Текст книги "Путь журналиста"

Глава 8
1960-е

Я частенько задумывался: и куда же, черт побери, уходят у меня деньги? Я не употреблял наркотики. Я не пьянствовал. Не шатался по ночным клубам. Я просто жил не по средствам. Я должен был бы ездить на «Шевроле», а ездил на «Линкольне», причем менял машины каждый год. И конечно, женщины. К тому же много времени я проводил на ипподроме. Короче говоря, чем более известной фигурой я становился, тем быстрее росли мои долги.

Вся проблема была в том, что для меня деньги никогда не были главным в жизни. Если я был должен тысячу, а кто-то звонил и просил в долг, я отдавал ему все, что у меня было. Мне никогда не удавалось твердо сказать «нет», даже если это было самым разумным на тот момент. Я не просто занимал у Питера, чтобы заплатить Полу, я при этом еще и одалживал Пэту. У меня постоянно не было денег. Но я каким-то образом умудрялся существовать. Президенты банков подписывали мне ссуды не глядя, потому что были моими поклонниками.

Талант вытаскивал меня из очередной ямы. Стоило мне услышать что-то хоть однажды, можно было считать, что я слышал это сотню раз. Менеджер со станции звонил мне и говорил: «Ларри, звонили из мебельного магазина. Вы такой прекрасный работник. Почему же вы не выплачиваете кредит за мебель?»

«О, я заплачу, – говорил я. – Я постараюсь».

Даже если я говорил это искренне, то ничего не делал. Не думаю, что я пытался взглянуть на себя со стороны и обещал себе действительно что-то изменить. Наверное, где-то в глубине души мне нравилось жить именно так – на грани фола. Я же все понимал. Я же никогда не был тупицей. Почему умные люди делают ошибки? Более того, почему умные люди повторяют их? Это же явная дурость: делать то, что всегда, но при этом ждать иных результатов.

В общем все точь-в-точь как в старом анекдоте про азартного игрока. Тот уезжал из Лас-Вегаса, проиграв кучу денег, подавленный и несчастный. Но вдруг услышал голос, который прошептал ему: «Возвращайся в Лас-Вегас».

Он покачал головой, заехал на заправку, залил в бак бензина. И снова неизвестно откуда послышался голос: «Возвращайся в Лас-Вегас!»

Игрок повернулся к работнику заправки и спросил: «Вы что-нибудь слышали?»

«Нет», – ответил тот.

Тогда он решил, что с ним говорит сам Бог. Развернулся и поехал обратно в Лас-Вегас. Когда он въехал в город, голос сказал: «Поезжай в Caesars Palace[39]39
  Одно из наиболее шикарных казино Лас-Вегаса.


[Закрыть]».

Он оставил автомобиль на парковке и пошел в зал. И снова раздался голос: «Подойди к рулетке. Ставь на красное!»

Человек подошел к кассиру и выписал чек на все деньги, что у него оставались, – несколько тысяч долларов, – и поставил на красное.

Колесо закрутилось.

Выпало черное.

И голос произнес: «О, черт!»

Но я-то не был поклонником азартных игр. Я перестал играть в блэк-джек, после того как осознал, что я ору на крупье за то, что он сдал мне плохие карты. Но он не был в том виноват. Он даже хотел, чтобы я выиграл. Потому что в этом случае я дал бы ему хорошие чаевые. Я чувствовал себя гораздо лучше, когда орал на лошадей, которые не могли меня слышать. До сих пор помню, как я бесновался, когда лошадь, на которую я ставил, пришла первой, но при этом толкнула другую и была дисквалифицирована.

Но в каком бы плачевном состоянии ни были мои финансы, как только начиналось шоу, я забывал обо всем. Когда я был в эфире, я не должен был никому. Я был царь и бог. Я жил этим моментом. А в 1960-е невозможно было жить иначе – события захлестывали, и колесо жизни крутилось все быстрее и быстрее. Мы торопились жить, казалось, что жизнь летит, а мы за ней не успеваем.

Как правило, не сознаешь, что живешь в безумное время, пока оно не закончится. Но в 1960-е мы сознавали, что попали в водоворот. Каждый день я просыпался и думал, что ждет нас сегодня. И каждый день что-то происходило. Шестидесятые были самым удивительным десятилетием в американской истории. Все началось с того, как Джон Кеннеди стал президентом. Я помню, как мимо окон катились танки, когда наша разведка обнаружила на Кубе советские ракеты. Скандальное поведение Хрущева[40]40
  В 1960 году на сессии ООН при обсуждении довольно острых вопросов Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС, стукнул башмаком по трибуне и угрожающе крикнул американской делегации: «Я вам покажу кузькину мать!»


[Закрыть] и разлад с Советским Союзом. Убийство Кеннеди. Вьетнамская война. «У меня есть мечта»[41]41
  «У меня есть мечта» (англ. I have a dream) – название самой известной речи Мартина Лютера Кинга, в которой он провозгласил свое видение будущего, когда белые и черные будут сосуществовать как равные.


[Закрыть]. «Битлз». Малкольм Икс[42]42
  Американский борец за права афроамериканцев.


[Закрыть]. Мухаммед Али[43]43
  Легендарный американский боксер, афроамериканец.


[Закрыть]. Холодная война. Акт о гражданских правах. Женское движение. Шестидневная война[44]44
  Война между Израилем и рядом арабских стран (Египет, Сирия, Иордания, Ирак и Алжир). Длилась шесть дней и закончилась победой Израиля.


[Закрыть]. Хиппи. Наркотики. Горящие лифчики. Протесты против войны во Вьетнаме. Убийство Мартина Лютера Кинга-младшего. Жестокая расправа полицейских с участниками Демократического конвента в 1968-м. Поднятые кулаки в черных перчатках на пьедестале почета Олимпийских игр. Расовые бунты. Горящие города. Посадка Eagle на Луну[45]45
  Астронавты Н. Армстронг и Э. Олдрин в лунном модуле Eagle 20 июля 1969 года совершили посадку на Луну, а 21 июля впервые вышли на лунную поверхность.


[Закрыть].

Тогда еще не существовало круглосуточного канала новостей, чтобы освещать все на свете. Работали CBS, NBC и ABC. Новости из Вьетнама приходили с опозданием на сутки. Все события требовали определенного контекста и осмысления. В Майами все события я освещал в своих радио– и телепрограммах. Я был в центре всего. Если уж я смог пригласить к себе на шоу Синатру, значит, я мог пригласить кого угодно. Приятель Ричарда Никсона, Бебе Ребозо, был моим большим поклонником. Так что, когда Никсон приезжал в Майами, он был моим гостем. Все крупные музыканты 1960-х приезжали в Майами на отдых и обязательно появлялись в моем шоу.

Я не просто обрел влияние в своей сфере, моя личная жизнь оказалась переплетенной с жизнями самых разных людей. Когда я смотрел кадры убийства Джона Кеннеди, видел, с какой силой пуля ударила ему в голову и как голова нырнула вперед, то вспоминал ту глупую аварию в Палм-Бич, когда, не успев затормозить на перекрестке, я на своей машине врезался в его автомобиль.

Я ехал на ланч, когда услышал об убийстве президента. В первый момент я не мог в это поверить. Такого не может быть, я же виделся с ним несколько дней назад. Кеннеди неделей ранее выступал на конференции в Майами. Тогда он узнал меня, сидящего в третьем ряду, и подмигнул. Сейчас я растерялся лишь на мгновение, развернулся, выехав прямо на тротуар, и помчался на радиостанцию.

Америка больше никогда не станет прежней. Кеннеди был первым президентом, родившимся в двадцатом веке. Он принес стране молодость и открыл нам новые возможности. Он сказал, что к концу десятилетия посадит космический корабль на Луну. И так оно и было. Его убийство обрушилось как кошмарный сон. Никогда не забуду историю о том, как Никсон узнал об смерти президента. В 1960-м он проиграл Кеннеди на президентских выборах. 22 ноября 1963 года Никсон вылетел из Далласа как раз в тот день, когда город готовился встречать президента. Он путешествовал коммерческим рейсом. Тогда у вице-президентов еще не было специальной охраны. Так было до убийства Кеннеди. Когда самолет взлетел, человек, сидящий рядом с Никсоном, сказал: «Пара тысяч голосов – и сегодня здесь встречали бы вас».

«Я об этом даже не задумываюсь», – ответил ему Никсон.

Когда самолет приземлился в Нью-Йорке, машина, которая должна была встречать его, подошла к другому выходу. Поэтому Никсон взял такси. Такси выехало из аэропорта, но повернуло не туда, они заплутали и в конце концов оказались на какой-то улице в Квинсе. Вдруг из дома с криком выбежала женщина. Никсон опустил окно и спросил: «Что случилось?» Женщина увидела его и упала в обморок. Никсон вышел из такси, чтобы помочь ей. Сбежался народ, и только тут он узнал, что убили Кеннеди.

Это событие перевернуло всю нашу жизнь, но мы не сразу это осознали. Я вернулся на радиостанцию и начал обзванивать тех, кто знал Кеннеди. Я дозвонился до бывшего посла в Ирландии Эдварда Гранта Стокдейла. Его жена была известной поэтессой, и они жили в Майами. Посол был настолько потрясен, что практически не мог сказать ни слова. Он лишь стонал и рычал в трубку. Не знаю, слышал ли он меня вообще. Позже он выбросился из окна своего офиса. На его письменном столе остался номер журнала Life с портретом Кеннеди на обложке.

В следующие недели в моих программах на радио и телевидении все разговоры были только об убийстве. В одной программе принимал участие Дик Герштейн – прокурор штата, который в более счастливые времена был мишенью для шуток капитана Вейнрайта в моем утреннем радиошоу. Герштейн говорил о том, как охраняли Кеннеди в округе Дейд, куда он приезжал, чтобы выступить с той самой речью, которую я слушал за неделю до убийства.

Шло время, и выстрелы в Далласе казались все менее правдоподобными. Он – молодой, энергичный, привлекательный, богатый мужчина – и какой-то никому не известный негодяй убил его? Такое ничтожество, как Ли Харви Освальд, просто не мог совершить это! Позже меня посвятили во все тайны, связанные с этим делом: я познакомился с прокурором Нового Орлеана, который был уверен, что Кеннеди пал жертвой заговора. Встреча с этим прокурором в начале 1970-х на многое открыла мне глаза. Но об этом – в другой главе.

Убийство Кеннеди положило начало переменам, определившим нашу дальнейшую жизнь. Оглядываясь назад, я и сам не понимаю, как смог пережить все это. В 1960-е движение за гражданские права охватило всю Америку. Именно тогда произошла история с Мартином Лютером Кингом, которая до сих пор стоит у меня перед глазами. Кинг хотел остановиться в частном мотеле в Талахасси. Он заранее заказал номер. Я хорошо знал адвоката, который представлял его во Флориде. Было понятно, что, если Кинг появится в мотеле и будет настаивать на получении номера, его отправят за решетку. Адвокат позвонил мне и спросил, хочу ли я при этом присутствовать.

Я был рядом с Кингом, когда он вошел в мотель. Там было, может быть, номеров двадцать. Он подошел к конторке портье и сказал: «У меня здесь заказан номер. Мое имя – доктор Кинг».

Портье заявил: «Мы не селим негров».

Доктор Кинг вышел на улицу и сел на пороге. Подъехали полицейские машины. Появился владелец гостиницы. Он спросил у Кинга: «Что тебе нужно? Что тебе тут нужно?»

Доктор Кинг взглянул на него снизу вверх и ответил: «Мое достоинство».

Я был потрясен…

Ничто не бесит меня сильнее, чем фанатизм любого рода. Какое отношение цвет кожи может иметь к чему бы то ни было? К работе? К свободе? К развлечениям? К дому? Какая вам разница? Я никогда не мог этого понять. Я написал об этом в Miami Herald, и какой-то читатель в ответ на эту статью разразился гневным письмом. Он написал: «А что вы скажете, если ваша дочь выйдет замуж за черного?» Я перепечатал это письмо в своей колонке и ответил ему так: «Я обязательно предупрежу ее о таких, как вы». Даже сейчас, более 40 лет спустя, когда Барак Обама избран президентом, нам приходится сталкиваться с подобными вещами. Мы прошли долгий путь, но он еще не окончен.

А в те дни страсти, бурлившие в обществе на протяжении четырех столетий, внезапно вырвались на поверхность. Стокли Кармайкл[46]46
  Борец за гражданские права афроамериканцев.


[Закрыть] рассказывал, что учился в школе, где пытались провести расовую интеграцию. Полицейский уложил чернокожего ученика на землю, поставил ботинок ему на горло, достал пистолет и сказал: «Если зайдешь в эту школу, я тебя пристрелю». «С того дня, – сказал он мне, – я уже не мог жить спокойно».

Мне приходилось сдерживать себя, когда губернатор Алабамы Джордж Уоллес стоял перед дверями Университета Алабамы, не давая пройти чернокожим студентам. Когда Уоллес пришел на телестудию, он огляделся и сказал с самодовольной ухмылкой: «Не вижу тут ни одного черного».

«Они – владельцы станции, – сказал я. – И как раз вышли пообедать».

Каждый раз, когда я беру интервью у людей, с точкой зрения которых совершенно не согласен, я всегда стараюсь сдерживать свои чувства и пытаюсь найти в их ответах нечто хорошее. Но с Уоллесом я вступил в настоящий спор. Я поведал ему о случае, о котором мне рассказал один из лидеров движения за гражданские права – руководитель Конгресса расового равенства (CORE). Во время Второй мировой он служил в черном батальоне, который базировался в Галвестоне, штат Техас. Однажды немецкая подлодка, с которой что-то произошло, всплыла у берега, и солдаты взяли в плен всю команду. По дороге в Бомон они остановились, чтобы перекусить в ресторане и накормить пленных. Немецким морякам было разрешено войти внутрь, а чернокожие солдаты Армии США были вынуждены есть снаружи. «И скажите, разве я не должен был испытывать гнев в тот момент?» – спрашивал у меня лидер CORE.

«И что бы вы ответили этому человеку, Уоллес?» – спросил я губернатора.

«У меня нет времени болтать со всеми подряд», – ответил Уоллес. Только через много лет он нашел в себе силы ответить на этот вопрос, но тогда он уже переменил свои взгляды.

Я помню, как брал интервью у Джона Говарда Гриффина – журналиста, намеренно изменившего цвет своей кожи, чтобы прочувствовать, что значит быть черным на Юге. Он написал об этом опыте в книге, которую назвал «Черный, как я». Я пригласил его на программу вместе с писателем Джеймсом Болдуином.

Гриффин жаловался Болдуину, рассказывая, что после трех месяцев эксперимента он никак не мог дождаться, когда же цвет сойдет. Он знал, что для этого потребуется как минимум год, и едва вынес оставшиеся девять месяцев жизни с измененным цветом кожи.

«Но вы ведь знали, что вы должны измениться, – заметил Болдуин. – А моя кожа не изменится никогда. Мне приходится жить с этим всю жизнь».

И что вы могли сказать на это?

Да, были и иные моменты. Однажды я встретил в Joe’s Stone Crab Эдгара Гувера, руководителя ФБР, который, как я узнал позже, шпионил за доктором Кингом. Мы разговорились, и я упомянул, что собираюсь посетить Сан-Франциско, в котором никогда не бывал. Гувер спросил, когда я еду. И когда мой самолет приземлился в аэропорту, меня уже ждал агент ФБР. За четыре дня он показал мне весь город. Когда я говорю «весь город», я имею в виду действительно весь. Он ждал меня в машине, когда я был в театре. Он водил меня по лучшим ресторанам. Как я убедился, таким был подход Эдгара Гувера к связям с общественностью.

Но я был сражен наповал ответом шефа полиции Лос-Анджелеса Уильяма Паркера, когда спросил его о ФБР. Паркер был человеком, который не терпел глупостей. Полицейское здание в центре Лос-Анджелеса теперь носит его имя. Обычно, когда я спрашивал полицейских о ФБР, то получал лишь хвалебные отзывы. Тут было иначе…

«Эдгар Гувер – не коп, – сказал Паркер. – Он лучший специалист по пиару в стране. Но в любом расследовании я бы поставил любого парня из лос-анджелесской полиции против любого агента ФБР. Все они – мошенники и выскочки». Прошло немного времени, и два агента ФБР уже стучались в двери моей студии с требованием отдать им пленку.

Я старался охватить все. Сегодня я мог беседовать с генералами, развязавшими войну во Вьетнаме. Назавтра ко мне приходил Эбби Хоффман – человек, организовавший «Осаду Пентагона», во время которой 50 тысяч людей заклинаниями пытались поднять его на воздух, протестуя против этой войны. Во время кампании по сбору средств в пользу Израиля гостями моей программы были Моше Даян[47]47
  Министр обороны Израиля.


[Закрыть] и Голда Мейр[48]48
  Премьер-министр Израиля.


[Закрыть]. А потом я становился мишенью для яростных протестов со стороны еврейских слушателей за то, что пригласил на шоу египетскую делегацию. Как будто мнение Египта не имело права на существование?!

Если вы жили в те годы в Майами, вы могли встретиться со мной везде, что бы вы ни смотрели или ни слушали. В 1962-м я перешел на WIOD, крупнейшую радиостанцию региона, и вел эфир с девяти до полуночи. На местном телевидении дела мои тоже шли в гору: я покинул 10-й канал, пережившее свое лучшее время подразделение ABC, и перешел на 4-й канал, филиал CBS, доминировавший на рынке. Теперь мои телепрограммы выходили в эфир в шесть и одиннадцать вечера по выходным. Мои воскресные шоу шли до и после «60 минут», которые в начале своего существования прогорели потому, что шли по вторникам в то же время, что и «Бонанца»[49]49
  Популярный телесериал, вестерн. Шел 14 сезонов – с 1959 по 1973 год.


[Закрыть]. Шоу перенесли на воскресенье, потому что в Майами это лучшее эфирное время. Я продолжал с успехом вести колонку в Miami Herald и выступал на самых разных мероприятиях. Когда глава консерваторов Уильям Бакли приехал в Майами с визитом, он даже пошутил: «От вас прямо некуда деться».

Раз за разом мой талант и мое влияние каким-то образом спасали меня от неприятностей. Менеджер со станции мог позвонить мне и предупредить об угрозах мужа женщины, с которой у меня была связь. «Ларри, ты же умный мужик. Ну куда тебя несет?» Но что он мог сделать? Я ведь был Мистером Майами. Когда в Майами прибыли Dolphins, чтобы представлять NFL, а первый цветной комментатор оказался не слишком хорош, кто принял удачное решение, чтобы привлечь больше слушателей? Слушайте Ларри Кинга в воскресенье о матче с Dolphins!

Моя личная жизнь так же плохо поддавалась контролю, как и мои финансы. Дэвид Леттерман[50]50
  Ведущий популярной программы «Позднее шоу с Дэвидом Леттерманом» на телеканале CBS.


[Закрыть] ехидничал, говоря, что я был женат семь раз на шести женщинах, но он не знал, что на самом деле я был женат восемь раз на семи. Почему так случилось, я не могу объяснить. Но могу сказать, во что я всегда верил. То, что нравится вам в двадцать, вряд ли понравится в тридцать. А то, что привлекает в тридцать, не вызовет интереса в сорок. И так далее. Если смотреть на мир в таком ракурсе, три брака – вполне здравое решение. Но, конечно, восемь – это перебор.

Я никому не рассказывал о своей первой женитьбе во Флориде. Даже своему брату. Тем более что свадьбы как таковой не было. Я был совсем юным, когда у меня завязались отношения с красавицей на десять лет старше меня. Аннет было тридцать четыре. Ни о чем подобном я в Бруклине и помыслить не мог. Крутить роман с женщиной на десять лет старше? Это что!!! Но она многому меня научила. Это было безумием само по себе, но еще большим безумием было то, что она была замужем в тот момент, когда я с ней познакомился.

У Аннет было трое детей. Ее брак совершенно очевидно не заладился. После развода она сказала, что сделала это ради меня, и настояла, чтобы я на ней женился. Она бывала порой очень властной, а у меня никогда не получалось сказать «нет». Мы поженились в Броуард-Сити-Холл. Но я был молод и не собирался жить тихой семейной жизнью. По-моему, мы с ней так и не жили толком. Не помню, чтобы мы проводили много времени вместе после нашей женитьбы. Может быть, еще пару раз мы и встречались, но не более. А потом как-то совершенно естественно развелись.

Все это научило меня одному – невозможно запланировать любовь. Невозможно себе сказать: «Сегодня это случится. Сегодня я влюблюсь». Но когда вы встречаете кого-то и действительно влюбляетесь, то уже не можете взять и отбросить это чувство. Увлечению могут положить конец какие-то внешние обстоятельства. Но не вы сами. Никто и никогда не находил этому объяснения. Шекспир пытался. Я могу описать это чувство только так: влюбленность – это когда вам говорят: «Позвоню в шесть», – и вы уже сходите с ума, если в пять минут седьмого она не позвонила.

Так вышло у меня с Элин. Я познакомился с ней на шоу в Pumpernik’s, когда вел программу про Bunny[51]51
  Bunny (Зайчик) – так называли официанток/хостес в клубах Playboy. Одетые в облегающее боди, с заячьими ушами на голове и пушистым хвостом красотки быстро стали секс-символом 1960-х. В Playboy девушку-Bunny подавали как профессию: им обещали карьерный рост и заработки до 200 долларов в неделю.


[Закрыть] Playboy. Она пришла со своей кузиной. Элин была слишком молода, чтобы стать Bunny, – брали тех, кому исполнилось 21[52]52
  В Америке люди моложе 21 года считаются несовершеннолетними.


[Закрыть], а ей было только 20. Но она имела все шансы стать Bunny в будущем, и меня сразу потянуло к ней.

Единственное, с чем я могу сравнить этот опыт, – это то чувство, которое я когда-то испытывал по отношению к Dodgers. Если вы фанат какой-нибудь команды, ваша жизнь зависит от того, что делают другие. Dodgers могли сделать меня счастливым. Но они же могли заставить меня страдать, даже ничего не зная об этом. То же самое может сделать и юная девушка. Oй, я позвоню тебе попозже.

Процесс ухаживания был достаточно труден. Когда я познакомился с Элин, у нее был пятилетний сын. Но проблема была не в этом: Энди был прекрасным мальчишкой. Рядом с ним я чувствовал себя по-настоящему нужным. Никогда не забуду день официального усыновления. Судья спросил Энди, нравится ли ему его новая фамилия. И когда он ответил: «Да», – я готов был прыгать от счастья. Теперь я с гордостью мог говорить, что у меня есть сын. Я всегда считал себя хорошим отцом. Просто я не был хорошим мужем. Я всегда жил своей жизнью. Даже когда я был женат, какая-то часть меня все равно ощущала себя свободной. Да и вообще наш брак с Элин ничуть не напоминал жизнь Оззи и Гарриет[53]53
  Герои семейного телесериала «Приключения Оззи и Гарриет», в котором Оззи, довольно милого и чудаковатого отца семейства, всегда выручают любящая понимающая жена и терпеливые дети.


[Закрыть]. Я-то заходил в ванную и видел там сушащиеся костюмчики Bunny.

Playboy Club тогда был новинкой. Сексуальная революция шла своим чередом. В качестве Bunny Элин зарабатывала на чаевых в три раза больше, чем я. У нее был очень низкий голос, и она не слишком много болтала, так что создавалось впечатление загадочности. Хотя супружеская верность и не была моей сильной стороной, все же я был очень ревнив. Однажды Элин приехала домой и рассказала, что один мужчина каждый день приходит на ланч, садится за ее столик и оставляет ей 50 долларов вне зависимости от того, что заказывает. Bunny в Playboy не имели права носить обручальные кольца, так что клиенты думали, что все девушки одиноки. Тот парень, что ходил к Элин, был очень застенчив, но явно был от нее без ума. Она не знала толком, что ей с этим делать. На следующий день после того, как она мне об этом рассказала, я пришел туда с парой друзей и сел за соседний столик. «А, вот и моя женушка!» – вскричал я как можно громче, чем окончательно разбил сердце бедняги.

Непонятно, куда уходят чувства с годами. Почему все исчезает? Мы с Элин развелись. После того как мы расстались, я познакомил ее с парнем, который вел на радио программу о джазе, что-то вроде Pied Piper[54]54
  Pied Piper (Крысолов) – герой немецкого фольклора, который спас город от нашествия крыс, заманив их в реку, играя при этом на флейте; перен. человек, дающий невыполнимые обещания, заманивающий в ловушку.


[Закрыть] того времени – свободная любовь и все такое. Он увез ее в Айову. Это ударило по моему самолюбию, и, видимо, именно поэтому я в отместку женился на одной из работниц нашей станции. Брак был недолгим, и эта женщина до сих пор не желает, чтобы я открывал ее имя. Я уважаю ее желание. Но я не могу не сказать об одном обстоятельстве, говорить о котором мне, однако, нелегко. У нас родилась дочь. Когда та женщина полюбила другого, она попросила, чтобы я позволил ему удочерить девочку. В то время, когда я был не в эфире, моя жизнь шла наперекосяк, я ничего не мог контролировать, потому и согласился на ее просьбу. Мне показалось, что так будет лучше. Когда Элин вернулась из Айовы, между нами снова что-то проскочило, как будто пламя еще не совсем погасло, и мы расписались с ней еще раз.

Порой мне кажется, что все эти жизненные перипетии, неумение обращаться с деньгами и прочие стрессы шли только на пользу моей работе в эфире. Может быть, я фантазирую, но точно знаю одно – микрофон всегда был и остается моим сокровенным убежищем. Я не мог предать его, и он никогда не мог нанести мне удар в спину. Меня преследовали кредиторы. Отношения с женщинами рушились на глазах. Бобби Кеннеди и Мартин Лютер Кинг-младший покинули нас в мгновение ока. Но когда я был на студии с микрофоном, я чувствовал себя царем и богом.

Мой брак с Элин и во второй раз закончился крахом. Но жизнь – это всегда инь и янь. Иногда в самые трудные времена все оборачивается к лучшему. Элин ждала ребенка. Я ехал по бульвару Бискейн, направляясь в Центральную больницу Майами, – был 1967 год, – когда услышал сообщение WIOD – самое лучшее, которое мне довелось услышать в жизни: «Нам только что сообщили. У Ларри Кинга родилась дочь весом семь фунтов три унции». Я думал, что от счастья вылечу через крышу.

Я въехал на парковку больницы, вбежал в палату и увидел на руках у врача крохотную девочку. Мы назвали ее Хая. Элин очень любила книгу «Избранный» Хаима Потока. И мою бабушку по матери звали Хая. Это имя – как тост на иврите «За жизнь!»[55]55
  Ле хаим!


[Закрыть] Потеря отца в раннем возрасте всегда жила болью во мне. И поэтому даже когда мы с Элин развелись во второй раз, я старался быть хорошим «приходящим папой» для своих детей. Я и сейчас вспоминаю, как водил Хаю на открытие Disney World, как улыбался ее братишка Энди, стоя у кромки поля во время игр Miami Dolphins.

Может быть, это всего лишь мое видение мира. Но от конца того бурного десятилетия в моей памяти ярче всего сохранились два воспоминания. Они свидетельствуют о веселье и новых возможностях. Возможно, все дело в моем еврейском происхождении. Неважно, насколько сложны времена, верх все равно одерживает смех.

Когда наш космический аппарат сел на Луну, в моей программе гостил Мел Брукс[56]56
  Американский кинорежиссер, мастер кинопародий («Продюсеры», «Двенадцать стульев», «Сверкающие седла», «Молодой Франкенштейн», «Немое кино», «Страх высоты» и др.).


[Закрыть]. Он, может быть, самый смешной человек, которого я встречал в жизни. Нет ничего лучше, чем его «Двухтысячелетний человек»[57]57
  Разговорный комический альбом.


[Закрыть].

Я сказал ему: «Давайте сегодня поиграем в двухтысячелетнего человека. Пусть вам будет 2000 лет. Сегодня мы совершили посадку на Луну. Что вы об этом думаете?»

«Во всей Вселенной я больше всего люблю Луну, – ответил он. – Нет ничего лучше Луны. Я поклоняюсь ей. Луна – моя подруга».

«Почему?» – поинтересовался я.

«Потому что я четыреста лет думал, что у меня катаракта. А потом один приятель по имени Ирвинг сказал: “Как прекрасна Луна сегодня вечером!” А я переспросил: “Что-что там прекрасно?!”»

Другое воспоминание принадлежит началу 1970 года, когда Дон Шула был назначен главным тренером Dolphins. Я был распорядителем на приветственном обеде. Собрались все игроки команды.

Мы с Доном стояли на возвышении, когда он спросил меня: «Кто из них Гриз?»

Он не знал квотербека[58]58
  Главный игрок нападения в американском футболе.


[Закрыть] команды, Боба Гриза. Я показал ему, и Дон попросил меня позвать Боба подняться к нам.

Я пригласил того на помост.

И Шула сказал Гризу: «Я хотел бы обсудить с тобой тактику нападения».

Было межсезонье, игры должны были начаться лишь через несколько месяцев.

«Хорошо, давайте встретимся на следующей неделе», – предложил Гриз.

«Давай завтра», – не согласился Шула.

Тогда я понял, что Шула – человек особенный. И он сделал из Dolphins команду, которая единственная провела сезон идеально. Об этом даже сейчас, спустя 37 лет, продолжают говорить в спортивном мире, а для всех, кто жил в то время в Майами, это осталось так же незабываемо, как и посадка на Луну.

Но я-то на самом деле не принимал в этом участия. И наверное, это был единственный случай в моей жизни, когда я мог бы спросить себя: Почему я не там?