Текст книги "Кошмарная клиника"

– Ее здесь нет, – заключил Клаус, откладывая последнюю страницу Отделения Пневмонии. – В списке нет ее имени. Как же отыскать ее в этой огромной больнице, когда нам неизвестно, в какой она палате?

– Псевдоним, – подсказала Солнышко, желая сказать «Может быть, она записана под другим именем?»

– Правильно, – согласился Клаус и снова взглянул на список. – Ведь у Маттатиаса настоящее имя Граф Олаф. Может, он придумал и для Вайолет новое имя, чтобы мы не могли ее освободить. Но где тут настоящая Вайолет? Она может быть кем угодно, от Михаила Булгакова до Харуки Мураками. Что нам делать? Где-то тут, в больнице, готовятся делать абсолютно ненужную операцию нашей сестре, а мы…

Клауса прервал трескучий смех, раздавшийся над головой у Бодлеров. Они подняли глаза и увидали на потолке квадратный динамик.

– Внимание! – сказал, отсмеявшись, Маттатиас. – Доктор Флакутоно, пожалуйста, явитесь в Хирургическое Отделение для подготовки к краниоэктомии.

– флакутоно! – повторила Солнышко.

– Да, я тоже вспомнил это имя, – проговорил Клаус. – Этим фальшивым именем пользовался один из сообщников Графа Олафа, когда мы жили в Полтривилле.

– Тайофрек! – с отчаянием произнесла Солнышко. Она хотела сказать «Вайолет грозит серьезная опасность, надо немедленно найти ее». Но Клаус не отозвался. Его глаза за стеклами очков были полузакрыты, как и всегда, когда он старался вспомнить что-то из прочитанного.

– Флакутоно, – повторил он. – И еще раз, с расстановкой: – Фла-ку-то-но. – Затем он сунул. руку в карман, где хранил все важные бумаги, какие Бодлерам удалось собрать. – Аль Фонкут, – сказал он и вынул одну из страниц квегмайровской записной книжки. Там были написаны слова «Ана Грамма», которые показались Бодлерам бессмысленными, когда они все вместе разглядывали эту страницу. Клаус посмотрел на страницу из записной книжки, потом на список больных, потом опять на страницу. Затем он взглянул на Солнышко, и она увидела, как глаза его расширились. Так происходило всегда, если Клаусу удавалось решить очередную задачу.

– Я, кажется, догадался, как найти Вайолет, – медленно проговорил он. – Нам понадобятся твои зубы, Солнышко.

– Готова, – отозвалась Солнышко и открыла рот.

Клаус улыбнулся и показал на стопку жестянок.

– Открой одну, – попросил он, – и поскорее.

Глава девятая

– Рекацир? – спросила ошарашенная Солнышко.

Слово «ошарашенная» означает здесь «изумленная тем, что Клаус именно сейчас вздумал есть суп-алфавит», а «рекацир» в данном случае означает «Клаус, почему тебе вздумалось есть суп-алфавит именно сейчас?».

– Мы не будем его есть, – ответил Клаус, вручая Солнышку одну из жестянок. – Мы почти весь выльем в раковину.

– Пиетрисикамоллавиадельрехиотемексити – выговорила Солнышко, что, как вы, вероятно, помните, приблизительно означает «Признаюсь, я не имею ни малейшего понятия о том, что происходит». Солнышко произносила это словосочетание трижды за свою жизнь и начинала подозревать, что с возрастом ей придется произносить его все чаще и чаще.

– В прошлый раз ты это сказала, когда мы пытались расшифровать страницы, оставшиеся от Квегмайров. – Клаус улыбнулся, протянул одну страницу Солнышку и показал ей на слова «Ана Грамма». Мы тогда думали – это чье-то имя. Но это своего рода шифр. Анаграмма – это когда ты переставляешь буквы в слове или словах таким образом, чтобы получилось другое слово или слова.

– Все равно пиетрисикамоллавиадельрехиотемексити, – со вздохом сказала Солнышко.

– Сейчас я все тебе объясню, – утешил ее Клаус. – Граф Олаф использует анаграммы, когда хочет что-то скрыть. Сейчас он скрывает нашу сестру. Уверен, что она есть в этом списке, только буквы в ее имени перемешаны. Алфавитный суп поможет расставить буквы по местам.

– Как? – спросила Солнышко.

– Анаграмму трудно разгадать, если нельзя попереставлять по-всякому каждую букву в отдельности, – объяснил Клаус. – Самое лучшее – это детские кубики или маленькие плитки с буквами для игры в «Эрудит», но и алфавитные макаронные буквы сойдут. Давай, открывай поскорей жестянку.

Солнышко улыбнулась, оскалила свои острые-преострые зубы, а затем, с размаху опустив голову, впилась в край банки. Солнышко вспомнила тот день, когда сама научилась вскрывать жестяные банки. Произошло это не так уж давно, но казалось далеким прошлым, поскольку случилось до того, как сгорел дом Бодлеров, в те времена, когда вся семья жила счастливо вместе. Был мамин день рождения, она еще спала, а все остальные возились с тортом в подарок маме. Вайолет взбивала яйца, масло и сахар в миксере своего изобретения. Клаус просеивал муку с корицей, поминутно останавливаясь, чтобы протереть очки. А отец готовил свой знаменитый творожный крем, чтобы густо смазать им пирог. Все шло хорошо, пока не сломалась электрическая открывалка для консервов, а у Вайолет не нашлось нужных инструментов для починки. Отцу до зарезу требовалось открыть банку со сгущенным молоком для глазури, и казалось уже, что торт погиб безвозвратно. И тут вдруг Солнышко, все это время тихо игравшая на полу, произнесла свое первое слово «кус», сказала и впилась зубами в жестянку. В крышке образовались четыре маленькие дырочки, откуда потекло густое сладкое молоко. Бодлеры засмеялись и зааплодировали, мама услыхала их и спустилась со второго этажа, и с тех пор Солнышко использовали, когда требовалось открыть банку с чем угодно, кроме свеклы, пятна от которой трудно отстирать. И вот сейчас, прокусывая верх банки с алфавитным супом, самая младшая из Бодлеров размышляла – действительно ли кто-то из родителей уцелел во время пожара и можно ли возлагать на это надежды на основании лишь одной фразы на тринадцатой странице сникетовского досье. Солнышко гадала, соберется ли когда-нибудь семья Бодлеров воедино, будет ли смеяться и хлопать в ладоши и трудиться вместе, приготовляя что-то сладкое и вкусное…

– Готово, – объявила наконец Солнышко.

– Молодец, Солнышко, – похвалил ее Клаус. – А теперь попробуем составить из лапшинок имя Вайолет.

– В? – спросила Солнышко.

– Правильно, – подтвёрдил Клаус. – В-а-й-о-л-е-т Б-о-д-л-е-р.

Дети стали по очереди запускать руку в банку с супом и копаться в кубиках моркови, резаного сельдерея, слегка проваренного картофеля, жареных перцев, горошка на пару – все это плавало в густом сливочном отваре неизвестного рецепта, приготовленного из смеси трав и специй. Они искали нужные им макаронные изделия в холодном, проведшем в кладовой не один месяц супе. Иногда они вылавливали нужную букву, но она тут же разламывалась или же выскальзывала из липких пальцев обратно в жестянку. Но все-таки в конце концов они отыскали В и А и Й и О и Л и Е и Т и Б и О и Д и Л и Р, а вместо еще одного Е, которое им так и не попалось, они решили использовать кусочек морковки.

– Так, – сказал Клаус, когда они выложили все лапшинки на крышку другой банки, чтобы удобнее было передвигать их. – Взглянем еще раз на список больных. Маттатиас объявил, что операция будет произведена в Хирургическом Отделении, так что давай посмотрим в этом разделе списка – не найдется ли там подходящих имен.

Солнышко вылила остаток супа в раковину и кивнула. Клаус быстро нашел хирургический раздел и прочитал фамилии пациентов:

Лайза Н. Лутндэй

Альберт Е. Девилойа

Линда Ролдин

Ада О. Юбервиллет

Эд Вэлианбру

Лора В. Бледотей

Монти Кенсикл

Нед Г. Риргер

Эрик Блутеттс

Рут Дёркраумп

Эл Брисноу

Керри Е. Эйбелабудайт

– Ну и ну! – воскликнул Клаус. – Тут что ни имя, то готовая анаграмма. Как нам успеть разобраться с каждым, пока не поздно?

– В! – выпалила Солнышко.

– Ты права. Имена, в которых нет буквы В, не могут быть анаграммами Вайолет Бодлер. Мы их сразу можем вычеркнуть, то есть могли бы, будь у нас чем писать.

Солнышко задумчиво полезла в один из белых халатов, интересуясь, что держат врачи в карманах, и обнаружила хирургическую маску, какая отлично закрывает лицо, пару резиновых перчаток, какие отлично защищают руки, и на самом дне кармана – шариковую ручку, которой отлично можно вычеркнуть имена, не являющиеся нужными анаграммами. С довольной улыбкой Солнышко протянула ручку Клаусу, и он поспешил вычеркнуть имена без буквы В. После чего список стал выглядеть так:

Лайза Н. Лутндэй

Альберт Е. Девилойа

Линда Ролдин

Ада О. Юбервиллет

Эд Вэлианбру

Лора В. Бледотей

Монти Кенсикл

Нед Г. Риргер

Эрик Блутеттс

Рут Дёркраумп

Эл Брисноу

Керри Е. Эйбелабудайт

– Уже легче, – заметил Клаус. – Теперь передвинем буквы в имени «Вайолет» и посмотрим, можно ли составить из них «Альберт Е. Девилойа».

Как можно осторожнее, стараясь не сломать, Клаус принялся двигать макаронные буквы, выловленные из супа, и вскоре выяснил, что «Альберт Е. Девилойа» не годится в качестве анаграммы «Вайолет Бодлер». У этих имен было много общего, но не все буквы совпадали.

– Должно быть, Альберт Е. Девилойа – настоящий больной, – разочарованно протянул Клаус. – Давай попробуем Аду О. Юбервиллет.

И опять в кладовой послышались тихие шлепающие звуки, напомнившие детям что-то скользкое, вылезающее из болота. И все же эти звуки были куда приятнее, чем те, которые прервали их занятие.

– Внимание! Внимание! – Голос Маттатиаса над головой у Бодлеров прозвучал особенно фальшиво. – Хирургическое Отделение закрывается на краниоэктомию. Вход до наступления смерти… в смысле до окончания операции разрешен только Доктору Флакутоно и его коллегам. На этом все.

– Скорость! – выкрикнула Солнышко.

– Я знаю, что надо спешить! – крикнул в ответ Клаус. – Но быстрее двигать буквы не могу! Ада О. Юбервиллет тоже не подходит! – Клаус снова схватился за список – посмотреть, кто следующий, и нечаянно сшиб локтем одну букву. С влажным «шмяк» она шлепнулась на пол. Солнышко подобрала ее, но буква распалась надвое. Вместо «О» у Бодлеров остались две скобки.

– Ничего, – торопливо сказал Клаус. – Следующее по списку имя – Эд Вэлианбру, все равно в нем нет «О».

– О! – вскрикнула Солнышко.

– О! – согласился Клаус.

– О! – настойчиво повторила Солнышко.

– Ох! – воскликнул Клаус. – Понял, что ты имеешь в виду! Если в имени нет «О», то имя не может быть анаграммой Вайолет Бодлер. В таком случае в списке остается одно имя: Лора В. Бледотей. И это то, что мы ищем.

– Проверка! – выпалила Солнышко и, затаив дыхание, стала следить, как Клаус передвигает макаронные буквы. За несколько секунд имя старшей сестры выглядело как Лора В. Бледотей, если вычесть «О», кусочки которого Солнышко все еще сжимала в кулачке, и второе «Е», остававшееся кусочком морковки.

– Это она, все в порядке, – с торжествующей улыбкой объявил Клаус. – Мы нашли Вайолет.

– Асклу, – проговорила Солнышко, что означало «Мы никогда бы ее не нашли, если бы ты не догадался, что Олаф использует анаграммы».

– На самом деле догадались об этом тройняшки Квегмайры, – возразил Клаус, помахивая страничкой из записной книжки. – Зато ты вскрыла банку с супом и облегчила нашу задачу. Ладно, хватит хвалить друг друга, надо спасать сестру. – Клаус взглянул на список пациентов. – Мы найдем Лору В. Бледотей в палате девятьсот двадцать два Хирургического Отделения.

– Гвито, – заметила Солнышко, желая сказать «Но ведь Маттатиас закрыл Хирургическое Отделение».

– Значит, придется открыть его, – мрачно проговорил Клаус и оглядел кладовую. – Давай наденем белые халаты. Если мы будем выглядеть как доктора, может, нам удастся проникнуть на Отделение. Можно воспользоваться хирургическими масками и скрыть наши лица – как делал пособник Олафа на лесопилке.

– Квегмайры, – с сомнением произнесла Солнышко, желая сказать «Когда Квегмайры попробовали замаскироваться, им не удалось провести Олафа».

– Зато когда маскировался Олаф, – возразил Клаус, – он одурачивал всех.

– Нас, – возразила Солнышко.

– Всех, кроме нас, – подтвердил Клаус. – Но мы ведь не себя должны одурачить.

– Так, – согласилась Солнышко и сняла с крючков два белых халата. Поскольку врачи по большей части взрослые люди, халаты оказались детям очень велики и напомнили им про огромные костюмы в полоску, которые купила для них Эсме Скволор, когда была их опекуншей. Клаус помог Солнышку закатать рукава, а Солнышко помогла Клаусу завязать маску на затылке, и через несколько минут маскарад был завершен.

– Пошли, – сказал Клаус и взялся за ручку двери, Но не стал открывать ее. Он повернулся к сестре, и оба Бодлера посмотрели друг на друга. Несмотря на белые халаты и хирургические маски, они не выглядели как врачи. Они выглядели как двое детей в белых халатах и в – хирургических масках. Их маскировка казалась поддельной – слово, означающее здесь «не имевшая отношения к настоящим врачам, хотя она была не более поддельной, чем все обличья, которые принимал Олаф, начиная с первой же попытки украсть бодлеровское наследство. Клаус и Солнышко смотрели друг на друга, и им хотелось надеяться, что олафовская тактика сработает и поможет им выкрасть сестру, поэтому без дальнейших слов они открыли дверь и вышли из кладовой.

– Как? – спросила Солнышко, желая сказать «Но каким образом мы отыщем Хирургическое Отделение? Ведь схемы больничного здания такие запутанные».

– Надо найти кого-нибудь, кто тоже идет туда, – ответил Клаус. – Или, во всяком случае, выглядит так, как будто идет именно в Хирургическое Отделение.

– Силата, – возразила Солнышко. Она имела в виду что-то вроде «Но здесь так много людей».

И в самом деле, хотя Поющие Волонтеры куда-то запропастились, в коридорах больницы было полным-полно народу. Любой больнице требуется множество разного рода специалистов и много разного рода оборудования для успешной работы, и пока Клаус с Солнышком разыскивали Хирургическое Отделение, им повстречались самые разнообразные больничные служащие с самой разнообразной аппаратурой и инструментами в руках. Врачи со стетоскопами спешили выслушать сердцебиение у пациентов, акушерки спешили принять роды, рентгенологи с рентгеновскими аппаратами спешили по коридорам, готовясь разглядеть внутренности пациентов, глазные хирурги с лазерной техникой в руках спешили проникнуть внутрь их органов зрения, Медсестры со шприцами спешили сделать больным уколы. Служащие из администрации с большими блокнотами спешили поскорее взяться за важную канцелярскую работу. Но сколько Бодлеры ни озирались, они не видели никого, кто бы наверняка спешил в Хирургическое Отделение.

– Я не вижу хирургов, – с отчаянием произнес Клаус.

– Пейпикс, – подтвердила Солнышко, что означало «Я тоже».

– Все с дороги! – потребовал голос в конце коридора. – Я – ассистент хирурга, несу инструменты Доктору Флакутоно!

Все сотрудники больницы посторонились, пропуская обладательницу голоса – высокую особу в белом халате и хирургической маске, ступавшую странными неуверенными шажками.

– Я сию же минуту должна попасть в Хирургическое Отделение! – заявила особа и прошла мимо Бодлеров, не обратив на них никакого внимания. Зато Клаус и Солнышко обратили внимание на нее. Они увидели, что из-под нижнего края длинного белого халата выглядывают туфли на каблуках-стилетах, и в руке у нее увидели сумочку в форме глаза. Дети увидели черную вуаль, спускавшуюся со шляпки на маску, а в нижней части маски заметили пятна помады, пропитавшие марлю там, где находились губы.

Разумеется, эта особа только изображала ассистента хирурга, и в руке она несла нечто, лишь изображавшее хирургический инструмент, но дети с одного взгляда разгадали фальшивость того и другого. В особе, удалявшейся нетвердыми шажками по коридору, Бодлеры признали Эсме Скволор, злодейскую подружку Графа Олафа, а в предмете, который она несла в руке, оба Бодлера узнали большой, ржавый, в зазубринах нож, который как нельзя лучше подходил для краниоэктомии.

Глава десятая

Здесь я должен прервать ужасную историю, которую пишу, и рассказать про то, что случилось с моим добрым знакомым по имени мистер Сирин[12]12
  Очередная шутка Сникета: Сирин – псевдоним известного русско-американского писателя В. В. Набокова. Он всю жизнь изучал бабочек, но в тюрьме никогда не сидел


[Закрыть]. Мистер Сирин был лепидоптеристом, что обычно означает «человек, изучающий бабочек». Однако в данном случае слово «лепидоптерист» означает «человек, которого преследуют разгневанные служители закона», и как раз в тот вечер, о котором идет речь, они гнались за мистером Сирином по пятам. Он оглянулся, чтобы понять, на каком они расстоянии – четверо агентов в ярко-розовой униформе, каждый с фонариком в левой руке и с большой сеткой в правой, – и сообразил, что сейчас они его настигнут и арестуют вместе с шестью любимыми бабочками, которые, отчаянно махая крыльями, летели бок о бок с ним. Мистера Сирина не волновало, что схватят его (он уже просидел в тюрьме четыре с половиной раза за свою долгую и непростую жизнь), но он волновался из-за бабочек. Он сознавал, что эти шестеро хрупких созданий наверняка погибнут в тюрьме для насекомых, где ядовитые пауки, жалящие пчелы и другие преступники разорвут их в клочья. И вот, когда сотрудники секретной службы окружили мистера Сирина, он как можно шире разинул рот и проглотил всех шестерых бабочек, так что они быстро очутились в темном, но безопасном убежище – в его пустом желудке. Не очень, конечно, было приятно ощущать внутри трепыхание шести бабочек, но мистер Сирин продержал их там три года, питаясь только самой легкой пищей, какую ему могли предоставить в тюрьме, так как боялся зашибить нежных насекомых комком брокколи или печеной картошкой. Когда срок заключения кончился, мистер Сирин отрыгнул благодарных бабочек и продолжил свои занятия лепидоптерией в другом округе, где общество более дружелюбно относилось к натуралистам и объектам их изучения.

Я рассказываю вам эту историю не только ради того, чтобы продемонстрировать храбрость и силу воображения одного из моих любимых друзей, но также чтобы помочь вам вообразить, как чувствовали себя Клаус и Солнышко, когда Эсме Скволор, изображавшая ассистента Доктора Флакутоно, шла по коридору больницы и несла длинный ржавый нож, изображавший хирургический инструмент, предназначенный для Вайолет. Дети поняли, что их единственный шанс найти Хирургическое Отделение и спасти сестру – это попытаться одурачить жадную злодейку на каблуках-стилетах. Но приблизившись к ней, они, подобно мистеру Сирину, отсиживавшему пятый и последний срок в тюрьме, ощутили весьма неприятное трепыхание бабочек у себя в желудках.

– Извините, мэм, – проговорил Клаус, стараясь, чтобы голос его звучал не как у тринадцатилетнего подростка, а хотя бы как у юноши, окончившего медицинский факультет, – вы, кажется, сказали, что являетесь ассистентом Доктора Флакутоно?

– Отстаньте от меня, – огрызнулась Эсме. – Если у вас со слухом плохо, идите в Ушное Отделение.

– Со слухом у меня все в порядке, – ответил Клаус. – Мы – помощники Доктора Флакутоно.

Эсме остановилась, не успев вонзить в пол каблук, и вгляделась в детей. Клаус и Солнышко видели, как сверкают за вуалью ее глаза.

– А я-то думаю – куда вы подевались, – сказала она наконец. – Пошли со мной, я отведу вас к пациентке.

– Пэтси, – буркнула Солнышко.

– Она говорит, – быстро добавил Клаус, – что мы очень беспокоимся насчет Лоры Б. Бледотей.

– Ну, вам уже недолго о ней беспокоиться, – отозвалась Эсме, заворачивая за угол в следующий коридор. – Нате, несите нож.

Злобная олафовская подружка отдала Клаусу нож и, близко наклонившись к его уху, прошептала:

– Я рада, что вы обе здесь. Младших щенков еще не поймали, и досье о сникетовских пожарах у нас тоже пока нет. Власти забрали его для расследования. Босс говорит, может, придется поджечь все заведение.

– Жечь? – перепросила Солнышко.

– Об этом Маттатиас сам позаботится. – Эсме оглядела коридор, желая убедиться, что их никто не слышит. – Ваше дело – ассистировать при операции. Поторопимся.

Эсме стала подниматься по лестнице со всей быстротой, какую дозволяли ее туфли, и взволнованные дети последовали за нею. Клаус держал в руках ржавый зазубренный нож. Они открывали дверь за дверью, переходили из коридора в коридор, поднимались по лестницам, и все это время дети со страхом ждали, что в любую минуту Эсме разгадает обман и узнает их. Но жадная злодейка была поглощена выдергиванием каблуков из пола и не замечала, что двое неожиданно возникших сообщников Доктора Флакутоно удивительно похожи на детей, которых она старается поймать. Наконец Эсме привела их к двери с табличкой «Хирургическое Отделение», где на страже стоял некто, кого дети узнали без промедления.

На нем была куртка с надписью «Больница» и фуражка с надписью «Охрана» – большими черными буквами. Но Клаус с Солнышком сразу увидели, что это еще одно поддельное обличье. Они уже сталкивались с этим субъектом на Дамокловой пристани, когда опекуншей у них была бедная Тетя Жозефина. Они готовили на него обед, когда жили у Графа Олафа. Этот поддельный охранник был не кто иной, как громадина, то ли мужчина, то ли женщина, который содействовал Графу Олафу во всех его гнусных начинаниях с тех самых пор, как Бодлерам приходилось от них спасаться. Существо посмотрело на детей, а дети посмотрели на него (или на нее) в полной уверенности, что он (или она) сейчас разоблачит их. Но олафовский приспешник только кивнул и открыл дверь.

– Старшую сироту уже усыпили, – сказала Эсме, – так что вам, девушки, надо только сходить в палату и отвезти ее в операционную. А я пока попытаюсь найти этого плаксу-книгочея и глупую малявку с зубищами. Маттатиас предоставил мне самой решать, кого разодрать в клочья, а кого оставить живым, чтоб вырвать у мистера По их наследство.

– Отлично, – отозвался Клаус, стараясь говорить как можно более свирепым и злодейским тоном. – А то надоело гоняться за этими молокососами.

– Мне тоже, – согласилась Эсме, а громадный страж одобрительно кивнул. – Но я уверена, этот раз – последний. Как только мы уничтожим досье, никто уже не сможет обвинить нас в преступлениях, а как только покончим с сиротами, состояние – наше.

Злодейка замолчала, огляделась, убедилась, что никто посторонний ее не слышит, и, довольная, торжествующе расхохоталась диким смехом. Громадина тоже расхохотался, и его смех походил на визг и на рев одновременно. Оба Бодлера запрокинули головы и сделали вид, что тоже смеются, хотя смех у них был таким же поддельным, как их наряд. Клаусу и Солнышку показалось, что они не смеются, а их тошнит от того, что они притворяются такими же злобными и жадными, как Граф Олаф и его команда. Бодлеры никогда не задумывались над тем, как ведут себя эти жуткие люди, когда им не надо притворяться хорошими, и теперь брат с сестрой пришли в ужас от всех кровожадных речей Эсме. Бодлеры слушали хохот Эсме и громадины, и в желудке у них все сильнее трепыхались бабочки. И какое же облегчение они почувствовали, когда Эсме наконец перестала смеяться и впустила их в Хирургическое Отделение.

– Оставляю вас, девушки, на попечение наших компаньонов, – сказала она, и Бодлеры с ужасом поняли, кого Эсме имеет в виду. Она закрыла за собой дверь, и дети очутились лицом к лицу еще с двумя гнусными сообщниками Графа Олафа.

– А-а-а, привет, – сказал один зловещим голосом, тыча рукой чудного вида в их сторону. Один палец у него загибался под странным углом, а другие свисали, как вывешенные сушиться носки. Клаус и Солнышко тут же догадались, что это – крюкастый пособник Олафа и он надел резиновые перчатки, чтобы прикрыть свои фантастические и опасные конечности. Позади него стоял человек, чьи руки были им не столь знакомы, но Клаус и Солнышко с той же легкостью узнали его по безобразному парику. Парик был мягкий, белый и курчавый и походил на клубок дохлых червей. Такой парик не забудешь, и дети действительно помнили его с той поры, как жили в Полтривилле. Поэтому они сразу догадались, что это лысый с длинным носом, который помогал Графу Олафу с самого начала бодлеровских несчастий. Крюкастый и лысый с длинным носом были самыми гадкими в олафовской команде, но, в отличие от большинства гадких людей, эти были еще и очень хитрыми, поэтому, пока Бодлеры ждали, хватит ли у тех хитрости разгадать их маскарад, бабочки в желудках обоих Бодлеров затрепыхались с беспримерной силой, что в данном случае означает «еще гораздо, гораздо сильнее».

– Я сразу разгадал ваш маскарад, – так встретил их крюкастый, кладя одну из своих поддельных рук Клаусу на плечо.

– Я тоже, – присоединился к нему лысый, – но, думаю, никто больше не разгадает. Не знаю уж, девушки, как вам это удалось, но в белых халатах вы кажетесь меньше ростом.

– И лица в масках кажутся не такими белыми, – добавил крюкастый. – Это лучшие маскарадные костюмы, какие изобретал Олаф… я хочу сказать, Маттатиас.

— Некогда болтать, – прервал их Клаус, надеясь, что голос его они тоже не узнают. – Надо скорее добраться до палаты девятьсот двадцать два.

– Да, правильно, – согласился крюкастый. – Идите за нами.

Олафовские сообщники зашагали по коридору, а Клаус с Солнышком с облегчением переглянулись.

– Гуит, – пробормотала Солнышко, желая сказать «Они тоже нас не узнали».

– Да, – шепнул Клаус, – они принимают нас за двух женщин с напудренными лицами, переодетых ассистентами Доктора Флакутоно, а не за двух детей, переодетых женщинами с напудренными лицами, которые переодеты ассистентами Доктора Флакутоно.

– Прекратите шептаться про переодевания, – остановил их лысый. – Чего доброго, услышит кто-нибудь, и нам конец.

– Нам, а не Лоре В. Бледотей, – хихикнул крюкастый. – С тех самых пор, как ей удалось увернуться от брака с Маттатиасом, я прямо дождаться не мог, когда она попадется мне в крючья.

– Попалась! – выпалила Солнышко, старательно изображая хихиканье.

– Вот именно – попалась, – поддержал ее лысый. – Я уже дал ей наркоз, так что она без сознания. Осталось только доставить ее в операционную, а там – отпиливайте ей голову.

– Никак не могу понять, почему надо убивать ее на глазах у всех врачей, – пробурчал крюкастый.

– Чтобы это выглядело как несчастный случай, кретин, – огрызнулся лысый.

– Я не кретин, – крюкастый остановился, сверля свирепым взглядом сообщника. – Я страдаю только физическим недостатком.

– Физический недостаток еще не признак ума, – возразил лысый.

– А если на тебе уродский парик, – нашелся крюкастый, – это не значит, что ты имеешь право меня оскорблять.

– Хватит пререкаться! – оборвал их Клаус. – Чем скорее прооперируем Лору В. Бледотей, тем скорее разбогатеем.

– Да! – выпалила Солнышко. Злодеи уставились на Бодлеров, а затем с виноватым видом кивнули друг другу.

– Девушки правы, – сказал крюкастый. – Не следует вести себя так непрофессионально. Правда, времечко последние месяцы выдалось напряженное.

– Да уж, – вздохнул лысый. – Ловим, ловим сирот проклятых, а они в последнюю минуту вдруг выскальзывают у нас из рук. Давай сосредоточимся на работе, а выяснять наши личные проблемы будем потом, когда все закончим. Ну вот, мы и пришли.

Замаскированная четверка дошла до конца коридора и очутилась перед дверью с надписью «Палата 922». Ниже скотчем был приклеен кусочек бумаги с именем «Лора В. Бледотей». Лысый вынул из кармана халата ключ и с торжествующей ухмылкой отпер дверь.

– Вот она, – сказал он. – Наша маленькая спящая красавица.

Дверь отворилась с долгим жалобным скрипом, и дети вошли в небольшую квадратную комнату с плотными шторами на окнах, отчего в помещении царил полумрак. Но даже при этом тусклом свете дети разглядели свою сестру и чуть не ахнули от ее плачевного вида.

Когда лысый упомянул спящую красавицу, он имел в виду сказку, которую вы, вероятно, слышали тысячу раз. Как и все волшебные сказки, рассказ о Спящей Красавице начинается словами «жила-была», и дальше повествуется о глупенькой юной принцессе, которая очень рассердила одну фею, после чего заснула и спала до тех пор, пока ее не разбудил поцелуем ее дружок и не уговорил выйти за него замуж. На этом сказка заканчивается словами «жили счастливо до конца своих дней». Сказка обычно сопровождается красивыми иллюстрациями: спящая принцесса всегда нарядна и элегантна, с аккуратно расчесанными волосами, в длинном шелковом платье, в котором она уютно спит себе год за годом. Но когда Клаус и Солнышко увидели Вайолет в палате 922, все выглядело совсем иначе.

Старшая из Бодлеров лежала на каталке, то есть металлической койке на колесах. На таких в больницах возят больных. Эта каталка была такая же ржавая, как нож, который Клаус держал в руке; простыни были рваные и в пятнах. Олафовские сообщники положили Вайолет на каталку в каком-то грязном белом халате и связали ей ноги. Волосами закрыли ей лицо, чтобы никто не узнал ее по фотографии в «Дейли пунктилио», руки свисали с каталки вниз, а одна почти касалась пола. Лицо было бледное, такое же бледное и лишенное выражения, как поверхность Луны, рот слегка приоткрыт, а на лице застыла бессмысленная гримаса, как будто ей снилось, что ее укололи булавкой. Казалось, что Вайолет упала на каталку с большой высоты, и, если бы не медленное и ровное дыхание, тихонько приподнимавшее грудь, можно было бы подумать, что она не перенесла этого падения. Клаус и Солнышко в ужасе молча смотрели на нее, стараясь не заплакать при виде беспомощной сестры.

– Хорошенькая, – проговорил крюкастый, – даром что без сознания.

– И не глупа, – подхватил лысый. – Хотя ум мало чем поможет, когда ей оттяпают ее умную головку.

– Давайте поскорей в операционную, – спохватился крюкастый, толкая каталку к дверям, – Маттатиас говорил, наркоз действует недолго, так что пора начинать краниоэктомию.

– А я не против, если бы она очнулась посреди операции, – хихикнул лысый. – Правда, тогда весь план провалится. Вы, девушки, беритесь за тот конец, где голова. Мне неохота глядеть на ее хмурую физиономию.

– Нож не забудьте, – напомнил крюкастый. – Доктор Флакутоно и я будем руководить, а операцию будете делать вы.

Дети молча кивнули – они боялись, что голос выдаст их, боялись, что пособники Олафа заметят их тревогу и что-то заподозрят. Не проронив ни звука, они заняли свои места у каталки, где неподвижно лежала их сестра. Младшим Бодлерам хотелось легонько потрясти ее за плечи, или шепнуть ей что-нибудь на ухо, или даже убрать ей волосы с глаз – сделать что угодно, лишь бы помочь сестре, лежавшей без сознания. Но дети знали: любой ласковый жест выдаст их, и поэтому они просто шли рядом с каталкой по коридорам Хирургического Отделения, неся нож, а двое олафовских пособников шагали впереди. Клаус и Солнышко не спускали глаз с сестры в ожидании хоть какого-нибудь признака того, что наркоз кончается. Но лицо Вайолет оставалось неподвижным, застывшим, как лист бумаги, на котором я печатаю сейчас эту повесть.

Хотя младшие Бодлеры больше думали об ее изобретательских способностях и даре общения, чем о ее наружности, они не могли не заметить, что (как правильно сказал крюкастый) Вайолет действительно хорошенькая. И если бы аккуратно расчесать ей волосы, а не спутать их, и одеть в элегантное и красивое платье, а не в грязный халат, она и в самом деле выглядела бы как иллюстрация к «Спящей Красавице». Однако себя-то двое младших Бодлеров никоим образом не чувствовали персонажами волшебной сказки. Их несчастья начались не со слов «жили-были», а с ужасающего пожара, уничтожившего их дом, и сейчас, следуя за олафовскими приспешниками к металлической квадратной двери в конце коридора, Клаус и Солнышко опасались, что конец жизни у них тоже будет не такой, как в сказке. Дощечка на двери гласила «Операционный театр», и, когда крюкастый открыл дверь своей искривленной перчаткой, двое детей и представить не могли, чтобы история их закончилась словами «жили счастливо до конца своих дней».