Текст книги "Надежда на счастье"

Конор никогда не задумывался о том, чем занимаются мужья и жены летними вечерами, но если они влюблены, то, возможно, действительно сидят на качелях на веранде.

– А что потом случилось с качелями?

Оливия ответила не сразу.

– После смерти мамы папе трудно было каждый день видеть качели и знать, что мама никогда больше не будет сидеть на них. Однажды вечером я вышла и обнаружила его здесь. Он плакал, обхватив голову руками. На следующий день я сняла качели и отдала их. Может, я поступила неправильно, но я не могла вынести его страданий.

Это и есть любовь. Боль и утраты. Он отвернулся и уставился на залитый лунным светом двор. Он вспомнил всех, кого любил. Все они ушли, и боль от их потери – вот чего он не хотел испытать снова.

Воцарилось молчание, но никто из них не делал попытки нарушить его. Наконец Конор понял, что Оливия не ждет от него никаких слов, и немного успокоился. Возможно, ей хотелось просто посидеть с ним рядом в тишине. И чем дольше длилось молчание, тем уютнее ему становилось.

– Уже поздно, – сказала она, наконец.

Конор не пошевелился, но все его мышцы напряглись. Он прекрасно понимал, о чем она говорит. Краем глаза он заметил, как она нервно теребит подол платья.

– Пора спать, – добавила Оливия, поднявшись со стула.

Он не был готов к тому, что эти ее слова так подействуют на него. Он вдруг почувствовал ошеломляющее желание – ему хотелось заключить ее в объятия и крепко прижать к себе, хотелось защищать ее от всех опасностей в мире.

Взяв себя в руки, Конор ровным голосом проговорил:

– Спокойной ночи, Оливия. Спи спокойно.

Она мельком взглянула на него.

– Ты не идешь наверх?

Он вспомнил о ночи в Монро и о том, как провалился в сон, сжимая ее в объятиях. И спал он без сновидений, без призраков из прошлого, без демонов. Но ведь демоны могут вернуться… И что произойдет, если они вернутся в тот момент, когда Оливия будет с ним?

– Нет. – Он покачал головой.

Но она все еще не уходила.

– Конор, я хочу, чтобы ты пошел со мной наверх. – Она положила ладонь на его плечо, и он вздрогнул от этого прикосновения.

– Нет, я не могу. Мне очень жаль, но не могу.

Конор закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Оливия убрала свою руку и ушла в дом.

Та ночь в Монро все еще жила в его памяти. Конор помнил каждую расстегнутую пуговку, каждый изгиб ее тела, каждый ее вздох. Он помнил, как и сам утратил последнюю каплю здравого смысла. Помнил, как погрузился в сон, а потом проснулся, ощущая ее чудесный запах. С ней к нему пришел покой – покой, которого он не знал со времен детства, покой, который, как ему казалось, оставил его навсегда.

Но покой с Оливией был иллюзией, и он не продлится долго. Кошмары вернутся, непременно вернутся – и что тогда он может натворить, если Оливия окажется с ним рядом? Ведь он может даже обидеть ее – например, ударить в темноте, не понимая, где находится, не в силах отличить прошлое от настоящего.

Конор представил себе Оливию, лежащую в постели. Волосы разметались по подушке, а под тонкой ночной рубашкой с перламутровыми пуговками нет ничего, кроме ее нежного и теплого тела. Желание пронзило его – жадное, горячее и требовательное.

Невыносимо желать ее с такой силой, невыносимо нуждаться в ней так отчаянно… Но он не должен верить, что она сможет победить его демонов. А если ей удастся это сделать, то лишь на время. И станет еще хуже. Уж лучше никогда не видеть небес, чем увидеть их мельком, дотронуться до них – и потерять.

Он пошел к себе в комнату. Он спал со своими демонами и проснулся один.

Понедельник был первым школьным днем, и, как все предыдущие первые школьные дни, этот понедельник стал для Оливии настоящим испытанием. Кэрри взбунтовалась при одном упоминании о шелковых ленточках в волосах, а школьное платье ей совсем не нравилось, потому что на нем теперь были рюшки. Миранда же расплакалась, узнав, что мама, оказывается, не пойдет с ней в школу. Бекки же ворчала по поводу того, что в этом году им опять придется подарить мисс Шеридан три банки консервированных персиков. И от Конора помощи ждать не приходилось. Сидя за завтраком, он то и дело хмурился и очень неохотно отвечал на вопросы. Наконец, молча поднявшись из-за стола, вышел во двор через черный ход. Оливия со вздохом посмотрела ему вслед. «Неужели так будет всегда?» – спрашивала она себя.

К тому времени как явился Орен, чтобы отвезти девочек в город вместе со своими детьми, Оливия уже от души радовалась, что они уезжают. Она вернулась в кухню и тотчас же принялась за уборку. Через полчаса, вымыв посуду после завтрака, она вдруг осознала, что впервые за несколько лет осталась совсем одна в доме. Ведь Миранда в этом году впервые отправилась в школу вместе со старшими сестрами.

Оливия села за кухонный стол и тяжело вздохнула, почувствовав себя ужасно одинокой. В доме было необыкновенно тихо. Ей не хватало малышки Миранды.

К ней подошел Честер и уткнулся носом в ее руку, тихо повизгивая: было ясно, что ему тоже не хватало Миранды. Оливия погладила пса и смахнула слезинку. «Не глупи, – сказала она себе. – Ведь тебе еще предстоит перестирать кучу белья».

Но вместо того чтобы приняться за дело, Оливия по-прежнему сидела за кухонным столом, тихонько вздыхая.

Она гадала, чем же сейчас занимается Конор. Возможно, он специально избегал ее. Но она не могла винить его за это. Просто он не хотел привязываться к этим местам. И женился на ней только из чувства долга.

Оливия вспомнила ночь в Монро, вспомнила о том, что Конор тогда на время впустил ее в свою одинокую жизнь. И ей стало ужасно грустно при мысли о том, что скоро он, наверное, покинет ее. Возможно, покинет, даже не попрощавшись. В один прекрасный день она проснется, и обнаружит, что его нет в доме.

– Господи, как же мне заставить его забыть прошлое? – прошептала она. – Я так люблю его, но боюсь, что этого недостаточно.

Но Оливия знала: ей остается лишь любить его и надеяться на лучшее. Уговаривать его она не собиралась, все зависело от самого Конора.

Поднявшись, наконец, из-за стола, Оливия вернулась к работе. К полудню выстиранное белье висело на веревке, огород был прополот, а овощной суп варился на медленном огне. Поставив сковороду с кукурузным хлебом на плиту, Оливия пошла искать Конора, чтобы сказать ему, что обед готов.

Ни во дворе, ни в хозяйственных постройках она его не нашла и вернулась в дом. Возможно, Конору хотелось уединиться, и не следовало ему мешать. Да, пусть сам все решает. Она не собирается его преследовать.

Пообедав в одиночестве, Оливия принялась гладить белье. Она старалась не думать о том, что в доме тихо и пусто, но ближе к вечеру, наконец, почувствовала, что не в силах больше выдерживать эту тишину.

Оливия снова отправилась на поиски Конора и на этот раз нашла его почти сразу же в старом сарайчике для инструментов, где он разбирал хлам, оставшийся после Нейта. Конор поднял голову, когда она вошла в полутемный и пыльный сарайчик.

– Ты пропустил обед, – сказала Оливия, стараясь говорить как можно спокойнее. Ей очень хотелось узнать, куда он ходил и как провел день, но вместо этого она спросила: – Проголодался?

Он покачал головой.

– Спасибо, но уже поздно. Я подожду до ужина. – Отшвырнув ржавое ведро и указав на штабель досок в углу, он сказал: – Не возражаешь, если я использую несколько штук?

– Конечно, нет. Тебе не нужно спрашивать у меня разрешения, Конор. – Ведь теперь это и твой дом тоже.

Он поджал губы и отвернулся, затем стал на колени и стал рыться в ящике с инструментами.

– Да, думаю, так и есть, – пробормотал он себе под нос.

Было ясно, что Конор не в духе. Но чего она ожидала? Отогнав тревожные мысли, Оливия сменила тему:

– А что ты собираешься делать с этими досками?

– Пока не знаю. Просто жалко будет, если их сожрут термиты. – Он помолчал, потом посмотрел на нее и добавил: – Когда я чинил крышу, то подумал: как приятно снова держать в руках молоток. Я уже давно не плотничал.

– Ты занимался этим там, в Ирландии?

Конор кивнул.

– Я начинал подмастерьем у столяра, когда мне было шестнадцать.

Она прислонилась спиной к пыльному верстаку Нейта, стоявшему у двери. Конор же продолжал разбирать содержимое ящика.

– Ты бросил плотничать, чтобы стать профессиональным боксером? – спросила Оливия.

– Нет. – Он встал и поднял ящик, потом подошел к ней и поставил ящик на верстак. – Я бросил работу, чтобы стать бунтарем. – Вытащив из ящика долото, Конор стал внимательно рассматривать его. – Да, я решил стать фением. Занозой в боку Британской империи.

– Фением? – переспросила Оливия. – Какое странное слово… Это, наверное, какое-то тайное общество?

– Да, тайное. Ирландское республиканское братство. – Он положил долото обратно в ящик. – У вашего мужчины были отличные инструменты.

При слове «мужчина» Оливия невольно рассмеялась. Конор взглянул на нее с удивлением.

– Я сказал что-то смешное?

Она зажала рот ладонью и покачала головой:

– Нет-нет, просто дело в том… Нейту было под семьдесят. Черный как уголь старик, с длинной седой бородой, с зубами, пожелтевшими от жевательного табака. – Она поморщилась. – Жевать табак, отвратительная привычка, хотя он был очень милый старик. Но его никак нельзя было назвать «моим мужчиной».

– Это просто такое выражение, милая. В Ирландии говорят «твой мужчина», имея в виду знакомого тебе человека. Иногда даже подошедшего к женщине незнакомца.

– Как странно… – пробормотала Оливия. – Странно, что люди так по-разному выражаются, правда? Мы здесь говорим «я полагаю», а вы говорите «я думаю», но означает это одно и то же, верно? Собирается дождь, я полагаю. Собирается дождь, я думаю.

Конор криво усмехнулся.

– Ну, ирландцы известны тем, что говорят такие вещи, которые другим кажутся забавными.

– Например?

– Если я встречаю человека, которого давно не видел, я скажу ему что-нибудь вроде: «Эй, Дэниел О’Шир, ты ли это?

Она улыбнулась.

– Ну а мы тут, на юге, говорим вещи, которые северянам-янки кажутся странными.

– В Ирландии любой американец – янки, – заметил Конор.

Оливия вскинула подбородок.

– Но я не янки. Назвать меня так – значит начать ссору.

Он ухмыльнулся.

– Я обязательно запомню. И именно так тебя назову, когда ты начнешь бросать в меня яйцами.

Они оба рассмеялись. Потом Оливия вспомнила, что произошло после того, как она швырнула в него яйцо, – и тотчас же остро ощутила его близость. В следующее мгновение Конор шагнул к ней, и она сразу поняла: он хочет поцеловать ее. Оливия сделала шаг навстречу.

– Папа! Мама! Вы где?!

Голос Миранды заставил их отскочить друг от друга. Но они не отвели взглядов. Оливия облизнула пересохшие губы и пробормотала:

– Девочки уже вернулись.

– Да, слышу, – сухо ответил Конор.

– Папа?! Мама?! Где вы?!

Ей так недоставало девочек весь день, а теперь она почувствовала досаду, потому что они помешали им. Оливия вышла из сарайчика и взглянула на дом. Бекки и Кэрри только спускались с крыльца, а Миранда уже была внизу.

– Мама, мы здесь! – закричала девочка.

Повернувшись, она помахала на прощание Орену, уже отъезжавшему от дома.

Миранда подбежала к сарайчику, и Оливия, улыбаясь, протянула к ней руки. Но девочка пробежала мимо, крикнув на бегу: «Здравствуй, мама!» Вбежав в сарай, она бросилась к Конору.

К своему изумлению, Оливия увидела, как Конор подхватил малышку на руки.

– Смотри, папа! – радостно закричала Миранда, в одной руке она держала лист бумаги, а другой обнимала Конора за шею, – Посмотри, что я нарисовала в школе. Это кенгуру. Они живут в Австралии. Мисс Шеридан так сказала.

Папа? Оливия была настолько поражена, что даже не обиделась на недостаток внимания со стороны дочери. Миранда назвала Конора папой, а он даже не удивился.

Конор внимательно посмотрел на рисунок.

– Да, так и есть, милая. Это кенгуру. Чудесный рисунок. Думаю, мы вставим его в рамку и повесим где-нибудь в доме. – Он взглянул на жену: – Ты как думаешь?

– Да, конечно, – пробормотала Оливия и, отвернувшись, смахнула слезу. Но на сей раз это были слезы радости.

Тут в дверях появилась Кэрри. Она немедленно потребовала, чтобы папа обратил на нее внимание. Показав ему набросок замка, девочка объяснила, чем она его рисовала.

Последней подошла Бекки. Она показала Конору карту Ирландии, которую нарисовала сама. Причем написала названия всех графств и крупных городов.

– Слайго, Лейтрим, Донегол, – прошептал Конор. – Да, все верно.

Оливия сквозь слезы смотрела на дочерей, жаждавших внимания Конора, и чувствовала, что у нее появляется надежда… Приблизившись к мужу, она посмотрела на рисунки девочек, потом с улыбкой сказала:

– А на кухне есть печенье.

Сестры тут же выбежали из сарая. Оливия прокричала им вслед:

– Только по две штуки каждой, а то аппетит перебьете! И уберите свои коробки для обедов!

Конор по-прежнему рассматривал рисунок Миранды. Потом взглянул на жену и с сомнением в голосе пробормотал:

– Кенгуру?..

Оливия склонилась к рисунку и с улыбкой сказала:

– Да, конечно, кенгуру.

Проснувшись на следующее утро, Конор тут же оделся и вышел во двор, чтобы наколоть дров. Он отнес дрова в кухню, растопил плиту, а затем снял с крюка ведро и пошел доить корову. Оливия в это время собирала девочек в школу, и он решил, что надо ей немного помочь с хозяйственными делами.

Услышав шаги, Конор поднял голову и увидел Оливию, входившую в хлев. Глядя на него с удивлением, она проговорила:

– Ты доишь корову?

– А почему бы и нет? Я ведь знаю, как это делается. – Он вытащил ведро с молоком из-под Принцессы и поднялся на ноги. Передав ведро жене, добавил: – Вот, пожалуйста.

Лицо Оливии озарилось улыбкой, и Конор вдруг почувствовал себя неловко. Пожав плечами, он пробормотал:

– Я просто подумал, что тебе может понадобиться помощь по утрам. Теперь ведь девочки ходят в школу… – Он указал на мешок с куриным кормом, стоявший в углу. – Если хочешь, я буду также кормить кур.

– Спасибо, – сказала Оливия и направилась к двери с ведром в руке. В дверях остановилась и обернулась, – Конор…

– Хм-м…

– Если ты принесешь яйца, я приготовлю завтрак. Я сегодня испекла свежий хлеб.

Оливия исчезла, прежде чем он успел ответить. Но от ее слов ему стало легче – появилось что-то похожее на чувство удовлетворения.

С этого утра в доме установился новый порядок. Пока Оливия собирала девочек в школу, Конор выполнял хозяйственные обязанности. Он приносил молоко и яйца, а Оливия готовила завтрак. Потом он относил в свою комнату теплую воду и брился. После завтрака девочки отправлялись в школу, а Конор и Оливия принимались за свои дела. По негласному соглашению они разделили обязанности: Оливия занималась домашней работой, а работу вне дома выполнял Конор.

К своему удивлению, он вскоре обнаружил, что все эти дела нисколько ему не в тягость. Он сам мог решать, как проведет день. И мог заняться тем делом, каким ему хотелось заниматься. Когда же девочки возвращались из школы, они рассказывали ему, чему научились задень, и он слушал их с интересом, даже с удовольствием. А по вечерам, когда девочки уходили в свои спальни, они с Оливией сидели на задней веранде, наслаждаясь тишиной и покоем.

Но они по-прежнему спали раздельно, и Оливия больше не делала попыток изменить положение дел. Он знал, что жену такая ситуация совершенно не устраивает, но не желал ничего ей объяснять – просто не мог. Правда, временами, когда они сидели на веранде бок о бок, и когда он наблюдал за ней, склонившейся над шитьем, Конор чувствовал нестерпимое желание довериться ей. Но стыд заставлял его молчать.

Бывали минуты, когда ему ужасно хотелось подхватить ее на руки, отнести в спальню – и уложить в постель. Одного вида ее волос в солнечном свете или звука ее голоса, когда она произносила его имя, бывало достаточно, чтобы он возбудился. Но он вспоминал обо всех тех женщинах, которые у него были, которые, проснувшись утром, обнаруживали, что он ушел, и чувствовал, что не может поступить с Оливией таким же образом. Она заслуживала мужчину, который спал бы с ней рядом постоянно, а он этого не мог обещать.

Его все еще мучили кошмары, и ночью, когда все в доме спали, Конор часто уходил в сарай с инструментами, прихватив с собой лампу, и работал чуть ли не до рассвета, отгоняя своих демонов стуком молотка и визгом пилы.

Глава 27

В субботу вечером должен был состояться бал, посвященный празднику урожая. В это утро Бекки раз пять примеряла свое новое синее платье и десять раз спрашивала Оливию, хорошо ли оно выглядит. В конце концов, мать потеряла терпение и воскликнула:

– Ребекка, ради всего святого! Найди себе какое-нибудь занятие! Господи, ты меня с ума сведешь!

– Но, мама, я только сейчас вспомнила самое главное. Оливия со вздохом подняла голову от маслобойки.

– Конор отправился с твоими сестрами на речку ловить рыбу. Почему ты с ними не пошла?

– Но, мама…

– Иди! – Оливия указала на дверь.

Бекки развернулась и покинула кухню. Хлопнув дверью, она как бы давала понять, что считает мать бессердечной и бесчувственной. Однако Оливию это нисколько не тронуло – она с облегчением вздохнула.

Но через час, отправившись к сараю, она обнаружила, что Конор и девочки вовсе не отправились на рыбалку. Из сарая доносились их голоса.

– Раз-два-три… раз-два-три…

«Что там происходит?» – удивилась Оливия. Она вошла в сарай и замерла на пороге – она никак такого не ожидала. Конор вел Бекки в вальсе по пыльному полу, а Миранда с Кэрри сидели в углу на старых бочках и с интересом наблюдали за ними.

Выходит, у них танцы… Только сейчас Оливия сообразила, что она никогда не учила Бекки танцевать вальс. «Но как же я могла упустить это?» – думала Оливия. Впрочем, и Бекки об этом не задумывалась до сегодняшнего утра.

Покружив девочку еще немного, Конор остановился.

– Отлично, – похвалил он. – Считай в голове, малышка, а через некоторое время привыкнешь, и все пойдет само собой. И помни: этот твой парень и сам, возможно, будет считать.

– Спасибо, папа, – шепнула Бекки и в порыве благодарности обняла его за шею. – Спасибо.

Тут Конор заметил Оливию, стоявшую в дверях сарая.

– У малышки получается, ты не находишь? – спросил он с улыбкой.

Оливия тоже улыбнулась.

– Да, очень неплохо.

Но вечером, когда они стояли возле стола с прохладительными напитками в зале Каллерсвиллского городского совета и наблюдали, как Джеремайя вел Бекки в очередном вальсе, Оливия заметила, что Конор не так уж доволен.

– Это уже четвертый вальс, – проговорил он, нахмурившись.

«Оказывается, он считал», – подумала Оливия с удивлением.

– Но она же вписала его имя в карточку для танцев на все вальсы.

Конор по-прежнему хмурился.

– Они держатся довольно близко, а?

Уловив неодобрение в его голосе, Оливия посмотрела на Бекки и Джеремайю, державшихся на довольно почтительном расстоянии друг от друга. Покосившись на мужа, она поняла, что он сердится. Едва сдерживая смех, она отвернулась и налила лимонаду для Миранды и Кэрри, стоявших рядом.

– О, не думаю, что нам стоит беспокоиться, – пробормотала Оливия, втайне очень довольная реакцией Конора – он вел себя как настоящий родитель.

– Как ты можешь так говорить? – возмутился Конор, все еще наблюдавший за юной парой. – Ведь ей всего четырнадцать. Возможно, мне нужно поговорить с этим парнем.

С трудом скрывая радость, Оливия подала мужу бокал лимонада. Но Конор был слишком занят наблюдением за Бекки и Джеремайей и не заметил улыбку в углах ее губ.

Миранда и Кэрри уже засыпали, когда они подъехали к дому. Бекки, мечтательно напевая мелодию вальса, поднялась по лестнице с лампой в руке. За ней следовала Оливия, державшая за руку Миранду. Последним шел Конор, несший Кэрри.

Взяв у старшей дочери лампу, Оливия сказала:

– Иди ложись, милая.

Бекки кивнула и направилась в свою комнату. Конор повернулся к Оливии, с улыбкой наблюдавшей за девочкой. Она посмотрела на него и прошептала:

– Мне кажется, Бекки хорошо повеселилась.

– Слишком уж хорошо, – пробурчал Конор. – Надо не спускать глаз с этого Джеремайи Миллера.

– Ты уложишь Кэрри в постель? – спросила Оливия.

Конор кивнул и понес Кэрри в ее комнату. Придерживая девочку одной рукой, он откинул одеяло и осторожно уложил Кэрри в постель. Укрыв ее одеялом, он уже собрался уходить, но тут послышался голос малышки:

– Папа…

Конор присел на край кровати.

– Слушаю, милая.

Она открыла глаза и сонно поморгала.

– Когда я вырасту, и у меня будет бальная карточка, я запишу тебя туда первым мужчиной.

Конор почувствовал стеснение в груди, сердце его сжалось. Не в силах вымолвить ни слова, он смотрел на девочку. Через несколько секунд глаза ее закрылись, и он услышал ее ровное дыхание.

Наклонившись, Конор поцеловал ее в лоб.

– Спокойной ночи, милая, – прошептал он, глядя на девочку с улыбкой.

Девочка уже крепко спала, а Конор по-прежнему сидел на краю кровати, глядя не нее с нежностью. Он думал о том, как построит для Кэрри домик на старом раскидистом дубе, у фруктового сада. А когда у нее появится бальная карточка, он очень тщательно проверит записанные там имена парней. Что касается Бекки и Джеремайи, то он решил так: она не выйдет замуж за этого парня, пока ей не исполнится, по крайней мере, восемнадцать. Миранде же, наверное, захочется к Рождеству новую куклу, а на ее следующий день рождения – снова фруктовый пирог. Он будет наблюдать, как они взрослеют, и, конечно, ему придется держать их в строгости, особенно Кэрри. Но с этим он справится. А вот поля в южной части «Персиковой рощи», к сожалению, пустуют. Интересно, во что обойдутся семена хлопка?

Мысленно Конор начал строить свое будущее. Он видел себя в постели рядом с Оливией и даже чувствовал, как она засыпает, обняв его. Вот они вальсируют на балах по случаю сбора урожая. А вот она играет во дворе с девочками, и он даже слышит, как она смеется и поет «Кольцо из роз». Эти видения обещали ему такие вещи, о которых он долгое время и мечтать не смел.

Нет-нет, всего этого просто быть не может! Конор решительно покачал головой. Все это – всего лишь фантазии.

Конор вспомнил себя мальчиком, стоящим зимой на улице перед пекарней Дерри. Он с жадностью смотрел на пироги и сладости, выставленные в витрине для богатых рождественских покупателей. Его терзал голод, но он знал, что все это не для него.

И теперь он снова чувствовал нечто подобное, чувствовал такой же сильный голод. Чудесная жизнь в доме Оливии напоминала сладости в витрине – близко, но не для него.

Поднявшись, наконец, Конор вышел из комнаты. Перешагнув через Честера, занявшего свой пост посреди коридора, пошел к лестнице. Взглянув на дверь, ведущую в комнату Оливии, он увидел свет, пробивавшийся из-под двери. Она еще не спала.

Интересно, чем она сейчас занимается? Сидит у туалетного столика и расчесывает волосы? Или лежит в постели, читает книгу? Возможно, она ждет его. Он потянулся к ручке двери, но его рука тут же замерла.

Нет, это всего лишь фантазии.

Опустив руку, он отошел от двери и направился к себе.

На следующий день, после посещения церкви, Оливия взяла девочек с собой на ферму Джонсонов. Конор, решив закончить намеченную работу, с ними не поехал.

Конор находился в сарайчике, когда послышался грохот подъезжающей повозки. Выглянув наружу, он увидел сверкающий черный экипаж, въезжающий во двор. Тут кучер остановил экипаж, и из него вышел незнакомый пожилой мужчина, элегантно одетый и, очевидно, весьма состоятельный. Мужчина направился к дому, но Честер, громко лая, преградил ему дорогу. Незнакомец в нерешительности остановился.

Конор пересек двор и крикнул:

– Честер, тихо!

Пес тут же замолчал, хотя и улегся у крыльца.

Мужчина кончиком трости черного дерева сдвинул на затылок шляпу и внимательно посмотрел на Конора.

– Мистер Браниган, не так ли?

Конор кивнул:

– Совершенно верно. А вы кто такой?

– Меня зовут Хирам Джеймисон. – Он не протянул руки для приветствия. И смотрел на Конора все так же пристально, с выражением некоторого превосходства.

Конор пожал плечами.

– Вы думаете, ваше имя мне что-то говорит?

Хирам нахмурился.

– Я тесть Вернона Тайлера.

И тут Конор все понял. «Интересно, сколько они предложат мне на сей раз?» – подумал он.

– Вам очень не повезло, мистер Джеймисон. Примите мои соболезнования.

Мужчина неожиданно улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз.

– Вернон был прав, когда говорил про вас. Вы высокомерный ублюдок, мистер Браниган.

– Надо же! А я то же самое подумал о вас.

Хирам Джеймисон осмотрелся и проговорил:

– Мне хотелось бы побеседовать с вами, если не возражаете. Где бы мы могли присесть?

Конор не собирался приглашать гостя в дом. Это было бы проявлением вежливости, а он был совсем не в том настроении, чтобы проявлять вежливость. Он вынес на веранду два самых неудобных стула из кухни Оливии, и оба сели.

– Мистер Браниган, я не люблю тратить время зря, а времени уже потрачено немало. Перехожу прямо к делу. Вернон уже предлагал вам по три доллара за акр. Я удваиваю сумму.

Конор сделал вид, что обдумывает предложение. Потом покачал головой:

– Нет.

Ответ удивил Хирама.

– Нет? Но ведь это три тысячи долларов.

– Благодарю вас, мистер Джеймисон, – ответил Конор. – Но я умею считать.

Хирам побагровел.

– Но другого такого случая вам не представится, – проговорил он с удивлением. – Бери, мальчик.

«Бери, мальчик». Конору тут же вспомнились слова лорда Эверсли, произнесенные много лет назад. И вспомнился шестипенсовик, на который ему хотелось плюнуть. Вспомнил он и Оливию. Кроме того, он знал: некоторые вещи нельзя купить и нельзя продать ни за какие деньги.

Конор решительно покачал головой:

– Нет.

Хирам фыркнул в раздражении.

– Сколько же вы хотите?

Конор ухмыльнулся, понимая, что победил.

– У вас нет таких денег.

– Уверяю вас, есть. Назовите свою цену.

– У этой земли нет цены. – Конор поднялся на ноги. – Мистер Джеймисон, эта земля не продается. Ни за какие деньги. Вам просто придется построить свою железную дорогу в другом месте.

Хирам тоже встал. Но уходить он не собирался.

– Вы, очевидно, не знаете, кто я. Мне принадлежат три железные дороги, пароходная кампания, четыре угольные шахты в Пенсильвании, две полотняные фабрики и полдюжины других предприятий. У меня особняк в Нью-Йорке, еще один особняк в Ньюпорте и яхта на Кейп-Код.[21]21
  Курортная зона близ Бостона (штат Массачусетс).


[Закрыть]

Он бросил презрительный взгляд на Конора и, повысив голос, спросил: – А ты кто такой, мальчик? Невежественный Мик[22]22
  Пренебрежительное прозвище ирландца, особенно католика или моряка.


[Закрыть] с картофельной лодки, как и все прочие Мики, работающие на меня. Они загружают мои корабли и добывают мой уголь, чистят до блеска мои ботинки и подают мне кофе по утрам.

Конор терпеливо дождался конца тирады, потом, скрестив руки на груди, пристально посмотрел в глаза собеседника.

– Даю вам ровно десять секунд, мистер, чтобы вы сели в свой шикарный экипаж и уехали. Потому что я начинаю терять терпение, а вы знаете, что у невежественных Миков нрав свирепый.

Хирам развернулся и направился к своему экипажу. У дверцы остановился и, обернувшись, произнес:

– Вы об этом пожалеете.

– Очень сомневаюсь, – с усмешкой ответил Конор.

Когда экипаж Хирама Джеймисона отъехал от дома, он в задумчивости пробормотал:

– Похоже, я опять бросил вызов тем, с кем не в состоянии справиться.

Кейти налила Оливии чаю.

– Ну и как твое замужество? – спросила она, усаживаясь за кухонный стол напротив подруга.

Оливия уставилась в свою чашку. Она не знала, что ответить.

– Почему ты молчишь? У вас все хорошо?

Оливия закусила губу и покачала головой:

– Нет, не все. Но и не так уж плохо. Он очень добр к девочкам, а они его просто обожают. Только мне бы хотелось…

– Чего?

– Мне бы хотелось, чтобы он не был таким замкнутым. – И она поведала подруге всю историю – рассказала, как нашла его, что она о нем знает и что произошло в Монро. Рассказала абсолютно все. – А теперь он уже замкнутый, – закончила Оливия, глядя в свою чашку. – Он не хочет спать со мной, Кейти. Не хочет даже подходить ко мне слишком близко.

Кейти рассмеялась.

Оливия взглянула на подругу с удивлением.

– Почему ты смеешься?

– Потому что почти все замужние женщины жалуются совсем на другое.

Оливия молчала, и Кейти снова заговорила:

– Дорогая, жизнь с мужем никогда не бывает простой. Ни у кого. У каждой пары свои проблемы, и требуется время, чтобы в них разобраться. Мы с Ореном жили как кошка с собакой, когда только поженились. Да и сейчас иногда ссоримся.

– Но мы-то с Конором не ссоримся, – возразила Оливия. – Мы слишком мало разговариваем, чтобы ругаться. Он не хочет жить со мной. И он не делал из этого тайны.

– Нравится ему это или нет, но теперь он женатый человек.

– Только потому, что у него не было выбора.

– Видишь ли, Оливия… – Кейти поставила на стол свою чашку и строго посмотрела на подругу. – Мужчина, который не может заплатить по счету, не должен и смотреть в меню. Конечно, у него был выбор. Никто не заставлял его спать с тобой.

Оливия вспыхнула и снова потупилась.

– Он взрослый человек, Лив, – продолжала Кейти. – И он знал, что делает. Хуже всего, если ты теперь будешь винить себя.

– А что я могу поделать?

– Дай ему время. Я думаю, он сам во всем разберется. Оливия подняла голову.

– Но он меня не любит.

– Он так сказал?

– Не словами, но…

– А ты, конечно, каждый день говоришь ему, как сильно ты его любишь.

Оливия покачала головой:

– По правде говоря, нет, не говорю.

– А почему?

– Боюсь, что это заставит его тут же вскочить и умчаться в город, – призналась Оливия.

– Когда я выходила замуж, мама дала мне совет, который я никогда не забуду, – сказала Кейти. – Поскольку у твоей мамы такой возможности не было, я передам тебе слова моей матери. Вот что она сказала: самая важная вещь в браке не влюбленность, хотя это и важно. И не деньги, хотя деньги – это тоже неплохо. И даже не дети, Оливия. Самое важное – доверие. – Она сжала руку подруги. – Я думаю, Оливия, вы нашли друг друга. И теперь тебе нужно верить в него. Судя по тому, что ты мне рассказала, он пережил когда-то очень трудные времена. Такой мужчина не будет выставлять свои чувства напоказ, но это не значит, что у него нет сердца.

– Спасибо тебе, Кейти.

Подруга улыбнулась:

– Не за что меня благодарить. Кроме того, когда мы с Ореном в следующий раз поссоримся, я приду поплакать у тебя на плече.

Ночью Кэрри приснился страшный сон, и Конор, сидевший на веранде, услышал ее громкий крик.

– Папа! Папа! – кричала девочка.

Конор тут же помчался наверх. Когда он вбежал в комнату Кэрри, там уже находились Оливия и сестры девочки. Оливия сидела на кровати, держа дочь на руках. Конор молча подошел к ней и сел рядом. Оливия передала ему всхлипывавшую Кэрри – ее плач разрывал ему сердце. «Что с ней? – думал он. – Ведь Кэрри никогда ничего не боялась…»