Текст книги "Трудное счастье"

– Ну, Боб, я ведь и сам был когда-то тренером. А мы уж с тобой не упустим хороших игроков, верно?

Повесив трубку, Том остался сидеть за столом. Он смотрел на фотографии на подоконнике и вспоминал Челси и Кента в столовой, занятый обсуждением чего-то. Черт побери, парень может оказаться в героях и на футбольном поле, а это вдвойне привлекательно для Челси. Она ведь капитан команды болельщиков. Как, спрашивается, ему удержать этих двоих от сближения, если между ними уже зарождается какое-то чувство?

Гарднер вздохнул и потер лицо, потянулся в кресле, чувствуя усталость после сумасшедшего дня и беспокойство по поводу своих личных проблем, утяжелявших и без того невыносимый груз первой недели занятий.

Он взглянул на часы, удивился, увидев, что уже десять минут седьмого, и позвонил домой. Трубку взяла Клэр.

– Привет, это я.

– Привет.

– Извини, я только что увидел, который час. Не знал, что уже так поздно.

– Ты собираешься домой?

– Ага, буду через пару минут.

– Хорошо, только… Том?

– Что?

– Вечером останешься дома?

– Извини, дорогая, но мне придется вернуться в школу к семи часам, на заседание родительского комитета.

– А… ну ладно.

В ее голосе Том услышал разочарование.

– Мне очень жаль, Клэр.

– Да ничего, я понимаю.

– Увидимся через пару минут.

Поднявшись из-за стола, Том выключил в кабинете свет и отправился домой. Ужин был готов, и Клэр раскладывала еду по тарелкам, когда Гарднер подошел к дверям. Он повесил пиджак на спинку стула и, подойдя сзади, поцеловал жену в шею.

– Дорогая, чем будешь кормить?

– Цыпленком под соусом. Садись. – Ставя тарелки на стол, она громко позвала: – Дети! Ужин готов!

Том ослабил узел галстука и занял свое обычное место во главе стола. Когда все расселись, он весело спросил:

– Ну, как прошел первый школьный день?

– У меня – прекрасно! – с энтузиазмом ответила Челси.

– А у меня теперь будет преподавать этот чокнутый мистер Голлиоп, – Робби явно пребывал в дурном расположении духа, – и начнет теперь действовать на нервы всем окружающим.

– Почему ты называешь его чокнутым? – спросил Том.

– Ой, папа, все знают, что он такой, кроме тебя! Ты только посмотри, как он одевается! И разговаривает, как псих.

– Не все же носят строгие костюмы, как папа, – вступила в разговор Челси, – правда, ма?

– Правда. – Клэр взглянула на мужа. – А как ты провел день?

– Был очень загружен, но ничего, в начале года ведь всегда так. А ты?

– Всем хватило парт, никто не обратился ко мне со словами «Эй, вы», и кажется, у меня будут очень умные ученики.

Челси спросила:

– А что ты думаешь о Кенте Аренсе?

– Всем уже известно, что ты думаешь о нем, не правда ли? – встрял Робби. – Я слышал, что ты сегодня с ним отобедала.

Какая-то едва заметная перемена в поведении Тома привлекла внимание Клэр – почти неуловимое движение плечами, секундное замешательство перед тем, как он потянулся к масленке, быстрый взгляд на жену и то, как он еще быстрее отвел взгляд, – в эти мгновения она готова была поклясться, что муж чего-то испугался, хотя чего он мог испугаться? Они разговаривали всего-навсего о новом ученике, которого сам Том недавно хвалил.

Наполняя тарелку макаронами, Клэр продолжила беседу.

– У Кента Аренса прекрасные манеры, он оставляет впечатление очень способного парня и не боится принимать участие в обсуждении темы. Это все, что я пока могу о нем сказать.

Челси не удержалась от пикировки с братом:

– Ну и что с того, что я с ним обедала? Я ему вполне официально помогаю, а ты идиот.

– Ага, а скоро ваше общение перерастет, так сказать, в неофициальное. Подумай-ка об этом!

– Па, объясни, пожалуйста, своему сыночку, что в нашей школе означает быть партнером? Сам-то он нипочем не сможет выяснить – времени не хватает, все качается, качается, скоро уже шея станет, как бревно.

И снова Клэр внимательно посмотрела на мужа, удивленная его реакцией. Она знала Тома слишком хорошо, чтобы не заметить смущение на его лице и это характерное движение подбородком, как будто ему давил воротник рубашки. Когда муж чувствовал себя виноватым в чем-то, он всегда так непроизвольно дергал подбородком. Заметив, что жена наблюдает за ним, Гарднер опустил взгляд и обратился к детям:

– Так, вы оба, успокойтесь. Достаточно. Челси, на самом деле, год только начался и еще рановато для… ну, для свидания. Мы с мамой всегда так гордились тем, что для тебя учеба важнее, чем мальчики. Надеюсь, в этом году ничего не изменится.

– Па-па! – протянула Челси, округлив от негодования глаза и рот. – Я просто не верю своим ушам! Все, что я сделала, – это показала ему, как пользоваться компьютером в столовой! Что в этом плохого?

– Ничего, детка. Просто… ну… – Том мельком взглянул на Клэр, отвел взгляд. – Забудем об этом.

Клэр сказала:

– Он, кажется, действительно славный парнишка, Том. Ты сам так говорил.

– Ладно, ладно. – Гарднер вскочил со стула и направился к раковине сполоснуть свою тарелку. – Забудем об этом, я же сказал!

«Боже мой, да он покраснел!» – подумала Клэр.

– Есть еще десерт, – предложила она, не сводя с мужа глаз.

– Не хочется.

Том поспешно прошел в ванную. Он всегда обожал десерты, и сейчас у Клэр осталось впечатление, что муж просто сбегает.

Без четверти семь он отправился на свое собрание. Робби решил съездить купить какие-то школьные принадлежности, а Челси пошла к Эрин делать помпоны для выступления.

Оставшись одна, Клэр сложила белье, достав его из сушилки, прогладила пару помятых блузок и села за стол на кухне, чтобы проверить короткие стихотворения, которые она задала написать сегодня в классе, о каком-нибудь запомнившемся летнем дне.

Первое стихотворение звучало так:

На ракете я промчаться. По воде, как вихрь, смог, Донырнул до дна реки я, Но нисколько не промок.

«Должно быть, этот ученик побывал в парке аттракционов в Вэллифэр», – подумала Клэр.

И тотчас поймала себя на том, что листает остальные работы в поисках стихотворения, написанного Кентом Аренсом. Может, в нем содержится разгадка того, что так сильно огорчило сегодня Тома.

За тысячи миль отсюда

Нас ждет наш новый дом,

И страшно и одиноко

Мне даже думать о нем.

Голубой вагон – восемнадцать колес

Из детства в юность

Меня унес.

Печальный мальчик, огорченный разлукой с друзьями и всем тем, что было ему близко и знакомо. День переезда, новый дом. Это вызвало сочувствие в душе Клэр, но никак не подсказало причину волнения Тома.

Она прочитала еще несколько стихотворений, вернулась к работе Кента, перечитала ее три раза, потом поднялась с места и принялась бесцельно слоняться из угла в угол, слушая шум дождя и пытаясь побороть беспокойство.

Что так огорчило Тома?

В доме было тихо, слышался только шорох дождевых капель, затуманивших оконное стекло. На дворе наступили сумерки. Воздух, влажный и тяжелый, казалось, давил и загонял слабый запах приготовленной пищи в комнаты, заставляя его пропитывать стены, занавеси, даже одежду Клэр.

Она была замужем за Томом вот уже восемнадцать лет и знала его так же хорошо, как саму себя. То, что так беспокоило его, когда они отдыхали в Дулуте, не исчезло, наоборот, нервозность мужа только усилилась. Том Гарднер был в чем-то виноват, и она не сомневалась в этом так же, как не сомневалась в том, что он обожает десерт.

А если это другая женщина, то что тогда ей делать?

В 20.30 Клэр позвонила Руфи:

– Руфь, ты не занята? Одна? Можно мне зайти? Подруга переехала сюда, еще когда дети были совсем маленькие, она нянчила и Робби, и Челси, когда Клэр вышла на работу, поддерживала и утешала Клэр, когда умерла ее мать. За шестнадцать лет Руфь ни разу не позабыла о дне рождения Клэр, всегда даря нужные вещи. Однажды, когда подруга слегла с тяжелым гриппом, Руфь две недели кормила всю ее семью ужином.

Более того, Руфь была единственным человеком, кто знал о заигрываниях Джона Хэндельмэна, когда они вдвоем с Клэр ставили школьный спектакль, и о том, что, когда Том бывал слишком занят, Клэр жалела, что он директор, и ей с трудом удавалось подавить обиду и разочарование, оставаясь по вечерам одной. Клэр даже доверила подруге тот факт, что выходила замуж уже беременной, и из-за этого в глубине души ощущала какую-то неуверенность, скрываемую ею ото всех остальных.

Руфь Бишоп была тем человеком, которому Клэр могла довериться во всем и обратиться к которому она могла в любое время дня и ночи.

Подруги сидели на диване, тихо звучала музыка Шопена, и Руфь что-то шила.

– А где Дин?

– Занимается в клубе… по его словам.

– Вы с ним еще не поговорили?

– Нет.

– Почему?

– Потому что теперь я уверена, что у него есть другая женщина. Я как-то подъехала к клубу и дождалась, когда он вышел из дверей вместе с ней. И я видела, как он поцеловал ее на прощание перед тем, как она села в машину и укатила.

– Ой, Руфь… – упавшим голосом проговорила Клэр. – Я так надеялась, что ты все это только вообразила.

– Нет, представь себе. Это все происходит на самом деле.

– И ты ничего не сказала Дину?

– Нет, и не собираюсь. Пусть он сам говорит, если он мужик. А если нет, пусть живет со мной и мучается. Пусть помучается так, как я.

– Ой, нет, Руфь, не надо так. Ты же не сможешь знать о таком и молчать.

– А вот и смогу! Посмотри на меня – неужели я стану, как все эти разведенки, проходить через тягомотину в суде, делить собственность, чтобы потерять и дом, и мужа, и заставлять детей становиться на чью-либо сторону? Нам осталось меньше десяти лет до пенсии, и Дину, и мне, и в кого я превращусь, если потеряю его? Стану одинокой старушкой – не с кем путешествовать, не с кем есть и спать, вообще всегда – одна, не говоря уже о том, что придется жить на одну пенсию. Я все еще надеюсь, что, может быть, это у него просто увлечение, и скоро оно пройдет, и детям не придется ни о чем сообщать. Я не хочу, чтобы они узнали, Клэр. Я не хочу, чтобы они разлюбили его, что бы он ни сделал. Ты можешь это понять?

– Конечно, могу. Даже я не хотела бы этого знать, лишь бы снова у вас с Дином все стало хорошо, как раньше. Но это не так, и я не считаю, что, не замечая проблемы, можно от нее избавиться.

– Не хочу с тобой спорить, Клэр, но ты работаешь в школе, а там вы все думаете, что единственный способ решения проблемы – это разборки. Знаешь, в жизни не всегда так. У меня было много времени, чтобы взвесить все и решить, как поступать. То есть подозрения у меня возникли еще несколько месяцев назад. Несколько месяцев! И я тогда решила, что если окажется, что он с кем-то путается, то пускай сам и говорит мне об этом, а не наоборот.

– Какие подозрения?

– Ну, знаешь, часто у него бывал отсутствующий вид. Когда живешь с мужем всю жизнь и он вдруг начинает вести себя как-то не так, тут и срабатывает женская интуиция. Даже не то, что он делает, а то, как он это делает. И взгляд какой-то не такой, и выражение лица, и чувствуешь, что он одновременно и с тобой и где-то далеко, и еще… – Руфь запнулась и внимательно посмотрела на Клэр. – Ой, нет, Клэр, неужели ты тоже? И Том? У него тоже другая женщина?

– Господи, Руфь, ну что ты несешь.

– Видела бы ты сейчас себя со стороны. Что происходит?

– Происходит? А что может произойти? Мы на эти выходные съездили в романтическое путешествие в Дулут, ты помнишь?

– Хитрит, чтобы усыпить подозрения.

– Ой, перестань, Руфь, если бы я хоть на одну минуту подумала, что Том от меня что-то скрывает, я бы прямо спросила его, в чем дело.

– Ну и как, спросила?

Растерявшись от прямого взгляда подруги, Клэр смешалась. Она согнулась, уперлась локтями в колени, спрятала лицо в ладонях.

– Нет, нет, все это ерунда, – пробормотала она, убеждая саму себя, – мне это только кажется.

– Я говорила точно так же, когда все началось. Клэр подняла голову, сжала руки.

– Но он был так нежен! Больше, чем всегда! Руфь, я не вру – поездка в Дулут меня просто осчастливила, и до этого он все подходил ко мне как-то неожиданно, и целовал, и сейчас он такой любящий. Мы когда-то договорились – ничего личного в стенах школы, но он как-то даже пришел ко мне в кабинет, чтобы поцеловаться. И это было не просто «чмок-чмок», а самый настоящий страстный поцелуй. Зачем бы он стал это делать?

– Я же говорю тебе – хитрость, уловка. Может, он пытается усыпить твою бдительность. Пару раз и Дин пытался так же одурачить меня. Кажется, я даже знаю, когда он впервые улегся с ней в постель, потому что тогда он подарил мне цветы, а это было в середине лета, и у меня в саду было как раз полно всяких цветов. Мужчины так себя ведут, когда они в чем-то виноваты.

Клэр спрыгнула с дивана, подошла к окну, долго смотрела на скрывшийся за пеленой дождя двор.

– Но Руфь, это звучит так цинично.

– И ты говоришь это женщине, которая только что застала своего мужа целующим другую! Я имею право быть циничной! Что еще натворил Том?

– Ничего. Абсолютно ничего.

– Но ты ведь пришла ко мне сегодня, чтобы поговорить о нем, верно? Потому что что-то изменилось, ведь так?

– Просто у меня какое-то предчувствие, как будто что-то происходит.

– Но ты не спросила его ни о чем? Напрямую? Клэр молчала, и Руфь видела только ее спину, и еще – катящиеся по стеклу капли дождя, и свет фонаря с улицы, позолотивший дорожку к черному ходу.

– Напрямую, так, как советуешь мне спросить Дина?

Руфь не ожидала ответа и не получила его. Клэр, ссутулив плечи, молчала в своем углу комнаты, и слышна была только печальная музыка Шопена.

Вскоре после этого Клэр собралась домой. В дверях она обняла подругу, дольше и крепче, чем обычно, а та прошептала:

– Не спрашивай его. Послушайся меня. Не спрашивай ни о чем, потому что, когда ты узнаешь, ничего уже нельзя будет вернуть.

Зажмурившись, Клэр ответила:

– Я должна, неужели ты не понимаешь? Я не могу, как ты, я должна все знать.

– Ну что ж, тогда удачи тебе.

Дети уже вернулись домой и были в своих комнатах. Клэр прикоснулась к дверям, чувствуя, как спокойствие наполняет ее душу. Из комнаты Робби доносилась тихая рок-музыка, передаваемая по радио. Под дверью Челси виднелась узкая полоска света. Клэр осторожно постучала и вошла.

– Привет, я была у Руфи.

– Ма, – Челси, склонившись, причесывала волосы, – пожалуйста, разбуди меня в полседьмого, хорошо?

– Конечно.

Какие бы тревоги ее ни одолевали, Клэр понимала, что не станет делиться ими с детьми. Она вышла из комнаты дочери и прошла к себе. Сбросив туфли, беспокойно прошлась туда-сюда. Ковер был слегка влажным, но Клэр не хотела включать отопление. Начинался тот период осени, что всегда лежит между райски теплым августом и чертовски промозглым октябрем. Она зажгла ночник на тумбочке с книгами, и нашла любимую старую шаль. Завернувшись, приняла трагическую позу перед зеркалом, в тени. Отражение печально смотрело на нее, углы рта Клэр были опущены, в глазах играли отблески падавшего сзади света. Она тихо произнесла строчку из какого-то старого фильма, название и имя главной героини которого давно позабыла. «Том, о Том, неужели ты предал меня?». Нет, кажется, героя в этом фильме звали не Том. Пожалуй, не вспомнить.

Клэр вышла из комнаты и отправилась на террасу слушать шум дождя.

Когда Том вернулся домой, она сидела там в старом кресле-качалке, набросив на колени дряхлую коричневую шаль. На столе, накрытая стеклянным колпаком, горела единственная свеча. За стеклами террасы туман оседал на черепице и каплями скатывался вниз. Сверху все еще доносилась музыка из комнаты Робби, но здесь, казалось, все звуки таяли в темно-синей ночи.

Том остановился в дверях. Он входил не таясь, и Клэр слышала, что он пришел, но продолжала раскачиваться в кресле и смотреть в окно, на котором дождь рисовал свои узоры…

Том вздохнул, помолчал, потом тихо спросил:

– Ты хочешь поговорить?

Она качнулась два, три, четыре раза, вытерла веки намотанной на кулак шалью.

– Не знаю.

Кресло скрипело, как старая телега, а Клэр продолжала раскачиваться и смотреть в окно.

Том, все еще в костюме, с распущенным галстуком, стоял в дверях, сунув руки в карманы. У нее явно имелись актерские способности, у этой учительницы английского, у его жены, которая ставила школьные спектакли и так вела уроки, что они тоже часто напоминали театральное действо. Он давно уже перестал обвинять ее в стремлении драматизировать жизнь. Том понял, что это – ее второе «я». И сейчас он понимал – сырая ночь, свеча, кресло-качалка и шаль – тоже выбраны ею, как декорация к некой пьесе.

Он снова вздохнул, опустил плечи.

– Нам следует поговорить, ты не считаешь?

– Да, наверное.

Устало шаркая, он подошел к столу, подвинул стул, уселся. Ее кресло было развернуто так, что Том в тусклом свете свечи видел только левое плечо жены и ее профиль.

Она всхлипнула.

– Ну, ладно, – стараясь, чтобы голос звучал спокойно, произнес Том, – расскажи мне все.

– Что-то случилось. Я поняла это, еще когда мы были в Дулуте.

Он сидел, упершись локтями в колени, и больше всего хотел снять со своей души этот груз, но одновременно ужасно боялся сказать ей правду. Впервые за вечер она посмотрела ему прямо в глаза, повернув голову, словно в замедленном кадре фильма. В колеблющемся свете свечи казалось, что под глазами Клэр залегли глубокие тени, а зрачки ее тускло мерцали. Она была не накрашена и не завита.

– Том, ты бы сказал мне, если бы завел интрижку?

– Да.

– У тебя есть другая женщина?

– Нет.

– А что, если я скажу тебе, что не верю?

Сейчас ему было легче разозлиться на нее, чем рассказать всю правду.

– Клэр, это просто нелепо.

– Да?

– С чего это вдруг такие мысли?

– А зачем мы ездили в Дулут?

– Затем, что я люблю тебя и хотел побыть с тобой вдвоем!

– Но почему именно сейчас?

– И это ты тоже знаешь – потому что, когда начинаются занятия, я себе больше не принадлежу. Вот, как сегодня, например! Уже десять часов вечера, а я только что вернулся домой, но я был в школе, а не с какой-то другой женщиной!

Он устал. День выдался изнурительный, и Том не выдержал бы еще и ночь, полную слез и взаимных обвинений, расскажи он сейчас все о Кенте. Кроме того, намного легче было выступать в роли обвинителя, чем в роли обвиняемого.

– Я по меньшей мере уже пять лет говорила о том, как хорошо было бы отдохнуть с тобой в каком-нибудь отеле. Ты внезапно хватаешься за эту идею, а когда привозишь меня туда, то принимаешь такой отсутствующий вид, что мне начинает казаться, будто ты не помнишь, кто с тобой в постели.

Том вскочил.

– У меня нет другой женщины!

– Шш! Том, говори потише.

– А мне плевать, даже если меня услышат в другом конце квартала! Я не заводил никакой интрижки! С кем, черт побери, я бы ее завел, и когда, как ты думаешь, я бы нашел на это время? Я целыми днями в школе, да и половину ночи тоже. Ничего себе, любовное приключение! Я знаю, кто внушил тебе эти дурацкие мысли! – Он ткнул пальцем в сторону соседнего дома. – Ты болтала с Руфью. Вот в чем все дело, верно? Что вы там вдвоем, сравнивали свои наблюдения? Она считает, что Дин ей изменяет, значит, и я, конечно, поступаю так же. Нет, я никогда в жизни не пойму женской логики! – Том подхватил свой стул и с грохотом поставил его на то же самое место, где тот стоял до этого.

– Ты же сам предложил поговорить, Том.

– Да, но я не ожидал, что меня будут обвинять в такой ерунде! Тут поневоле начнешь психовать!

– Я же просила тебя говорить потише.

– Если ты хотела потише, но не надо было играть первый акт на террасе. И не думай, что я не заметил тщательно подобранные декорации. – Он рубанул рукой воздух. – Сумеречный свет и дождь, и несчастная жена без макияжа и в старой шали. Клэр, ты меня недооцениваешь.

Из-за его спины раздался робкий голос Челси:

– Папа?

Том повернулся и приказал:

– Отправляйся спать, Челси.

– Но вы же ссоритесь.

– Да, ссоримся. Женатые люди постоянно ссорятся. Не волнуйся, мы к утру уже выясним отношения.

– Но… вы же никогда раньше не ссорились. Он зашел в комнату и обнял дочь.

– Все в порядке, детка. – С колотящимся сердцем, еще нервничая, он поцеловал ее в пробор. – Поцелуй маму и ложись спать.

– Но я слышала, как она сказала, папа… что ты завел любовницу.

– Никого я не заводил! – Том, вконец измученный, закинул голову назад, закрыл глаза и попытался успокоиться. – Челси, пожалуйста, сделай, как я сказал. Поцелуй маму и отправляйся в кровать. Мы утром будем здесь, никуда не денемся, и нам завтра всем идти в школу.

Челси вошла в круг мерцающего света свечи и наклонилась к Клэр.

– Спокойной ночи, мамочка, – целуя мать, прошептала она.

Клэр погладила дочь по плечу.

– Жаль, что ты все это услышала, Челси. Пожалуйста, не беспокойся. Увидимся утром, моя дорогая.

Когда Челси исчезла в темноте, Том снова вышел на террасу и задул свечу.

– Ну ладно, – сказал он, – пошли спать.

Он вошел в спальню и, стоя спиной к двери, сбрасывал одежду, когда вошла Клэр. Она смотрела на мужа, за каждым движением угадывая охватившую его злость. Том повесил брюки, стянул рубашку и швырнул ее в корзину с грязным бельем, и все это не глядя на жену.

Она легла в постель и стала ждать. Он выключил свет, лег и отвернулся. Наступившая тишина длилась минуту, затем еще и еще одну, и наконец Клэр заговорила.

– Том, ты должен понять.

– Понять что?

Она очень старалась не заплакать.

– Ты прав. Я действительно разговаривала с Руфью. Она видела Дина с другой женщиной, но она не собирается говорить ему об этом, потому что потом придется что-то делать и как-то менять свою жизнь, Я не такая – мы оба не такие с тобой, Том, мы в школе привыкли смотреть трудностям в лицо. Какими мы были бы педагогами, если бы учили, что лучший способ решать проблемы – это их не замечать? Неужели ты думаешь, что я сегодня сама не была напугана, когда делилась с тобой своими опасениями? Но как еще я должна была поступить? У меня появились подозрения, вот я и поделилась ими с тобой. Я считала, что поступаю правильно.

– Хорошо. – Том перевернулся на спину, стараясь не касаться жены. – Ты высказалась, теперь послушай меня. Если бы я действительно шлялся по бабам, может быть, я бы так не разозлился. Но ты меня просто ошарашила. Прежде всего, я люблю тебя, и я считал, что делаю великое дело для нас обоих, когда вез тебя в Дулут. А когда ты использовала это для обвинения, то очень сильно меня обидела. В день нашей свадьбы я обещал хранить тебе верность, и видит Бог, я ее хранил. Если хочешь знать правду, я даже никогда не представлял себя с другими женщинами. Говорят, что для мужчины естественны такие фантазии, но на меня это правило не распространяется. И конечно, меня просто выводит из себя, что там наболтала тебе Руфь. Твоей подружке нужна хорошая взбучка, так что когда в следующий раз пойдешь к ней и она начнет сплетничать о муже, пожалуйста, не ставь меня на одну доску с ним, потому что это обидно!

По лицу Клэр катились слезы, а Том продолжал:

– Но что еще обиднее, так это то, что ты начала разговор там, где его могла услышать – и услышала Челси.

– Это ты начал кричать, Том.

– Как ты думаешь, она сможет забыть об этом? Если мы еще когда-нибудь начнем ссориться, она сразу же все вспомнит и будет сомневаться в моей тебе верности.

– Утром я скажу ей, что ошиблась. Он отвернулся от жены.

– Да уж, пожалуйста.

Том понял, что Клэр заплакала, как только почувствовал слабую дрожь с ее стороны кровати. Он слышал, как она взяла салфетку из коробочки на тумбочке, но гордость не позволяла ей высморкаться, и Клэр просто лежала, стараясь сдержать рыдания. Ему самому приходилось сдерживать эмоции – хаос эмоций. Его дочь услышала, как отца обвинили в неверности, в то время как он благоговел перед своей женой и никогда за все восемнадцать лет не давал ей ни малейшего повода усомниться в его верности! То, что у него было с Моникой Аренс, произошло до их с Клэр свадьбы и не имело никакого отношения к сегодняшнему! Но все же этот грешок из прошлого терзал его, внушал постоянное чувство вины; в конце концов, это ему сегодня надо было признаться во всем вместо того, чтобы нападать на Клэр.

Так они и лежали, повернувшись спиной друг к другу, а в их душе разочарование боролось с любовью.

Окно в спальне было чуть приоткрыто, и ветерок холодил руку Тома, не прикрытую одеялом, но он лежал абсолютно неподвижно. Он и сам не понимал, откуда это нежелание даже пошевелиться. Пусть она не догадывается, что ты не спишь. Если пошевелишься, то можешь коснуться ее. Не важно, что ей больно так же, как и тебе, пусть она страдает, ведь это по ее вине страдаешь сейчас и ты.

Клэр высморкалась, и Том подумал: «Ну давай же, заплачь! С чего это я должен тебя успокаивать после того, как ты меня так обидела?» Он услышал, как далеко в ванной включили воду, и подумал, что это, должно быть, Челси не может уснуть, обеспокоенная их ссорой. Ну ладно, это я начал кричать, но черт побери, какой мужчина бы не сорвался в такой ситуации?

Клэр рядом с ним украдкой пошевелилась, и он понял, что она тоже страдала от странной необходимости лежать неподвижно. Необъяснимо и глупо, но что поделать – любящие друг друга люди, когда ссорятся, часто поступают необъяснимо и глупо.

Его собственное тело начинало мстить Тому, исподволь и коварно. Так же осторожно, как жена, он протянул руку, скользя тыльной стороной по прохладной подушке, и остервенело почесал зудящую переносицу.

Как она могла так ошибиться во мне? Неужели она не понимает, как сильно я ее люблю? Неужели не видит?

Единственная жгучая слеза оставила влажную дорожку на его лице, скатываясь в подушку.

Клэр вздрогнула, и он понял, что она наконец засыпает. Что Том скажет ей утром? Исчезнет ли тогда это давящее чувство тяжести в груди? У жены будут вспухшие глаза, а она терпеть не может появляться на людях после того, как плакала.

Они ссорились всего несколько раз в жизни. Во время вынужденного воздержания, когда Клэр была беременна, они цапались, как и большинство женатых пар. Самая большая ссора разгорелась из-за одной учительницы в школе, Карен Винстед, которая, разведясь с мужем, принялась флиртовать с Томом. Клэр тогда кричала: «Я не желаю видеть эту женщину в твоем кабинете!», а он объяснял, что не может не пускать ее – в конце концов, учителя приходят к директору обсуждать разные проблемы. Том еще и обострил тогда ситуацию тем, что упомянул Джона Хэндельмэна с ее кафедры, который любил зайти в кабинет Клэр поболтать на переменах. В конце они оба просто-таки кипели от ревности.

В этот раз ее глаза тоже вспухли.

Он проснулся посреди ночи в полной уверенности, что она рядом с ним тоже не спит. Клэр не пошевелилась и не произнесла ни слова, и все же он знал, что ее глаза открыты. После восемнадцати лет в одной постели он это знал. Во сне Том забрался под одеяло, и сейчас его сердце стучало так, что, казалось, с каждым ударом бросает его из стороны в сторону. Так иногда бывало с ним по ночам. Он всего лишь открыл глаза, и ничего более.

Но Клэр тоже знала, что он не спит.

Лежа спиной друг к другу, они кожей ощущали свою близость, и удаленность, и разобщенность в захлестнувшей их печали.

Через некоторое время Клэр пошевелилась.

– Том? – прошептала она и коснулась его спины.

Словно падая в пропасть, он перевернулся и обнял жену, прижал ее к своему опустошенному телу, и сразу же почувствовал, как сердце заполнила целая буря эмоций.

– Клэр… о, Клэр, – шептал он, обнимая ее, не в силах сдерживать больше любовь и жалость к ней за то, что отстранился и оттолкнул ее, за то, что обвинял, хотя первопричиной всего была его собственная вина.

– Прости. Господи, я так люблю тебя, – рыдала Клэр.

– Я тоже люблю тебя, и ты прости меня.

Они все сильнее сжимали друг друга в объятиях, но чувства их нарастали еще быстрее.

– Я знаю, что… я знаю, что… пожалуйста, прости меня. Я не могу, – ее слова заглушили плач, – я просто не могу спать рядом с тобой и знать, что сделала тебе больно… я не могу без тебя.

Он закрыл ей рот поцелуем, прервав этот бессвязный поток слов. Задыхаясь, она оторвалась от его губ, и Том почувствовал, как Клэр обняла его за талию. Через секунду она была уже обнажена, и он вошел в нее. Ее ноги обхватили его, образовав фигуру в форме сердца. И все, что связывало их все эти восемнадцать лет, снова было здесь: клятва, которую они произнесли в день свадьбы, прошлые размолвки и сегодняшняя ссора, нечастые приступы ревности, напоминавшие им, как сильно они на самом деле любят друг друга, и любовь к детям, и желание, чтобы сын и дочь видели только самое лучшее в жизни, и уж конечно, не страдали по вине родителей. Том и Клэр очень старались, чтобы их семейная жизнь, их карьеры и воспитание детей, – все было идеальным. И они добились любви и уважения друг к другу, а когда их союзу что-то угрожало, это пугало их обоих.

Сейчас страха не было, его смело прочь то, что происходило между ними и что несло в себе нечто гораздо большее, чем секс. Пришло прощение, обновление, и обещание.

После, когда они отдыхали, обняв друг друга, Клэр потянулась и коснулась щеки мужа.

– Не бросай меня, – прошептала она.

– С чего бы это я бросил тебя?

– Не знаю. – Она слегка сжала руку Тома, и он подумал, что жена и в самом деле боится этого. – Не знаю. Просто пообещай, что не бросишь.

– Обещаю, что никогда, ни за что не брошу тебя.

Иногда она вдруг ни с того ни с сего говорила такие вещи, и он понятия не имел, что заставляло ее чувствовать неуверенность. Он погладил Клэр по голове, пальцем коснулся ее щеки.

– Клэр, почему ты такое говоришь?

– Не знаю. Может, потому, что ты вынужден был жениться на мне. А это не забывается.

– Я женился на тебе потому, что хотел этого.

– Я знаю, но все же где-то глубоко внутри… ой, ладно, Том.

Ей никогда не удавалось объяснить ему, заставить понять так, как понимала это Руфь, что постоянным источником ее неуверенности был тот факт, что она забеременела до свадьбы. Однажды, много лет назад, Том сказал ей, что ему обидно слышать такие речи от своей жены, и у них даже случилась размолвка по этому поводу. Клэр не хотелось повторять все сегодня.

– Том, я так устала… давай больше не будем об этом говорить.

Больше они не говорили. Оба повернулись на бок и обнялись, повторяя все изгибы тела друг друга. Он положил руку ей на грудь, и со вздохом они заснули.