Текст книги "Лазарь"

Глава 27

Валерия зачесала кудри в густой хвост и переоделась в чистые джинсы и майку. На столе рядом с карманным изданием “Моей фантастической подруги” и дешевенькими очками стояла чашка чая.

Валерия подошла к окну. Говоря по телефону с младшим сыном, Линусом, она посматривала на темные теплицы.

Линус жил в Фарсте, и, если ехать через Эльту, до Валерии ему всего двадцать минут на машине. Валерия обещала отдать сыну старое бюро, уже несколько лет пылившееся на чердаке.

– Заберу на следующей неделе, – сказал Линус.

– Поговори с Амандой – может, останетесь на ужин?

– Йона тоже будет?

– Он уехал.

– Как у вас с ним вообще? – спросил Линус. – В прошлый раз у тебя был счастливый голос.

– Я и правда счастлива.

Они закончили разговор. Валерия положила телефон на стол и взглянула на очки. Один винтик вылетел, и она закрепила дужку скрепкой.

Старая дровяная печь дышала мягким теплом. За железной дверцей со вздохами лопались поленья.

Валерия привыкла к одиночеству. После нескольких лет в тюрьме одиночество стало ее частью, но, когда Йона вернется, она предложит ему попробовать жить вместе. Пусть он оставит за собой квартиру, в которой ночует, спешки нет никакой. Просто Валерии так хочется проводить с ним больше времени, хочется совместной повседневности.

Она достала из верхнего шкафчика бокал и до половины наполнила его из коробки с вином, стоявшей на кухонном столе. В гостиной бросила взгляд на темный телевизор, на черные окна и поставила виниловую пластинку, лежавшую на вертушке. В динамиках щелкнуло, и зазвучал альбом Барбры Стрейзанд восьмидесятых годов, “Guilty[9]9
  Виновна (англ.).


[Закрыть]”.

Валерия села на подлокотник дивана. Как странно, что спустя столько лет они с Йоной снова встретились.

Она вспоминала свои поездки в Кумлу, вспоминала, как становилось неприятно, когда у нее за спиной закрывалась железная решетка. Каждый раз, проходя мимо надзирателей, она ощущала панику. С такой же паникой внутри она проходила в дверь с номером три, оставляла удостоверение личности, получала бейдж, вешала одежду в шкафчик, там же оставляла вещи и запирала дверцу. Молча здоровалась с тщательно накрашенными женщинами. Там всегда бывали накрашенные женщины, к ногам которых жались беспокойные дети. В комнате ожидания имелся туалет, несколько стульев, стенд с информацией для посетителей и лошадь-качалка с облезлыми полозьями.

Сюда запрещалось приходить в лифчике на косточках, прокладки и тампоны тоже были под запретом. Обувь следовало поставить на круговой конвейер, по которому она уезжала под рамку детектора, на проверку.

И все же Валерии нравилась эта грустная комната свиданий. Нравилось, как Йона пытается придать ей уюта – салфетки, кофе, печенье.

И вот он на свободе.

Он спал в ее доме, они занимались любовью, вместе работали в саду.

Валерия отпила еще вина и стала подпевать “Woman in love”, но, услышав собственное пение, смущенно замолчала.

Выйдя в прихожую, она остановилась у зеркала, сдула с лица локон, вскинула подбородок и подумала, что и вправду выглядит счастливой.

Татуировки на плечах с годами потеряли четкость, мускулистые от тяжелой работы руки покрылись царапинами от шипов ежевичника.

На кухне Валерия поставила бокал на кухонный стол и потушила лампу, которую Йона вечно задевал головой.

Музыка глухо пробивалась сквозь стену, будто сосед затеял вечеринку.

Валерия вспомнила страх в глазах Йоны, когда он просил ее бросить все и бежать с ним.

Его уверенность в том, что Вальтер жив, напугала Валерию.

Она понимала, откуда у Йоны эта уверенность. Шок никуда не делся, он просто все это время оставался под спудом и мог вернуться с быстротой молнии.

Хорошо, что Йона уехал к Люми.

Валерия надеялась, что за несколько дней в Париже, с дочерью, он успокоится.

Ветер усилился, загудел в трубе.

Валерия взяла было книгу и очки, как вдруг за кухонным окном блеснули фары. Свет мелькал между деревьями, как в кинетоскопе.

У Валерии подскочил пульс: на разворотной площадке остановилась незнакомая машина. Фары светили прямо в ближайшую теплицу, и в их свете растения отбрасывали резкие тени.

В прихожей Валерия надела плащ и сапоги, потянулась за фонариком, лежавшим на шляпной полке, и, открыв дверь, шагнула в холодный вечерний воздух.

На площадке стояла незнакомая машина. Габаритные огни окрашивали облачко выхлопных газов красным.

Валерия вдруг сообразила, что оставила пистолет в тумбочке у кровати.

Под сапогами хрустел гравий.

Дверца водителя была открыта, но сиденье пустовало.

В ближайшей теплице, между полками и кустами, двигалась какая-то темная тень.

Приблизившись, Валерия включила фонарик, но свет почти сразу погас; она потрясла фонарик и направила тонкий лучик на теплицу.

В теплице оказался Густав Эриксон из “Хассельфорс Гарден”. Его коллега стоял поодаль, между парниками.

Валерия помахала гостям и потянула дверь.

Густав, могучий мужчина лет шестидесяти, в очках, с подернутыми сединой усами, всегда начинал бренчать мелочью в кармане, говоря о делах. Одевался он в мешковатые джинсы, розовые или желтые рубашки и пиджак.

Валерия больше десяти лет покупала землю и удобрения у “Хассельфорс”.

Наверное, Густав проезжал мимо и захотел удостовериться, что она к весне сделает большой заказ.

– Густав?

– Да вот, скоро весна, – отозвался Густав и позвенел мелочью в кармане.

Его рослый коллега поднял пластмассовый горшок с саженцем помидора, и через отверстие в дне просыпалось немного сухой земли.

– Я на вас рассчитываю, – сказала Валерия. – В этот раз мне понадобится много всего.

Густав тихо, смущенно рассмеялся.

– Вы уж простите, что я так поздно. Я было повернул, но увидел, что у вас посетитель, значит, ничего страшного, если…

Раздался глухой удар, и Густав вдруг замолчал. Послышался еще один удар, уже не такой глухой, и Густав обрушился на шкаф.

Валерия не понимала, что происходит.

Ноги Густава конвульсивно дергались, но лицо было расслабленным, а глаза широко открытыми.

Валерия взглянула на могучего мужчину рядом с ним. Надо попросить его вызвать “скорую”. И тут Валерия увидела в руке великана молоток.

Под Густавом ширилась темная лужа. Кровь.

Человек с молотком был почти двухметрового роста, с мощной шеей и круглыми плечами. Он коротко дышал, в ушах беспокойно подрагивали серьги.

Неужели все это не сон?

Она хотела отодвинуться подальше от него, но ноги странно отяжелели, словно она брела по воде.

Мужчина отшвырнул молоток, словно перестал понимать, зачем держит его, и повернулся к Валерии.

– Стой, – пробормотал он.

– Я сейчас, – прошептала она и медленно повернулась к двери.

– Стой! – Мужчина двинулся за ней.

Валерия побежала. Перевернула за спиной стол с рассадой ежевики, услышала, как преследователь спотыкнулся и по-звериному заревел. Валерия быстро пробралась между полками, перепрыгнула через мешок с землей.

Преследователь не отставал. Валерия пробежала через освещенное фарами пространство, задела плечом полку, и два глиняных горшка упали на пол.

Она успела добежать до двери и уже схватилась было за ручку, когда преследователь догнал ее.

Валерия резко повернулась, сильно ударила фонариком, попала убийце по щеке. Он отшатнулся, и она пнула его между ног. Великан согнулся и упал на колени.

Валерия снова повернулась к двери.

Старую ручку заело; Валерия кулаком стукнула по задвижке и рванула дверь.

В задрожавшем стекле она увидела, как преследователь ползет вперед.

Валерия крутанула ручку, она сама услышала, как заскулила, когда убийца схватил ее за ногу. Одним рывком нападавший бросил ее на пол. Валерия упала, оперлась на руки, откатилась на бок и попыталась пнуть его.

Убийца потащил ее назад.

Плащ задрался, Валерия оцарапала живот и подбородок.

Она не успела подняться: убийца навалился на нее и ударил в спину. У Валерии перехватило дыхание; она закашлялась, втянула в себя воздуха, и тут он нанес новый удар.

Ворча, он попятился, топча осколки разбитых горшков.

Валерия, еле дыша, встала на четвереньки и увидела, как мужчина сбрасывает растения со столов. Подойдя к Густаву, он принялся пинать его безжизненное тело и что-то гневно вопить.

Валерия поднялась на ноги, оперлась одной рукой о стеклянную стену – и тут он снова повернулся к ней.

– Отвали от меня, – выговорила Валерия, пытаясь свободной рукой удержать нападавшего.

Великан схватил ее за руку и ударил по левой щеке так, что Валерия отлетела вправо, ударилась головой о стеклянную стену и в дожде осколков обрушилась на пол.

Нападавший наступил ей на грудь, прокричал, что она умрет, что он зарежет ее, как курицу, закашлялся, заревел. Сев на Валерию верхом, он обеими руками сдавил ей горло.

Валерия не могла вдохнуть и не могла сбросить убийцу – он был слишком силен. Она изворачивалась, пытаясь дотянуться до его лица.

Великан принялся бить ее головой о пол. На третьем ударе затылок обожгло, и Валерия потеряла сознание.

Ей мерещилось, что какой-то лифт на большой скорости тащит ее под землю; очнулась она от ужасной боли в ноге. Мужчина укусил ее в бедро, прямо через джинсы, после чего, рыча, поднялся и пнул по ступням.

Из укушенной ноги текла теплая кровь.

На грани обморока Валерия смотрела, как убийца громит парник, нагибается и подбирает с пола прививочный нож.

Он вернулся к Густаву и одним ударом рассек ему горло, а потом вспорол живот и грудь от пупка до ключиц. Взвалив Густава на плечо, он зашагал к двери. Тело подергивалось от мелких спазмов, кровь текла убийце на спину.

Страшный великан прошел мимо Валерии, пинком открыл дверь. Дверь слетела с петель, осколки посыпались на землю.

Валерия поднялась; ее чуть не вырвало от боли. Кровь лилась из затылка на плащ. Пошатываясь, она шагнула вперед, схватилась за что-то и перевалилась через порог.

На разворотной площадке загорелась машина, послышались глухие удары. Ветер раздувал пламя, сносил в сторону хлопья сажи. Великан лопатой выбил окна, отстранился, когда из машины вырвался клуб огня, и уставился на Валерию.

Она повернулась и побежала в лес, постанывая от боли в бедре. Продралась через сухой лапник, споткнулась, снова обрела равновесие.

Тяжелая одышка убийцы слышалась уже за спиной. Валерия угодила ногой в яму с водой, попыталась уберечь лицо от низко нависавших ветвей – и тут преследователь ударил ее по голове лопатой.

Потеряв сознание, Валерия упала вперед, сквозь сухие ветки, лицом в мерзлую бруснику. Взревев, убийца ударил снова, но промахнулся и выронил лопату.

Очнувшись, Валерия поняла, что ее тащат за ногу по лесной траве. Сапоги слетели, плащ волочился следом. Валерия пыталась уцепиться за березку, но у нее не хватило сил.

Глава 28

С новым паспортом и кредитной картой, Йона Линна превратился в финского ландшафтного архитектора по имени Пааво Нисканен. Теперь с прежней личностью и жизнью в Стокгольме его связывало только само тело.

У него не осталось ни документов, ни электроники, ни одежды из прошлой жизни.

Вскрыв запаску, Йона сунул в нее взрывчатку и детонаторы и снова заварил резину.

По сравнению со Швецией расстояния в Западной Европе небольшие.

От южнофранцузского Безье до швейцарской Женевы по шоссе А-9 всего пятьдесят миль[10]10
  Шведская миля равна десяти километрам.


[Закрыть], но так как Йона решил ехать не по автобану, а по сельским дорогам, путешествие должно было занять семь часов.

Йона уговаривал себя, что все будет хорошо. Он знал: Натан проследит, чтобы Валерию защитили. Лучше бы ей, конечно, уехать с Йоной, но она будет в безопасности, пока полиция не выйдет на след Юрека.

Он миновал узкий приток реки Ля-Лэр-Ро и неохраняемую границу с Швейцарией, поехал вверх по Шемен-дю-Мулен-де-ля-Грав и под набухшим дождевыми тучами небом стал приближаться к Женеве.

Оставив машину на рю де Лозанн, он забросил сумку через плечо и вошел в помпезный вокзал. В кафе на кассе ему передали конверт от Люми; в конверте содержалась карточка-ключ.

Значит, Люми здесь.

Ей удалось уехать из Парижа.

Прежде чем войти в мраморный вестибюль отеля “Варвик Женева”, Йона натянул шапочку.

Поднимаясь на второй этаж, он держал голову опущенной, чтобы его лицо не попало под камеры наблюдения в лифте.

Беззвучно прошагав по покрытому ковром коридору, Йона остановился у номера 208 и позвонил.

Дверной глазок потемнел.

Йона знал, что Люми стоит чуть сбоку от глазка и чем-то прикрывает линзу – может быть, диванной подушкой – на случай, если кто-то попытается выстрелить в нее прямо через дверь.

Коридор по-прежнему был пуст, только между этажами слышалась тихая музыка.

В глазке мелькнул свет, потом линза снова потемнела.

Йона кивнул, и Люми открыла. Йона быстро вошел, запер за собой дверь и поставил сумку на пол.

Они обнялись. Йона поцеловал дочь в голову, вдохнул запах ее волос, крепко прижал к себе.

– Папа, – прошептала Люми, уткнувшись ему в грудь.

Йона с улыбкой посмотрел на нее: светло-русые волосы зачесаны в высокий хвост, похудела, скулы обрисовались четче, серые глаза потемнели.

– Какая ты красавица стала, – сказал он.

– Спасибо. – Люми опустила глаза.

В номере из двух комнат Йона потушил верхний свет, задернул шторы и снова повернулся к дочери.

– Ты уверен? – спросила она.

– Да.

Йона отметил про себя, что Люми предпочла ничего больше не говорить. Кивнув, она ушла в гостиную и села в кресло. Йона принес из прихожей сумку:

– От всего избавилась?

– Я сделала, как мы договорились, – медленно и тяжело ответила Люми.

– Все прошло нормально?

Дочь пожала плечами и опустила взгляд.

– Мне жаль, что ты оказалась втянутой в это дело. – Йона достал из сумки пакет. – Надень вот это… великовато, но мы потом тебе купим новую одежду.

– Ладно, – буркнула Люми и встала.

– Смени все. Белье, заколки…

– Знаю, – перебила она и ушла в ванную, помахивая пакетом.

Йона достал из сумки пистолеты. Один он сунул в наплечную кобуру, под левую руку, а второй приклеил скотчем чуть выше щиколотки.

Когда Люми вернулась, он уже закончил. Свитер был велик, штаны мешком висели на стройных бедрах.

– Где оружие? – спросил Йона.

– Под подушкой.

– Ты проверила ударник, пружины?

– Ты сам проверил еще до того, как отдал его мне. – Люми скрестила руки на груди.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, – настаивала она.

– Проверь сама. Это единственный способ убедиться наверняка.

Люми молча подошла к кровати, достала “глок-26”, вытащила магазин, извлекла патрон и разобрала оружие. Разложила детали на покрывале и для начала осмотрела спусковую пружину.

– Я уже начинаю привыкать к необходимости скрываться. – Йона выдавил улыбку. – Знаю, это может показаться перегибом.

Люми не ответила; она снова собрала пистолет, дважды проверила механизм и вставила магазин на место.

Старая одежда Люми валялась в ванне. Йона сунул вещи дочери в мусорный мешок и вернулся в комнату; там он собрал остальную одежду Люми, у дверей прихватил обувь и вышел.

Над холодной улицей высилось стальное серое небо, слои серых туч висели над вокзалом. Торговые ряды уже украшены к Рождеству: гирлянды, сверкающие елки. На тротуарах полно народу, и движение плотное. Йона шел, опустив голову; возле Пляс-де-Корнавен он свернул налево, миновал дешевую забегаловку с гамбургерами и ресторан. У большого подземного перехода, ведущего к вокзалу, он принялся рассовывать вещи Люми по разным мусорным бакам.

На обратном пути Йона зашел в китайский ресторан и сделал заказ. Сидя в полутемном баре, он думал о времени, проведенном с Люми в Наттавааре, о том, как они заново узнавали друг друга. Как рассказывали друг другу обо всем, что пережили за годы разлуки.

Когда Люми впустила его в номер, Йоне показалось, что дочь плакала. Он прошел за ней в гостиную, поставил пакет с едой на журнальный столик и спросил:

– Ты пьешь вино?

– Я живу во Франции, – вполголоса ответила Люми.

Йона вынул из пакета коробочки с едой, принес два бокала, салфетки и палочки.

– Как дела в школе? – спросил он, доставая из мини-бара бутылку красного вина.

– Хорошо… нагрузка сейчас большая.

– Так и должно быть.

– А ты, папа? Как у тебя дела? – Люми открыла коробочки.

Пока они ели, Йона рассказывал, как жил, выйдя из тюрьмы, как работал квартальным полицейским, рассказал о Валерии и ее садовом хозяйстве.

– Вы будете жить вместе?

– Не знаю. Я бы очень хотел, но у нее своя собственная жизнь, так что… посмотрим.

Люми положила палочки и отвернулась.

– Люми?

– Ну просто… ты ничего обо мне не знаешь.

– Я не хотел тебе мешать, у тебя теперь новая жизнь… и я бы хотел стать ее частью, хотя понимаю, что в кругу художников и писателей папой-полицейским не похвастаешь.

– Думаешь, я тебя стыжусь?

– Нет, но… может, я не вполне вписываюсь?

Голос дочери так напоминал голос Суммы. Йона хотел сказать ей об этом, но не стал.

Они в молчании доели, допили вино.

– Выезжаем рано утром, – сказал Йона и стал убирать со стола.

– Куда?

– Не могу сказать.

Люми прошептала: “ясно” и отвернулась.

– Люми, я понимаю, что ты не хочешь прятаться, что в твои планы происходящее не вписывается.

– Я разве жалуюсь? – Люми чуть не плакала.

– Я и так вижу.

Люми вздохнула и быстро провела ладонью по глазам.

– Ты видел Вальтера?

– Нет, но меня преследовал его сообщник…

– Какой еще сообщник? – перебила Люми.

– Юрек наблюдает за тобой. Отслеживает твое расписание, знает все о твоих занятиях, знает, с кем ты общаешься.

– Но зачем ему сообщник?

– Вальтер тщательно спланировал месть, но для осуществления плана ему нужен помощник, верный ему, как покойный брат, – пояснил Йона. – Он знает: как только я пойму, что он жив, я брошусь защищать тебя… Вальтер рассчитывал добраться до тебя раньше, чем я оказался бы в Париже, а его сообщник тем временем дотянулся бы до Валерии в Стокгольме. Чтобы месть свершилась, два преступления должны произойти одновременно. Он мыслит, как один из близнецов.

– Тогда зачем сообщнику ты?

Йона сложил пустые коробочки в бумажный пакет, почувствовал острую боль в глазнице и оперся на стол, чтобы не потерять равновесия.

– Потому что я понял, что Вальтер жив, за секунду до того, как он начал приводить свой план в исполнение. Я позвонил тебе, ты действовала правильно, и тебе удалось сбежать из Парижа… Отправить сообщника по моему следу было вынужденной мерой, попыткой не потерять единственную ниточку, которая привела бы к тебе… Мы действовали быстро, у нас небольшое преимущество, но это все.

– Логично… только вот ничто не указывает, что Вальтер жив, его никто не видел, даже ты… Почему человек, который тебя преследовал, непременно должен быть связан с Юреком?

– Я знаю, что Юрек жив.

– Ладно, давай исходить из этого. Потому мы и сидим здесь.

– Я убил его брата-близнеца, но не его, – настаивал Йона.

– И кто я во всей этой истории?

– Моя дочь.

– А я уже начала чувствовать себя заложницей. – Люми, словно сдаваясь, вскинула руки. – Извини, я преувеличила… Но вся эта история с Вальтером и побегом проехалась по моей жизни, и мне надо знать, что происходит.

– Что именно ты хочешь знать? – Йона сел на диван.

– Куда мы завтра уезжаем? Каков план?

– План – оставаться в живых до тех пор, пока полиция не возьмет Юрека… Я передал коллегам много материалов, и если полиция поторопится, то успеет выследить его.

– Как мы будем выживать? – спросила Люми уже мягче.

– Проедем Германию и Бельгию, доберемся до Нидерландов… В провинции Лимбург, недалеко от Верта, есть в полях несколько заброшенных домов.

– Там мы и будем скрываться?

– Да.

– И как долго?

Йона не ответил. У него не было ответа.

– Тебе там будет спокойнее? – спросила Люми и села в другое кресло.

– Я рассказывал тебе про моего друга Ринуса?

– Ты говорил о нем, когда учил меня рукопашному бою в Наттавааре.

После службы в десантных войсках Йона завербовался в специальную секретную школу в Нидерландах, где его наставником стал лейтенант Ринус Адвокаат.

– Ринус всегда был немножко параноик, он устроил конспиративное жилье, максимально безопасное… С виду такие дома похожи на запущенные сараи, но…

– Да какая разница, – вздохнула Люми.

Йона открыл было рот, чтобы ответить ей, но почувствовал новый, еще более сильный укол мигрени. За резкой болью в левой глазнице последовало изнурительное ощущение – как будто слуховые проходы заполняются водой.

– Папа! Что с тобой?

Йона прижал ладонь к левому уху. Приступ миновал, боль отступила, и он объяснил:

– День был длинный.

Он отправился чистить зубы, а когда вернулся в спальню, Люми сидела на кровати с часами в руках.

– Что за часы?

– Подарок.

– Тебе придется оставить их здесь.

– Да что в них такого? – напряженно спросила Люми и надела часы на руку.

– Наверное, ничего, но единственное правило без исключений – порвать все связи.

– Ладно, но часы я не оставлю – можешь их проверить, это просто часы. – Люми протянула часики отцу.

Йона включил ночник, чтобы лучше видеть, поднес часы к свету, проверил все звенья браслета и не поцарапаны ли винтики на задней крышке.

– Ну что? Ни микрофонов, ни передатчиков? – Люми не смогла скрыть сарказма.

Йона, не отвечая, отдал часы дочери, и она молча застегнула их на левом запястье. Так же молча они сложили сумки, оделись, словно уже собрались выезжать, и, в обуви и с пистолетами в заплечной кобуре, легли каждый на свою сторону кровати.