Текст книги "Хроники Известного космоса (сборник)"

Речь мэра Херкимера оборвалась на полуслове.

С пустого экрана донесся голос изящной брюнетки:

– Мистер Гарнер, имеется другая часть сообщения с меткой «Брандашмыги». Хотите посмотреть?

– Да, но подождите минутку. – Гарнер повернулся к Кзанолу-Гринбергу. – Гринберг, это были беломясы?

– Да.

– Они телепаты?

– Нет. И я никогда не слышал, чтобы они убегали от кораблей мясозаготовителей. Они продолжали спокойно есть, пока не умирали.

– Хорошо, мисс, мы готовы.

Снова появилось квадратное бородатое лицо мэра.

– Через пять джинксовских дней после отлета мы вернулись на Сириус Матер и обнаружили, что злопастный брандашмыг опередил нас. Единственная особь. Ему пришлось пройти три тысячи миль без дрожжей и других источников пищи только для того, чтобы навестить наш поселок. Чтобы накопить достаточно жира для такого путешествия, он должен был отъедаться месяцами, если не годами. Колонисты его не тронули, что было чертовски разумно с их стороны, а брандашмыг не подходил слишком близко. К этому времени его кожа или клеточная оболочка приобрела светло-голубой цвет, возможно для защиты от солнечного излучения. Он направился в северо-западную сельскохозяйственную зону, провел там два часа, выписывая по ней борозды движениями, которые вице-мэр Тэйс назвал самым диким танцем на свете, и пополз обратно к океану. Поскольку вертолеты были у нас, мы первыми посмотрели на борозды сверху. Вот их изображения. Я убежден, что это некая форма письма. Дохени утверждает, что такое невозможно. Он считает, разум брандашмыгам не нужен, значит он и не мог развиться. Должен признать, аргументы сукина сына весомы. По сравнению с брандашмыгом дельфин, выброшенный на берег, демонстрирует чудеса проворства. Пожалуйста, проанализируйте все это и сообщите нам, действительно ли мы делим этот мир с разумной расой.

– Машины из этого ничего не выжали, – вставил Гарнер. – Возможно, понятийная база слишком чужда.

На экране появился калейдоскоп помех, затем размытое изображение: кривые линии, словно следы улитки, на коричневой земле. Земля была прежде изрезана математически правильными бороздами, но эти линии были глубже и шире. Их искажали бугры и пни деревьев. Среди волнистых линий приземлился вертолет; он напоминал муху на печатной странице.

Кзанол-Гринберг подавился, откашлялся и произнес:

– «Покиньте нашу планету немедленно, или же будете уничтожены в соответствии с договором…» Остальное я прочесть не могу. Но это научный язык тнуктипов. Можно мне воды?

– Разумеется, – вежливо ответил Мэсни и ткнул пальцем в сторону кулера.

Помедлив, Кзанол-Гринберг поднялся и налил себе воды.

Ллойд подошел к креслу Гарнера и тихо произнес:

– Люк, как все это понимать? Что ты делаешь?

– Удовлетворяю свое любопытство. Расслабься, Ллойд. Через час здесь будет доктор Снайдер, дальнейшее он возьмет на себя. А пока Гринберг расскажет нам еще много интересного. Это, Ллойд, не просто человек с галлюцинациями. Почему инопланетяне считали брандашмыга всего лишь тупым животным? С чего бы такая бурная реакция на наше допущение, что твари эти могут быть разумны? Гринберг думает, что находится в плену у чужих, он считает, что его раса мертва уже миллиарды лет, родина потеряна навсегда, и все же, что его волнует в первую очередь? Злопастный брандашмыг! Ты обратил внимание, как он смотрел, пока шло вскрытие?

– Нет. Мне и самому было интересно.

– Меня пугает мысль о том, что творится в голове Гринберга, какую информацию он хранит. Ты соображаешь, что доктору Снайдеру, возможно, придется навсегда подавить эти воспоминания, чтобы излечить его? Почему столь изощренная раса, как тнуктипы, – он плохо выговорил это слово, как и Кзанол-Гринберг, – трудилась на ту расу, к которой отнес себя Гринберг? Из-за телепатии? Я просто…

– Я могу вам это пояснить, – с горечью сказал Кзанол-Гринберг.

Он единым духом выпил пять чашек воды и теперь старался отдышаться.

– У тебя хороший слух, – заметил Мэсни.

– Нет. У меня есть небольшой дар телепатии; так, едва-едва. Собственно, этот дар принадлежит Гринбергу, но Гринберг в него не верил всерьез, потому и не мог использовать. Я же могу, хотя мне от него мало пользы.

– Так почему тнуктипы работали на вас? – Мэсни исказил слово еще сильнее, чем Гарнер.

Вопрос сам породил ответ.

Все в помещении дернулись, словно рыбы, угодившие на крючок.

Падения не было. Едва выставив руки перед собой, Кзанол оказался опершимся на шесть пальцев, словно ему предстояло отжаться от пола. Секунду он находился в этом положении, потом встал на ноги. Сила тяготения была великовата.

Где все? Где тринт или раб, освободивший его?

Он был в пустом, отвратительно чужом здании, какие встречаются только в свободных рабских мирах до прибытия надсмотрщиков. Но… как же он попал сюда, направляясь на пустынную пищевую планету? Он ожидал увидеть себя где-нибудь во дворце надсмотрщика. И где все? Ему очень нужен кто-нибудь, способный прояснить ситуацию.

Он прислушался.

По какой-то причине ни у людей, ни у тринтов нет заслонок на ушах, подобных тем, что имеются на глазах. Но орган Силы тринтов защищен лучше. Кзанола ничто не заставляло сразу снять свою ментальную защиту. Однако он решил это сделать – и поплатился. Это как смотреть на электросварку с близкого расстояния. Нигде в тринтской вселенной уровень телепатического шума не достигал такой интенсивности. Рабские миры никогда не бывали так перенаселены, а толпы на тринтских мирах теперь принародно держали свои щиты поднятыми.

Кзанол закачался от боли. Его автоматическая реакция была мгновенной.

– ХВАТИТ ДУМАТЬ ВОЗЛЕ МЕНЯ! – проревел он в оголтелых умах города Топика, штат Канзас.

В комплексе психиатрических больниц, все еще именуемом институтом Меннинджера, команду услышали тысячи врачей, медсестер и пациентов. Сотни пациентов охотно восприняли ее буквально, как руководство к действию. Одни отупели и исцелились, другие впали в ступор. Несколько тихих сумасшедших стали буйными. Кое-кто из медперсонала превратился в пациентов – совсем немногие, но эта убыль усугубила ситуацию, когда из центра города потоком хлынули пострадавшие. А институт Меннинджера был в нескольких милях от полицейского управления Топики.

В небольшом помещении все дернулись, словно рыбы, подцепленные рыбаком. Затем они, кроме Кзанола-Гринберга, перестали двигаться. Их лица были пусты. Они превратились в идиотов.

В первое же мгновение ментальной атаки умственный щит Кзанола-Гринберга включился с почти слышимым щелчком. Ревущий шум еще несколько минут отдавался в сознании Кзанола. Даже начав думать снова, он не осмелился сбросить ментальный щит.

На Земле появился тринт.

Охранники у двери опустились на корточки или повалились, как тряпичные куклы. Кзанол-Гринберг вытащил сигареты из кармана темно-голубой рубашки и зажег одну от окурка, тлевшего в губах Мэсни, которого таким образом заодно спас от серьезного ожога. Он сел и, закурив, стал размышлять о другом тринте.

Пункт первый: этот тринт посчитает его рабом.

Пункт второй: он, Кзанол, обладает работающим ментальным щитом. Это может убедить тринта, кем бы он ни был, что Кзанол является тринтом в человеческом теле. Но может и не убедить. А если и так, придет ли другой тринт ему на выручку? Или он посчитает Кзанола-Гринберга просто птаввом, тринтом без Силы?

Ужасный факт заключался в том, что Кзанол-Гринберг и был птаввом. Он должен получить свое тело обратно до того, как второй тринт обнаружит его.

Придя к этой мысли, он, как ни странно, перестал размышлять о втором тринте. Хотя было полно причин как следует поразмыслить. Что делает тринт на Земле? Объявит ли ее своей собственностью? Поможет ли Кзанолу-Гринбергу добраться до Тринтуна (или до какой-то новой планеты, которую теперь считают Тринтуном)? Выглядит ли он все еще по-тринтски, или два миллиарда лет эволюции превратили тринтов в чудовищ?

Кзанол-Гринберг оставил эту тему и начал соображать, как бы добраться до Нептуна. Возможно, он уже догадался, кто этот второй тринт, но не был готов принять сей факт.

Осторожно прислушавшись, он понял, что тринт покинул здание. Больше ничего не удалось обнаружить, поскольку ментальный щит второго тринта был поднят. Кзанол перенес внимание на людей в комнате.

Они приходили в себя, хотя и очень медленно. Из-за ограничений, свойственных мозгу Гринберга, ему пришлось слушать с мучительной концентрацией, но он чувствовал, что их личности восстанавливаются. Лучше всех дела шли у Гарнера, следующим был Мэсни.

Вот-вот должна была пригодиться еще одна часть памяти Гринберга. Ларри не солгал о том, что знает толк в розыгрышах – почти как дельфин. Для их реализации он неделями изучал метод, который великодушно именуют веселой шалостью.

Кзанол-Гринберг склонился над Ллойдом Мэсни.

– Ллойд, – заговорил он четко, спокойно, властно, – сосредоточься на моем голосе. Ты будешь слышать только мой голос. Твои веки тяжелеют. Они очень тяжелые. Твои пальцы устали. Сильно устали. Не напрягай их. Твои глаза хотят закрыться; ты еле удерживаешь их открытыми…

Он чувствовал, что личность Мэсни прекрасно реагирует и не оказывает никакого сопротивления.

Повышенная сила тяготения раздражала. Вначале она едва ощущалась, однако через несколько минут стала изнуряющей. Пройдя менее квартала, Кзанол отказался от мысли идти пешком, хотя идея ехать в рабской телеге ему тоже не нравилась.

Я не гордый, сказал он себе. После чего уселся в припаркованный «кадиллак» и приказал вислогубому водителю везти его в ближайший космопорт. Пошла вибрация, от которой застучали зубы, и машина совершенно ненужным рывком поднялась в воздух.

Эти рабы были куда крупнее, чем типичные разумные обитатели суши. Для Кзанола места хватало с избытком. Спустя секунду он осторожно снял шлем. Воздух был немного разрежен, что казалось странным, учитывая большую гравитацию. В остальном же вполне годился. Кзанол бросил шлем на сиденье и вытянул ноги; кресло было слишком широким и неудобным.

Город изумлял. Огромный, причудливый! Взгляду представали лишь прямоугольные призмы, местами перемежавшиеся желтым прямоугольным полем или низким зданием со странно искривленной крышей. Улицы никак не могли решить, быть ли им прямыми или кривыми. Мимо пролетали машины, жужжа точно гнус. Гудение лопастей его собственной машины пилило нервы, пока он не научился его не замечать.

Но где он? Должно быть, каким-то образом промахнулся мимо F124 и врезался сюда. Водителю известно, что эта планета – Земля? – обладает технологиями космических полетов, и, следовательно, тут могут знать, как найти F124. И восьмую планету в этой системе.

Ибо уже очевидно, что Кзанолу понадобится второй скафандр. Эти рабы превосходят его в соотношении семнадцать миллиардов к одному. Они могут уничтожить его в любой момент. Так и поступят, когда узнают, кем он является. Чтобы обеспечить себе безопасность, нужно раздобыть управляющий шлем. Затем придется найти планету тринтов; и может понадобиться звездолет эффективнее тех, что создали люди. Их надо заставить делать корабли получше.

Здания становились ниже, между ними даже появлялись просветы. Не из-за плохой ли транспортной системы эти рабы собираются в такие кучи? Однажды он не пожалеет времени и разузнает о них побольше. В конце концов, они теперь принадлежат ему.

Какое получится повествование! Как будут слушать и восхищаться внуки! Когда придет время, надо будет приобрести балладопевцев. Прунтакилунских балладопевцев, потому что лишь у них есть настоящий дар красноречия…

Космопорт приближался.

Не было никакой необходимости придумывать что-то сложное. Получив полный контроль над Мэсни, Кзанол-Гринберг приказал тому отвезти его в космопорт. Через пятнадцать минут они уже были у ворот.

Сначала он не мог сообразить, почему Мэсни идет на посадку. Почему просто не перелететь через ограду? Но Мэсни информацией не делился. К этому времени его разум должен был стать почти нормальным, а для загипнотизированного человека – вполне нормальным. Мэсни «знал», что он не загипнотизирован на самом деле, что он ведет себя так шутки ради. В любое время он мог выйти из этого состояния, захватив Гринберга врасплох. Пока что он был спокоен, счастлив и свободен от необходимости принимать решения. Ему сказали отправиться в космопорт. Вот он в космопорту. Его пассажир позволил ему взять инициативу на себя.

Только когда они опустились, Кзанол-Гринберг сообразил: Мэсни ожидает, что их пропустит охрана.

– А нам позволят пройти? – спросил он.

– Нет, – сказал Мэсни.

Кусф! Еще одно препятствие.

– А пропустили бы они меня с… – Кзанол подумал, – с Гарнером?

– Да. Гарнер – из АРМ.

– Так поворачивай, возвращайся за ним.

Машина заурчала.

– Погоди-ка, – сказал Кзанол-Гринберг. – Засни.

Где же охранники?

На громадном плоском бетонном пространстве, разделенном большими красными метками на шестиугольники, он увидел космолеты. Там было двадцать-тридцать прямоточно-ракетных[19]19
  То есть с комбинированными двигателями: прямоточными воздушно-реактивными для полета в атмосфере и ракетными для космического пространства.


[Закрыть] орбитальных кораблей, некоторые с приспособлениями для подъема на орбиту других космических аппаратов. По всей южной стороне поля тянулся линейный ускоритель: четверть мили поставленных в ряд широких металлических обручей. Военные корабли с термоядерными двигателями лежали на боку в ангарах, готовые для установки на плоские треугольные прямоточные ракеты. Но по сравнению с двумя поистине гигантскими кораблями все это смотрелось не круче мотороллеров.

Один из них, смахивающий на чудовищную банку рыбных консервов, представлял собой кольцевидное летающее крыло, покоящееся на нижнем, тупом конце, и был посадочной ступенью, грузовым блоком и системой жизнеобеспечения «Ленивой восьмерки-3». Его бы узнал любой, даже без голубого человеческого знака бесконечности на боку. Он был триста двадцать футов в диаметре и триста шестьдесят в высоту. Другой, далеко справа, являлся пассажирским кораблем, таким же большим, как старинная «Куин Мэри», одним из двух одинаковых роскошных перевозчиков, обслуживающих отель на Титане. Даже на таком расстоянии было очевидно, что все, буквально все сгрудились у его посадочного люка.

Старательно прислушиваясь, Кзанол-Гринберг так и не мог выяснить, что они там делают; но он узнал оттенок слишком спокойных мыслей. Это были укрощенные рабы – рабы, выполняющие приказы.

Второй тринт был недалеко. Но почему он не летит на собственном корабле? А приземлялся ли он здесь? А не проводит ли этот птаввский негодяй неторопливую инспекцию своих новых владений?

Кзанол приказал Мэсни:

– Охрана велела нам двигаться вперед. Едем к этому кораблю для новобрачных.

И они заскользили над бетоном.

Гарнер потряс головой и дал ей снова упасть. Сознание у него было как у спящего ребенка. Сквозь него пролетали мысли, эфемерные, словно сновидения. Они не смели задерживаться. Гарнеру приказали не думать.

«Я выгляжу ужасно дряхлым», – вдруг заключил он.

Мысль ускользнула… и вернулась.

«Дряхлым? Я стар, но не дряхл. Нет? У меня на подбородке слюна».

Он еще раз тряхнул головой, со всей силой. Потом шлепнул по лицу ладонью. Гарнер уже снова думал, но не так быстро, как хотелось. Он повозился с управлением кресла и подкатился к кофейному автомату. Когда он наполнял чашку, рука затряслась, и горячий кофе пролился на кисть и запястье. В ярости Гарнер швырнул чашку в стену.

Его разум снова ушел в белую пустоту.

Несколько минут спустя через дверь, пошатываясь, вошла Джуди Гринберг. Она казалась потрясенной, но ее сознание снова функционировало. Она увидела Гарнера, поникшего в своем кресле, с лицом слабоумного старика, и стала лить ему на голову холодную воду.

– Где он? – ожив, поинтересовался Гарнер.

– Не знаю, – ответила Джуди. – Видела, как он выходил, но тогда меня это не заинтересовало. Шеф Мэсни был с ним. Что с нами произошло?

– Что-то, чего мне следовало ожидать. – Гарнер выглядел теперь не как дряхлый старец, а как разъяренный Саваоф. – Это означает, что дела даже не плохи, а ужасны. Эта инопланетная статуя… Едва увидев ее, я понял, с ней что-то не так, но не сообразил, что именно. К чертям! У пришельца обе руки были вытянуты, словно он собирался прыгнуть ласточкой в воду и в последний момент струсил. И еще я заметил небольшой выступ у него на груди. Смотри. Пришелец поместил себя в замораживающее поле, чтобы избежать какой-то катастрофы. После этого кнопка, включающая поле, оказалась внутри его, и палец, нажавший ее, – тоже. Кнопка не нуждается в фиксаторе для удержания ее в нажатом состоянии; наверное, фиксатора и не было. Но обе руки вытянуты. Когда Янски поместил пришельца в свое собственное поле, тот уронил копательный инструмент Гринберга и отпустил кнопку. Она, должно быть, отжалась. Почему он тогда же не пробудился к жизни, я не знаю; разве что замораживающее поле имеет инерцию наподобие гистерезиса в электрическом токе. Но сейчас он жив, и это его мы услышали.

– Значит, он – сущее чудовище, – сказала Джуди. – И Ларри мнит себя им?

– Именно.

Кресло Гарнера поднялось и описало дугу по комнате, затем выскользнуло за дверь, набирая скорость. Джуди проводила его взглядом.

– И если Ларри поймет, что он не тот, кем себя считает… – начала она с надеждой и осеклась.

Один из полицейских, двигаясь как лунатик, встал на ноги.

Осматривая космопорт, Кзанол взял с собой охранников. Он также забрал всех ремонтников, диспетчеров, астронавтов и даже пассажиров, которые повстречались ему на пути. Владельцу «кадиллака» даже вояж на Марс казался опасным путешествием! Если состояние земных космических технологий таково, лучше иметь под рукой как можно больше специалистов.

Пару диспетчеров он отослал обратно на рабочие места, чтобы поискать на звездных картах F124. Прочая обслуга пошла с Кзанолом, все увеличиваясь в числе. Только у двоих хватило здравого смысла спрятаться при виде приближающейся толпы. К тому моменту, когда Кзанол добрался до пассажирского лайнера, он увлек за собой всех, находившихся в космопорту, кроме Мэсни, Кзанола-Гринберга и этих двоих, проявивших осторожность.

Он уже выбрал «Ленивую восьмерку-3», единственный межзвездный корабль на поле. Пока спасательный выключатель на его спине будут чинить, рабы смогут закончить монтаж двигателя и топливных баков и вывести их на орбиту. По крайней мере через год он будет готов покинуть Землю. Тогда он возьмет с собой большой экипаж и проведет путешествие в стазисе, поручив рабам будить его каждый раз, когда новый ребенок достигнет возраста, при котором можно воспринимать приказы. Их потомки и разбудят его в конце путешествия.

Стоя перед обтекаемым кольцом, представлявшим собой хвостовую часть корабля, Кзанол смотрел в зияющую пасть твердотопливного посадочного двигателя. Сознание одного из инженеров пояснило ему, как вращение корабля заменит искусственную гравитацию. Он прошелся вдоль задней стены центрального коридора и через двери над головой и под ногами рассмотрел Сад, где вместо системы воздухообмена вроде той, что вырастили тнуктипы на его корабле, тянулись рады гидропонных баков. Посетил и огромный пост управления – там три стены были покрыты кошмарной мозаикой из циферблатов, экранов и пультов. Его собственный корабль нуждался только в экране и панели управления бортовым мозгом. Повсюду он видел изобретательность, заменявшую подлинное знание, и сложные импровизации вместо компактных и простых машин, известных ему. Осмелится ли Кзанол доверить свою жизнь этому наспех собранному монстру?

У него не было выбора. Примечательно, что и люди поступили бы так же; они интриговали и боролись, чтобы попасть сюда. Зов космоса был их манией – психической болезнью, требующей быстрого исцеления, пока они не истощили ресурсы этого мира.

«Этот разведывательный полет, – подумал Кзанол, – длится куда дольше, чем я рассчитывал». А потом, вовсе не походя: «Увижу ли я Тринтун снова?»

Что ж, по крайней мере, ему надо убить время. Пока он здесь, можно узнать, что люди считают роскошным лайнером.

Несмотря на свой скепсис, Кзанол был поражен.

Тринтские лайнеры бывали и покрупнее, чем «Золотое кольцо», а некоторые – и гораздо крупнее; но очень немногие несли в себе подобную роскошь; преимущественно те, что перевозили владельцев планет. Прямоточные двигатели под треугольным крылом были почти таких же габаритов, как у нескольких военных кораблей, стоявших на летном поле. Углы «Золотого кольца» конструкторы сделали только там, где их не было заметно. Отделанный золотыми и темно-синими панелями салон казался огромным, намного просторнее, чем был в реальности. Противоперегрузочные кушетки убирались в стену, освобождая место для бара, уютного танцзала, компактного казино. Обеденные столы сами изящно поднимались из покрытого ковром пола и, переворачиваясь, демонстрировали столешницы из темно-зернистого пласто-дуба. Передняя стена представляла собой гигантский трехмерный экран. Когда уровень воды в топливном баке достаточно понизится, бак превратится в плавательный бассейн и туда можно будет войти из салона.

Кзанол не мог понять общей системы, пока не сообразил, что термоядерный двигатель расположен внизу. Прямоточные моторы поднимут корабль на безопасную высоту, а там уже термоядерная тяга будет направлена вверх, а не вперед. Вода вместо жидкого водорода использовалась не потому, что пассажиры нуждались в бассейне, а потому, что вода была безопаснее в транспортировке и давала дополнительный запас кислорода. Каюты представляли собой чудеса миниатюризации.

Здесь воплощены идеи, подумалось Кзанолу, которые он сможет применить, вернувшись к цивилизации. Он присел в противоперегрузочное кресло и достал из кармана на спинке соседнего брошюру. Первым делом наткнулся на изумительное красочное изображение Сатурна, наблюдаемого через купол танцзала отеля «Титан».

Разумеется, он узнал планету. И начал поспешно расспрашивать людей вокруг.

Правда обрушилась на него мгновенно.

Кзанол-Гринберг ахнул – и его ментальный щит с лязгом поднялся. Мэсни не так повезло. Он закричал, обхватил голову и снова закричал. В Топике, в тридцати милях отсюда, все люди с повышенной чувствительностью услышали вопль гнева и отчаяния.

В институте Меннинджера девушка, уже четыре года парализованная, заставила размякшие мышцы ног держать ее вертикально, пока она оглядывалась вокруг. Чей-то голос звал на помощь, кому-то она была необходима.

У Лукаса Гарнера перехватило дыхание, и он рывком остановил свое кресло. Единственный среди окружавших его пешеходов, словно пораженных сильнейшей головной болью, Гарнер прислушивался. В этих эмоциях должна была крыться информация! Но он ничего не смог услышать. Чувство потери стало его собственным, оно высасывало волю к жизни, и казалось, он тонет в черном приливе.

– Это не повредит, – сказал Кзанол-Гринберг спокойным, убедительным и очень громким голосом. Сила голоса, надеялся он, пробьется через вопли Мэсни. – Ты способен это ощущать, но оно не повредит. В любом случае ты храбр, как никогда прежде.

Мэсни перестал кричать, но страдание было написано на его лице.

– Все в порядке, – сказал Кзанол-Гринберг. – Спи.

Он провел пальцами по лицу Мэсни. Тот обмяк. Машина продолжала скользить по бетону на воздушной подушке, нацелившись на цилиндрический корпус «Ленивой восьмерки-3». Кзанол-Гринберг не вмешивался. Он не мог достать до пульта с заднего сиденья, а Мэсни был не в том состоянии, чтобы помочь. Вытянувшись, Кзанол-Гринберг мог бы выключить воздушную подушку. Но это в том случае, если бы он хотел разбиться.

Ментальный крик прервался. Кзанол-Гринберг положил руку на плечо Мэсни и сказал:

– Ллойд, останови машину.

Мэсни принял управление. Его паника исчезла без следа. Машина плавно опустилась на землю в двух метрах от внешнего корпуса огромного транспортного корабля.

– Спи, – сказал Кзанол-Гринберг, и Мэсни заснул.

Вероятно, это пойдет ему на пользу. Он все еще под гипнозом; проснувшись, окажется под еще более глубоким. Сам же Кзанол-Гринберг не знал, чего хочет. Возможно, отдохнуть и подумать. Поесть тоже не помешает, решил он. Он узнал разум, оглушивший своей болью половину Канзаса, и ему нужно было время, чтобы осознать, что сам он – не Кзанол, тринт, повелитель всего сущего.

Раздался нарастающий рев, вдали взорвался фузор. Кзанол-Гринберг увидел, как по бетону расплескалась и постепенно исчезла волна огненного дыма. Он не мог понять, что произошло. Осторожно опустил ментальный экран – и сообразил.

Это ракетные ускорители. Кзанол отправился за вторым скафандром.

Корабли, телескопы и Родильный астероид – вот отличительные черты Пояса.

Столетие назад, когда Пояс начал заселяться, корабли имели ионный двигатель, атомные батареи и вспомогательные химические двигатели ориентации. Теперь же применялись термоядерные трубки, основанные на методе специальной закалки внутренней поверхности кристаллическо-цинковых трубок; они отражали большинство форм энергии и вещества. Компактные конверторы воздуха заменили баллоны и гидропонику, по крайней мере для перелетов месячной длительности, хотя в межзвездных колонизационных кораблях все еще приходилось выращивать съедобные растения. Корабли стали меньше, надежнее, разнообразнее, дешевле, гораздо быстроходнее. Они неудержимо размножались. В Поясе летали десятки тысяч кораблей.

Телескопов же там были миллионы. На каждом корабле имелся хотя бы один. Телескопы на троянских астероидах следили за звездами, а Земля приобретала эти данные в обмен на семена, воду и промышленные изделия, потому что земные телескопы расположены слишком близко к Солнцу, они не защищены от искажений, обусловленных гравитационным искривлением света и солнечным ветром. Телескопы следят за Землей и Луной, но эти записи засекречены. Телескопы наблюдают друг за другом, пересчитывая элементы орбит всех важных астероидов, по мере того как планеты сбивают их с курса.

А Родильный астероид уникален.

Первые исследователи наткнулись на почти цилиндрический кусок твердого железоникеля в две мили длиной и милю толщиной, обращающийся неподалеку от Цереры[20]20
  Церера – крупнейшее и наиболее массивное тело в Поясе астероидов, имеет в диаметре около 950 км. С 2006 года, согласно новой классификации, признана карликовой планетой.


[Закрыть]. Они рассчитали его орбиту и назвали S-2376.

Шестьдесят лет спустя прилетели рабочие с планом действий. Они пробурили отверстие вдоль оси астероида, заполнили его пластиковыми мешками с водой и закрыли оба конца. Твердотопливные ракеты раскрутили S-2376 вокруг оси. Пока он вращался, солнечные зеркала заливали его светом, постепенно расплавляя от поверхности к центру. Когда вода перестала взрываться, а камень остыл, рабочие получили цилиндрический железоникелевый пузырь двенадцати миль в длину и шести в диаметре.

Даже этот простой этап обошелся недешево. А потом пошли еще более дорогие работы. Пузырь раскрутили, чтобы обеспечить половину земной гравитации, заполнили его воздухом и тоннами драгоценной воды, покрыли внутреннюю поверхность смесью размельченных каменных метеоритов и мусора, засеянного специально отобранными бактериями. Вдоль оси была протянута термоядерная трубка, отстоявшая повсюду на три мили от поверхности; эта штуковина обеспечивала пропускание определенного светового диапазона. Плавный выступ в середине астероида создал озеро в форме обручального кольца, которое теперь опоясывает вывернутый наизнанку маленький мир. Были установлены шторы размером в милю для защиты полюсов от света, чтобы снег мог там конденсироваться, падать под воздействием собственной тяжести, таять и речками бежать к озеру.

На этот проект была потрачена четверть века.

Тридцать пять лет назад Родильный астероид избавил Пояс от его наиболее важной связи с Землей. Женщины не могут вынашивать и рожать детей в невесомости. Родильный астероид, со своими двумястами квадратными милями пригодной земли, мог с комфортом приютить сто тысяч человек; однажды его население достигнет этой цифры. Но все население Пояса – восемьсот тысяч. Число жителей Родильного колеблется вокруг двадцати тысяч. В основном это женщины, в основном временно проживающие, в основном беременные.

Ларс держал в одной руке сырую морковку, а в другой – пульт фильмосканера. Он прогонял через машину шестичасовой фильм с такой скоростью, что просмотр мог уложиться в пятнадцать минут. Фильм был снят одной из камер Эроса[21]21
  Эрос – относительно крупный (примерно 34 × 11 км) астероид, орбита которого в перигелии проходит довольно близко от земной.


[Закрыть], а все тамошние камеры сейчас были направлены на Землю.

Бо́льшую часть следующей недели Эрос будет самым близким к Земле астероидом. Фильмы пойдут сплошным потоком.

Внезапно Ларс перестал жевать. Его рука дернулась. Фильм вернулся немного назад. Остановился.

Вот оно! Один кадр засвечен почти до краев.

Ларс переместил пленку в более мощный сканер и начал медленно прокручивать ее, отступив еще на несколько кадров. Дважды использовал увеличение.

– Идиоты, – наконец пробормотал он, после чего перешел на другую сторону комнаты и навел мазер на Цереру.

Там дежурный надел наушники, сохраняя обычное устало-терпеливое выражение лица. Он слушал молча, помня, что источник находится в нескольких световых минутах.

Когда пошел повтор сообщения, дежурный нажал кнопку и сказал:

– Джерри, наведись на Эрос и передай следующее. Запись начать. Спасибо, Эрос, ваше сообщение получено полностью, мы с этим разберемся. Теперь, Ларс, я должен передать новости для тебя. – Голос приобрел чуточку эмоций. – От Тани. Док обещает, что через семь месяцев ты станешь отцом здоровых девочек-близняшек. Повторяю, девочек-близняшек…

Осторожно, не снимая пальцев с кнопок управления двигателями ориентации, Лит Шеффер подвел свой корабль к причалу у полюса Родильного астероида. Он видел в тридцати милях под собой Цереру – испещренную кратерами скалу с поблескивающими куполами из гибкого прозрачного пластика. Лит немного отдохнул – стыковка дело непростое, а вращение Родильного даже у оси заставляет нервничать, – потом выбрался из люка и прыгнул. Он оказался на сетке, натянутой над ближайшим из десяти воздушных шлюзов для персонала. Словно паук на паутине, спустился к стальной двери и пробрался внутрь. Через десять минут, пройдя еще через двенадцать дверей, оказался в раздевалке.

За монетку в одну марку он абонировал шкафчик и сложил туда свой скафандр и реактивный ранец, превратившись в сухопарого гиганта с темными вьющимися волосами и коричневым загаром на лице и руках. В автомате купил бумажный комбинезон. Лит и Марда были среди тех нескольких сот поясников, которые в домашней обстановке не обращались к нудизму. Это делало их чудаками, что, однако, в Поясе не осуждалось.

Последняя дверь пропустила Лита за тепловой экран, все еще в зоне невесомости. Пружинный лифт отвез его вниз на четыре мили, где он взял трехколесный мотороллер. Из-за кренящей силы Кориолиса на Родильном даже поясники не могут удерживать прямо двухколесный экипаж. Мотороллер понес Шеффера дальше вниз по крутому склону, постепенно перешедшему в леса, ручьи, вспаханные поля и теплицы, где работали сельскохозяйственные машины и были разбросаны коттеджи. Через десять минут он оказался дома.