Текст книги "Хроники Известного космоса (сборник)"

– А все эти погружения с аквалангом прошлым летом…

– Так это была твоя идея.

– Да? Может быть. – Джуди заставила себя улыбнуться. – Ну хорошо. Я думала, что дальше ты будешь практиковаться на брандашмыгах, но это, видимо, решающее испытание. И я по-прежнему беспокоюсь. Ты же знаешь, у меня есть дар предвидения.

– Гм… Ну ладно. Я перезвоню тебе, как только смогу.

Он сел в такси и набрал адрес уровня физфака Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе[8]8
  Один из крупнейших и наиболее известных университетов в США, часто его название сокращают до УКЛА.


[Закрыть].

– Марк вернется через минуту и принесет кофе, – сказал Доркас Янски. – Давайте я покажу вам, как работает замедляющее поле.

Они находились в огромном зале, на потолке которого были установлены два гигантских разрядника из тех, что создают оглушительно трещащие искусственные молнии, изумляя группы студентов. Но генератор молний не интересовал Янски.

– Мы заняли эту часть здания, потому что здесь хороший источник электропитания, да и по размерам она подходит. Видите проволочную конструкцию?

– Конечно.

Это был куб из очень тонкой проволочной сетки, с откидной створкой на одной стороне. Сетка закрывала не только боковые грани, но и верх, и дно. Рабочие деловито проверяли и размещали громоздкое и сложное на вид оборудование, которое, однако, еще не было подключено к проволочной клетке.

– Поле распространяется вдоль поверхности куба. Сетка служит границей между замедленным временем внутри и быстрым снаружи. Скажу вам, сооружать эту штуковину было очень занятно. – Янски огладил бороду, как будто задумавшись о непростой работе, в которую был погружен. – Мы считаем, что поле вокруг инопланетянина должно быть на несколько квантовых чисел выше нашего. Как долго он там пробыл – определить невозможно, разве что с помощью метода, который мы намерены использовать.

– Но он тоже может не знать.

– Да, вполне. Ларри, вы пробудете в поле шесть часов по наружному времени. Для вас это составит секунду. Как я понимаю, передача мыслей мгновенна?

– Не мгновенна, но займет меньше секунды. Подготовьте все и включите контактное приспособление перед тем, как запустите поле, и я получу его мысли, едва он начнет оживать. До этого я ничего не смогу воспринять.

«Словно вступаешь в контакт с турсиопс трункатус»[9]9
  Tursiops truncatus – латинское название дельфина бутылконосого, или афалины, одного из самых распространенных видов.


[Закрыть], – подумал Ларри.

– Хорошо. Я не был уверен. – Янски отошел показать Марку, куда поставить кофе.

Ларри был рад передышке – он вдруг занервничал. Это было вовсе не так плохо, как в ночь перед первым сеансом с дельфином, но все же неприятно. Он вспомнил, что его жена иногда действительно проявляла пугающую способность к предвидению. Кофе взял с благодарностью.

– Итак, – сказал Янски, осушив свою чашку в несколько глотков и отдышавшись, – Ларри, когда вы в первый раз заподозрили у себя телепатию?

– Когда учился в Уошбернском университете[10]10
  Известный американский университет в г. Топика, штат Канзас. Его окончил и сам Ларри Нивен.


[Закрыть], – ответил Гринберг. – Это в Канзасе. Однажды гость высокого ранга устроил всем тест на пси-возможности. Мы занимались этим целый день. Телепатия, экстрасенсорика, телекинез, предвидение, даже малопонятный тест на телепортацию, который все завалили. Джуди показала хорошие, хотя и случайно проявляющиеся способности к предвидению, а я обошел всех по телепатии. Там мы с ней и познакомились. А когда выяснилось, что обоих тянет к звездам…

– Но ведь вы не поэтому поженились?

– Пожалуй. И уж абсолютно точно не из-за этого до сих пор не развелись. – Ларри скорчил хищную усмешку, потом взял себя в руки. – Знаете, телепатия способствует крепким бракам.

– Да откуда мне знать? – улыбнулся Янски.

– Я бы мог стать хорошим психологом, – сказал Ларри, не выказывая сожаления. – Но начинать уже поздно. Надеюсь, что «Ленивую восьмерку-три» все-таки отправят, – проворчал он. – В любом случае нельзя бросить колонии. Так они не поступят.

Янски опять наполнил чашки. Рабочие вкатили через широкий проем нечто покрытое тканью. Ларри, вполне успокоившись, следил за ними и прихлебывал кофе. Янски осушил вторую чашку так же быстро, как первую. Либо обожает кофе, решил Ларри, либо ненавидит его.

Неожиданно Янски спросил:

– Любите дельфинов?

– Конечно. И еще как.

– Почему?

– Они такие веселые, – ответил Ларри невпопад.

– Вы довольны своей профессией?

– О, весьма. Хотя это удивило бы моего отца. Он считал, что я собираюсь стать биржевиком. Понимаете, я родился с… – Ларри вдруг замолк. – Ого! Это она?

– Гм? – Янски повернул голову вслед за ним. – Да, это Морская статуя. Пойдем посмотрим?

– Давайте.

Трое мужчин, несших статую, не обратили на них внимания. Ее втащили внутрь кубической конструкции и установили под одним из колпаков контактной машины, сделанным из кристаллического железа. Пришлось подпереть ее снизу колобашками. Колпак на другом конце контактной цепи, предназначенный для Ларри, был закреплен в изголовье старомодной кушетки психоаналитика. Рабочие гуськом вышли из клетки, и Ларри, стоя у откидной двери, вгляделся в статую.

Ее поверхность была безупречно зеркальной. Кривое зеркало. Это затрудняло рассматривание статуи, поскольку в глаз попадали только искаженные отражения других частей помещения.

Статуя была менее четырех футов в высоту и очень смахивала на безликого гоблина. Треугольный горб на спине выглядел скорее стилизованным, чем натуральным, а шаровидная гладкая голова была совершенно жуткой. Диковинные ноги были полусогнуты, пятки далеко выдавались за щиколотки. Статуя наводила бы на мысль о попытке изобразить гнома, если бы не чужеродного вида ноги, непонятное строение туловища и короткие толстые руки с массивными кистями, как у Микки-Мауса.

– Я заметил, что он вооружен, – сказал наконец Ларри с неуверенностью. – И как будто приседает.

– Приседает? Приглядитесь хорошенько, – предложил Янски добродушно. – И обратите внимание на ноги.

Ларри так и сделал и получил еще менее приятное впечатление. Пригнувшаяся поза была хищной, угрожающей, словно предполагаемый инопланетянин хотел броситься на врага или на добычу. Оружие, похожее на просунутую в массивное кольцо двустволку, было готово убивать. Но…

– Я все еще не понял, к чему вы клоните, но вижу: ноги не прямые и не опираются на пол всей подошвой.

– Вот именно! – Янски излучал энтузиазм, его акцент стал намного заметнее. – Как только я увидел изображение статуи в обсерватории Гриффит-парка[11]11
  Обсерватория с планетарием в городском парке Лос-Анджелеса, предназначенная для популяризации достижений науки и космонавтики.


[Закрыть], сразу подумал: эта штука сделана не для того, чтобы стоять прямо. Но почему? И тут я понял: он в свободном полете!

– О да!

Удивительно, насколько все стало теперь очевидным. Статуя пребывала в позе астронавта в невесомости, полусогнувшегося на манер утробного плода. Разумеется, так оно и было!

– Тогда археологи все еще спорили, как художник добился этого зеркального блеска. Некоторые из них уже было решили, что статую оставили визитеры из космоса. Но я к тому времени закончил работу над замедляющим полем и подумал: допустим, он находился в космосе и что-то пошло не так. В ожидании спасения он мог поместить себя в замедленное время. А помощь не пришла. Я поехал в Бразилиа и убедил Выставку сравнительных культур разрешить проверку моей теории. Направил тонкий луч лазера на палец… Лазер даже не оставил следа на поверхности. Это их убедило. Я привез ее с собой. – Янски сиял от счастья.

Прежде статуя казалась грозной, хищной, вооруженной. Теперь она сделалась просто жалкой.

– И вы не смогли его оттуда вытащить? – спросил Ларри.

– Нет, – затряс головой Янски. – Видите матовый бугорок на спине?

Ларри разглядел что-то ниже вершины треугольного горба. Бугорок был более тусклым, чем окружающая зеркальная поверхность, и слегка красноватым.

– Чуть-чуть выдается из поля. Всего на несколько молекул. Я думаю, это был выключатель поля. Возможно, он сгорел, когда наш друг летел через атмосферу, или же коррозировал на океанском дне. Так что сейчас заставить его сработать невозможно. Плохая конструкция, – добавил Янски с пренебрежением и заметил: – Так, по-моему, мы готовы.

Но Ларри опять испытывал неуверенность. Это они готовы, не он. Вокруг клетки гудела и мигала огнями аппаратура. Стрелки циферблатов на контактной машине застыли неподвижно. От нее к колпакам тянулись два многожильных разноцветных кабеля. Четверо сотрудников в лабораторных халатах стояли рядом, они не работали, но и не бездельничали. Ждали.

Ларри быстро отошел к столу, налил и залпом выпил полчашки кофе, потом вернулся в клетку.

– Я тоже готов, – объявил он.

– Отлично, – улыбнулся Янски и шагнул наружу.

Двое сотрудников немедленно закрыли за ним откидной полог с застежкой-молнией двадцати футов в длину.

– Дайте мне минуты две расслабиться, – крикнул Ларри из клетки.

– Хорошо, – сказал Янски.

Ларри вытянулся на кушетке, погрузив голову и плечи в металлический кокон, который был его контактным колпаком, и закрыл глаза. Попытался ли Янски понять, зачем понадобилось дополнительное время? Пусть гадает. Контакт работал лучше, когда Ларри отдыхал.

Какие чудеса вспомнит он через две минуты без одной секунды?

Джуди Гринберг закончила программировать квартиру и вышла. Ларри вернется только поздним вечером; куча людей будет расспрашивать, как прошел контакт. А пока она может заняться другими делами.

Уличное движение изумляло. Как и в любом большом городе, каждому такси назначалась своя высота полета. Они взмывали и опускались вертикально; если два авто получали один и тот же пункт назначения, за ними следил координатор. Но здесь уровни для такси были разнесены не более чем на десять футов.

За три года, проведенных в Лос-Анджелесе, Джуди так и не привыкла к машинам, пролетающим над самой головой. В Канзасе движение шло быстрее, но и дистанции были побольше.

Такси высадило ее на самой верхней полосе, на прозрачной пешеходной дорожке тридцатью этажами выше транспортного потока, в районе торговых центров.

Она двинулась пешком и по ходу заметила следы широко разрекламированного проекта по расчистке зданий. У многих домов почерневшие бока; там, где грязь, копившаяся десятилетиями, а то и веками, была смыта, камень сиял белизной. Ее удивило, что обработке подвергались только угловые здания.

«Я должна была сказать: что ты имеешь в виду, говоря об опыте чтения чужих разумов? Дельфины еще до твоего рождения были приравнены законом к людям! Вот что я должна была сказать». Такими были мысли Джуди.

Она тихо засмеялась. Это произвело бы на него впечатление! Уж точно.

У входа в магазин женской кожгалантереи с ней кое-что случилось. Где-то в глубине ее сознания что-то зашевелилось, потом исчезло. Джуди невольно остановилась. Движение вокруг нее, казалось, достигло головокружительной скорости. Одни пешеходы мчались, стремительно перебирая ногами, другие – самоубийственно быстро проносились на движущихся тротуарах.

Она осознала: приближается неизбежное. Но даже представить себе не могла, что это будет ощущаться так, словно из нее что-то выдернули.

Джуди вошла в магазин и начала выбирать подарки, твердо решив не поддаваться предчувствию. Через несколько часов они встретятся.

– Zwei minuten[12]12
  Две минуты (нем.).


[Закрыть], – пробормотал доктор Янски и нажал переключатель.

Аппаратура недовольно взвыла. Звук все повышался по частоте и амплитуде, пока не стал таким громким и пронзительным, что даже Янски недовольно поморщился. Внезапно вой оборвался. Каждая грань клетки превратилась в безупречное зеркало.

Таймер находился внутри клетки. Через «одну секунду» он выключит питание.

– Сейчас тринадцать двадцать, – сказал Янски. – Думаю, к девятнадцати часам Гринберг вернется. – И покинул помещение, даже не обернувшись.

Кзанол отпустил трос и нажал кнопку на груди. Поле, должно быть, образовалось почти сразу, потому что Вселенная внезапно ощетинилась летящими полосами света.

Его схватила гравитация. Других изменений в своей личной вселенной Кзанол не заметил. Он ощутил под собой пол, какие-то куски твердого вещества под пятко-шпорами и валящий с ног вес. Времени напрячь ноги или восстановить равновесие не осталось. Он замычал и выбросил вперед руки, чтобы прекратить падение.

Янски пришел последним, точно в девятнадцать часов, толкая тележку с кегом пива. Кто-то забрал у него тележку и покатил к столу. Когда Доркас проходил мимо куба, его отражение подрагивало: проволочные стенки не были абсолютно плоскими.

В здании появился новый посетитель – коренастый человек лет сорока, со светлыми волосами, стриженными на индейский манер.

После того как Янски разобрался с кегом, мужчина подошел и представился:

– Доктор Дэйл Снайдер – психолог-экспериментатор мистера Гринберга. Хочу поговорить с ним, когда он выберется оттуда, убедиться, что все в порядке.

Янски пожал ему руку и предложил пива. По настоянию Снайдера он некоторое время затратил на объяснения, чего именно предполагал добиться.

В девятнадцать часов двадцать минут клетка все еще оставалась зеркальной.

– Может иметь место небольшая задержка, – сказал Янски. – Поле исчезает за несколько минут. Иногда и дольше.

В девятнадцать тридцать он заметил:

– Надеюсь, временно́е поле инопланетянина не усилило мое.

Это он произнес тихо, по-немецки.

В девятнадцать пятьдесят пиво кончилось. Дэйл Снайдер издавал угрожающие звуки; один из техников его успокаивал. Янски, не будучи дипломатом, просто сидел, уставившись на серебряный куб. Через довольно большие промежутки времени он вспоминал о пиве в своем бумажном стакане и делал изрядный глоток. Выражение его лица не внушало особых надежд.

В двадцать часов куб замерцал и сделался прозрачным. Янски и Снайдер с радостными воплями устремились к нему. Вблизи Янски увидел, что статуя лежит лицом вниз, выпав из-под контактного колпака.

Снайдер нахмурился. Янски постарался описать ему эксперимент в деталях. Теперь психолог вдруг засомневался: действительно ли мозг пришельца находился в этой сфере? Если нет, то эксперимент провалился. Даже с дельфинами все было непросто. Их мозг помещался не под выпирающим лбом, а за дыхалом; лоб же представлял собой оружие, прочный таран.

Ларри Гринберг сидел. Даже отсюда он выглядел плохо. Его остекленевшие глаза ни на что не смотрели; он даже не попытался встать.

«Как помешанный», – подумал доктор Янски, надеясь, что Снайдеру не пришла та же мысль.

В любом случае Снайдер был обеспокоен.

Каким-то странным, перекатывающимся движением Ларри наконец поднялся на ноги. Он споткнулся, потом выпрямился и мелкими шажками направился к проволочному занавесу. Он словно шагал по уложенным яйцам, стараясь не раздавить их. Ссутулившись, как штангист, сгибая колени, но не спину, он подобрал что-то с пола около лежащей статуи. В тот миг, когда Янски подбежал к проволочной сетке, Ларри повернулся к нему с этой штукой в руках.

Янски закричал. Он ослеп! И кожа на лице расползалась! Он приложил руки к лицу, ощутил в них ту же боль и побежал обратно. Боль хлестнула в спину. Он бежал, пока не ударился о стену.

За секунду до того она спала глубоким сном. Теперь же, полностью проснувшись, сидела в кровати, глаза искали в темноте – искали что? Она пошарила вокруг, нащупывая выключатель, но его не оказалось; ее метавшаяся рука даже не могла найти пульт кровати. Наконец Джуди поняла, что находится на месте Ларри, обнаружила его пульт справа от себя и включила лампу.

Где он? Она заснула около семнадцати часов, совершенно измочаленная. Должно быть, он все еще в университете. Что-то пошло неправильно, она чувствовала это.

Или просто привиделся кошмар?

Если это и был страшный сон, она не могла вспомнить ни единой подробности. Но давящее ощущение не уходило, преследовало ее. Она попыталась снова заснуть, но безуспешно. Комната казалась чужой, пугающей. В тенях прятались невидимые ползучие чудовища.

Кзанол замычал и выбросил вперед руки, чтобы остановить падение.

И сошел с ума. Впечатления буйным потоком хлынули через все органы чувств. С отчаянием утопающего, на вдохе глотающего воду, он старался разобраться в них до того, как они его прикончат.

Главным и самым зловещим были воспоминания раба незнакомой породы, называвшего себя Ларри Гринберг. Они были куда мощнее, чем все, дотоле поступавшие к нему через чувство Силы. Не имей Кзанол многолетнего опыта по контролю иных форм жизни, привычки ощущать чужие мысли, вся его личность оказалась бы сметена.

Невероятным усилием он смог выбросить бо́льшую часть мыслей Гринберга из своего сознания. Но головокружение не прошло. Его тело ощущалось непривычно: горячее, бесформенное. Он попытался открыть глаз, но мускулы не действовали. Наконец Кзанол наткнулся на правильную комбинацию, и глаз открылся. Два глаза! Он застонал и зажмурился, потом попробовал снова. Глаз открылся дважды – двумя четкими отдельными движениями, – и Кзанол вытаращился на свое тело.

На тело, принадлежавшее Ларри Гринбергу.

Он уже был к этому подготовлен. Шок его не убил.

Кзанол начал осторожно зондировать сознание Гринберга. Чтобы не утонуть в нем, надо было брать информацию небольшими порциями. Это резко отличалось от обычного применения Силы, но немного походило на тренировку со шлемом-усилителем. Кзанол понял достаточно, чтобы не сомневаться: он в самом деле был телепортирован, или телепатирован, или птавв-знает-как перемещен в тело инопланетного раба.

Он сел медленно и осторожно, используя, как мог, рефлексы Гринберга, поскольку не привык к незнакомой мускулатуре. Бинокулярное зрение запутывало его, но он все же смог увидеть, что находится внутри помещения из металлической сетки. Снаружи… Кзанола ждало чудовищной мощи потрясение, и он снова помутился разумом.

Снаружи ограждения находились рабы той же незнакомой породы, что и его нынешнее тело. Двое подходили к нему. Он их вовсе не ощущал – как ни старался.

Бессилен!

Тринт не рождается с Силой. Обычно для развития чувства Силы требуются два тринтских года, и еще год пройдет, прежде чем юный тринт сможет отдавать внятные приказы рабу. Но иногда Сила так и не приходит. Если тринт становится взрослым, не обладая Силой, он называется птаввом. Ему нанесут постоянную розовую татуировку и продадут, как раба, если только собственное семейство не убьет его раньше. Убивают в полной тайне – нет лучшего повода для шантажа, чем факт рождения птавва в богатом семействе.

Судьба взрослого тринта, потерявшего Силу, менее предсказуема. Если он не впадет в кататонию, то может совершить самоубийство; или же им овладеет жажда убийств, и он начнет уничтожать каждого раба и каждого тринта, оказавшегося на пути; или же он заставит себя вообще забыть о существовании Силы. Потеря Силы – это увечье большее, чем слепота или глухота, унижение большее, чем кастрация. Если бы человек утратил разум, но сохранил воспоминания о своей потере, он мог бы понять ощущения Кзанола, ибо Сила есть то, что отличает тринта от животного.

Все еще смея надеяться, Кзанол посмотрел прямо на приближающихся чужаков и приказал им СТОЯТЬ! Чувство не работает, но вдруг?.. Рабы продолжали идти.

Они смотрели на Кзанола! Он беспомощно искал какой-нибудь способ заставить их не смотреть. Они наблюдают позор тринта, эти малорослые мохнатые беломясы, считающие его равным себе! И он увидел дезинтегратор, лежащий около вытянутой руки покинутого тела Кзанола.

Наконец он встал, но, попытавшись прыгнуть, едва не растянулся пластом. Он мог делать шаги подобно перепуганному новичку при пониженной гравитации. Ближайший из рабов подошел к клетке. Кзанол сгибал свои смешные колени, пока не смог поднять дезинтегратор, используя обе руки, поскольку его новые пальцы выглядели хрупкими, вялыми, бессильными. С рычанием, вырвавшимся из глотки, он обратил копательный инструмент против чужаков. Когда они все повалились на пол или прижались к стенам, он развернулся и побежал, налетел на проволочную сеть, подался назад, прорезал дезинтегратором дыру, выскочил и помчался к двери. Ему пришлось использовать Гринберга, чтобы тот открыл для него дверь.

Долгое время он думал только о бегстве.

Внизу горели зеленые огоньки, редко раскиданные по пространству между городами. Чтобы увидеть хотя бы два сразу, надо было подняться высоко. Между городами машины обычно летают как раз высоко, особенно если водитель осторожен. Огоньки были станциями обслуживания. Машина нуждается в обслуживании не более двух раз в год, но, находясь далеко за городом, приятно знать, что ты и здесь можешь получить экстренную помощь. Вынужденное одиночество – очень суровое испытание для горожанина, а большинство людей жили в городах.

Также приятно знать, что можно приземлиться около зеленого огонька, не оказавшись на верхушке дерева или на краю обрыва.

Кзанол обходил города стороной, избегал и зеленых огоньков. Улизнув с физического факультета, он помчался сразу к парковке на крыше, к убежищу своего «фольксвагена»[13]13
  Авторский недосмотр: ранее упоминается, что Гринберг отправился в университет на такси.


[Закрыть], и поднял его прямо вверх. Но тут возникла проблема направления. В сущности, ему было все равно, куда лететь. Достигнув нужной высоты, он устремил машину в Нью-Йорк, зная, что в любой момент сможет развернуться и двинуть обратно в Калифорнию. И он предоставил автомобилю передвигаться самостоятельно, за исключением тех случаев, когда надо было облетать города.

А это приходилось делать часто. Зеленые равнины были скорее островами в море городов, чем наоборот. То и дело он натыкался на узкие перешейки между городами – ряды зданий в полмили каждый, вытянувшиеся вдоль старых автомагистралей, – пересекал их на максимальной скорости и продолжал полет.

К часу ночи пришлось опустить машину. Управление утомило его. Им двигало вперед только безумное желание бегства; и он уже понимал, что бежать некуда. Он ощущал мучительную ломоту, хотя Гринберг и не обращал на нее внимания. Судороги и спазмы сводили его пальцы, которые казались еще более нежными, чем раньше. Впрочем, так оно и было! Из воспоминаний Гринберга он узнал, что мизинец на левой руке постоянно болит: травма при игре в бейсбол. И Гринбергу было все равно! Кзанолу страшно было пользоваться руками. Имелись и другие причины для физических страданий. Его мышцы болели после пяти часов пребывания в неизменном положении. Правая нога затекла от постоянного давления на акселератор. Он испытывал зуд везде, где одежда слишком плотно прилегала к телу.

Кзанол посадил машину посреди низкорослого леса в Аризоне, поспешно вышел и стащил с себя одежду. Намного лучше! Он швырнул ее на правое сиденье – может еще понадобиться, – залез обратно и включил подогрев. Теперь зудело там, где он касался сиденья, но это можно перетерпеть.

Он позволил рефлексам Гринберга вести машину и по ходу привык к присутствию Гринберга в своем сознании. Он мог черпать из его памяти без страха и дискомфорта. Но он не привык к чужому телу, которое носил сейчас, и не имел ни малейшего намерения приспособиться к потере Силы. Кзанол хотел получить свое тело обратно.

Он знал, где оно находится: увидел его, поднимая дезинтегратор. Память Гринберга добавила ему подробностей. Видимо, он уронил дезинтегратор, когда пытался защититься обеими руками. Тело так и будет лежать, пока Кзанол не найдет способ вернуться в него.

Для этого потребуется взять под контроль людей, которые управляли машиной для контакта. Ему понадобится немалая техническая помощь, чтобы вывести тело Кзанола из стазиса; глазами Гринберга он увидел ржавое пятно на своей спине. Для получения всей этой помощи нужна Сила. Но как ее добыть? Его человеческий мозг не содержал в себе Силы.

Оставался один шанс. Людям знакомы космические полеты, вспомнил Кзанол-Гринберг. Весьма жалкие полеты: кораблям требуются десятилетия для перелетов между населенными планетами и многие сутки даже для посещения планет Солнечной системы. Но все же это космические полеты. Вот бы найти систему F124, и вот бы она оказалась достаточно близко, тогда бы он раздобыл шлем-усилитель. А Гринберг обладает зачатками телепатии.

Шлем усилит его небольшой дар до подобия тринтской Силы.

Но где сейчас находится Кзанол? Должно быть, промахнулся мимо F124, решил он, и случайно столкнулся с этой планетой по имени Земля. Сможет ли он добраться до потерянной планеты за время жизни Гринберга?

Тело Гринберга хотело есть (было двадцать минут второго), пить и курить. Кзанол без труда мог игнорировать голод и жажду, потому что тринт убьет себя, если наестся досыта, и разорвет мешок-резервуар, если напьется до утоления жажды. Слабые умом предки тринтов вели жестокие битвы за пищу. Но сигареты у него были. Он закурил и решил, что ему это нравится, хотя и пришлось побороть желание сжевать фильтр.

Где он?

Он позволил воспоминаниям Ларри Гринберга всплыть на поверхность. Средняя школа. Уроки истории, оценки так себе. Космическая гонка; базы на Луне; базы на Марсе. Пояс астероидов. Колонизация Пояса. Экономика Пояса. Родильный астероид. Перенаселение на Земле. Законы о рождаемости; Комиссия по рождаемости; восстание сверхчеловеков. Санкции против Пояса по ходу дискуссии об использовании юпитерианских лун. Просачивалось много лишнего материала, но Кзанол получил хорошее представление о Солнечной системе. Он на третьей планете, и она двойная. Ему чрезвычайно повезло врезаться в нее.

Передатчик энергии ООН на Меркурии. Провал экономических санкций. Пределы автономности Пояса. Промышленная война. Почему Пояс считают врагом? Забыть. Пояс разрабатывает Кольца Сатурна, добывает там воду. Кольца!

– Уй! – Кзанол отшвырнул окурок и засунул в рот обожженные пальцы.

«F124. Это все же F124», – подумал он.

Но эта планета не походила на F124. Его обуяла дрожь, и он включил подогрев.

В час тридцать Джуди встала и вышла наружу. Одной в темноте переносить этот кошмар становилось невозможно. Ларри не позвонил.

На ее вызов прибыло такси, опустилось на углу. Она не знала адрес физфака университета, но в машине был телефон, и, связавшись с информаторием, Джуди напечатала адрес на панели. Такси зажужжало и поднялось.

Джуди откинулась в мягком кресле. Несмотря на усталость, она никак не могла заснуть.

Громадной колонной высилось здание университета, сверкавшее огнями; это было ночное освещение для защиты от летательных аппаратов. Но все же… уровень примерно на половинной высоте здания был втрое ярче. Еще до того, как такси начало снижение, Джуди догадалась, какой это уровень. Когда они проносились над посадочным балконом, она заметила и другие подробности.

Крупный квадратный аппарат был машиной «скорой помощи» большой вместимости, а те маленькие машины с вытянутыми капотами – полицейскими. Вокруг мельтешили крошечные фигурки.

Кзанол машинально зажег последнюю сигарету. Ротовая полость и гортань горели; это нормально? Он вспомнил, что нет, разве что когда он курил слишком много.

…И вот приходит Время созревания. Все вдруг начинают суетиться; отец и дед возвращаются домой очень поздно, совершенно измученные, а рабы вообще никогда не отдыхают. Днем и ночью доносится шум падающих деревьев и басовитое гудение лесопилки.

Будучи слишком юным, чтобы помогать, он обычно сидел под охранными подсолнечниками и наблюдал, как деревья загружают в лесопилку. На входе они выглядели как самые обычные деревья мпул: идеально прямые, с огромным зеленым цветком на вершине и темно-синим стволом, который сужался, переходя в стержневой корень. В лесопилке цветок, мягкая кора и корень удалялись. Бревна выходили наружу, сверкая на солнце; от дерева оставались только твердотопливное ракетное ядро и тонкая оболочка из кристаллического металла, скрытая под корой. Затем стволы отправляли на все ближние цивилизованные миры на кораблях, которые взлетали с помощью других бревен.

Но сначала проводились испытания. Случайным образом выбранное бревно помещалось на стенд. Дед и отец стояли неподалеку с такими лицами, словно насосались кислого гнала. Они напряженно следили, как горит бревно, при малейших признаках сбоя готовые забраковать весь урожай. Кзанол привык копировать их выражения. Маленькие техники-тнуктипы бегали вокруг, устанавливая инструменты. Они выглядели изнуренными и важными, при этом казались слишком маленькими для разумных животных, какими были в действительности. Их изощренная биологическая наука при помощи мутаций сделала из бесполезных деревьев мпул ракетные стволы. Они создали подсолнечники, охранявшие дом: изгородь из двенадцатифутовых столбов, на каждом гибкое серебристое зеркало, чтобы фокусировать свет на фотосинтезирующем наросте – или же сместить этот фокус на атакующего врага. Тнуктипы вывели огромных, безмозглых, питающихся дрожжами беломясов, которые служили кормом как семейству Кзанола, так и самим плотоядным тнуктипам. Доказав ценность своих независимо мыслящих умов, тнуктипы получили больше свободы по сравнению с прочими расами рабов.

И вот тнуктип запускал ствол. Пламя проносилось над долиной – бело-голубое и очень прямое, к концу переходящее в красный дым, а приборы между тем точно измеряли тягу бревна, и дед удовлетворенно улыбался. Пламя сотрясало мир своим ревом, а маленький Кзанол боялся, что тяга деревьев увеличивает скорость вращения планеты…

Кзанол-Гринберг стряхнул пепел с последней сигареты и обнаружил, что предыдущая догорает в пепельнице, выкуренная только на две трети. С ним такого не случалось после окончания школы! Он выругался по-тринтски и чуть не подавился; его гортань явно не была приспособлена для сверхречи.

Сидя тут со своими воспоминаниями, он тоже ничего не выиграет.

Где бы во Вселенной он ни находился, надо добраться до космопорта. Ему нужен шлем-усилитель. Потом он разберется, откуда на F124 взялись чужие и почему они считают, что находятся тут дольше, чем это возможно.

Он завел двигатель и набрал адрес: «Топика[14]14
  Топика – город в Канзасе, столица штата. В настоящее время даже с пригородами население составляет менее 250 тысяч человек.


[Закрыть], Канзас».

Ему так или иначе придется захватить корабль. Лучше всего вооруженный (в этой части космоса по определению царит беззаконие, раз тут нет тринтов), а около Топики есть военный космопорт.

«Погоди-ка, – подумал он. – Это не может быть F124. Слишком много планет! У F124 было восемь планет, а здесь их девять».

Эта мысль навела его и на другие различия. Пояс астероидов у F124 куда более плотный, а луна слегка вращается, вспомнил он. Он не в той системе!

Просто совпадение. Кзанол ухмыльнулся. И какое совпадение! Обитаемая планета, планета с кольцами, миры в похожем порядке… Подумать только, он – единственный тринт, обнаруживший две планеты рабов. Он будет самым богатым существом в Галактике! Его даже перестал беспокоить вопрос, удастся ли найти карту. Но шлем-усилитель нужен ему в любом случае.

Джуди была на грани истерики.

– Они что, вообще не могут ничего сказать? – повторяла она, зная, что ведет себя неразумно.

Терпение шефа полиции Лос-Анджелеса Ллойда Мэсни явно истощалось.

– Миссис Гринберг, – произнес он веско, – вы знаете, что прямо сейчас доктору Янски проводят замену глаз и лица. И широкого куска кожи на спине, ободранной почти до позвоночника. Состояние других немногим лучше. У доктора Снайдера глаза не пострадали, но пришлось заменять ту часть лица, которую он не прикрыл руками, и на ладонях, и на спине. Кнудсен получил открытые раны, доходящие до спинного мозга и нескольких ребер. За исключением мистера Тримонти, автоврач не позволит нам пробудить никого из них, даже по требованию полиции. Его допросили, пока шла замена участков черепа и скальпа на затылке. Он был в глубоком шоке, а сейчас лежит под местным наркозом, его беспокоить нельзя. Вы послушаете запись допроса, когда мы ее получим. Могу я пока предложить кофе?