Текст книги "Кошмарная клиника"

Глава третья

 
Мы братья-волонтеры, с болезнью борцы,
Поем – распеваем день напролет.
Кто нас печальными зовет,
Бессовестно тот соврет.
 

 
Мы ходим по больнице, больных веселя, –
А ну-ка, улыбнитесь, страдальцы, во весь рот, –
Хотя б у вас из носу кровь,
Хотя б вас желчью рвет.
 

 
Тра-ла-ла, все трын-трава!
Уйдет болезнь, конечно.
Возьми, хи-хи! Возьми, ха-ха!
Воздушное сердечко.
 

 
Приедем мы в больницу, в палаты войдем
И примемся тут же до колик смешить
Тех, кого доктор посулил
На части распилить.
 

 
Поем мы днем и ночью, ночью и днем,
Поем для тех, кто бодрствует, поем для тех, что спят,
И для детей, что смазаны
Зеленкою до пят.
 

 
Тра-ла-ла, все трын-трава!
Уйдет болезнь, конечно.
Возьми, хи-хи! Возьми, ха-ха!
Воздушное сердечко.
 

 
Поем для ветерана, что корь подхватил,
Поем для девицы, лежащей в бреду,
И для больных чумой споем
Себе же на беду.
 

 
Тра-ла-ла, все трын-трава!
Уйдет болезнь, конечно.
Возьми, хи-хи! Возьми, ха-ха!
Воздушное сердечко.
 

Один мой коллега по имени Уильям Конгрив когда-то написал очень грустную пьесу. Она начинается строкой: «И чары музыки смягчают волнение души». Фраза эта в данном случае означает – если вы взволнованы или выведены из душевного равновесия, послушайте музыку и она вас успокоит и ободрит. Сейчас, например, когда я скорчился позади алтаря в Соборе одной, как говорят, святой, мой друг играет сонату на органе, чтобы успокоить меня и чтобы прихожане не услышали стука моей пишущей машинки. Скорбная тема сонаты напоминает мне мелодию, которую любил напевать мой отец, когда мыл посуду, и, слушая ее, я на время забываю о полудюжине неприятностей.

Однако успокоительное воздействие музыки на взволнованную душу безусловно зависит от характера музыки, и я с сожалением должен сказать, что бодлеровские сироты, слушавшие распеваемую волонтерами песню, не почувствовали ни малейшего успокоения или бодрости. Очутившиеся в фургоне Вайолет, Клаус и Солнышко до такой Степени были озабочены тем, как избежать ареста, что на первых порах даже не огляделись вокруг. Но когда они отъехали на порядочное расстояние от лавки «Последний Шанс» и хозяин ее превратился в пятнышко на плоской безлюдной равнине, дети обратили внимание на свое новое убежище. В фургоне ехало человек двадцать, и все без исключения были невероятно жизнерадостны. Жизнерадостные мужчины, жизнерадостные женщины, горстка жизнерадостных детей и очень жизнерадостный водитель, который время от времени отрывал взгляд от дороги и, обернувшись, одарял пассажиров веселой улыбкой. Раньше, когда Бодлерам доводилось совершать долгое путешествие в автомобиле, они обычно читали или смотрели на окружающий пейзаж и при этом думали о чем-то своем. Но тут, едва фургон отъехал от лавки, бородач начал играть на гитаре и петь, вовлекая в пение всех волонтеров, однако каждое веселое «тра-ла-ла» вызывало у Бодлеров лишь еще большую тревогу. Когда волонтеры затянули куплет про носы, из которых идет кровь, дети только и ждали, что вот-вот кто-нибудь перестанет петь и воскликнет: «Постойте! Этих троих в фургоне раньше не было! Они не наши!» Когда поющие дошли до куплета, где доктор обещал кого-то распилить пополам, дети не сомневались, что сейчас кто-нибудь перестанет петь и скажет: «Стойте! Эти трое не знают слов! Они не наши!» А когда жизнерадостные пассажиры запели ту часть песни, где речь шла о смертельных микробах, Бодлеры окончательно уверились, что сейчас кто-нибудь перестанет петь и скажет: «Стойте-ка! Эти трое детей – убийцы, про них написано в „Дейли пунктилио“. Они не из наших!»

Но жизнерадостные волонтеры предавались радости без перерыва. Они так твердо были уверены, что «нет новостей – хорошая новость», что никто не подумал читать «Дейли пунктилио». Они пели с огромным увлечением и не заметили, что Бодлеры не из их числа.

– Ох и люблю я эту песню! – провозгласил бородач, когда был пропет последний куплет. – Так бы и пел ее всю дорогу до самой больницы. Но, пожалуй, надо поберечь голос для трудового дня. Давайте-ка просто посидим и весело поболтаем.

– Потрясно, – заявил один из волонтеров, и все остальные закивали, выражая согласие. Бородатый отложил гитару и подсел поближе к Бодлерам.

– Надо придумать себе другие имена, – шепнула Клаусу Вайолет, – чтобы никто не догадался, кто мы такие.

– В «Дейли пунктилио» и так перепутали наши имена, – шепотом ответил Клаус, – может, нам лучше называться своими, настоящими?

– Так, давайте познакомимся, – бодро заявил бородатый. – Я хочу знать всех своих волонтеров до единого.

– Меня зовут Салли, – начала Вайолет, – я…

– Нет, нет, – остановил ее бородатый. – Мы в Г.П.В. не пользуемся именами. Называем друг друга просто «сестра» или «брат». Мы считаем, что все люди – сестры и братья.

– Я как-то не понимаю, – сказал Клаус. – Я всегда думал, что братья и сестры это те, у кого одни родители.

– Не обязательно, брат, – отозвался бородатый. – Иногда это люди, объединенные общим делом.

– Значит ли это, брат, – спросила Вайолет, попробовав применить новое слово «брат» в новом значении, но чувствуя, что ей это совсем не нравится. – Значит ли это, что вы не знаете имен тех, кто с вами в фургоне?

– Ты угадала, сестра, – ответил бородатый.

– И вы не знали по имени никого, кто когда-либо служил в Группе Поющих Волонтеров? – поинтересовался Клаус.

– Ни одного имени, – подтвердил бородач. – А почему это вас интересует?

– Мы знаем одного человека, – осторожно выбирая слова, ответила Вайолет, – он, как нам кажется, мог быть членом Г.П.В. У него была одна бровь вместо двух и на щиколотке вытатуирован глаз.

Бородатый наморщил лоб.

– Никого не знаю такой наружности, а ведь я с Поющими Волонтерами с самого начала.

– Бред! – выпалила Солнышко.

– Сестра хочет сказать, – объяснил Клаус, – что мы разочарованы. Мы надеялись узнать побольше об этом человеке.

– А вы уверены, что он был членом Группы Поющих Волонтеров? – осведомился бородатый.

– Нет, – признался Клаус. – Знаем только, Что он работал волонтером чего-то там.

— Ну так волонтеров чего-то там полным-полно, – ответил бородач. – Вам, ребятки, нужно какое-нибудь Хранилище Документов.

– Хранилище Документов? – переспросила Вайолет.

– В Хранилище Документов содержится официальная информация. Там можно найти список всех до единой волонтерских организаций в мире. Или же поищите сведения именно об этом, интересующем вас лице, проверьте, существует ли его досье. Может, узнаете, где он работал.

– Или откуда знал наших родителей, – нечаянно подумал вслух Клаус.

– Ваших родителей? – Бородатый завертел головой. – Они тоже тут?

Бодлеры обменялись взглядами. Вот если бы родители были здесь, в фургоне, пусть бы и пришлось тогда обращаться с нелепыми «брат» к отцу и «сестра» – к маме! Порой детям казалось, будто прошли сотни и сотни лет с того ужасного дня на пляже, когда мистер По сообщил им страшную новость.

Но не менее часто им казалось, будто с тех пор прошло всего несколько минут. Вайолет представила себе, как отец сидит рядом и, возможно, показывает на что-то интересное за окном фургона. Клаус представил себе, как мама улыбается и покачивает головой, потому что ее позабавили нелепые слова песни волонтеров. А Солнышко представила себе, как все пятеро Бодлеров опять собрались вместе и не надо спасаться от полиции, никого не обвиняют в убийстве, никто не ломает себе голову над решением разных загадок и, главное, никто не погибает во время страшного пожара. Но представлять себе что-то – это одно, а реальность – совсем другое. Бодлеров-родителей в фургоне не было. Дети посмотрели на бородатого мужчину и печально помотали головами.

– Ух, какие мрачные! – сказал бородатый. – Ну, ничего, не беспокойтесь. Где бы ваши родители сейчас ни находились, они наверняка довольны жизнью, так что долой хмурые лица. Быть жизнерадостным – вот смысл организации Поющих Волонтеров, помогающих бороться с болезнями.

– А что конкретно мы будем делать в больнице? – задала вопрос Вайолет, чтобы переменить тему.

– Именно то, чем занимается Г.П.В. Мы – волонтеры, и мы будем бороться с болезнями.

– Надеюсь, нам не придется делать уколы, – заметил Клаус. – Мне всегда как-то не по себе от вида шприцев.

– Конечно, не придется, – успокоил его бородатый. – Мы делаем все только жизнерадостное. В основном мы бродим по коридорам, поем для больных и дарим им воздушные шарики в форме сердца.

– Но каким образом это помогает бороться с болезнью? – с недоумением спросила Вайолет.

– Получив жизнерадостный шарик, легче представить себе, что ты поправляешься, а если что-то представлять себе, оно становится реальностью, – объяснил бородатый. – В конце концов, жизнерадостное отношение ко всему – самое эффективное средство против болезни.

– А я думал, такое средство – антибиотики, – вставил Клаус.

– Эхинацея! – добавила Солнышко. Она хотела сказать «Или хорошо проверенные лекарственные травы».

Но бородатый мужчина перестал обращать внимание на детей и уставился в окно.

– Волонтеры, подъезжаем! – крикнул он. – Вот и больница! – Он повернулся к Бодлерам и показал пальцем в окно. – Правда, красивое здание?

Дети выглянули наружу и решили, что могут согласиться с бородатым волонтером лишь наполовину по той простой причине, что больница представляла собой лишь половину здания или в лучшем случае две трети. Левая сторона больницы была белой и сияющей, с рядом высоких колонн и небольшими барельефами – портретами знаменитых врачей над каждым окном. Перед зданием имелась аккуратно подстриженная лужайка с пятнами ярких полевых цветов. Но правую сторону больницы никак нельзя было пока назвать зданием, и тем более красивым. Это было сооружение из наспех сколоченных планок, образующих что-то вроде клеток. Вместо пола были набросаны доски, стены и окна отсутствовали, а все вместе выглядело как скелет больницы. Не было в помине колонн, никаких изображений врачей, лишь кое-где развевались на ветру большие куски пластиката, и вместо лужайки перед зданием простиралась пустая грязная площадка. Создавалось впечатление, будто отвечавший за строительство архитектор, не достроив здания, вдруг решил поехать на пикник, да так оттуда и не вернулся. Водитель припарковал фургон под вывеской, которая тоже была не закончена: половина слова «больница» выведена красивыми золотыми буквами на поверхности чистой деревянной доски, вторая же половина нацарапана шариковой ручкой на куске картона, оторванного от старой коробки.

– Уверен, что когда-нибудь ее закончат, – сказал бородатый. – А пока мы можем представлять себе, как будет выглядеть другая половина здания, а когда представляешь что-то, оно может стать реальностью. Итак, представим себе, как мы выходим из фургона.

Троим Бодлерам не понадобилось ничего представлять, они просто взяли и вышли вслед за бородачом и остальными волонтерами на лужайку перед более привлекательной половиной больницы. Члены Г.П.В. некоторое время потягивались, расправляя руки и ноги после долгой поездки, потом помогли бородачу вытащить из глубины фургона огромную связку воздушных шаров. Дети просто стояли рядом и с тревогой гадали, что делать дальше.

– Куда нам деться? – размышляла вслух Вайолет. – Если бродить по коридорам и петь, кто-нибудь может узнать нас.

– Это верно, – согласился Клаус. – Не все же доктора, медсестры, администраторы и больные считают, что «отсутствие новостей – хорошая новость». Нет сомнений, что кто-нибудь из них уже прочел утренний выпуск «Дейли пунктилио».

– Аронек, – добавила Солнышко, что означало «Пока мы ничего не узнали ни про Г.П.В., ни про Жака Сникета».

– Ты права, – сказала Вайолет. – Может быть, надо найти Хранилище Документов, как советовал бородатый мужчина.

– Где же его искать? – возразил Клаус. – Мы находимся невесть где.

– Не ходить, – заявила Солнышко.

– Мне тоже больше не хочется без конца бродить, – сказала Вайолет, – но что нам еще остается?

– А ну-ка, волонтеры! – позвал бородатый. Он вынул из фургона гитару и взял несколько знакомых жизнерадостных аккордов. – Каждый берет по воздушному сердечку и начинает петь!

 
Мы братья-волонтеры, с болезнью борцы,
Поем – распеваем день напролет.
Кто нас печальными зовет,
Бессовестно тот соврет.
 

— Внимание! – прервал его голос, который шел откуда-то с неба. Голос был женский, но очень хриплый и слабый, казалось, женщина говорит сквозь налепленную на рот фольгу. – Прошу внимания!

– Тихо все! – скомандовал бородач, перестав петь. – Это Бэбс, Зав Человеческими Ресурсами. Должно быть, какое-то важное объявление.

– Внимание! – повторил голос. – Говорит Бэбс, Зав Человеческими Ресурсами. Я хочу сделать важное объявление.

– Где она? – спросил Клаус, обеспокоенный тем, что вдруг среди волонтеров Г.П.В. она узнает троих обвиняемых в убийстве.

– Где-то в больнице, – ответил бородатый. – Она предпочитает общаться по аппарату внутренней связи.

Слова «внутренняя связь» в данном случае означают, что кто-то где-то говорит в микрофон, а голос выходит из динамика совсем в другом месте. Дети и в самом деле заметили ряд квадратных ящичков, помещенных над барельефами врачей на завершенной половине здания.

– Внимание! – снова раздался голос, теперь еще более хриплый и тихий, как будто женщина с фольгой, налепленной на рот, свалилась в бассейн, наполненный газированной водой. Не самая приятная манера говорить, и тем не менее, едва бодлеровские сироты услышали сделанное Бэбс заявление, на их взволнованные души снизошло умиротворение, словно слабый и скрипучий голос был успокоительной музыкой. Бодлеры, однако, почувствовали себя лучше не из-за того, как звучал голос Бэбс. Их взволнованные души успокоились от того, что именно она сказала.

– Мне требуются три человека из Группы Поющих Волонтеров, если они готовы получить новое назначение, – сказал голос. – Эти три человека должны немедленно явиться в мой офис, семнадцатая дверь слева от входа в завершенную половину больницы. Вместо того чтобы бродить по коридорам и петь для больных, эти трое будут работать в Хранилище Документов здесь, в больнице.

Глава четвёртая

Стоите ли вы перед дверью директора школы, вызванные за то, что бросали мокрые бумажные полотенца в потолок – посмотреть, прилипнут они к потолку или нет, или ждете приема к зубному врачу с целью упросить его высверлить вам дупло в зубе, чтобы пронести одну страничку из вашей последней книги мимо контроля в аэропорту, – в любом случае стоять перед дверью любого кабинета всегда неприятно. Пока бодлеровские сироты стояли перед дверью с надписью «Кабинет Зава Человеческими Ресурсами», они вспоминали все неприятные кабинеты, которые им довелось посещать в последнее время. В день поступления в Пруфрокскую подготовительную школу, когда они еще не познакомились с Айседорой и Дунканом Квегмайрами, Бодлеры посетили кабинет завуча Ниро и узнали все суровые и несправедливые правила этого учебного заведения. Когда они работали на лесопилке «Счастливые Запахи», детей вызвали в кабинет хозяина и тот им обрисовал их ужасную ситуацию. И, естественно, Вайолет, Клаусу и Солнышку приходилось много-много раз бывать в банке в кабинете мистера По, где он кашлял, разговаривал по телефону и принимал решения относительно судьбы Бодлеров – решения, которые ни к чему хорошему не приводили. Но даже если бы у детей и не было такого печального опыта по части кабинетов, все равно они долго стояли перед семнадцатой дверью слева и собирались с духом, прежде чем постучаться.

– Я не уверена, должны ли мы рисковать, – проговорила Вайолет. – Если Бэбс прочла утром «Дейли пунктилио», она сразу же нас узнает. Стучать в эту дверь – все равно что стучаться в дверь тюремной камеры.

– Но, возможно, Хранилище Документов – наша единственная надежда, – запротестовал Клаус. – Нам необходимо выяснить, кем был Жак Сникет, где он работал, откуда знал нас. Если мы добудем какие-то факты, мы сможем убедить людей в том, что Граф Олаф жив, а мы не убийцы.

– Кьюрой, – добавила Солнышко, что значило «Кроме того, тройняшки Квегмайры далеко-далеко отсюда, и у нас всего несколько страничек из их записных книжек. А нам нужно непременно выяснить настоящее значение букв Г.П.В.».

– Солнышко права, – подтвердил Клаус. – Возможно, в Хранилище Документов нам даже удастся разрешить загадку подземного туннеля, который ведет от квартиры Джерома и Эсме Скволор прямо к пепелищу бодлеровского дома.

– Аффику, – заключила Солнышко. Она имела в виду что-то вроде «А единственный способ попасть в Хранилище – это поговорить с Бэбс. Выходит, надо рискнуть».

– Хорошо, – Вайолет с улыбкой поглядела на младшую сестру. – Ты меня убедила. Но если Бэбс начнет смотреть на нас с подозрением, мы тут же уходим. Договорились?

– Договорились, – ответил Клаус.

– Да, – отозвалась Солнышко и постучала в дверь.

– Кто там? – послышался голос Бэбс.

– Трое из Группы Поющих Волонтеров, – ответила Вайолет. – Мы готовы работать в Хранилище Документов.

– Входите, – приказала Бэбс. Дети открыли дверь и вошли в кабинет. – Без конца жду, когда кто-нибудь придет, – продолжала Зав Человеческими Ресурсами. – Я как раз прочла утренний выпуск газеты. Про то, как трое ужасных детей появляются в нашем округе и убивают людей.

Бодлеры переглянулись и только хотели броситься к двери, как заметили нечто, отчего раздумали спасаться бегством. Кабинет Зава Человеческими Ресурсами был небольшой – небольшой стол, два небольших стула, небольшое окошко с двумя маленькими занавесками. На подоконнике стояла маленькая ваза с желтыми цветами, а на стене висел изящный портретик мужчины, ведущего лошадь к маленькому пруду. Но не меблировка комнаты, не цветочное украшение и не изящное произведение искусства остановили троих сирот.

Голос Бэбс шел со стороны стола, как и ожидали дети, но вот чего они не ожидали, так это того, что Бэбс не было ни за столом, ни на столе, ни даже под столом. Вместо этого в центре стола стоял маленький квадратный динамик – точно такой, какие размещались на наружной стене больницы, и именно оттуда раздавался голос. Странно было слушать голос, исходивший от динамика, а не от человека, но дети быстро сообразили, что Бэбс их не видит и, значит, не может узнать. Вот почему они остались в комнате.

– Мы тоже трое детей, – начала Вайолет, обращаясь к динамику и стараясь, насколько возможно, придерживаться правды. – Но мы предпочитаем работать волонтерами в больнице, а не становиться на путь преступлений… – Если вы дети, то помолчите! – грубо оборвал ее голос Бэбс. – По моему мнению, детей может быть видно, но не должно быть слышно. Я – взрослый человек, а значит, меня должны слышать, но не видеть. Вот почему я имею дело исключительно с микрофоном. А вы будете иметь дело исключительно с самой важной частью работы, которую мы делаем в больнице. Догадываетесь, что это?

– Лечение больных? – высказал предположение Клаус.

– Молчать! – приказал динамик. – Детей можно видеть, но их не должно быть слышно, запомнили? Я не могу вас видеть, но это не повод, чтобы вы болтали про больных. Нет, ошибаетесь. Самое важное в нашей больнице – работа с документами, поэтому вы будете работать в Хранилище Документов, расставлять бумаги. Не сомневаюсь, работать вам будет трудно, дети не обладают административным опытом.

– Хенд, – не согласилась Солнышко. Только Вайолет хотела объяснить, что сестра имела в виду нечто вроде «По правде говоря, я как раз работала помощником администратора в Пруфрокской подготовительной школе», но динамик уже настроился относиться к Бодлерам критически, то есть в данном случае «кричать при каждом удобном случае „Молчать!"». Поэтому он закричал:

– Молчать! Вместо того чтобы тараторить попусту, сейчас же отправляйтесь в Хранилище Документов. Оно расположено в подвальном этаже, лестница рядом с моим кабинетом. Будете являться прямо туда каждое утро, когда фургон прибывает в больницу, и уезжать с фургоном в конце каждого дня. Фургон будет отвозить вас домой. Есть вопросы?

У Бодлеров, разумеется, накопилось множество вопросов, но они не стали их задавать. Дети знали – скажи они хоть слово, динамик прикажет им замолчать. Кроме того, им не терпелось попасть в Хранилище, где они надеялись отыскать ответы на жизненно важные для них вопросы.

– Отлично! – одобрил динамик. – Вы, я вижу, учитесь быть увиденными, но не услышанными. А теперь убирайтесь из кабинета.

Дети убрались оттуда и быстро нашли лестницу, про которую говорил динамик. Бодлеры были рады, что дорогу в Хранилище Документов так легко запомнить, ибо в этом здании заблудиться ничего не стоило. Лестница извивалась то туда, то сюда, от нее отходило множество коридоров со множеством дверей, и через каждые три метра под динамиками был прибит весьма запутанный план больницы с кучей стрелочек, звездочек и других знаков, незнакомых Бодлерам. Время от времени навстречу им попадался кто-то из работников лечебницы. Хотя ни Поющие Волонтеры, ни Зав Человеческими Ресурсами не узнали троих детей, кто-то в больнице наверняка уже читал «Дейли пунктилио», и, поскольку Бодлерам не хотелось быть увиденными или услышанными, приходилось отворачиваться к стене, делая вид, будто они изучают план.

– Пронесло, – с облегчением вздохнула Вайолет, когда мимо прошла группа врачей; они болтали о чем-то между собой и внимания на них не обратили.

– Да, проскочило, – подтвердил Клаус. – В другой раз может и не повезти. Не думаю, что сегодня нам следует возвращаться в фургоне, да и в другие вечера тоже.

– Ты прав, – согласилась Вайолет. – Чтобы добраться до фургона, пришлось бы каждый день проходить через всю больницу. Но как быть ночью? Людям покажется странным, если трое детей будут ночевать в Хранилище Документов.

– Половина, – подсказала Солнышко.

– Неплохая идея, – похвалила ее Вайолет. – Мы могли бы спать в недостроенной половине здания. Ночью никому не придет в голову идти туда.

– Спать там одним, в недостроенном помещении? – ужаснулся Клаус. – Там будет темно и холодно.

– Вряд ли намного хуже, чем в Сиротской Лачуге в Пруфрокской школе, – возразила Вайолет.

– Данья, – добавила Солнышко, что означало «Или в спальне в доме Графа Олафа».

Клаус вздрогнул, припомнив то ужасное время, когда Граф Олаф был их опекуном.

– Вы правы, – сдался Клаус. Он остановился у двери с надписью «Хранилище Документов». – В недостроенном крыле больницы хуже не будет.

Бодлеры постучали в дверь, которая почти мгновенно отворилась, и за нею обнаружился один из самых старых старичков, каких они встречали в своей жизни. На носу у него сидели самые маленькие очки, какие им доводилось видеть. Стеклышки были не крупнее горошины, и старичку пришлось сильно прищуриться, чтобы разглядеть детей.

– Зрение у мёня уже не то, что раньше, – проговорил старичок, – но кажется, вы – дети. И что-то в вас есть очень знакомое. Я уверен, что уже где-то видел ваши лица.

Бодлеры в панике переглянулись, не зная, броситься ли вон из комнаты или попытаться убедить старичка, что он ошибается.

– Мы – новые волонтеры, – сказала Вайолет. – Не думаю, чтобы мы встречались.

– Бэбс поручила нам работу в Хранилище Документов, – добавил Клаус.

– Что ж, вы попали куда надо, – старичок сморщил личико в улыбке. – Меня зовут Хэл, я работаю в этом Хранилище уже столько лет, что и считать неохота. Боюсь, что зрение у меня уже не то, вот я и попросил Бэбс прислать кого-нибудь из волонтеров на подмогу.

– Уолик, – сказала Солнышко.

– Сестра говорит, что мы с радостью вам поможем, – перевела Вайолет. – И это так и есть.

– Что ж, приятно слышать, – ответил Хэл. – Работы тут тьма. Входите, я объясню, что от вас требуется.

Бодлеры шагнули внутрь и очутились в маленькой комнате, где на маленьком столике стояла ваза со свежими фруктами.

– Это и есть Хранилище? – удивился Клаус.

– Нет-нет, это проходная комната, здесь я держу фрукты. Если в течение дня проголодаетесь, берите, что захочется. И здесь же стоит динамик, на случай, если Бэбс вздумает сделать объявление.

Старичок подвел их к небольшой двери и вытащил из кармана пиджака большую связку ключей – сотни ключей на веревочной петле, которые качались и тихонько звякали друг о друга. Хэл быстро нашел нужный ключ и отпер дверь.

– Вот и Хранилище Документов, – он слегка улыбнулся.

Потом он провел детей в тускло освещенную комнату с очень низким потолком – настолько низким, что седые волосы Хэла почти касались его. Зато комната была громадная. Хранилище простиралось так далеко, что Бодлеры едва различали противоположную стену, равно как и правую, и левую. Они видели перед собой только большие металлические шкафы с выдвижными ящиками, на которых аккуратно наклеенные этикетки оповещали о содержащихся там документах. Ряды этих шкафов уходили вдаль насколько хватал глаз. Проходы между ними были настолько узкими, что детям пришлось идти за Хэлом гуськом, пока он проводил экскурсию по комнате.

– Всю эту систему придумал я, – сообщил он. – В Хранилище Документов содержится информация не только о больнице, но обо всем на свете – от поэзии до пилюль, от песен до пирамид и от пудинга до психологии. Мы сейчас как раз идем по проходу «П».

– Удивительное место, – сказал Клаус. – Сколько тут всего можно узнать, если прочесть все документы.

– Нет, нет, нет, – Хэл с суровым видом затряс головой. – Наше дело сортировать информацию, а не читать документы. Ни в коем случае не разрешаю вам трогать папки с информацией. Вы только расставляете по местам поступающие документы. Потому я и запираю все шкафы крепко-накрепко. Так, а теперь я покажу, где вы будете работать сегодня.

Хэл подвел их к дальней стене и показал на небольшое прямоугольное отверстие, в которое могла бы протиснуться разве что Солнышко или, в крайнем случае, Клаус. Рядом с дырой стояла корзина, а в ней – толстая пачка бумаг и чашечка со скрепками.

– Представители властей вкладывают бумаги с разной информацией в специальное окошко снаружи больницы, откуда по лотку они скатываются вниз, прямо сюда, – объяснил Хэл. – Мне требуются двое помощников, чтобы расставлять поступающие документы по своим местам. Делать вы должны следующее. Сперва отцепляете скрепки и кладете их в чашечку. Затем смотрите на поступившую информацию и соображаете, куда ее поместить. Помните, читать вы должны как можно меньше. – Он замолчал, раскрепил тоненькую пачку бумаг и, прищурившись, всмотрелся в верхнюю страницу. – Вот, например, – продолжал он, – достаточно прочесть первые несколько слов – и вы поймете, что речь тут идет о погоде на прошлой неделе близ Дамокловой пристани, которая находится на берегу какого-то озера. Стало быть, вы просите меня отпереть шкафы в проходе «Д», Дамоклова, или «П», Погода, или даже «О», Озеро. Выбирайте сами, куда класть.

– Но разве это не затруднит поиски нужной информации? – осведомился Клаус. – Ведь люди не будут знать, смотреть им на букву Д, или на П, или на О.

– Значит, посмотрят на все три. Не всегда сразу ясно, где находится нужная информация. Помните, работа с документами – самое главное, что мы делаем в нашей больнице, так что ваша работа очень важна. Вы уверены, что сумеете правильно разложить бумаги? Я бы хотел, чтобы вы приступили к работе немедленно.

– Думаю, мы справимся, – ответила Вайолет. – А что будет делать третий волонтер?

Хэл на минуту замешкался с ответом, но потом приподнял кверху связку ключей.

– Я потерял несколько ключей от шкафов, – признался он. – Мне нужно что-то острое, чтобы открыть эти шкафы.

– Я! – выпалила Солнышко.

– Моя сестра имеет в виду, что эта задача как раз для нее – у нее очень острые зубы, – пояснила Вайолет.

– Твоя сестра? – Хэл поскреб голову. – Я почему-то знал, что вы родственники. Я уверен, что недавно где-то читал о вас.

Дети опять переглянулись, и в желудках у них затрепетало от волнения.

– Вы читаете «Дейли пунктилио»? – робко спросил Клаус.

– Конечно нет, – возмутился Хэл. – Это худшая газета из всех, которые мне известны. Почти все, что они печатают, – абсолютная ложь.

Бодлеры с облегчением улыбнулись.

– Мы не можем передать вам, как рады это слышать, – сказала Вайолет. – Пожалуй, пора приступить к работе.

– Да-да, – отозвался Хэл. – Пойдем, малютка, я тебе покажу, какие шкафы не отпираются, а вы начинайте раскладывать бумаги. Хорошо бы все-таки вспомнить… – голос Хэла замер, но он тут же щелкнул пальцами и улыбнулся.

Если вы, скажем, слушаете приятную музыку, то вполне можете щелкнуть пальцами и улыбнуться, показывая, что музыка обладает чарами, способными успокоить вашу взволнованную душу. Если вы работаете шпионом, то вполне можете щелкнуть пальцами и улыбнуться, передавая секретное сообщение с помощью кода, который состоит в щелчке и улыбке. Но вы также можете щелкнуть пальцами и улыбнуться, когда, промучившись в попытках что-то вспомнить, вы вдруг это вспоминаете. Хэл не слушал музыку в Хранилище Документов, и после девяти месяцев шести дней и четырнадцати часов проведенных мною расследований я с относительной уверенностью могу сказать, что Хэл не был шпионом. Стало быть, разумно сделать вывод, что он кое-что вспомнил.

– Я кое-что сейчас вспомнил. Я знаю, почему вы мне знакомы, – сказал Хэл, продолжая вести Солнышко по другому проходу, чтобы показать ей, где пригодятся ее зубы. Голос его долетал до старших Бодлеров, как будто он говорил в микрофон. – Я, разумеется, не прочел всю информацию, но я заметил кое-какие сведения о вас в досье о сникетовских пожарах.