Текст книги "Холодные сердца"

3

Среда, 24 ноября 2010 года

Здравствуй, Джим!

Ну и погода у нас! В некоторых частях графства даже объявили штормовое предупреждение! А как там у вас в Гейтсхеде? Я теперь всегда слушаю ваш прогноз погоды, похоже, вас тоже заливает. Фух! Как же хорошо, что у нас не бывает (и надеюсь, никогда не будет) наводнений. Боже, я вздрагиваю от одной мысли о том, что мой домик вместе со всеми вещами уйдет под воду! Я храню кучу газет (ох, наверное, это звучит так, как будто мне сто лет в обед), и если все они размокнут от воды, то заткнут меня в доме, как пробка. Но в любом случае вряд ли стоит об этом думать.

Очень сожалею о твоем сыне. Боже, как это ужасно. Даже несмотря на то, что он все эти годы употреблял наркотики. Тридцать один – совершенно неподходящий возраст для смерти. Все внутри переворачивается вверх дном, и уже не можешь жить, как прежде. Как видишь, я знаю, каково это. И поскольку мы с тобой стали так близки в последнее время, думаю, можно тебе рассказать: я тоже потеряла сына. Мой малыш… Мой маленький Риз. Он покинул нас, как только ему исполнилось шестнадцать. Повесился в своей комнате. В Прощеное воскресенье. Извини, мне нужно перевести дух. Знаешь, я никогда никому об этом не рассказывала. Но я также никогда не встречала того, кто, как и я, потерял ребенка (кроме моего мужа, конечно, но это ведь другое, да?). Я так долго переживала этот кошмар, что всегда боялась вспоминать, как это произошло. Понимаешь, о чем я? Хотя вряд ли. Мне кажется, все эти причитания и рыдания не про тебя. В любом случае у нас с тобой гораздо больше общего, чем можно было подумать сначала. И, если тебе интересно, Риз не оставил никакой записки. Только тайну. Жуткую тайну. Но у меня есть свое предположение, может, даже не предположение. Я никогда не говорила об этом, Джим, но, кажется, я знаю, почему он покончил с собой. Я не говорила никому потому, что любого такие вещи могут повергнуть в шок. В том числе и меня. Ой, что это я?

Не могу же я разболтать тебе все свои тайны так быстро, у тебя же волосы дыбом встанут!!!

А теперь о менее ужасных вещах. Ты читаешь гороскопы?

Если да, то я по гороскопу Рак. Можно сказать, я самый типичный представитель – домосед, воспитанный, чувствительный, творческий и так далее.

А кто ты по гороскопу? Думаю, что… Дева!!! Угадала?!

С наилучшими пожеланиями,

Лорелея

Апрель 2011 года

– Так что же, бабушка спала вот здесь, да? – спросила Молли, барабаня по подлокотникам кресла.

Мэг окинула взглядом комнату. Кровать Лорелеи была завалена одеждой и сумками. На полу около стула лежало одеяло с узором из цветков фуксии и лаванды и подушка из того же комплекта.

– Похоже на то, – ответила она.

– Боже.

Мэг кивнула. Единственная прихоть, которую Мэг позволяла себе ежедневно, так это полежать на огромном матрасе с вытянутыми ногами, чтобы ступни ощущали мягкую, шелковистую простыню (чисто постиранную, выжатую, спрыснутую туалетной водой и постеленную не более пяти дней назад), и при этом еще можно было бы с головой зарыться в мягкую подушку. Когда она видела бездомных, живущих в постоянном страхе, бедности и одиночестве, ее сердце обливалось кровью. Никаких кроватей у них не было. А ее мать жила в доме с пятью спальнями. Ее вечно всклокоченные волосы, согнутая, словно арка, спина, склоненная вправо шея, – вот она сидит в этом потертом кресле днями напролет. Она никогда и не лежала на этой кровати. «Боже мой, – подумала Мэг, – неужели она настолько себя ненавидела?»

– Идем, – сказала она. – Посмотрим, что там наверху. – Она протянула руку Молли, чтобы помочь ей встать с продавленного кресла.

– А можно увидеть твою комнату?

Мэг недовольно вздохнула. Она лишилась своей комнаты через неделю после того, как уехала из дома. Тогда ей было двадцать.

Ее мать сразу же превратила ее в склад.

– Ну, если ты так хочешь, – ответила Мэг дочери.

Она повернула налево из комнаты Лорелеи, прокладывая себе путь через очередной коридор, забитый барахлом, к двери ее бывшей комнаты. Она повернула ручку и попыталась войти, потом повернулась к Молли и закатила глаза.

– Господи боже, – сказала она. – Кажется, она совершенно завалена.

– Дай-ка я попробую. – Молли прислонилась своей тоненькой фигуркой к двери. Она толкала ее спиной, боками, руками.

– Не открыть, – сказала она, повернувшись к Мэг. – Как это возможно? Как она затаскивала все внутрь, если мы не можем даже открыть дверь?

Мэг пожала плечами.

– Это не поддается здравому смыслу. Твоя бабушка была очень странной женщиной.

– А где комната Бет?

– Вот здесь, за этим углом, – сказала Мэг.

Она шла по стенке, оставляя следы своих рук на пыльных обоях.

Лучшие обои от Лоры Эшли с бледно-зелеными магнолиями все еще носили на себе следы ее детства: линии фломастеров и наполовину разорванные наклейки. Вот она, комната Бет, до сих пор с табличкой, купленной в сувенирной лавке в Уэстон-сьюпер-Мэр.

Комната Бет. У обеих девочек были такие таблички. Мэг до сих пор помнила тот восторг, с которым они бегали глазами по витрине, и да! Они нашли табличку с именем «Мэган»! (В магазине, правда, не было табличек с именами Рори и Риза, но близнецы были слишком маленькими, чтобы расстраиваться из-за этого.) Девочки приклеили к своим дверям таблички скотчем. Со временем Мэг по какой-то причине сняла свою табличку, и та разломилась пополам у нее в руках. Она выбросила ее, никогда больше не вспоминая. До этого момента. Внезапная, мимолетная мысль о том, что когда-то все они были счастливы. Даже Риз. «Невозможно, – подумала она, – невозможно». Бет же никогда не снимала свою табличку, словно застряв в прошлом и не развиваясь, как эмбрион, заспиртованный в банке. Дверь была чуть приоткрыта, и, заглянув внутрь, Мэг ничуть не удивилась: все те же груды барахла. Окна были занавешены грязными занавесками, покосившимися на одну сторону и потому пропускавшими внутрь только лишь небольшой луч света. Шкаф Бет стоял слева от двери. Его дверцы широко распахнулись, выставляя напоказ одежду сестры: старые наряды, которые она носила, когда еще что-то значила для Мэган. Когда она была ее сестрой. Телефон Мэг внезапно зазвонил. Она взглянула на экран. Билл, слава богу.

– Здравствуй, дорогая. Мы приехали!

– Боже, – сказала Мэг, вычеркивая из головы один из своих смертельных страхов. К счастью, вторая половина ее семьи не погибла в авиакатастрофе на пути из Гатвика в Берн.

– Как прошел полет?

– Прекрасно.

– А как мальчики?

– Мальчики! – Она услышала, как муж окликает их. – Мама спрашивает, как у вас дела!

Мэг улыбнулась, услышав, как три тоненьких голоска хором заявили, что у них все хорошо.

– Небольшая проблема с багажом, – произнес Билл. – Доехали только три пары лыж. Застряли тут на полтора часа. Пришлось немного поскандалить.

– Боже, только не со швейцарцами. Не надо было так, они этого не любят.

Билл рассмеялся. Звук его смеха успокоил Мэг. Как далеко все это было сейчас: теплый, мягкий, шумный Билл, трое ее озорных рыжеволосых веснушчатых мальчишек, их объятия, чистота и лоск швейцарского аэропорта, четыре добротно упакованных чемодана с одеждой, пахнувшей домом. Ее домом.

– Хочешь поговорить с папой? – спросила Мэг у Молли.

Молли пожала плечами и кивнула головой.

– Молли хочет поболтать с тобой. Погоди, погоди. Нет, расскажу потом, да, мы уже здесь. Все расскажу позже. Люблю тебя. Всех вас люблю. Я позвоню, когда мы с Молли доберемся до отеля. Да-да. Люблю тебя. Пока.

Она передала трубку Молли и ужаснулась возвращению в этот мир: от чистоты и любви к хаосу, грязи, одиночеству и смерти. От тишины у нее зазвенело в ушах. Это была не тихая провинциальная тишина, но безмолвный ужас этого дома с его глухими окнами и стенами. Казалось, будто ее с головой накрыла какая-то пелена.

Апрель 1995 года

Где-то зазвенел будильник. Но не ее. Ее звенел громко и пронзительно. А этот больше гудел, чем звенел. Она открыла глаза и огляделась. Десятки коробок. Окно занавешено простыней, поскольку у них еще не было занавесок. Широкое округлое зеркало стояло около дальней стены, отражая двух человек на только что купленном диване-кровати, один из которых спал полусидя, повернувшись к ней, а другой лежал. Тот человек, который спал полусидя, выглядел каким-то потрепанным. Мэган поправила волосы и зевнула. Звук будильника становился все громче. Это был будильник Билла.

Она слегка толкнула человека, устроившегося рядом с ней, и произнесла:

– Билл, вставай. Твой будильник звенит. Достань его и выруби.

Билл открыл один глаз и тут же закрыл его. Он улыбнулся и уткнулся в округлый живот Мэган.

– Билл! – снова сказала она. – Он меня раздражает! Сделай что-нибудь!

Он слегка застонал и отпрянул от нее.

– Ты уверена, что это мой? – устало спросил он.

– Конечно твой, неужели не узнаешь звук?

– Что-то я не помню, чтобы мой так гудел.

Он встал с кровати, и Мэг наблюдала, как он, голый, спотыкаясь, шел сквозь кучу нераспакованных коробок. Она весело улыбалась, глядя, как он по очереди прикладывал ухо к каждой коробке.

– Ты выглядишь забавно, – заявила она.

– Еще бы. Ты могла бы и помочь, – ответил он.

Мэг отодвинула одеяло и указала на свой приличных размеров живот.

– Это освобождает меня от всего на следующие три с половиной месяца.

– От всего?

– Да, от всего.

Ребенок был ими не запланирован. Ей было всего двадцать четыре. Вместе они всего пять месяцев. Смешной срок.

Но Мэган всегда хотелось иметь большую семью, минимум четверых детей. Так что, чем раньше они начнут появляться на свет, тем лучше. Она поняла это с того самого момента, когда тест показал две полоски. Несмотря на свой возраст, Мэг была уже довольно взрослой и много чего повидала: вечеринки до рассвета, два парня, с каждым из которых она встречалась достаточно долго, и десять мимолетных увлечений. Она пробовала наркотики, но все же предпочла алкоголь.

Она напивалась до беспамятства и в итоге решила все же воздерживаться и от него. Могла приготовить жаркое, написать своему банковскому консультанту, у нее была машина, которой она умело управляла даже на шоссе.

А потом появился Билл. Биллу было тридцать два, он владел собственной галереей, он был разведен и выплачивал ипотеку. А и еще он уже начал лысеть. Конечно, кто-то скажет, что двадцать четыре года – рановато для того, чтобы обзаводиться детьми. Но для Мэган и Билла все получилось очень кстати. Поэтому Билл продал свое бывшее любовное гнездышко с кроваво-красными стенами и мебелью с расцветкой под зебру над парикмахерской на Меловой улице и купил двухкомнатную квартиру с садом неподалеку от парка Тафнелл. Он расстался со всем этим легко и без сожалений. И в это прекрасное утро Прощеного воскресенья они впервые проснулись вместе. Билл принял гордую позу.

– Ага! – произнес он с дурацким выговором. – Наконец-то заряд обнаружен! У меня есть полминуты, чтобы обезвредить его до взрыва.

Он разорвал скотч и вытащил будильник из коробки.

– Вот так, – сказал он, вернув покой в их комнату, секунду назад сотрясавшуюся от беспощадного гула. – Извини.

– Ничего страшного, – улыбаясь, ответила Мэган.

– Надо же, моя бывшая меня бы уже съела за такое. Ты такая спокойная и замечательная. Прошу тебя, оставайся такой всегда.

Мэг нравилось, когда Билл упоминал о своей бывшей жене, поскольку он никогда не отзывался о ней хорошо. Она никогда не встречала ее, но эта особа представлялась ей похожей на Круэллу де Виль. Ее звали Мишель. Она вышла замуж за своего босса и теперь жила в Испании, оставив лишь свою тень в жизни Мэган. Вдруг зазвонил телефон, и Мэг с Биллом переглянулись.

– Наш первый телефонный звонок! – торжественно заявила Мэг, наклоняясь, чтобы достать телефон. – Кажется, я знаю, кто это.

– Счастливой Пасхи!

– И тебе! – ответила Мэг, снова опустив голову на подушку и зажав телефон плечом. – Это Бет, – шепнула она Биллу, который понимающе кивнул и направился в ванную. – Как твои дела?

– Отлично! – ответила Бет своим звонким, похожим на мамин, голосом. – А у вас как?

– У нас тоже все хорошо, – сказала Мэг, слегка погладив свой живот и потянувшись.

– Как проходит переезд?

– Замечательно, – ответила Мэг. – Всем занимается Билл, а я только и делаю что валяюсь. Теперь осталось только разобрать коробки, повесить занавески, постричь лужайку, выбить ковры и родить.

– Так хочется увидеться с вами! – радостно произнесла Бет.

– Ты же знаешь, в любое время, – сухо ответила Мэг. Бет стало трудно вытащить из дома Бердов, как и маму.

– Да! Может, в следующем месяце.

– Да, – повторила Мэг, – в следующем месяце. – Как там мама?

– У нее все хорошо. Хочешь поболтать с ней?

Мэг вздохнула.

– Да, дай ей трубку.

На мгновение телефон замолчал, и Мэг услышала, как ее мать жаловалась на что-то, но буквально через секунду взяла трубку.

– Привет, милая!

– Привет, мам.

– Счастливой Пасхи! Мы как раз собираемся пойти в сад с корзинками для яиц. Тут Мэдди, малышка Софи и, конечно, Вики. Поздоровайся с Мэг, Вики!

Мэг закатила глаза и услышала на заднем фоне крик Вики:

– Привет, Мэгги!

После жуткой Пасхи 1991 года Лорелея и Вики стали неразлучны. Оказалось, что первый парень Вики повесился в восемнадцать лет, так что эти несчастья объединяли их. По словам Бет, Вики забегала к ним каждый день в половине одиннадцатого утра вместе с двумя своими детьми, и остаток дня до заката они с Лорелеей проводили, хихикая за бокалом шардоне. Потом Вики, услышав, как паркуется ее муж, быстро собиралась, оставляла недопитым вино и шла к соседнему дому, чтобы встретить его.

– Это мило, – сказала бы Бет. – Рада, что у мамы появилась подруга.

А Мэг сказала бы: «По мне, так это более чем странно».

– Когда ты собираешься проведать Риза? – нетерпеливо спросила Мэг.

– Ох, – сказала Лорелея, – ну я не уверена, что у нас сегодня будет время, не так ли?

Это вопрос был адресован тем, кто находился в комнате рядом с ней, а не Мэган, лежавшей в уютной кровати напротив парка Тафнелл.

– Позовешь мне снова Бет?

– Хорошо, милая. – Мать произнесла эту фразу с явным облегчением, поняв, что разговор с ее старшей дочерью подошел к концу.

– Бет! – возмущенно сказала Мэг, как только поняла, что трубка снова у сестры. – В чем дело? Почему мама не хочет навестить Риза?

Бет вздохнула.

– Не знаю. Она говорит, что уже пережила это.

– Пережила? Прошло всего четыре года. Нельзя «пережить» посещение могилы сына в годовщину его смерти.

– Ну, – голос ее сестры слегка задрожал, – ты ведь тоже не собираешься навещать его, не так ли?

– Нет, – бросила Мэг, – конечно, не собираюсь! Я почти на седьмом месяце беременности, в ста милях от вас и только что переехала в новую квартиру. Я очень хотела бы проведать Риза. Я приходила к нему всегда, когда была возможность, все эти четыре года. Но папа и Рори ведь навестят его, да?

На другом конце трубки воцарилась тишина, встревожившая Мэган.

– Скажи мне, Бет, остальные проведают его?

– Ну, вообще-то папы сейчас нет.

– Где он?

– Не знаю.

– А Рори?

– Прошлой ночью он не приходил, насколько мне известно.

Мэг закипела от злости.

– Вы все яйца выеденного не стоите, – крикнула она. – Все вы.

И бросила трубку.

Он купил ей яйцо. Самое дешевое. В сиреневой фольге, внутри заполненное шоколадными конфетками. Потом он выдернул несколько нарциссов из ухоженной клумбы перед чьим-то домом. Солнце стояло высоко и светило очень ярко. Впервые в жизни Рори Берд был влюблен. Ее звали Кайли, и сейчас она ждала его в своей комнате. Он встретил ее три дня назад в местном пабе. Она была двоюродной сестрой одного из его приятелей, только что переехавшей в Англию; на два года старше его, блондинка с короткой стрижкой, ирландским акцентом, собственной гитарой, татуировкой на левой груди и свежим шрамом на левом запястье, о котором, как она сказала, поведает ему, когда будет ему доверять. Он не покидал ее с той ночи в пабе. Она посылала его за молоком и сигаретами, и сейчас он быстрой походкой шел по утренним улочкам Сиренчестера, отчаянно желая поскорее вернуться к ней. Рори не покидало это странное чувство. Хотя, что уж говорить, для него вообще чувствовать что-либо было странно. Последние два года он будто оцепенел.

– Я вернулся! – крикнул он, подходя к порогу двери.

Кайли, все еще обнаженная, лежала в постели развалившись. Ее кожа была мертвенно-бледной, глаза сосредоточенно уставились на экран портативного телевизора, пристроенного в ногах. Девушка улыбнулась Рори и оперлась на локоть.

– Я соскучилась.

Он усмехнулся и достал яйцо и нарциссы из своей сумки.

– Счастливой Пасхи, – сказал он, протягивая ей все это и устраиваясь на кровати.

– О, мой дурачок, – сказала она, взяв яйцо и понюхав цветы. – Не думала, что ты верующий.

– Разве обязательно быть верующим, чтобы купить пасхальное яйцо?

– Там, откуда я родом, обязательно.

Она улыбнулась и начала разворачивать яйцо.

– Я бы выпила чашечку чая, – сказал она, – ну, вприкуску с этим яйцом.

Он провел рукой по ее щеке и поцеловал в губы.

– Сейчас заварю.

Кайли достала яйцо из коробки и развернула фольгу. Рори наблюдал за ней, стыдясь сказать «оставь фольгу».

Он улыбнулся от этой мысли, и Кайли удивленно взглянула на него.

– Почему ты улыбаешься?

– Ничего. Просто… – неловко ответил он. Они разговаривали о его матери, его семье, о Ризе. Разумеется, обо всем этом. Нельзя влюбиться в человека, если ты не говорил с ним о чем-то важном для тебя.

– Мама все время так говорила. Представляешь, каждую Пасху: «Оставь фольгу! Оставь фольгу!»

– Твоя мама тот еще фрукт.

Он слегка сморщился и набрал чайник.

– Да уж, – отстраненно произнес Рори, – фрукт. Но знаешь, милый фрукт.

– Хотелось бы мне как-нибудь повидаться с ней.

– Можно сегодня, – выпалил он. – Если хочешь.

Она рассмеялась.

– Нет уж. Но спасибо за предложение.

Рори облегченно выдохнул. Он не хотел показывать Кайли матери как можно дольше. Но даже рядом с любимой девушкой он чувствовал, что сегодня должен был быть дома. Мэган не приехала на эту Пасху – она переезжала или что-то в этом роде, папа был на своих таинственных курсах писателей, так что дома были только мама и Бет, ну и соседка-маньячка. Мама настаивала, что Пасха должна оставаться Пасхой, днем веселья, шоколада и семейного единения. Она говорила: Риз не хотел всем испортить Пасху. Риз хотел бы, чтобы мы праздновали ее, как и всегда.

Рори понятия не имел, о чем Риз думал в тот день, но он ни на секунду не сомневался, что это точно были не мысли о том, во что для них превратится Пасха, когда его не станет. Гаденыш даже не оставил записки. Он думал, что какая-то подсказка может быть в песне Alice in Chains, которую брат оставил на повторе, но так и не смог ничего найти. Он перестал искать причину того, почему его брат стал занозой, еще до его смерти.

– Ммм. – Кайли наполнила рот шоколадом и закатила глаза, будто в экстазе. – Ням-ням.

Глядя на Кайли, нельзя было подумать, что она сладкоежка. Она была одной из тех, кто периодически забывает есть, у кого на обед только тост и кто равнодушен к проблеме похудания.

– Хочешь? – Она протянула ему яйцо.

– Нет, спасибо, – ответил Рори. Ему казалось, что вряд ли он еще когда-нибудь сможет съесть пасхальное яйцо. Сам вкус шоколада погружал его в чертову бездну плохих ассоциаций.

– Сделаешь кое-что для меня? – дрожащим голосом спросил он.

– Сегодня?

Кайли прищурилась, глядя на Рори.

– Зависит от того, что именно ты хочешь.

– Ты сходишь со мной на его могилу?

– Твоего брата?

Он утвердительно кивнул.

– Хочешь, чтобы я сходила с тобой на могилу твоего брата в годовщину его смерти?

Он снова кивнул.

– Я понимаю, извини, я знаю, как странно это звучит, ты ведь никогда не видела его, это чересчур…

– Конечно, я схожу с тобой, – с легкостью ответила она. – Я почту это за честь.

Над кладбищем, усеянным розовато-белыми цветками вишни, сияло кобальтово-синее небо. Солнце согревало своими лучами все вокруг. На Кайли был черный жилет, рваные джинсы, солнечные очки, ее лицо было мрачноватым. Она держала Рори под руку, в другой ее руке был небольшой букет из цветов, собранных на окраине кладбища. Она как будто оказалась в своей стихии.

– Словно вернулась назад, – вздохнула она, оглядываясь вокруг, пока они шли к тому месту, где прах Риза покоился вот уже четыре года. Она снова вздохнула, вынуждая Рори задать вопрос.

– Вернулась к чему?

– К смерти. К моей бабушке, к дедушке. К соседке, на которую обрушилась дымовая труба.

Она опять вздохнула, и Рори постарался отогнать от себя ее странное восприятие общего для них опыта. Рори считал, что она немного переигрывает со всей этой драматичностью и шрамами. Но это только усиливало его чувства к ней. Он сжал ее руку и произнес:

– Вот это место.

Перед ними стояла небольшая гранитная плита с надписью:

Риз Артур Берд

1 марта 1975 года – 31 марта 1991 года

Милый шестнадцатилетний мальчик навсегда

Лорелея выбрала слова для надгробия, ни с кем не посоветовавшись. Рори всегда это казалось очень глупым. Потому что ничего милого в Ризе не было. Он всегда был нытиком и занудой. Все эти его «это нечестно» и «это не я» или просто «отвали».

Они начали отдаляться друг от друга, как только перешли в среднюю школу. До этого они всегда учились в одном классе и были близки. Но когда попали в разные классы, честно говоря, Рори оказался с классными ребятами, а Риз с неудачниками, и Рори не очень хотелось пересекаться с ним в школе. Он чувствовал себя прекрасно. В его классе были самые симпатичные девочки и парни, с которыми он до сих пор дружил. В общем, он находился в своей тарелке. Впервые он отдалился от Риза и получил возможность взглянуть на него со стороны. А со стороны было видно, что его брат неудачник. Это, конечно, не означало, что он не любил его всем сердцем. И уж тем более глупо было отрицать, что он отчаянно скучал по своему братишке каждое мгновение, каждый день. Его близнец. Они делили утробу, затем кровать, а потом и комнату. За всю жизнь никто не был ему ближе. Но все же он был чудаком. А Рори нет.

Такова суровая правда.

– Так это и твой день рождения? Первое марта?

Он кивнул.

– Твой знак – Рыбы?

Он снова кивнул.

– Мой тоже, – сказала Кайли, наклонившись к могиле Риза. – Вы были похожи?

Он пожал плечами, тоже наклонившись к могиле.

– Были, когда были маленькими, но потом что-то изменилось.

– Я слышала о таких вещах, – сказала Кайли. – Правда, о девочках-близнецах. Неразлучны, когда маленькие, худшие враги, когда взрослые. Грустно, правда?

– Не то слово.

– Да уж.

Они сидели рядом на краю газона. Было очень тепло. Рори вспомнил Пасху много лет назад, когда им было лет пять или шесть и было достаточно жарко, чтобы плескаться в бассейне и стрелять из водяных пистолетов. Казалось, это была последняя по-настоящему счастливая Пасха дома. Последняя Пасха, перед тем как Мэган стала такой взрослой и взбалмошной, когда не было дождя, когда Бен и Том были еще достаточно молоды, чтобы тоже приходить к ним на праздник, когда его родители еще любили друг друга, до того, как появилась эта соседка и перевернула все с ног на голову. И конечно, до того, как Риз испортил Пасху навсегда. Рори почувствовал внезапный прилив жуткого гнева и тяжело выдохнул.

– Итак, – сказала Кайли, сдвинув вместе свои острые колени. – А что же насчет остальных членов твоей семьи? Разве обычно вы не вместе приходите сюда?

Он вздохнул.

– Теперь у моей семьи нет ничего обычного. Риз попросту уничтожил все обычное.

Кайли понимающе кивнула. Рори тем не менее знал, что она никогда не переживала подобной трагедии и теперь находилась в смятении. Но она отлично сохраняла самообладание.

– Знаешь, когда умер мой дедушка, бабушка облачилась во все черное до конца жизни. Погрузилась в скорбь с головой. Вдова Догерти, вот как все ее называли. Она ходила на его могилу каждый день, все чистила, приносила свежие цветы. Создавалось такое впечатление, будто это ее работа, даже ее профессия…

Она замолчала, и они оба посмотрели на неухоженную могилу.

– Получается, его день рождения был пару недель назад?

– Да, но мы всегда приходим в Прощеное воскресенье, для нас это памятная дата.

– Что ж, – многозначительно заявила Кайли, – в любом случае 31 числа его вряд ли кто-то навестит.

Она скрутила косячок и закурила, зажмурив глаза от первых клубов дыма. Она передала его Рори, встала и убрала увядшие цветы с могилы, заменив их свежими. Потом отряхнула землю с кончиков пальцев и вытерла их о свой жилет.

– У тебя есть бумажка? – спросила она, повернувшись к Рори.

– Эм, – он начал рыскать по карманам одежды – да, есть.

Это была бумажная салфетка из кафе. Он понятия не имел, откуда она взялась в кармане его джинсов. Кайли протирала изголовье надгробия до тех пор, пока оно не заблестело. После этого она снова села рядом с Рори на край газона и забрала у него косяк.

– Вот, – протянула она. – Так намного лучше.

Рори отвернулся, продолжая краем глаза смотреть на нее. Она зацепила его, зацепила с того момента, как только он увидел ее в пабе три дня назад, своей дерзкой, почти вульгарной красотой, но сейчас это было что-то другое. Она любила его. Он отчетливо понял это. Невероятное чувство тотчас охватило его. Он восторженно посмотрел на Кайли.

– Что? – спросила она.

– Ничего, – улыбнулся он.

– Нет, не ничего. Почему ты так смотришь на меня?

Он прикоснулся к ее волосам, потом его рука сползла ниже и легла на ее щеку.

– Просто я люблю тебя.

– Дурачок.

– А ты любишь меня.

Она приложила руку к горлу, изобразив испуг.

– Какой кошмар! – взвизгнула она.

– Но это правда.

Она убрала руку от горла и расслабила плечи, а потом провела рукой по его щеке.

– Я твоя.

Он улыбнулся и притянул ее к себе, прильнув губами к ее губам.

– Навсегда, – сказал он. – Навсегда.

Он привел ее к себе домой на следующей неделе. Этого момента он одновременно и ждал, и боялся. Ждал момента, когда две важнейшие части его жизни сойдутся воедино, и боялся того, какие последствия это может повлечь. Он не хотел знать, как воспринимал Кайли тот, кто не был влюблен в нее по уши. И он не хотел знать, какой предстанет его семья и их своеобразный дом тому, кто вырос вне его и не видел, как он стал таким. Он уже чувствовал, как оправдания начинали невольно созревать в его голове: знаю, она выглядит жесткой, но в душе она агнец, честное слово. Знаю, моя мама кажется слегка рассеянной и подавленной, но она все равно любит нас всей душой. Знаю, наш дом напоминает свалку, но внутри у нас довольно чисто. Это был последний день школьных каникул, и Вики была здесь со своими малышами. Как всегда. Они встретили ее в коридоре, густые светлые волосы, шероховатые щеки, широкие бедра, обтянутые узкими джинсами, и большая грудь в слишком облегающей футболке.

– Рори! Здравствуй, бродяга. Мы соскучились.

Она расцеловала его в обе щеки, обдав запахом духов.

Она украдкой осмотрела Кайли, которая стояла, засунув руки в карманы джинсовой куртки и перебирала тоненькими ножками, торчащими из-под мини-юбки того же фасона. Она жевала жвачку и выглядела так, словно он только что подобрал ее на углу улицы.

– А ты, должно быть, Кайли! – воскликнула она. – Здравствуй! Меня зовут Вики. Проходи, мы все сидим на кухне. Там небольшой бардак, мы печем банановый торт.

Рори и Кайли переглянулись и последовали за ней на кухню. Он уже предупредил ее насчет вездесущей Вики.

– Привет, мам.

Он поцеловал мать в щеку, и она радостно улыбнулась.

– Здравствуй, сынок, – сказала она, беря его за руку и глядя ему в глаза.

– А это… – сказала она, – должно быть…

Она забыла ее имя. Либо от злости, либо от глубокого равнодушия.

– Кайли, – сказал он, взяв за руку свою девушку и выведя ее вперед. – Это Кайли. Кайли, это моя мама Лорелея.

– Зови меня Лорри! Все зовут меня просто Лорри.

Это была не совсем правда. Вики звала ее Лорри. Все остальные звали ее мамой. Или Лорелеей.

– Очень приятно, – сказала Кайли, все еще держа руки глубоко в карманах куртки.

Рори наблюдал за лицом матери, пока она осматривала его возлюбленную. Поначалу оно было удивленным, потом стало веселым.

– Хорошенькая, – сказала она и пошла помогать одной из дочерей Вики резать тупым ножом бананы.

Рори побледнел. Мать была раздражена. Едва уловимо, но все же раздражена. Он молил бога, чтобы Кайли этого не заметила.

– Ого! – сказала Кайли. – Только взгляните! Вот это да!

Она стояла посередине комнаты, разглядывая рисунки, висевшие на стенах.

– Твоя работа? – спросила она Рори.

Он рассмеялся.

– Не только моя. Всех нас, четверых.

– Смотри-ка!

Она шагнула вперед, чтобы рассмотреть робота, собранного из кусочков фольги и канцелярских кнопок. Под рисунком было написано слово на вымышленном языке, а сверху подпись: Рори Берд.

– Смотри-ка, что ты соорудил, мой милашка!

Она потянула его к себе и прильнула к нему.

– Я не знала, что ты был художником.

Он улыбнулся, а Лорелея обернулась и сказала:

– Они все прирожденные художники. Все мои дети.

Рори увидел, как она смотрит на Кайли, стоящую рядом с ним, и заметил, как что-то нехорошее промелькнуло в ее глазах.

– Тебе принести чего-нибудь попить, Кайли? – сказала Вики, заполняя неловкую паузу.

– Если можно, – ответила Кайли, – я бы не отказалась от стаканчика сока.

– Боюсь, у нас есть только «Рибена»[13]13
  Сок из черной смородины.


[Закрыть], – с сожалением ответила Вики.

– Мне нравится «Рибена», – щелкнув жвачкой, сказала Кайли.

Вики тут же налила ей стакан.

– Итак, – начала она, передавая ей сок. – Ты ирландка?

– Как вы угадали?

Улыбка Вики запоздала на секунду, пока она осознавала шутку. Потом она усмехнулась.

– Откуда ты? – продолжала Вики.

– Графство Клэр. – Кайли достала жвачку изо рта и выбросила в мусорное ведро. – Я здесь меньше месяца. Если честно, еще не совсем привыкла.

– О, – произнесла Вики, – пожалуй, прошло еще слишком мало времени. А что привело тебя в наши края?

Кайли выпила половину стакана и вытерла рот.

– Слишком много врагов, – ответила она, – там, на родине. Меня все ненавидели. Решила начать все сначала.

Вики неуверенно посмотрела на нее, очевидно, не зная, как продолжить разговор. Она снова рассмеялась, и ее взгляд стал пустым и безразличным.

– А что насчет вас, какая у вас история?

Лицо Вики смягчалось по мере того, как разговор принимал обычное русло.

– Ну, обычное дело: я выросла в деревне, потом переехала в город, там влюбилась, появились дети, и я решила, что они должны расти тоже в деревне.

Взгляд Кайли поблек. Ей эта история явно не показалась обычной.

– Рори сказал, что вы тут почти что живете.

Рори вздрогнул и бросил на Кайли укоризненный взгляд.

Вики засмеялась.

– Я бы так не сказала. Всего лишь нашла в этом доме себе подругу.

– А что не так у вас дома?

Рори схватился за голову. Он предвидел подобное развитие событий, но не ожидал, что это произойдет так внезапно.