий по счету хозяин: толстый, потный, отвратный мужик. На моё счастье он просто супер-натурал, так что участь быть погребенным под слоем его жира мне не грозит.

А недавно он заказал статью о нашумевшем законопроекте «О введении ответственности за пропаганду гомосексуализма и педофилии» среди молодежи. Я уржался, пока ее писал, и даже пару банок какой-то слабоалкогольной гадости всосал и почти пачку выдолбил, потому как писать такое на трезвую голову просто не мог. Но именно этот заказ стал поворотным пунктом и подарил мне новое увлечение, открыл мир, которого я тогда не знал, сделал мою жизнь чертовски интересной.

***

На тот сайт я наткнулся совершенно случайно, просто перешел по какой-то ссылке, вчитался и охренел. Велика сила печатного слова, а что же говорить о непечатном? Эти самые непечатные слова лезли на меня со всех сторон, выпрыгивали из-за углов новых абзацев, таились в длинном перечне извращений, которыми обещали побаловать авторы этих… сочинений. На несколько мгновений я завис и тупо пялился в монитор, а потом начал читать.

К утру у меня раскалывалась голова, в свете глаз можно было проявлять фотопленку, но статью я накатал. Что может громче заявить о популярности однополой любви, чем огромное количество опусов, разной степени безграмотности, повествующих о том, как круто быть геем. И в какой восторг приходят окружающие, узнав, что ты, оказывается, «не такой».

Большей хрени я в жизни не видел. Блин, мне двадцать пять, я не помню, кого в моей жизни было больше женщин или мужчин, но родители до сих пор ничего об этой стороне меня не знают. Держать это в тайне просто, когда бываешь дома пару раз в год. Легко изобразить послушного мальчика и мило улыбаться очередной кандидатке в жены, с которой меня знакомит мать. Я знаю, что ей нельзя волноваться, любой стресс может спровоцировать рецидив и адское колесо: облучение – операция – химиотерапия, закрутится снова, если это случится по моей вине – никогда себе не прощу. Я знаю, что мать родила меня вопреки запретам врачей, у неё очень слабое сердце, и еще одной операции она просто не выдержит. Чуть раньше я уже писал, что мало кого люблю в этом мире, но родители входят в этот очень короткий список из трех имен.

А потому я говорю комплименты провинциальной дурочке, глядящей на меня, стильно и дорого одетого, как на сказочного принца. Прямо Иван-царевич, которому иногда так хочется превратиться в серого волка. Себя она видит в диапазоне от Золушки до царевны-лягушки, не зная о том, что мне совершенно не нравятся трудолюбивые скромные замарашки, а целовать жабу, холодную и скользкую, буду только под угрозой расстрела через повешенье.

Все смотрины заканчивались одинаково: я провожал «невесту» до дома, галантно чмокал на прощание в щеку, вежливо уклонялся от приглашения зайти «на чай» и записывал номер телефона, по которому никогда не звонил. Когда мать интересовалась, как у меня дела на «любовном фронте», отговаривался кучей дел и полным отсутствием времени. Она сокрушалась, сочувствовала, жалела меня и начинала подыскивать новую кандидатку.

Отец. Если он узнает, что сын трахался с мужиками, да еще и за деньги, никогда мне этого не простит. Нет, он не будет орать и указывать на дверь со словами: «Ты мне больше не сын» и «Я тебя породил, я тебя и убью». Я просто перестану для него существовать, умру, как сын, как личность, как человек. Он ни слова не скажет матери, потому что привык заботиться о ней и оберегать, он – настоящий мужчина и потерять его уважение мне просто страшно.

Вот потому я и молчу, засунув язык глубоко в собственную задницу, пью с отцом пиво и езжу на рыбалку, хоть ненавижу рано вставать и пялиться на поплавок в течение нескольких часов. Я знаю, что потом будет обязательная, сваренная на костре уха под водочку и долгий разговор «за жизнь». Отец тоже начнет намекать, что мне пора остепениться, ведь мать так хочет внуков, а я, опрокидывая очередную стопку и закусывая дымом, пообещаю, что вскоре обязательно женюсь.

Вот такой я лицемер: мне похрен с кем спать, но я не хочу, чтобы эта грязь забрызгала родителей. Это моя грязь. Возможно, родись я геем или стань им по большой любви, всё сложилось бы иначе, но мне тогда тупо хотелось жрать и нечем было заплатить преподавателю, любящему «конверты». Нечем, кроме себя самого – наивного и невинного провинциального дурачка. Впрочем, я на него не в обиде. Всё было очень нежно и настолько приятно, насколько вообще возможно в первый раз, да и проблем с зачетами у меня больше не возникало. Натуральный обмен. Симбиоз, мать его.

Перечитал все это и понял, что меня постоянно сносит в воспоминания. Сопливо и непрофессионально как-то получилось. Может, потому что пишу не на заказ? Душой пишу? Насмешил, Оцелот, какая нахрен душа у циничной суки типа тебя?

***

Оцелот. Под таким ником я зарегистрировался на том сайте и выкатил пробный шар. Душераздирающий рассказ юноши, осознавшего, что его влечет к соседу по комнате в студенческом общежитии, и не знающего, что же теперь делать. Еще свежи воспоминания о бросившей героя девушке, так горько и больно, что жизнь кажется адом и только сочувствие друга помогает не сойти с ума. Сочувствие ли?

В примечаниях я пометил, что герой рассказа и автор – два абсолютно разных человека, и всё описанное не имеет ничего общего с реальностью. Я сделал это специально, зная, что теперь уж точно несовершеннолетняя публика решит, что пишу о себе. В профиле я указал, что мне восемнадцать, а живу в глубокой провинции, где очень плохо относятся к людям нетрадиционной ориентации.

Оцелот вышел на охоту. За мышками и воробышками, громко чирикающими и настырно пищащими о том, как это круто быть геем. Детки хотят иной любви? Они ее получат. У Оцелота как раз очередной брачный сезон. Котики и кошечки, подойдите поближе, для каждого у меня есть сказка, в которой вы сыграете главную роль. Мне скучно и очень хочется развлечься, но на сей раз я хочу ментального секса. Желаю трахнуть ваши воспаленные и больные токсикозом мозги, а когда я кончу, вам уже ничего не будет хотеться. Я покажу вам небо в алмазах и то же самое небо с овчинку.

Почему я не ищу виртуальных любовников на специфических сайтах? Большинство представителей тамошней публики – такие же многоликие бляди, как и я сам. Рыбак рыбака, как говорится. Там у каждого сотни масок, а я хочу настоящих чувств, они острее и слаще всего на свете. Это как первый секс – его забыть невозможно, сколько бы лет ни прошло.

Я имел в виду нормальный секс, а не перепихон в подворотне, едва стоя на ногах от выжранного накануне. После этого обычно утром обнаруживают, что болит не только голова. И если с чердаком все понятно, то почему сложно сидеть, приходится догадываться, а кто это сотворил – и вовсе тайна за семью бутылками.

А потому я ищу девственную кровь грезящих о любви мальчиков и девочек именно здесь – на сайте, посвященном фанатским рассказам по разным фэндомам. И я ее обязательно получу, эту душевную и ментальную непорочность, ведь Оцелот всегда имеет то, что хочет.

Запись вторая

Оказываясь на новой территории, каждый уважающий себя кот внимательно её изучает, тщательно обнюхивает и метит. Он выявляет потенциальных соперников, готовых к спариванию самок и показывает себя. Я исключением не был, а потому, первые несколько дней принюхивался, присматривался и, время от времени, дергал хвостом, оставляя пахучие свидетельства своего присутствия – комментарии.

Большую часть активно попискивающей и пописывающей публики я вычеркнул сразу. Нимфетки меня не интересовали. Скучно. От каждой строки их, чаще всего ужасающе безграмотных опусов несло такой ванилью, так шибало по глазам ядовито-розовым цветом, что мне становилось плохо. Я мозги не на помойке нашел, как и все остальные части тела. Долгое общение с подобным контингентом способно спровоцировать скоротечнейшее развитие саркомы головного мозга, а мне такое счастье не улыбалось.

Я от души поржал над их слэшевыми опусами. Представил себя, заливающегося слезами и без конца признающегося в любви парню, трахающему меня в позе бобра «без смазки и подготовки», и чуть не умер от избытка эмоций. Нет, слезы вполне могли бы иметь место, это, блядь, чертовски больно, а вот признания? Они состояли бы целиком из непечатных выражений, не имеющих к любви никакого отношения.

Хотел я сердечно посоветовать авторшам поднять свои очаровательные попки, да и засунуть туда предмет по форме и размерам напоминающий описываемые ими «внушительные орудия». Резко так сунуть, не тратя времени на подготовку. Но мысль так действием и не разродилась. Подобное советовали гребаную кучу раз, но это ничего не меняло. Девочки советов не слушали, а ведь подобный эксперимент резко уменьшил бы количество шедевров, ведь орудие производства – задница, из которой всё это вытаскивалось, была бы на некоторое время выведена из строя.

Я ограничился тем, что разгромил пару подобных сочинений, разобрав их по винтикам и наградив авторшу кучей ссылок, от которых она, возможно, залетит зачатками разума и прекратит тупо копировать чужой бред. Но это мне быстро надоело, я фыркнул и поспешил удалиться, потому как от восторженного писка розовых мышек начинало звенеть в ушах. Пусть это блюдо кто-то другой употребляет.

***

А потом я буквально ощутил, как шерсть встает дыбом на выгибающейся дугой спине. Всё моё естество воспротивилось тому, что видели сузившиеся глаза. Я, наконец, понял, почему до сих ни в кого не влюблялся! Меня не насиловали, так, чтобы кровь по ногам текла, которую описывавшая это дерьмо девица посчитала лучшей смазкой…

– Отпусти меня! Пошел на хер! Исчезни! – Олег молотил меня по груди и плечам сильно, не жалея, но я даже не пытался двинуть в ответ, только отворачивал лицо. – Ненавижу тебя! Всех ненавижу! – от его крика и текущих по щекам слез, у меня, давно разучившегося сострадать, по хребту пробежала дрожь. Я притянул его ближе, заставляя спрятать лицо у меня на груди, Олег все еще пытался вырваться, но с каждым всхлипом, слабее. Выбитая из его рук бритва валялась на полу, из глубокого пореза на левой руке щедро лилась кровь, уже успев испачкать мою одежду, и нужно было как можно скорее остановить это безобразие.

В тот день мне «повезло» забыть очень важный конспект. Тихо матерясь себе под нос, я вернулся и застал соседа по комнате, отсутствовавшего всю ночь, за очень увлекательным занятием. Прикусив и без того искусанную губу, Олег сидел на диване и сосредоточенно пилил вены на левой руке, резал правильно – вдоль. Я подскочил к нему одним прыжком, вышиб из рук бритву и заорал, что он охуел, и я ему сейчас помогу – в окно выброшу! Решил сдохнуть? Так не фиг кровью пол заливать, ему-то уже все равно будет, а мне все это убирать!

Когда я заткнулся, он поднял на меня взгляд и сказал очень тихо и четко:

– Выбрасывай.

– Да что случилось, мать твою?! Что за истерики? – я схватил его за плечи.

– Ничего. И убери лапы! – окрысился Олег вдруг, пытаясь меня оттолкнуть. – Иди, куда шёл.

– Черта с два! – я сильнее стиснул его плечи, отмечая общую помятость физиономии, черное кольцо синяков на шее и… бьющийся в глубине голубых глаз страх. – Что случилось, Олег?

– Не твоё дело, – отрезал он и рванулся сильнее. – Оказался не в то время, не в том месте.

Заметив, что льющаяся из распанаханного запястья кровь и не думает останавливаться, я встал и потянул Олега за собой. Я собирался промыть рану в ванной и забинтовать. Он почти вскрикнул, отталкивая меня и болезненно морщась, снова опустился на диван. И тут меня буквально ударило – точно так же морщился я после первого знакомства с прелестями мужской любви.

– Кто?

– Неважно. Уходи, – Олег вспыхнул и отвел глаза.

– Нет, – я снова сел, попытавшись привлечь его к себе, а в ответ получил град ударов и поток отборного мата.

Не дожидаясь, пока силы и слезы у Олега кончатся, я затащил его в ванную и там, слушая проклятия, посылы и прочие «благодарности», все же промыл рану и перевязал. Я благодарил Бога, в которого не верил, что по вене Олег просто промазал. Слишком сильно тряслись руки, да и не делал он такого никогда, иначе не обошлось бы без скорой и гребаной кучи объяснительных, но еще в комнате Олег мрачно процедил, что ни в какую больницу не поедет, лучше сдохнуть, чем разговаривать с ментами.

Я помог ему раздеться и принять душ, а после – напоил успокоительным и уложил в постель, потом я переоделся, забросил в стиралку залитые кровью тряпки и навел порядок в комнате. На занятия в тот день я забил и остался сторожить сон Олега, напрасно пытаясь отогнать эту картину: льющаяся из душа теплая вода, смывающая засохшую кровь с его ног…

Следующие несколько дней я тоже пропустил, потому что небезосновательно боялся оставить Олега одного. Я спрятал все колюще-режущие предметы и более-менее опасные таблетки, но наша съемная квартира находилась на пятом этаже – высота вполне достаточная, чтобы разом со всем покончить.

Узнать, как это случилось, и кто изнасиловал друга, я так и не смог, но мне удалось помочь ему это пережить. Я просто был рядом: оттаскивал от балкона, не давал упиваться в хлам, не говорил ни слова о происшедшем, и всеми силами давал понять, что моё отношение к нему осталось прежним. Для меня ничего позорного в этом не было, к тому времени я и сам давно не был мальчиком-колокольчиком, но Олег об этой стороне моей жизни ничего не знал.

Молчал я еще и потому, что Олег тоже был родом из небольшого провинциального городка, где отношение к «этим» разительно отличалось от толерастии столиц. И как контрольный гвоздь в крышку гроба – его отец провел почти половину жизни за решеткой, и слово «петух» произносил с таким презрением, что Олег с детства впитал: ничего хуже и позорнее «опущенного» нет, и не может быть. Потому-то и порывался мой друг шагнуть вниз с пятого этажа. Если отец когда-нибудь об этом узнает, разразится такой скандал, что самый страшный природный катаклизм покажется шуткой. После моего закономерного вопроса:

– Откуда он узнает?

Олег ненадолго завис, похоже, я сумел наконец-то пробиться через пелену истерики. И я продолжил, не отпуская его взгляда:

– Ты же не собираешься ему об этом рассказывать?

Он отрицательно покачал головой.

– Он у тебя экстрасенс-телепат?

Снова молчаливое отрицание.

– Ну и как он, в таком случае, об этом узнает, если ты не расскажешь? Блин, Олег, ты же не девка, и гинеколог отсутствие девственности никак не диагностирует!

Его губы чуть тронула улыбка.

– К тому же, кто-то мне рассказывал, что не собирался возвращаться домой? – приподнял я бровь. – Узнать о случившемся твой отец сможет только от тебя самого, но я уверен, что ты болтать не станешь.

– Нет, – коротко обронил Олег.

– Вот и всё. Круг замкнулся. И никто ничего не узнает.

– А ты?

– А что я? Я тоже ничего не знаю, – хмыкнул я и подмигнул. – Кончай грузиться, пошли лучше прошвырнемся чуток, пару телочек снимем и оттянемся как положено, с блекджеком и шлюхами!

– А я смогу? – уже сдаваясь, спросил он.

– Тебя кастрировали? – вопросом ответил я.

Олег снова отрицательно покачал головой.

– Ну, так в чем тогда дело? – я поднялся и подсчитал наличность. Её хватало на нехилый отдых. – Кафтановы гуляют! – осклабился я, а потом почти потащил его за собой.

Психолог из меня, может и хреновый, зато я точно знал, где нормальная выпивка и настроенные на секс, симпатичные девочки без далеко идущих матримониальных планов. Но перед тем, как завалиться в клуб, я отвел Олега в парикмахерскую, чтобы постричься, поставив таким образом точку на себе бывшем.

Когда-то мне это помогло. Я тогда выполз из квартиры любителя «конвертов» и до сих пор помню, как это было больно – сидеть в парикмахерском кресле. Нет, уши мне та брюнетка не отрезала, вся беда была в том, что приходилось сидеть. Но, как самый настоящий герой, я мужественно перенес выпавшие на долю страдания, а новая стрижка чертовски мне шла. Я так стригусь до сих пор и у той же самой милой женщины.

Вот и Олегу я прописал такое же лекарство, привел к своей любимой мастерице и отправился на улицу – покурить и дождаться результата, чтобы мы не выглядели, как парочка влюбленных. Моему другу, кстати, повезло больше. С момента случившейся с ним беды прошла уже неделя, а потому никаких неудобств от сидения он не испытывал, а результат превзошел все его, да и мои, ожидания. Выглядел Олег совершенно иначе и даже… улыбался.

В тот вечер до блекджека ход не дошел, а вот со шлюхами всё сложилось, и закончили мы аморальное веселье вчетвером на одной широченной кровати. Это было весело, бурно и громко и, насколько я мог судить, заставило Олега забыть о своем горе. Сложно думать о плохом, когда рядом с тобой роскошная обнаженная девушка. Наутро у нас обоих трещали головы, у меня в кармане свистел ветер, но глаза у Олега ожили, перестали быть такими мертво-тоскливыми.

Постепенно о случившемся он думал все реже, изо всех сил убеждая себя, что ничего этого не было. Просто кошмарный сон, привидевшийся в душную летнюю ночь. Через полгода Олег начал встречаться со своей одногруппницей и, не дожидаясь окончания вуза, они сыграли лихую студенческую свадьбу.

Недавно я случайно с ним столкнулся. Олег тоже работает в газете, у него растет сын и скоро должна появиться дочь. Он счастлив, а та жуткая ночь осталась в самом дальнем углу памяти, куда Олег старается никогда не заглядывать. В ту встречу мы выпили по бокалу пива, поболтали о том, о сем и разбежались каждый в свою сторону, даже не обменявшись телефонами. А зачем? Я – человек из того прошлого, которое он так стремится забыть. Всякий раз, видя меня, Олег невольно будет всё вспоминать, а это никому из нас не нужно. Мне хватило его короткого: «Спасибо» и крепкого рукопожатия на прощание.