Текст книги "Общение – компетентность – тренинг: избранные труды"

4.2. Разработка принципов и форм психологического воздействия в современной зарубежной психологии

Обращение к истории и современной зарубежной психологии обнаруживает, что все крупнейшие теоретические системы обычно сочетают построение схем, объясняющих психологическую природу личности или социальных групп, с разработкой принципов активного вмешательства, воздействия на группы и личность. В частности, это отчетливо видно на примере концептуальных схем Д. Морено, К. Левина, Ф. Скиннера, К. Роджерса и др., причем в одних концепциях указанные два аспекта представлены более или менее пропорционально, в то время как в других делается больший акцент на одном из них. Например, социометрия Морено выступила с претензией, «с одной стороны, получить более точное теоретическое представление о взаимодействиях в группе, а с другой – взять на себя и терапевтическую роль, освобождая творческую способность индивидов в их социальных отношениях» (Пэнто, Гравитц, 1972, с. 575)[23]23
  Сразу же необходимо сделать разъяснение в отношении употребления терминов «терапия», «терапевтическое воздействие» в зарубежной психологии. В узком смысле – это синоним психотерапии, как это слово употребляется в контексте отечественной литературы. В широком смысле слова оно часто используется для характеристики всякого воздействия вообще, когда не проводится различие между оказанием помощи в форме лечения психических заболеваний и помощи, например, в форме консультирования для решения различного рода психологических затруднений у здоровых людей. Такой подход связан с методологическими принципами соответствующих теорий, о которых речь пойдет ниже.


[Закрыть]. «Групповая динамика», важнейший раздел левиновской системы, – это также и теория группы, и разработка методов воздействия на жизнь группы, личности.

В качестве примера последнего аспекта можно сослаться на цикл исследований Левина по выявлению эффективности групповой дискуссии как метода воздействия по сравнению с лекцией, индивидуальной беседой.

Для системы Роджерса также характерно, что в ней определенная теория личности и межличностных отношений органически продолжается в двух сферах терапевтических приложений – собственно психотерапии («центрированная на клиенте терапия») и практике психологической помощи здоровым людям, столкнувшимся с различными затруднениями в общении («группы встреч»).

Заметим, что практически любой метод психологического исследования – это метод вмешательства большего или меньшего. Мы имеем в виду, тот факт, что психолог, каким бы методом он ни работал, обязательно оставляет след в обследуемой группе, личности. Но одно дело, когда это изменение выступает как невольное, непланируемое последствие и ставится задача его учесть. Другое дело – методы, прямо ориентированные на вмешательство в развитие группы или личности с целью оказать планируемое воздействие, вызвать определенное изменение. Нас интересует именно последнее.

В современной психологии сложилось своеобразное разделение труда. В большинстве случаев проблематика воздействия вынесена из академической психологии в ее приложения – прикладную психологию. При этом в различных практических сферах от психолога ждут решения не только и даже не столько диагностических задач, констатации определенного психологического состояния группы или личности, сколько вмешательства с целью коррекции, оптимизации развития. Обычно к психологу апеллируют в ситуациях неудовлетворенности, например, какими-то характеристиками группы или личности, отсюда и соответствующие ожидания, адресованные к нему.

В то же время решение возникающих проблем оказывается, как правило, эксплицитно либо имплицитно связанным с реализацией принципов определенной базовой концептуальной схемы. Показателен в этом отношении опыт теоретиков-психотерапевтов, прежде всего Фрейда: начав с поисков путей и способов психологического воздействия на невротическую личность с целью ее излечения, он закончил этот путь в науке построением общей теории личности и группы. Исторически первичной здесь была разработка стратегии и тактики вмешательства, в отличие, например, от Левина, начинавшего с разработки теории личности. Но главное, что независимо от истории становления той или иной концептуальной схемы мы обычно имеем сплав ее объяснительных принципов и рекомендуемых стратегий и тактик психологического вмешательства.

Как уже отмечалось, область «терапевтических приложений» (в терминологии зарубежных психологов) может включать две различные сферы – собственно психотерапию и обширную практику помощи контингенту здоровых людей в различных психологических затруднениях. В настоящее время такая психологическая помощь оказывается в двух основных видах – индивидуальное консультирование и различные формы групповой работы. В данном случае нас интересует последнее, а именно принципы и опыт психологического воздействия на уровне группы в рамках оказания помощи психически здоровым людям.

Обращаясь к анализу современных тенденций в зарубежной практике психологических служб, мы с самого начала сталкиваемся с их большим разнообразием. Только новых «терапевтических опытов» некоторые авторы насчитывают около ста. Однако если за основу классификации взять исходную теоретическую ориентацию, то в этом скоплении обнаруживается гораздо меньшее число подходов. Практически все авторы в качестве основных выделяют три подхода – психоаналитический, бихевиористский, экзистенциально-гуманистический – в соответствии с тремя основными теоретическими «силами» современной зарубежной психологии. Различия начинаются в последующей детализации, когда целый ряд направлений (транзактное, рационально-эмотивное, гештальттерапия и др.) рассматривается то ли в рамках экзистенциально-гуманистического, бихевиористского подходов, то ли наряду с ними. Например, в одном последних пособий по теории и практике консультирования и психотерапии они сгруппированы следующим образом (Corey, 1977a):

Исходя из целей нашего последующего изложения, в зарубежной истории разработки проблем психологического воздействия естественно выделить две основные тенденции. Одна тенденция наиболее четко представлена в бихевиористской традиции, другая связана прежде всего с концепцией так называемой «гуманистической психологии». Поскольку нас интересуют принципы и методы психологического воздействия, разработанные в современных теоретических системах применительно к работе с контингентом здоровых людей, мы исключаем из рассмотрения психоанализ как психотерапевтический подход, ориентированный в основном на работу с невротиками. (Правда, в настоящее время существуют модификации данного подхода, направленные на расширение сфер приложения психоаналитических процедур, в частности с использованием группового контекста. Это направление характерно, например, для работы Тэвистокского института в Англии. Тем не менее в целом удельный вес подобных приложений сравнительно невысок.)

Бихевиористская программа воздействия, исторически одна из первых, – это, по определению ее сторонников, программа «модификации поведения». «…Поведенческая модификация рассматривается как приложение научного подхода методологического бихевиоризма» (Craighead, Kazdin, Mahoney, 1976, p. 6). В рамках единой методологии существует множество разновидностей технологии модификации – в соответствии с различными оттенками бихевиоризма. Как отмечают представители данного подхода, «дефиниции модификации поведения варьируют от приложения принципов оперантного обусловливания (например, Скиннер, 1953; 1971) или классического обусловливания (Вольп, 1958) к тому, что называется более общими принципами научения (Ульман, Краснер, 1969), к более широко базированным клиническим подходам Бандуры (1969) и Лацаруса (1971)» (Craighead, Kazdin, Mahoney, 1976, p. 5).

В содержательном плане сущностью бихевиористских программ модификации при всем их различии является идея управления поведением человека по аналогии с управлением, например, химической реакцией. Благодаря предварительной диагностике психолог знает об исходных реакциях группы или отдельного человека, с которыми он проводит работу. Отправляясь от имеющегося у него эталона (представления о желаемом), он, манипулируя соответствующими факторами, продвигает реакцию человека либо группы к достижению этого эталона, точнее, приближает к нему. Как известно, наиболее рельефно такой подход представлен в «поведенческой технологии» Скиннера. Однако в целом (не всегда в отрефлексированном виде) подобная методологическая и методическая стратегии распространены в современной психологии достаточно широко и подчас за пределами собственно бихевиористской позиции. Имеющая место в этих случаях трансформация человека в пассивный объект вполне согласуется с известной механистической, редуцированной картиной человека в бихевиоризме. При этом допускается четкая асимметрия психологических позиций человека-испытуемого и человека-психолога. Роль объекта отводится именно первому, по существу он оказывается орудием манипуляций психолога.

Иначе осмысливается ситуация психологического воздействия в западной гуманистической психологии. Идет ли речь о взаимодействии психолога в диаде или о его работе с группой, здесь подчеркивается симметрия позиций взаимодействующих сторон. Ситуация психологического воздействия предстает как социально-психологическая, каковой по существу и является. «Гуманистическая психология» как бы берет на себя миссию «напомнить» психологу, что испытуемый тоже человек. Манипуляции и контролю она пытается противопоставить своеобразно понимаемый диалог с другой личностью как форму повседневного общения, а также как форму отношений в практике консультирования и психотерапии.

Для целей нашего исследования мы выделяем в качестве основного объекта анализа именно «гуманистическую ориентацию». Что касается бихевиоризма, в русле которого развернута обширная программа психологического воздействия как модификации поведения, то нам придется касаться его не как основного, а лишь как некоторого фонового направления, поскольку его программа сконцентрирована преимущественно на индивидуальных, а не на интересующих нас групповых формах воздействия. «Групповые процессы по существу выпадают из поля зрения сторонников данной ориентации» (Андреева, Богомолова, Петровская, 1978, с. 68–69). Это, конечно, не значит, что данные психологи остаются в стороне от своеобразной моды на групповые формы психологического воздействия. Они используют и формы групповой психотерапии, и формы группового тренинга, однако в этом случае можно говорить не о конструировании действительно специфических групповых форм, но о реализации в контексте группы методик, изначально ориентированных на диадическое взаимодействие (имеются в виду диады психолог – клиент, психотерапевт – больной)[24]24
  Хотя мы сознательно исключаем психоанализ из рассмотрения, мы не хотели бы создать у читателя впечатление о его незначительной роли в рассматриваемой области. Его косвенное влияние здесь остается существенным благодаря тому, что «новые подходы», «гуманистическая психология» в том числе, освоили, интегрировали многие психоаналитические концепты и представления. В большинстве случаев они сформировались как бы в противостояние психоанализу и в то же время под его несомненным, в большинстве случаев признаваемым влиянием.


[Закрыть].

На наш взгляд, современная гуманистическая психология является той ориентацией, которая в наибольшей степени определяет теоретический и методический климат в интересующей нас области группового тренинга[25]25
  Заметим, что систематический анализ так называемой «гуманистической психологии» практически не представлен в отечественной литературе, за исключением обстоятельного рассмотрения ее идеологической функции (Рощин, 1980).


[Закрыть]. Правда, и для данной области зарубежной психологии характерен «факт смешения теоретических принципов». То, что отмечено как норма американской социальной психологии – «смешивание различных теоретических принципов в рамках одного того же исследования» (Андреева, Богомолова, Петровская, 1978, с. 30), – в полной мере может быть отнесено к существенным особенностям практики групповой работы: зачастую она соткана из принципов и методик, заимствованных из различных порой противостоящих теоретических школ. Знакомство с некоторыми из многообразных возникающих здесь ответвлений позволяет создать целостное представление о современном состоянии данной области зарубежной психологии.

Как уже отмечалось, разрабатываемые в том или ином подходе теоретическая и методическая программы вмешательства в психологические процессы обычно тесно связаны с исходными предпосылками – базовыми представлениями о природе человека и человеческих отношений, поэтому вначале кратко остановимся на некоторых ключевых понятиях «гуманистической психологии», существенных для целей нашего анализа.

«Гуманистическую ориентацию» многие зарубежные авторы называют «третьей силой» в психологии, имея в виду прежде всего то обстоятельство, что она сложилась во многом в противостояние психоанализу и бихевиористской ориентации как претензия на построение психологии, адекватной человеку.

Кредо сторонников гуманистической психологии сложилось под заметным влиянием философии экзистенциализма, и поэтому соответствующим образом окрашены их представления о природе личности, общества, человеческих взаимоотношений. «В середине 1950-х годов значительное число психологов стало проявлять неудовлетворенность узостью бихевиоризма и психоанализа и искать подходов более значительных как с точки зрения человека, так и с точки зрения самой психологии. Примерно в это время А. Маслоу, который давно уже жаловался на то, что в психологии господствуют упор на средства и увлечение экспериментально-научным подходом, а сам увлекся экзистенциализмом, призвал к третьему пути. И вскоре в психологии возникло новое течение, наименовавшее себя “гуманистической психологией”» (Коч, 1979, с. 27).

В рамках этого подхода мы по существу не обнаруживаем единой систематизированной теории. Скорее это целый ряд родственных, но несколько различающихся схем, представленных такими авторами, как А. Маслоу, К. Роджерс, С. Джурард и др. При некотором различии акцентов, оттенков, используемых понятий (например, «самоактуализирующаяся личность», «полностью функционирующая личность», «здоровая личность») всех их объединяет комплекс родственных исходных предпосылок. По характеристике Джурарда, «гуманистическая психология – это изучение человека, основывающееся на допущении, что он как человеческое существо свободен и, следовательно, ответствен за свои действия и их последствия для своего нормального бытия и роста» (Jourard, 1974). В этом определении вводится ряд базовых категорий данного подхода – ответственность, свобода, рост личности, или актуализация. Рассмотрим кратко, каким конкретным содержанием они наполняются. Представители гуманистической психологии критически относятся к интенции строить научную психологию по образцу естественных наук. Джурард в выдержавшей несколько изданий книге «Здоровая личность. Подход с точки зрения гуманистической психологии» пишет по этому поводу следующее: «В научной психологии объект исследования намеренно видится как Другой, как один из них, как часть природы, отличной от исследователя и тех других личностей, которых исследователь обозначает как Мы» (там же, p. 354). По мнению автора, такой подход аналогичен позиции представителя естествознания, на протяжении всей его истории стремившегося демистифицировать противостоящую враждебную природу. «Обычно психолог определяет психологию как научную дисциплину, которая ищет понимания поведения человека и других организмов. Доказательства понимания налицо, когда психолог может предсказать изучаемое действие или реакции, указав на предсказуемые сигналы или подводя их под некоторый вид намеренного контроля» (там же, p. 353).

При этом предпринимаются усилия, направленные на то, чтобы по возможности не оказать возмущающего влияния на изучаемое поведение. Идеальным оказывается случай, когда испытуемые не знают, что они выступают таковыми. В этом отношении типична принципиально бихевиористская концепция «наивного» испытуемого, не ведающего о собственном «испытании».

С точки зрения гуманистической психологии природа психологического исследования выглядит принципиально иначе. Здесь исследуемый «свободен познавать исследователя так же, как исследователь познает его» (там же, p. 354). Позиции исследователя и испытуемого психологически уравниваются. Тем самым, по мнению автора, удается избежать дегуманизации человека, которая имеет место в концепции психологии как «естественной» науки, интерпретирующей человека по аналогии с объектами неживой природы.

В вышеизложенном необходимо выделить по крайней мере два момента. Во-первых, представляется заслуживающим внимания акцент «гуманистической психологии» на специфике человека как объекта познания. Действительно, в истории науки первичным было становление парадигмы отношения к объекту исследования, который выступал частью природы – объектом. На этой основе довольно прочно утвердилась тенденция к универсализации схемы исследователь – объект. В частности, это можно видеть на примере притязаний бихевиоризма построить всю психологию, науку о человеке, по образцу естественных наук. Представители гуманистической психологии справедливо характеризуют данную попытку в целом как несостоявшуюся. Следование объектным образцам сплошь и рядом оставляет психолога на периферии знаний о человеке, не позволяя приблизиться к тайнам его психики – внутреннему миру.

Второй момент – это интерпретация, которую дает гуманистическая психология специфике познавательной ситуации «исследователь – человек». Один из основополагающих тезисов этих авторов в отношении человека – тезис о способности людей к самопознанию, вообще к рефлексии, как «уникальной способности человека не только воспринимать, помнить, думать о мире и воображать его во многих возможностях, но также рефлексировать свой способ познания. Таким образом, первое свойство человеческого сознания, на которое мы обращаем внимание, – это то, что оно может быть отрефлексировано. Человек способен к осознанию себя так же, как и к сознанию мира вне себя» (там же, p. 32–33). По мнению представителей гуманистической психологии, обычно контакт человека с реальностью, в том числе с собой, с другим человеком, не дан, но достигается: «…эффективный контакт с реальностью должен быть выработан, поскольку всегда есть могущественные силы, действующие в направлении искажения восприятия, мышления и воспоминания» (там же, p. 61). «Бездну между одним сознанием и другим невозможно преодолеть иначе, как только посредством актов интуиции, эмпатии и воображения» (там же, p. 52). Обоснование названных форм познания людьми друг друга, их известная абсолютизация – один из лейтмотивов рассматриваемой ориентации, резко противопоставляющий ее, в частности, бихевиоризму.

Другое принципиальное положение этой психологии, заимствуемое из философии экзистенциализма, – это тезис о свободе человека. Имеется в виду свобода выбирать свои действия в любой жизненной ситуации: это и есть свобода выбора себя, смысла жизни, своей работы, друзей и т. д. По существу здесь повторяется определение, данное человеку Сартром: человек – это его выборы. С идеей свободы выбора тесно связано положение об ответственности. «Человек свободен и, следовательно, ответствен за свои действия и их последствия» (там же, p. 167). Таким образом, названные авторы отказываются от рассмотрения человека как пассивной жертвы обстоятельств или просто продукта ожиданий окружающих.

Осознание свободы и ответственности порождает экзистенциальную тревожность, существенную характеристику человеческого бытия. Вот почему столь характерен для человека отмечаемый философами-экзистенциалистами и подхваченный психологами феномен «бегства от свободы» (в этом отношении классической является книга Э. Фромма под таким названием). Известная психологическая категория тревожности в контексте данной ориентации получает достаточно специфическую интерпретацию. Утверждается, что экзистенциальная тревожность может проистекать из осознания ответственности за выборы, быть результатом чувства вины, которое мы испытываем, когда не полностью актуализируем наши потенциалы, тревожность сопровождает всякое изменение личности и принятие решения о таковом. Свой вклад в возрастание тревожности вносит также осознание одиночества, конечности бытия, столкновение с неизбежной перспективой смерти. Во всех этих случаях тревожность оказывается реакцией на угрозу существованию Я (self). Обычно обращающиеся за консультацией к психологу люди стремятся избавиться от тревожности или по крайней мере уменьшить ее. Однако с позиций экзистенциально ориентированной психологии тревожность не рассматривается как нечто нежелаемое, более того, она выступает существенным источником, стимулом «роста личности». И в этом смысле экзистенциальная тревожность рассматривается как конструктивная форма тревожности – она выступает принципиальным фактором изменения. Попытки избежать тревожности связаны с созданием иллюзий безопасности бытия, которое таковым как раз не является. Готовность пристально посмотреть на самого себя, готовность открыть себя изменениям неизбежно связаны с переживанием тревожности перед опытом неизвестного, неопределенного. «Тревожность может быть трансформирована в необходимую энергию для того, чтобы выдержать риск экспериментирования с новым поведением» (Egan, 1973, p. 48). По мере того как человек обучается доверять себе, его тревожность, «проистекающая из ожидания катастрофы, становится меньшей» (там же).

Одна из особенностей рассматриваемой ориентации – введение ее сторонниками в психологию темы смерти. С их точки зрения, осознание человеком перспективы небытия формирует у него особое отношение к настоящему. Значимость настоящего возрастает, оно оказывается тем ограниченным временем, которое есть у личности для реализации ее потенциала. Дело не в том, чтобы жить в постоянном страхе или размышлении о смерти, но в том, чтобы в полной мере оценить важность настоящего момента, значимость того, что мы делаем сейчас. «Чтобы полностью понять себя, человек должен столкнуться со смертью, осознать личную смерть» (Corey, 1977b, p. 49).

В совокупности все вышеприведенные характеристики, а именно: а) полное осознание настоящего момента; б) осуществление выбора «как жить в этот момент»; в) принятие ответственности за сделанный выбор – выступают важнейшими характеристиками так называемого аутентичного существования, или аутентичного, то есть подлинного, бытия, «первичной экзистенциальной ценности», по определению сторонников гуманистической психологии (там же, p. 35). «Аутентичное бытие означает, что личность исследует возможности и вызовы, представляемые каждой ситуацией, а затем выбирает ответ, который выражает ее истинные ценности, потребности, чувства и обязательства» (Jourard, 1974, p. 167).

Проблема самоактуализации, то есть реализации человеческого потенциала, – одна из стержневых в гуманистической психологии, которая стоит у истоков и соответствующего движения – за актуализацию человеческого потенциала (human potential movement). Само это понятие введено Маслоу, основателем данного направления. Научные интересы Маслоу были сконцентрированы вокруг изучения условий, при которых человек в наибольшей степени развивает свои способности. С его точки зрения, основной предпосылкой такого развития является удовлетворение базовых потребностей, известную иерархию которых он строил. «Когда личность успешно обучена справляться с этими потребностями по мере их возникновения, ее энергия все более готова освобождаться для самоактуализации» (там же, p. 23–24). Актуализация, или рост личности, достигается как продукт ее устремления к высоким целям, например поиску истины, счастья, справедливости. «Подобная задача пробуждает дремлющие способности человека; без такой миссии личность никогда не раскроет свои скрытые ресурсы» (там же). Маслоу развивал эти представления, изучая людей, которые удовлетворяли его критерию процесса самоактуализации. Среди комплекса обнаруженных им черт отмечаются, например, следующие:

1. Более адекватное по сравнению с обычными людьми восприятие реальности и соответствующее этому восприятию отношение к реальности. Эти люди избегают иллюзий и предпочитают иметь дело с действительностью, пусть неприятной.

2. Высокая степень принятия себя, других, в том числе различных сложностей человеческой натуры.

3. Спонтанность.

4. Сфокусированность на проблемах вне себя.

5. Высокая степень автономии, то есть способность оставаться верным своей цели и перед лицом больших трудностей (например, непопулярности, отвержения и т. д.).

6. Постоянная способность по-новому видеть обычные вещи.

7. Чувство принадлежности ко всему человечеству.

8. Способность устанавливать тесные эмоциональные отношения, например с друзьями или близкими людьми.

9. Высокоразвитое чувство этики.

10. Чувство юмора.

11. Креативность, изобретательность в своей области, а не просто следование установленному пути.

В определенном смысле можно сказать, что стержнем всей «гуманистической психологии» являются исследование, поиск средств самоактуализации, средств достижения этого идеала. Именно поэтому обоснование, разработка принципов и различных форм психологической помощи человеку на данном пути занимают здесь такое большое место.

В осмыслении проблем межличностных отношений «гуманистическая психология» широко использует заимствованные из философии экзистенциализма категории изоляции, одиночества, отчуждения, деперсонализации и т. п. Хотя человека характеризует потребность в значимых отношениях с другими, он по существу своему одинок, потребность в другом остается по-настоящему нереализованной.

Весь анализ картины межличностных отношений проводится авторами на материале капиталистического общества. Он содержит образцы блестящей психологической критики современного капитализма, убедительно показывающей всю меру дискомфортности этого общества для человека. Не случайно, например, Р. Мэй, известный в данной традиции психолог, в одной из своих работ для характеристики своего общества использует термин «шизоидный» – «наш шизоидный мир». «Я использую этот термин, – пишет Мэй, – не в отношении к психопатологии, но скорее как характеризующий общее условие нашей культуры» (May, 1973, p. 16). И далее автор говорит о таких особенностях людей «шизоидного мира», как затрудненность личностной коммуникации, избегание тесных отношений, неспособность чувствовать, холодность и т. д.

При этом, правда, сторонники «гуманистической психологии», подобно многим другим гуманистически настроенным интеллектуалам на Западе, склонны разделять типичную либерально-буржуазную точку зрения, согласно которой «шизоидный человек – это естественный продукт технологического человека» (там же), относя тем самым пороки современного буржуазного общества за счет научно-технической революции вообще, а не той ее специфической формы, которая имеет место в условиях этого общества. Тем не менее следует признать несомненный вклад сторонников рассматриваемого направления в раскрытие антигуманистической сущности современного капитализма. Разъединяющий людей характер общественных, и прежде всего экономических, отношений не может не продуцировать отчужденного от других и от себя одинокого человека. Внутренний мир именно этого человека, психологическая гамма его переживаний раскрыты и концептуализированы в работах психологов «гуманистической ориентации».

В представлениях «гуманистической психологии» о человеке мы находим и критический раздел, относящийся к процессам дегуманизации в современном буржуазном обществе, и портрет самоактуализирующейся «здоровой», «полностью функционирующей личности». Идеи, касающиеся межличностных отношений, обнаруживают аналогичную структуру. Собственно, в том и другом случае критика дается на основе соотнесения современного состояния личности и межличностных отношений с некоторым выработанным идеалом. «Способность оставаться в отношениях роста с немногими другими, не унижая существования друг друга, – вот что характеризует здоровую личность» (Jourard, 1974, p. 221). Так выглядит идеал в сфере межличностных отношений – люди вступают в них, чтобы обогатить свое существование. В качестве важнейших характеристик «здоровых личностных отношений» отмечаются следующие:

1. Общаясь, два человека посредством самораскрытия вступают друг с другом в аутентичную коммуникацию.

2. Их требования друг к другу реалистичны, взаимно согласованы.

3. Они активно уважают, поддерживают стремление к росту и счастью друг друга.

4. Каждый оберегает свободу другого быть собой и не пытается контролировать его.

Ни одно начинающееся межличностное отношение не является таковым, но оно может этого достичь. Вступление людей в контакт обычно предполагает период взаимного исследования, которое может завершиться дружбой этих людей либо прекращением знакомства. Выдвижение реалистичных требований друг к другу предполагает наличие у каждого адекватного представления о том, на что действительно способен партнер. Единственный путь прийти к познанию друг друга – это путь взаимного самораскрытия. По мнению, например, Джурарда, именно познание в непрерывном диалоге субъективного мира друг друга отличает личностные отношения любви и дружбы от формальных ролевых отношений. Однако, как замечает автор, опыт глубоких отношений, «опыт свободы говорить другому о своих надеждах и страхах, радостях и огорчениях, планах на будущее и воспоминаниях о прошлом достаточно редкий» (там же, p. 222).

«Межличностные отношения, кроме того, что являются богатым источником удовлетворения для участников, выступают также богатым источником проблем» (там же, p. 231). Таковыми служат прежде всего конфликтные ситуации, возникающие, когда требования одного партнера не удовлетворяются другим. Без конфликта нет стимула к изменению. Рост личности рассматривается как последствие столкновения с конфликтами. Но только открытые конфликты могут разрешаться способами, содействующими росту. Скрытые или скрываемые конфликты обычно приводят к постепенному ухудшению отношений. Самораскрытие способствует росту личности и отношений именно потому, что обнаруживает точки напряжения, а следовательно, создает предпосылки для их устранения.

Интересно отметить, что забота о другом человеке, его благосостоянии, росте обосновывается в этой концептуальной схеме весьма эгоистическими соображениями – мы заинтересованы в счастье партнера, поскольку он наилучшим образом обогащает нашу жизнь, будучи сам зрелой личностью; заниматься счастьем другого – это значит заботиться в конце концов о собственном благополучии. В целом наиболее полно идеал межличностных отношений представлен, по мнению сторонников этой традиции, в отношениях любви – подобно тому, как способность любить есть решающий признак здоровой личности. «Отношение любви существует, когда личность ведет себя по отношению к объекту своей любви, обнаруживая, что знает, заботится, уважает и чувствует ответственность за другого. Если нет знания, заботы, уважения и ответственности, нет любви» (там же, p. 244–245). В данном случае имеется в виду любовь в широком смысле слова – супружеская, родительская и т. д.

Мы остановились на отдельных теоретических моментах, существенных для выполнения нашей основной задачи, – анализа программы, средств воздействия, представленных в гуманистической психологии. Теперь становится понятной основная задача психологического вмешательства, формулируемая в русле этого подхода. «Гуманистическая психология может быть определена как попытка открыть человека и его ситуацию ему самому, чтобы он в большей мере осознавал всеми средствами, какие силы влияют на его опыт и, следовательно, его действия» (там же, p. 359).