Текст книги "Остатки былой роскоши"

Глава 3
КТО ПОКОЙНИК?

1

Шел пятый час утра. В резиденции Сабельникова семерка в полном составе сидела в гробовой тишине уже часа два. Пили коньяк, мэр – виски, некоторые курили сигарету за сигаретой. Николай Ефремович, находясь в скверном состоянии после приключений на кладбище и выпитого спиртного, позволил чертям оседлать себя. Они забирались ему на плечи, голову, соскальзывали по переносице и плюхались на пол. Неужели никто этого не видел? Мэр косился на присутствующих, стараясь понять, почему те упорно не замечают целую дюжину чертей? Изредка он передергивал плечами, сбрасывая надоедливых нахалят, но те лезли на него снова, издавая кряхтенье и хрюканье. Кто-то подсказал вызвать Куликовского. Позвонили ему. В конце концов, милиция должна защищать граждан... Да, и от покойников тоже. Куликовский прибыл сонный и мрачный, умостил тучное тело в кресло и обвел взглядом семерых встревоженных господ. А господа будто в рот воды набрали – молчок. Мутные глаза Куликовского останавливались на каждом по очереди, но никто так и не начал излагать причину столь раннего вызова.

– Не понял, зачем вы меня позвали? – спросил он более чем удивленно.

– Мы не знаем, как объяснить, – глубоко затянулся сигаретой Бражник.

– Без затей, – подсказал Куликовский.

Нежданно-негаданно возник базар. Говорили все, перебивая друг друга, хором и нервно, размахивая руками, закатывая глаза к потолку. В свои пятьдесят шесть лет Куликовский видел всякое. Но чтобы вот так, все скопом, шумели гвалтом уважаемые люди, от которых обычно веет холодностью и степенностью, высокомерием и неприступностью, – такого не видел. Он, разумеется, абсолютно ничего не понял, поэтому поднял вверх руку, призывая всех к тишине. Тишина наступила так же внезапно. Куликовский почесал мизинцем в ухе, будто прочищал его, и сказал:

– Теперь еще раз, но по очереди.

– Мы сегодня ночью ходили на кладбище, – деловито начал Ежов.

– Да? – поразился Куликовский, немного повеселев. – А зачем?

Ежов усмотрел в вопросе откровенную насмешку. И ему это не понравилось. Он не любил, когда над ним насмехаются. Вспылив, что стало заметно по резко сжавшимся губам и раздувающимся ноздрям, Валентин Захарович сделал жест рукой: мол, пусть продолжает следующий, а я не желаю попадать в глупое положение.

– Нас пригласил туда Ким Рощин, – продолжил Сабельников.

Рощина хорошо знал и Куликовский. Само собой, он знал также, что тот умер, а посему, приподняв брови, недоуменно произнес:

– Не понял.

– Мы, – начал веско Фоменко и для пущей важности свел брови к переносице, – встретились с Рощиным на кладбище по его просьбе... то есть требованию. До этого он к каждому из нас приходил или сообщал о себе другими способами. На кладбище Рощин сказал, что уничтожит нас за семь дней. Он показался нам в проеме часовни, мы ворвались в часовню, а его там не оказалось. Все.

Куликовский выслушал его с выражением человека, которого огрели по голове рессорой, – человек покуда не упал, но вот-вот это произойдет. Он застыл с выражением тоски и боли. Да, ему, хронически недосыпавшему последнюю неделю по долгу службы, семь человек причинили сейчас боль. «Поднять меня в такую рань! – страдал он про себя. – И я притащился... чтобы услышать эту ахинею! Кто они после этого? Правильно их народ не любит». Куликовский славился сдержанностью. Не уронил себя и в данный момент, хотя позыв послать подальше чокнутую семерку по-милицейски прямо был. Тем не менее он обернул все в шутку:

– Друзья мои, а сколько вы выпили?

Что тут началось! Будто бензина в огонь плеснул.

Ежов с пеной на губах:

– Вы не смеете не верить и обвинять нас в пьянстве! Мы бы не обратились к вам, если б сами могли это объяснить. Всем сразу не могло померещиться!

Одновременно с ним Зина:

– Если бы вы там были! Это было ужасно, ужасно...

Сабельников ворчал, легкими движениями пальцев сбрасывая чертей с коленей:

– Конечно, в такое трудно поверить, но мы на самом деле его видели. Он угрожал нам и исчез, когда я... мы... хотели его схватить. Был в часовне, мы – туда, а его там нет.

Медведкин уверял, не обращаясь ни к кому:

– Это был Ким, клянусь. Без сомнения, это был он, поверьте.

– А у меня экспертиза! – рычал Фоменко. – Экспертиза у меня!

– Я, извините, вообще хожу с трезвой головой, – бурчал Бражник, – не то что некоторые, и могу подтвердить сказанное. Нас слишком много, чтобы у всех чердаки протекли одновременно. Вас это не наводит на мысль, что то, что мы говорим, – правда?

А Хрусталев невнятно бормотал под нос, затравленно поглядывая на товарищей по несчастью. Он не смог удержаться, чтобы не пропустить двести граммов от стресса и не выкурить полпачки сигарет за раз. Теперь ныла печень, селезенка и поджелудочная железа, стреляло в поясницу – почки забарахлили. После посещения кладбища он и первые признаки аритмии ощутил. Только все эти болячки ничто в сравнении с постигшим несчастьем. Да, на них обрушилось страшное, невозможное, однако близкое несчастье. Им отпущено семь дней. И кем?!! Человеком, который умер! Мало того, что покойника застрелили, так он еще делся куда-то! Тут впору свихнуться. Так что мысли Хрусталева блуждали в проблемах, он думал лишь о спасении.

Тем временем Куликовский, почесывая короткую бородку, спросил:

– Значит, вы утверждаете, что Рощин жив?

– Нет!!! – завопили члены семерки раздраженно. – Он умер!

– Так, – прозвучало почти ласково через паузу, и только богу известно, какие страсти кипели внутри Куликовского. – Значит, умер. Угу, это я понял. Умер – доступно пониманию. Но чего же вы от меня хотите?

– Ты должен найти его! Потому что он грозился убить нас, – высказал наконец Сабельников, зачем вызван Куликовский ни свет ни заря. – Он так и сказал: уничтожу за семь дней.

– Кто сказал? – ну никак не врубался тот.

– Рощин! – выдохнул фатальную фамилию Фоменко. – Найдите его и посадите в тюрьму, чтоб не смел угрожать.

Впечатление, которое произвел ответ на Куликовского, было неизгладимым. У него не то что челюсть отвисла и глаз остановился. Некоторое время он вынужден был укрощать свои порывы, дабы не врезать по уважаемым рожам, вздумавшим так грубо его дурачить. Но решил вступить в игру, которую бездарно начали семь человек. Куликовский через силу улыбнулся – впрочем, в его улыбке проскользнула издевка – и, сохраняя внешнее спокойствие, изрек:

– Так ведь его нет.

Ежов подскочил и хотел бросить что-то гневное в лицо тупому милиционеру, которого раньше уважал. Но в данный момент важны не амбиции, а то, чтобы этот боров поставил на уши город и помог выявить привидение. Только поэтому Валентин Захарович в сердцах махнул рукой и отступил к окну. Куликовский же продолжил говорить – как умный круглым дуракам:

– Друзья мои, я не могу искать труп. По всем данным, он покоится в могиле. Я лично свидетельствую, что Ким Рощин лежит на кладбище...

– Но он живой! – закричал, не выдержав, Ежов. – Понимаете, жи-вой!

– Труп живой? Где-то я такое слышал. Но все равно так не бывает.

– Позвольте мне, – поднял руку Медведкин.

И он обстоятельно рассказал о визитах Рощина и приключениях на кладбище. Стараясь никого не обидеть, пропустил эпизоды с полой пиджака и выстрелами, воздержался от комментариев, то есть мнение по поводу чертовщины не высказал. Куликовский слушал с повышенным вниманием, бывало, кое-что уточнял, а в общем, внешне остался к факту существования пришельца с того света равнодушным. Лишь по окончании рассказа пообещал:

– Значит, так. Я пришлю к вам Степу Заречного. Несмотря на молодость, он парень толковый, хваткий, разберется, что почем. Через час ожидайте.

Это ведь разумно: переложить весь идиотизм на чужие плечи.

– И все? – изумился Ежов. – Нам угрожал Рощин! Вы должны приставить к нам людей, сопровождать повсюду. А вы суете какого-то Заречного! Мы ведь обязаны продолжать работу. У меня, например, на сегодня назначена пресс-конференция, в двенадцать я должен быть на заводе... Мне нужна охрана!

– А у меня личная просьба, – заявил Фоменко. – Нельзя ли весь этот кошмар ликвидировать без шумихи? Представляете, что начнется, если информация об угрозах покойника просочится в город?

С ним согласились остальные шесть человек.

– Подумаем и об этом. – И Куликовский встал.

Уже садясь за руль собственного автомобиля, он пробурчал:

– Массовое помешательство. Или наглая ложь.

2

В управе тишь да гладь, пустота в коридорах, разве что уборщицы орудовали швабрами да гулко и нечасто отдавались шаги дежурных. Куликовский распорядился, чтобы к нему срочно доставили Заречного. Два дежурных умчались на милицейской машине, а сам он немного вздремнул в кресле. Через полчаса Степа стоял посреди кабинета, хлопая сонными глазами. Семен Сергеевич предложил ему присесть напротив, и Заречный, едва опустившись на стул, странно замер с остекленевшим взглядом. Спит, понял Куликовский, спит с открытыми глазами. Посмотрев на часы, он поставил локоть на стол и уперся в ладонь подбородком, глядя на Степу. Жалко парня. Накануне успешно закончилась операция по поимке маньяка, терроризировавшего два района в течение года. Степа показал себя с лучшей стороны: сообразительный, ловкий, энергичный, бесстрашный. Не спал парень несколько суток. Да такое часто бывает: менты засыпают в спокойной обстановке стоя, сидя, даже разговаривая. А вот он, Куликовский, так уже не умеет, ему нужна кровать и тишина – возраст свое берет.

Замначальника УВД по криминальной милиции любит молодых ребят, пришедших в правоохранительные органы не за длинным рублем, а по призванию. С ними интересно работать. Таких мало, но именно таков Степа Заречный – оперуполномоченный из отдела уголовного розыска УВД. Симпатичный внешне – особенно курносый нос на луноподобном лице нравится Куликовскому в Степе, – добродушный, хотя это необязательное качество для опера, качок, пышет здоровьем и любит службу. Самое паршивое: как объяснить парню, что семь одновременно выживших из ума человек требуют отловить и посадить труп? Ситуация! И ведь не откажешь им, уважаемым гражданам. Да, парня жалко тревожить, но время летит. Куликовский кашлянул, глаза Степы ожили, курносый нос шумно потянул воздух. Заречный проснулся.

– Понимаешь, Степа, есть у меня к тебе дело... такое, личное... вернее, не у меня... у людей высокопоставленных. Им помочь следует, но они не хотят, чтобы кто-то еще знал... – Замначальника подумал, что выглядит сейчас дураком, не умеющим точно высказать мысль, и сосредоточился. – В общем, так, Степа. Сейчас ты поедешь к мэру домой, и прошу тебя: не удивляйся ничему, что услышишь от людей, которые собрались у него. От них поступило устное заявление. Странное заявление, прямо скажу – с приветом, причем с большим. Твоя задача известная: либо закрываешь дело за неимением состава преступления, либо второе... – и тяжко вздохнул, – заводишь дело.

Степа мигал веками, ничего не понимая, хотя начальник открыто подсказал, что конкретно он должен сделать – разумеется, закрыть дело. И вдруг на душе у Куликовского стало страшно паршиво – он же подставляет парня. Да-да, Степа закроет дело, но Сабельников и банда накатают на него жалобу, и пойдет-поедет. Степа запросто может лишиться работы. У сильных города сего только так, не иначе.

– Слушай меня, Степан. – Решение Куликовский принял мгновенно, как всегда действовал в экстремальных ситуациях. Нынче ситуация самая что ни на есть экстремальная: шишки города хором либо помешались, либо ловко маскируются под придурков и втягивают в свою орбиту милицию, чтобы сокрыть какие-то очередные грязные делишки. Только он Степу на съедение им не даст. – Постарайся разобраться, Степан, непредвзято. Твое решение не будет иметь последствий, обещаю. Поэтому действуй, как посчитаешь нужным, и ничего не бойся. Будут доказательства, заводи дело хоть на мэра, понял? Помощника дать?

– Пока не стоит, я сам посмотрю.

– На десять дней освобождаю тебя от всех служебных обязанностей. Не переживай, с начальством твоим договорюсь. Докладывать будешь лично мне, и в подробностях. Об этом тоже договорюсь с твоим начальством. Звони в любое время суток и... ступай, Степа. Я надеюсь на тебя. – Проводив его глазами, Куликовский ухмыльнулся: – Любопытно, за каким хреном им понадобилось придумывать эту сказочку? Наверняка она связана с деньгами, хотят что-то списать на Рощина. Хоть бы в гробу его оставили в покое, и так уж... Ну ничего, товарищ мэр и компания, если надумали Куликовского за нос водить, не поздоровится вам.

3

Недоброжелательно встретили Степу около семи утра в резиденции Сабельникова, со спесивым пренебрежением. Семерка успела вздремнуть до появления молодого, не внушающего им доверия милиционера. «Да что он может!» – возмущенно сквозило в каждой паре глаз.

Запомнив совет Куликовского ничему не удивляться, Степа выполнял его неукоснительно, но только внешне. Внутренне он был поражен услышанным бессовестным враньем, не верил ни одному слову. Однако мысленно просчитывал все ходы. Недвусмысленное предупреждение начальника «заводи дело хоть на мэра» разбудило хорошее тщеславие. А почему, собственно, и не упечь глубокоуважаемого вора на нары? Губернатор терпеть не может Сабельникова, следовательно, премией наградит, газеты распишут о его подвиге, впереди слава, почет и звездочки на погонах.

Соблазнившись перспективами, Степа перестал смотреть на семерку собравшихся как на помешанных. Он попросил пересказать события ночи по порядку, вдумчиво выслушал, не перебивая. Но говорили они с неохотой. Ежов вообще повернулся спиной и бросал через плечо отдельные фразы с презрительной интонацией. Пожалуй, лишь газетчик Медведкин да все еще перепуганный Хрусталев охотно делились впечатлениями о покойном Рощине. Когда факты были заново изложены до момента появления Рощина в часовне, Степа спросил:

– Можно мне забрать фотографию? – Банкиру фото жгло карман, и он с удовольствием отдал снимок Степану. – Еще меня интересует, почему Рощин или его призрак в качестве жертв избрал именно вас? – Пауза, наполненная глубокомысленным молчанием. – Угу, я понял так, что вы не можете это объяснить, да? – Некоторые кивнули. – Ладно. Я слышал от кого-то из вас мнение, будто Рощин не кто иной, как его двойник...

– Ну я так думал. – Ежов не удосужился повернуться анфас. – Только теперь мое мнение изменилось. Мы хотели схватить Рощина, он стоял в часовне, но потом исчез.

– Как же это? – недоумевал Степа.

– А вот так, – буркнул Ежов. – Мы ворвались в часовню, а его там не было. Так может сделать только призрак – исчезнуть, пройдя сквозь стены.

– Не смею вас задерживать, поскольку у всех скоро начнется рабочий день, – сказал Степа, посмотрев на часы. – Но у меня есть просьба. Не мог бы кто-нибудь из вас показать мне часовню и рассказать на месте, как все происходило?

– Наверное, я вам помогу, – устало поднял руку Бражник.

– Буду вам чрезвычайно благодарен, – улыбнулся Степа. – Да, запишите мой номер мобильного телефона...

Хрусталев, Бражник и Медведкин записали, остальные не соизволили. Степа вышел на улицу, где его ждал личный автомобиль Куликовского с водителем. Тот встретил Заречного с искренней радостью:

– Степа, меня к тебе назначил Кулик. Сказал – возить днем и ночью.

– Ништяк! – восторженно присвистнул Степа и обратился к Бражнику: – Прошу вас в салон, гражданин. Вези нас, Толян, на старое кладбище, да с ветерком.

Дорогой Заречный подремал. Жаль, коротка она была. Выйдя из машины, сладко потянулся и зевнул. Денек обещал быть жарким, уже сейчас солнце палило. Кинув Бражнику: «Пошли», Степа поспешил бодрой походкой по аллее, напомнившей Геннадию Павловичу ужасные перипетии ночи. А для Степы это было просто кладбище, где произошло нечто диковинное.

Перед часовней и могилами, утопающими в высокой и сочной траве, Заречный огляделся:

– Ну дает нынешний май, заросли как в джунглях. Где вы находились?

– Вот тут, – отступил Бражник на место ночного пребывания.

– Там и стойте. – Степа подошел к входу в часовню, внимательно рассматривая стены. – О, а это что?

Выщербины. Заречный взгромоздился на высокое каменное надгробие, расположенное близко у стены часовни, присмотрелся. Свежие следы от пуль. Настолько свежие, что без эксперта можно определить, когда стреляли и сколько. Степа оглянулся, с укором посмотрев на Бражника. Тот стал топтаться на месте, изучая землю под ногами, а опер вслух принялся считать метины от пуль:

– Раз... два... пять... восемь... одиннадцать... А не скажете ли, гражданин Бражник, что это за выщербины? Одиннадцать... двенадцать...

– Это? Не знаю, – соврал тот.

– ...Четырнадцать... – продолжал считать опер и прокомментировал: – Мощно атаковали, залпом, мощно. Пятнадцать... семнадцать! Значит, не знаете. Хорошо. – Степа вернулся к Бражнику, оглядел землю, ногой отодвигая траву, а где надо присев и разгребая ее руками. – Ага, вот и гильзы. Раз, два, три... в траве затерялись... шесть, семь... Ну хватит. – И поднялся.

Он стал напротив сжавшегося Бражника. Слегка подбрасывая на ладони гильзы и едва сдерживаясь, чтобы не наорать на члена обреченной семерки, процедил:

– Вы меня за идиота держите? Что здесь было ночью? Говорите, не то я вас арестую и заведу сразу два дела: за укрывательство преступления и за использование оружия. Что выбираем?

– Хорошо, – сдался Бражник, поглядывая исподлобья на молодого оперативника, оказавшегося далеко не лохом. – Дело в том... Вы только представьте: ночь, кладбище...

– Труп в часовне, – ухмыльнулся Степа, – который вам пригрозил, что за семь дней укокошит вас. Я большой, в сказки не верю.

– Но это было действительно так! – вскипел Бражник. – Он показался в проеме... вон в том. Не скрою, было очень страшно. Все начали стрелять бессознательно, из чувства самосохранения.

– То есть вы стреляли по нему? По призраку?

– Именно так, – сознался Бражник.

Степа снова двинулся к часовне, на пороге задержался. «А сбежать отсюда действительно невозможно, только через вход. Но вход был под обстрелом, – рассуждал он, осматривая небольшое помещение часовни. – Так, площадь приблизительно четыре метра на четыре. Два проема по обеим сторонам входа примерно по полтора метра высотой и в метре от пола. Кстати, вход закрывал щит, его разбили потом, вон обломки валяются. Так как он исчез? А через крышу? Вон дыр сколько в крыше. Не годится – чересчур высоко. Надо действительно быть привидением, чтобы взлететь и неслышно приземлиться за часовней. Так-так... Значит, Рощин, или хрен знает кто это был, стоял вот в этом проеме».

Степа крикнул:

– Он полностью закрывал проем или видна была только его часть?

– Полностью закрывал проем, – отозвался снаружи Бражник.

– А какой примерно рост у вашего... привидения?

– Рост Кима метр семьдесят пять.

Степа, переступая через груды мусора, взял в углах два ящика, поставил их друг на друга и взобрался на них у противоположной проему стены. Осмотрел стену, прищурившись, так как света сюда через проемы проникало мало из-за раскидистых крон деревьев. «Оп-ля! – воскликнул, трогая пальцами еще несколько выщербин на кладке. – Выходит, они попадали в него?!! Пули насквозь прошили тело и врезались в стену? А где кровь? Крови-то нет. Чертовщина».

– Он здесь стоял? – взобрался на ящики Степа и показался в проеме, держась за решетки, очень крепкие.

– Да. А потом упал навзничь.

– И вы хорошо его различили в темноте?

– Он был освещен таким... желтоватым светом.

– Желтоватым... – задумался Степа. – Похожим на электрический?

– Ну, в общем-то да.

– Что значит – в общем-то?

– То и значит, – раздраженно сказал Бражник. – Свет, падающий на него, был неярким, но достаточным, чтобы разглядеть Рощина. Когда его увидели, Туркина закричала и первая начала стрелять. За ней все, у кого было оружие: Сабельников, Фоменко, Ежов, я взял пистолет у Хрусталева, этот едва в штаны не наложил.

– Через какое время вы вошли в часовню?

– Минуты через три-четыре, наверное. Мы шли медленно, огибали могилы, останавливались и... Вы понимаете наше состояние?

– Честно говоря, я пока ничего не понимаю. А как он говорил? Откуда?

– Отовсюду. Я еще подумал тогда, что через динамики вещает.

– Больше ничего не хотите мне сообщить?

– Больше нечего, – развел в стороны руки Бражник.

– Тогда вы можете быть свободны. Да, и позовите ко мне водителя.

Бражник ушел ссутулившись, – видимо, устал зверски после потрясений и бессонной ночи. А Степа, оставшись в одиночестве, попытался представить события прошедшей ночи и должен был признать: картина здесь была кошмарная. Пришел к мнению, что вряд ли семь человек способны так складно врать. Раз открыли пальбу по часовне, значит, находились под воздействием паники и ужаса. Потом побоялись рассказать о стрельбе. Это тоже говорит о растерянности – все же стреляли на кладбище. Но они забыли, что от пуль остаются следы и гильзы. Однако самое жуткое в этой истории и не объяснимое вообще никак – они ведь попали в так называемого Рощина. Как это понимать? Что же это тогда было?

Прибежал Толик, сорокалетний улыбчивый и говорливый водитель. Повидал он за время работы в УВД много, посему не удивился просьбе Степы:

– Осмотри деревья вокруг и под ними. Твоя задача – отыскать свежесломанные ветки, следы людей, может, какие-то предметы... Найдешь – позови меня. А я осмотрю часовню. И не торопись.

Степа принялся выносить мусор, складывая его перед часовней. Доски, шесть кирпичей, два деревянных потрепанных ящика. Нашел керосиновую лампу, видимо, оставленную здесь ночевавшими бомжами, полусгнившее воняющее одеяло, башмак, консервные банки. В уголке лежали горкой бутылки, которые не берут в пунктах приема стеклотары. Часовня пуста, и он не обнаружил ни единого уголка, где можно спрятаться.

– Такого не может быть! – присел Степа на единственный оставленный в часовне ящик. – Остается признать, что привидения существуют. Невероятно, но факт. Или столпы города безбожно врут. Тогда это сговор с какой-то целью. Других объяснений нет.

Выйдя на воздух, вдохнул глубоко, все-таки дух в часовне стоял неприятный. Зазвонил мобильный телефон.

– Заречный слушает, – Степан поднес к уху мобильник.

– Это редактор газеты «Наш город» Медведкин Арнольд Арнольдович. Мы сегодня с вами встречались у мэра в доме. Я хотел бы с вами поговорить конфиденциально.

– Согласен. Где и когда?

– Приезжайте ко мне в редакцию, очень вас прошу.

– Хорошо, ждите. – Отключил телефон. – Толик, что у тебя?

– Есть, – отозвался тот, и Степа поспешил к нему. – Смотри: ветка сломана, листья с нее ободраны и валяются на земле, можно сказать свежие. И кора содрана на ветке. Больше ничего не нашел.

– Понятно, – отозвался Степа, рассматривая сломанную ветку. Вполне возможно, ветку ободрал шнур или провод. Следовательно, здесь действительно мог висеть динамик. – Ты молоток, Толян, наблюдательный.

– С вами поведешься, не того наберешься, – хохотнул водитель.

– Ага, а вот и следы обуви... Дело-то после дождя было, земля не успела высохнуть. Так, тут отпечатки твоих ног, а тут... – Степа продвигался по следам, но они затерялись в траве, однако вели к дереву. – Вот еще. Смотри, на стволе грязь, оставленная подошвами ботинок, явно. Получается, некто взбирался на дерево. Едем в редакцию газеты «Наш город».

Степа торопливо зашагал к выходу с кладбища, перескакивая на ходу через могилы и бормоча:

– Динамики... а что, вполне может быть. Иначе зачем лезть на дерево, да еще на кладбище? Только затем, чтоб смотреть с него или повесить какую-нибудь вещь, например динамик. Но само привидение куда испарилось? Привидение, которое убили! Я такого даже в кино не видел!