Электронная библиотека » Лена Элтанг » » онлайн чтение - страница 8

Текст книги "Радин"


  • Текст добавлен: 18 апреля 2022, 16:59


Автор книги: Лена Элтанг


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

В шесть позвоню Лизе, она говорила, что в воскресенье репетиций не бывает. Жаль, что рубашка пришла в негодность, придется одолжить еще одну у хозяина квартиры. Радин открыл шкаф в спальне, вытянул клетчатую рубашку и приложил к себе перед зеркалом на дверце. Рубашка доставала ему до колен, похоже, ее забыл кто-нибудь из гостей. Вторая оказалась поменьше, правда, белая, значит, нужен галстук. Урсула говорила, что мужчина в белой рубашке без галстука похож на загулявшего банковского клерка.

В выдвижном ящике галстуков не было, зато обнаружилось портмоне с пачкой бумажек, помеченных инициалами ДП: корешки билетов, квитанции и счета. Это может пригодиться для отчета, подумал Радин и разложил бумажки на полу, разделив их на четыре части. Цветы, опера, винная лавка, рестораны. Урсула точно так же помечала семейные траты: и/в, что означало Италия/весна, или п/xsmas, что означало расходы на подарки. Натыкаясь на эти бумажки, Радин испытывал глухое раздражение, счета казались ему хитиновым панцирем, оставшимся от приключений.

Почему человек, у которого в столе горы поломанных карандашей, ведет такой тщательный учет своим расходам на женщину? Разумеется, речь идет о вдове, не служанку же угощали «Кинта ду Карму» урожая две тысячи третьего. Значит, аспиранту платили за то, что он ублажал Доменику? Или только возмещали расходы?

Третья рубашка оказалась впору, Радин повесил ее на стул, набрал номер балерины, но никто не ответил. Мой Лизочек так уж мал, так уж мал, что из крыльев комаришки сделал две себе манишки, и в крахмал, и в крахмал! Он позвонил попутчику, но автомат сообщил, что телефон абонента отключен.

Допив кофе и покончив с кренделем, Радин вспомнил, что собирался почитать рецензии, открыл компьютер и нашел несколько статей за прошлый год. «Говорят, что нас ждет открытие выставки покойного Понти, но никто не видел ни кусочка этих холстов, галеристы держат их под замком, как мощи святого Андрея; все газеты страны присели на задние лапы, как голодные псы, и ждут объявления даты и приглашений».

Выходит, выставка должна была состояться зимой, подумал он, глядя на дату под статьей: шестое января. Не много ли событий крутится вокруг зимних праздников: ссора вдовы с аспирантом, его сидение взаперти, подготовка к выставке, которая не состоялась. Даже визит аспиранта к Гараю и тот был в декабре!

Что это может значить? Что все важные события уже скатились в прошлое, будто лесная клюква с доски, остались одни мелкие веточки. У питерского деда на даче была такая доска – белая, с ложбинкой, подпертая кирпичами. Возвратившись из леса, дед шел на кухню, поднимал корзину и высыпал клюкву на край доски – набирая скорость, клюква гремела, подскакивала и мчалась вниз, теряя веточки и зеленые ошметки мха.

* * *

Хиромант, большой бездельник, поздно вечером, в Сочельник… бормотал Радин, выходя с сигаретой на застекленную галерею, которая тянулась вдоль всего фасада и разделялась бамбуковыми решетками. В соседней квартире жила большая семья, на веревках сушилось детское белье, аспирантова половина была заставлена растениями и смахивала на заброшенную теплицу. Земля пересохла, одно деревце упало, обнажив корешки.

Глядя на него, Радин вспомнил танцовщицу в синем трико, стоящую у дверей репетиционного зала, крепкую, пахнущую жженым сахаром. На портрете ее тело похоже на упавшую веточку, а лицо – на кристалл дымчатого кварца, это другая девушка, ее хочется завернуть в плед, как жертву крушения.

Странно, что работу до сих пор не купили. Как говорил один англичанин, пьеса имела успех, но публика провалилась! Мои книги похожи на эту картину, вот почему их не раскупают как горячие крендели. Персонажи обнажены, но не вызывают желания, они сломаны у самых корней, чтобы их полюбить, нужно к ним наклониться. Я пишу о людях, пустившихся в путь, о лесковских странниках, чьи земли поглотило море, о беззвучных хористах уходящей эпохи, вечно ищущих, кому протянуть свои пятки.

Радин вернулся на кухню, открыл компьютер и написал название балетной школы в графе поиска: Rhea Silvia. Он надеялся найти фотографии, постеры, видео, да что угодно, лишь бы взглянуть на русскую танцовщицу. Снимки на сайте были групповые, мелкие, и Лизу он не смог на них отыскать. Почему я не спросил ее фамилию? Она говорила, что позировала в костюме Жизели и ужасно мерзла. Радин помнил этот голубоватый муслин, мягкую шопенку до колен.

Ладно, посмотрим прошлогодний репертуар. На афише «Жизели» – брюнетка в зашнурованном лифе, стоящая в четвертой позиции, и лет ей не меньше сорока. Может, Лиза была во втором составе? Радин просмотрел все отрывки на видео, вглядываясь в лица виллис и морщась от военных барабанов, в которые превратилась музыка Адана.

Про «Щелкунчика» на сайте не было ни слова. Ни постеров, ни фотографий. Сам себе удивляясь, он нашел номер школы и позвонил. Трубку долго не брали, потом ответил недовольный голос, то ли сторож, то ли еще один реквизитор в вязаной кофте. Услышав, что звонит частный сыщик, человек заметно оживился, пошел за каким-то журналом и долго его перелистывал, положив трубку на стол.

Премьера «Щелкунчика» состоялась в конце августа, сказал он наконец, спектакль шел четыре раза и был снят с репертуара в сентябре. «Жизель» начали репетировать осенью, премьера была в феврале, аккурат перед началом карнавала. Русская балерина? О нет, он так не думает. Если бы русская получила главную партию, об этом знала бы каждая собака в районе Гимарайнш! У сеньора да Сильвы главные партии уже десять лет танцует его жена. Только жена! Первая красавица города.


Лиза

Помню, как я удивилась, когда Понти показал мне эскизы к своей «Аррабиде». Никогда бы не подумала, что ему так не хватает зимы.

В эскизах было все наизнанку, очень холодно и весело. Замерзшая наглухо Дору, где на лед высыпали горожане, сверкающие лезвия коньков, солнце, садящееся на востоке, церковные купола, торчащие из сугробов, знатные мертвецы из катакомб Святого Франциска, уцепившиеся, словно вороны, за золотистые шпили, а внизу, на заснеженной аллее, голубые тени от деревьев, которых давно уже нет.

Помню, как Понти появился у нас в доме, в начале августа, кажется. В первый день он принес мороженое, во второй – вино в плетеной корзине. Однажды Иван куда-то торопился, выпил с нами и быстро ушел, а португалец посмотрел на меня задумчиво, облизывая верхнюю губу. В какой-то момент я заподозрила, что Иван меня продал.

Потом оказалось, что я должна раздеться и сидеть неподвижно, напялив балетные туфли, в первый день я стерпела, а на второй сказала все, что думала. Что у нас не закрытый клуб для сластолюбивых старцев и что если ему нужен такой клуб, то пусть купит за две тысячи абонемент в учебный театр!

Понти собрал свои карандаши и ушел, на полу осталась куча смятой бумаги. Потом у нас все равно появились деньги, я спросила откуда, но Иван рассмеялся: слишком долго объяснять, да ты и не поверишь.

И верно, я бы не поверила. Когда летом он стал ходить на бега, я не сразу поняла, что случилось. Я точно знала, как выглядит покер: Иван спал до полудня, плохо ел, мало говорил, в нем наставала вязкая опасная тишина, которая, казалось, вот-вот выплеснется через расширенные, сильно потемневшие глаза, этим покер похож на вещества, хотя во всем остальном – никакого сходства.

Но это было в Питере, в прежние времена, до того, как он поклялся мне страшной клятвой. С бегами все выглядело иначе. Наша жизнь внезапно высохла, как будто река повернулась вспять, такое и в природе бывает – талые воды набирают силу и заставляют реку течь обратно в озеро. Мы больше не целовались, его рот перестал пахнуть можжевельником, а губы превратились в две хлебные корочки.

Я стала забывать и терять все подряд, один раз ушла из рыбной лавки, оставив аккуратно выпотрошенную лавочником дораду на льду, в другой – явилась на репетицию без сменки, танцевала босиком и сбила себе пятки в кровь. Однажды утром я надела две разные сережки, в одно ухо колечко, в другое – крестик, ходила так до вечера, а Иван даже не заметил, он просто не смотрел мне в лицо. Это тянулось недели три, пока я не открыла what to do in Porto в сети и не нашла этот чертов канидром, единственное место, которого клятва ему не запрещала.


Малу

я раньше думала, что любовь – это когда человек тебе не в тягость, даже если он больной, или бедный, или бог его разумом обидел

так моя мать моего отца любила, зажмурившись, – выйдет в огород огурцы полоть и поет, тазы с бельем таскает и мурлычет себе под нос

теперь я знаю, что любовь – это когда в животе наждачная бумага от страха, что все кончится, а радости – почти никакой, почти никогда!

бывало, иду за Кристианом на третий этаж, и ноги подгибаются, запах в подъезде вроде обычный, старые стены, хлорка, жареная рыба, а у меня от него в носу щиплет, да так сладко, что хоть садись на ступеньки и реви

а теперь что? я четыре месяца без любви живу, слезы затвердели и катаются где-то внутри головы, спина болит, ноги болят, как будто состарилась враз на сорок лет, индеец говорит, это ожесточение, а я думаю, что о-бес-то-чи-ва-ние, хлоп! и погасли все огни

в первый раз такое было, когда падрон утонул

каждую минуту того вечера помню: прием начался в шесть, картину на поляне выставили, индеец подставку из досок сколотил, здоровенную, в виде креста, а столики с закуской я в палатках накрыла, потому что дождь собирался

от этих нанятых из города толку никакого, все рослые, степенные, как пингвины, а роняют что ни попадя, только и бегай за ними, подбирай, а гостей-то сотни полторы, не меньше

помню, что напитки кончились и мне велели заказать еще ящик красного, только я в дом зашла, чтобы в энотеку позвонить, а на поляне как завоют, как загомонят! ну я и помчалась обратно, а гости на обрыве столпились и смотрят на реку, я уж думала, два парохода под мостом столкнулись или чудовище какое со дна поднялось

оглядываюсь, ищу глазами хозяина, у него свитер был приметный, а его нет нигде! на траве салфетки белеют, словно ветер белье разнес, небо совсем уж темное стало, а картина посреди поляны брошенная стоит, такая голубая, аж глазам больно

люди говорили, что, когда падрон с обрыва спустился, все стали смеяться и пальцами показывать, думали, шутка такая, а он перекинул ногу, сел на перила верхом и замер, будто раздумывал, гости тоже застыли, как будто ждали, что прыгнет, ну он и прыгнул – и сразу дождь начался, как будто за шнурок дернули


Радин. Понедельник

Проснувшись, Радин понял, что запасы в трюме ему приелись, и решил, что позавтракает в городе, найдет шуррашкейру и отведает жареной рыбы, саргу или труты. Воскресные терзания теперь казались ему смешными. Похоже, я слишком долго жил за слюдяной оконницей, думал он, растираясь горячим полотенцем, и потерял здоровую силу сопротивления. Не стоит забывать, что, согласно Хрисиппу, все люди, проходящие через мой рот, становятся частью меня и частью моей любви. Это профессиональная болезнь, как синдром белых пальцев у человека с отбойным молотком.

Покончу с галереей, попрощаюсь с танцовщицей и – айда домой! Сяду работать, даром, что ли, я выкрасил стены в бирюзовый – цвет ясности и вдохновения. Писателю нужно держаться подальше от публики, правым ухом слушать дыхание жизни, а левым – дыхание смерти. Всех отлучить и сохранять равновесие!

Сложив в папку десяток листков из блокнота, где были записаны нехитрые ходы этих дней, Радин сунул туда же стопку счетов с пометкой ДП. Потом он позвонил Лизе и долго ждал, размышляя, куда бы ее пригласить. Позавчера она сказала, что не любит кабаков. В театр нельзя, это все равно что подарить мяснику свиную голову. Свожу в чайную, все девушки любят чай. Наконец Лиза отозвалась и сказала, что вечером, пожалуй, найдется немного времени. После репетиции. У дверей школы в семь.

Радин решил пойти в центр вдоль трамвайных путей, надеясь перекусить на углу авениды Бразил, где в прошлый раз он видел человека с грилем, на котором жарились сардинки. Море показалось ему тяжелым, как ртуть, длинные гряды песка засыпали пирсы, скрепер у причала покрылся ржавчиной. Мужика с сардинками на углу не оказалось. Под мостом Луиша Первого он сел на веранде кафе и заказал белого вина.

Это мой последний день в шкуре детектива, и я должен получить все полагающиеся мне удовольствия. Отчет для галереи готов, флешка с книгой у меня в кармане. Но австрийца я так и не нашел. Нашел едва заметные следы, будто чайка прошла по песку, пару серых перьев и чаячьи погадки. Вино принесли в глиняном графине, рядом поставили миску, до краев наполненную соленым арахисом.

Сегодня я увижу Лизу, сказал он вслух и засмеялся. Главная партия, сказала она небрежно, четыре слоя голубого тюля! Маленькая веснушчатая вруша. Сидя на веранде и ежась от речного ветра, Радин вдруг подумал, что счастлив. Счастлив оттого, что сидит здесь, никому не нужный, с чужим шарфом на простуженном горле, грызет орешки и ждет свидания. Всю жизнь бы так сидел и смотрел на винные склады.

Однако пора было отправляться в галерею. Он представил себе хрустальные зрачки заказчицы, наполненные водой, будто линзы в старинных телевизорах, увидел, как она восседает за железным столом, подпирая висок железным кулаком, розовым от витражного солнца. Что он ей скажет?

Я уезжаю, сеньора, история слишком запутанная, вот вам папка с отчетом, вот вам монография юного Вертера, печатайте на здоровье, только это не монография, а дневник нарцисса над водами, деньги ваши я потратил, адьё.

Или так: простите, сеньора, я плутаю в поисках сюжета, как гавайская богиня на каноэ в поисках новой земли, а вы так удачно попались мне под руку, виноват, не смог удержаться!

Или так: я честно делал свое дело, но здесь не справился бы даже патер Браун; ваш список – это список лжецов, я говорил со всеми, и никто не сказал мне правды, что до вас, милосердная сеньора, то на вас и вовсе клейма негде ставить. Не знаю почему, но в этом я совершенно уверен.


Гарай

Проводив детектива за порог, я заметался в поисках выпивки, но нашел только амаргинью, которую держал для соседки, налил себе стакан и выпил давясь. Парень был не местный, со странным акцентом, но теперь, когда страна забита эстранжеро, как трюм сардинами, кого может удивить акцент? Я сначала думал, это по мою душу пришли, но, когда услышал первый вопрос, сразу понял: он пришел за Доменикой.

Я набрал номер виллы, но подумал, что прослушка наверняка уже стоит, и положил трубку. Я увижу Нику на открытии выставки, но до этого еще четыре дня, за это время можно горы своротить. Она должна знать, что на нее открыли охоту.

Потом я вышел из дому, надеясь успеть на скорый автобус, идущий в сторону Рибейры. Навстречу мне попались двое юнцов с плакатом, на котором черной краской было намалевано Balas em ves de cravos, а возле остановки старуха в шали пыталась всучить мне гвоздику, так что я понял, что сегодня двадцать пятое апреля.

Кретины, думал я, окидывая взглядом возбужденную публику в автобусе, не было тут никакой революции. Военных просто взбесило, что полтора миллиарда эскудо втихомолку вывезли из страны, об этом даже в газетах запретили писать. Еще их взбесило, что нефти в колониях было хоть залейся, а в стране бензина не купишь.

Сначала по радио передали «Grândola, Vila Morena», тайный сигнал к началу переворота, офицеры думали, что будут бои, и вылезли с танками, а народ принялся красные гвоздики в дула совать и песни петь. Так что не было боев.

Ну и что изменилось? Мои родители до семьдесят пятого года жили в трущобах под Матозиньошем, и я, спустя сорок лет, живу в том же доме, грею воду в котелке. В городе больше мечетей, чем костелов, потому что правительство боится слово сказать и подписывает все, что боши пришлют. Вот и выходит, что красные гвоздики в городе означают «давайте вспомним героев», а должны бы означать: попробуем еще разок.

Поднимаясь на холм, я попал под ливень, мгновенно превративший дорогу в поток сизой глины, так что на виллу Понти ввалился грязный, как пес, и долго отряхивался в прихожей под изучающим взглядом служанки.

– Вы уверены, что хозяйка вас ждет? – спросила она, делая мне знак разуться.

Я поискал глазами стул, не нашел, сбросил ботинки и прислонился к стене. Я стоял там минут десять, в мокрых носках, сложив руки на груди, размышляя о том, как можно начать разговор. Доменика, дорогая, доказательств у них нет. Я обещаю молчать. Наверное, за вами скоро придут. А вы оботрите рот, как жена прелюбодейная, и скажите им: я ничего худого не сделала!

По коридору кто-то прошел, потом за стеной засмеялись, забубнили. Да у нее, похоже, гости. Мужские шаги, мужские голоса. На траур не слишком похоже. Почему я хочу ее спасти? Я как тот греческий судья, который не в силах рассудить запутанное дело, писал на полях по-приятельски, что означало: истина темна, решай в пользу друга.

Но судья хотя бы знал, кто ему друг!

Начну сразу в лоб, подумал я, начну с фактов, чтобы она поняла, что врать не имеет смысла. Что попалось вашему любовнику под руку – молоток, нож, каминная кочерга? Нет, не так. У меня язык не повернется. Как можно произнести такое, глядя в это чистое лицо, похожее на цветок хлопка? Просто скажу, что ей надо бежать из города.

У меня есть домик под Миранделой, от бабки достался, вокруг одни поля, станция в шести километрах. Там можно отсидеться, пока не станет ясно, что у них за карты на руках. Ваш подельник скрылся, скажу я сурово, так что гнев публики обрушится на вас, на женщину, которая даже траура не выдержала. Вас распнут, Доменика!


Радин. Понедельник

– Наконец-то. – Варгас быстро шла ему навстречу. – Я два дня пыталась вам дозвониться, но никто не брал трубку. Вы все глупейшим образом пропустили!

За несколько дней галерея изменилась неузнаваемо, как будто сработали мощные кулисные машины. Теларии с мрачными скалами отъехали, железные стены раздвинулись, мозаичный пол засверкал под утренним светом, лившимся из круглого фонаря в потолке.

– Замечательная у вас лантерна! – Радин задрал голову, любуясь куполом.

– Здесь аппаратура как в оперном театре, – сказала она с гордостью. – Что до мозаики, то это всего лишь проекция, стена лиссабонского монастыря.

– Открываетесь сегодня? – Он смотрел на картины, с которых сняли чехлы. Они были похожи то на пруд, полный рыбы, то на кольчугу воина, а издали казались сплошным золотисто-зеленым холстом, от прерывистого блеска сразу уставали глаза. Зато голубая работа, в прошлый раз показавшаяся ему выцветшей, набрала веселого, мокрого холода, будто рука, держащая снежок.

– Открытие было вчера. – Хозяйка нахмурилась и протянула руку за папкой. – Да что с вами такое? Я же оставила вам сообщение!

– Сообщение?

Вот так и проваливаются дилетанты, подумал Радин, смущенно улыбаясь. На визитке был старый лиссабонский номер с двумя двойками, он написал его машинально, потому что хозяин картолерии торопился на обед и висел у него над плечом.

В апреле он попросил у телефонной компании другой номер, потому что Урсула звонила ему по ночам, чтобы рассказать, как он ей ненавистен. Значит, сообщение получил новый владелец двух двоек. А я не попал на открытие и не увидел ледяного лебедя. Тем временем Варгас открыла папку, вынула стопку счетов, лежавшую сверху, пошелестела ими, потом сунула обратно и рассмеялась.

– Ну что ж, теперь вы знаете. – Она пошла в кабинет, а Радин пошел за ней. – Да, мне приходилось время от времени помогать ассистенту с расходами. И да – я сама отправила его на виллу, зная, что Доменика не устоит. Как видите, я не напрасно потратила деньги!

– Я правильно понял: вы послали юношу в дом покойника, чтобы он соблазнил вдову и собрал для вас информацию?

– Вас это беспокоит? – Варгас опустилась в кресло, оставив его стоять. – Я поручила ему войти в доверие к сеньоре, чтобы мы точно знали две вещи: есть ли у нее картины и согласится ли она провести аукцион. Я не могу обмануть ожидания клиентов, понимаете?

– Понимаю. Кстати, ему удалось войти в доверие к двум сеньорам сразу.

– Это вы о прислуге? – Она лениво просматривала страницы отчета. – Надеюсь, вы успели повидаться с Гараем? Теперь он не скоро заговорит.

– Я был у него в среду. Что-нибудь случилось?

– Конечно, случилось, вы что, газет не читаете? Ах да, вы же иностранец. Бедняга отравился устрицами, прямо на открытии, его так выворачивало, что пришлось вызывать скорую. Врачи говорят, это яд в планктоне, от него теряют память. Морские львы из-за него выбрасываются на берег!

– Гарай жив? – Он сел в знакомое кресло, не дождавшись приглашения.

– Он в больнице Шао Пао, у него амнезия. Сначала мы подумали, что ему в горло попали осколки раковины. Гарсон, которого мне прислали из «Питтини и сыновья», не умел открывать створки, у него даже кольчужной перчатки не было! Так вы успели с ним поговорить?

– Толку от него было немного. Зато я нашел монографию вашего ассистента, больше похожую на «Ромовый дневник». Как научная работа она не состоялась и к публикации совершенно непригодна.

– Вы хотите сказать, что я не могу напечатать книгу Крамера?

– Это вообще не книга. – Радин выложил флешку на стол со стуком, будто костяшку домино. – Это записки из подполья. Я получил удовольствие, разбирая эту рукопись, но не всякий читатель скажет вам то же самое.

– Записки откуда? Чепуха, вы просто нашли не тот файл. Впрочем, теперь это не имеет значения. Я больше не нуждаюсь в ваших услугах.

– Не думаю, что вы нуждались в них, когда просили меня взяться за эту работу.

– Что такое? – Варгас смотрела на него, по-птичьи наклонив голову.

– Вы наняли меня втемную, сеньора, поди туда, не знаю куда, но в этой истории есть настоящее преступление, и, может быть, даже не одно. Люди исчезают, болеют и умирают, и все они – ваши знакомые. В том числе и приятель аспиранта, Иван. Вы утверждали, что никогда его не видели, но теперь я в этом сомневаюсь.

– Вы, русские, склонны к сомнениям. Я тоже читала Достоевского. А теперь идите, у меня обед с клиентом через сорок минут.

Радин молча смотрел на нее, понимая, что момент упущен. Еще слово – и она, чего доброго, вызовет полицию. Самое время ехать на вокзал, думал он, направляясь к двери, в этой истории только поддельного детектива не хватало. Я ведь – что? Игра света, проекция стены лиссабонского монастыря.

Ясно, что, будь в устрицах домоевая кислота, амбуланс вывез бы с вечеринки по меньшей мере четверть гостей. Значит, только Гарай получил порцию отравы. Но кому мешал приятель покойного Понти? Безобидный скарамучча, хвастливый, добродушный, с пустыми ножнами и мандолиной. Как бы там ни было, память он потерял и теперь натуральным образом выпадает из списка лжецов.


Иван

Громко смеясь белым, как жасмин, смехом, время поглотило два месяца поры цветов, сказал Кристиан, когда мы возвращались с бегов. Он был прав, лето прошло незаметно, я так и не отыгрался, до горы Стурстейнен – как до луны, и вместо сердца у меня собачий свисток. Если до зимы не уеду, застряну еще на год, а там еще на год, так и останусь миланским заговорщиком с кинжалом в ножнах.

О заговорщиках я читал еще в школе, трое знатных юношей хотели убить герцога и по ночам тренировались в переулках, учились наносить удары в темноте, а кинжалы у них были в ножнах. Герцог, кажется, так и не приехал. Большинство людей проводят жизнь, изображая дело перед тем, как его совершить, а герцог не приезжает, черт бы его подрал!

Вечером я зашел в бильярдную, спустился в гардероб, позвонил по условному номеру и сказал, что встреча с Понти состоялась, штази говорила со мной тихо, прикрывая трубку рукой, но я различал музыку и голоса.

– Какая встреча? Почему вы звоните с другого номера?

– Значит, так надо. Не дергайтесь, все будет по плану. – Я вспомнил о своей роли и быстро восстановил в памяти дворовую сволочь с Малого проспекта, имя забыл, в девяностых его зарезали у входа в кафе «Снежинка».

– Собственно, плана пока нет, – сказала она задумчиво. – Действовать будем по обстоятельствам. Вам придется употребить физическую силу, держите себя в форме.

Выходя из будки, я посмотрел в зеркало и засмеялся. Физическая сила? Да она свихнулась. Дворовая сволочь исчезла, в зеркале стоял тощий парень с красными от травы глазами, в джинсах, которые он снял со своей подружки, потому что собственные сносил до тряпья.

В бильярдной я надеялся застать букмекера, но не застал и поехал в Сагунто, еще за остановку до макао услышав рожки и трещотки, собачий лай и голос диктора, которого я представляю румяным старичком в бейсболке, хотя его никто никогда не видел.

Я приехал туда после полудня, к началу второго забега. Динамит бежал, как всегда, легко, срезал углы знакомым движением и был похож на апельсиновую корку, изогнутую винтом. Через год его спишут с трека и просто воткнут иглу со снотворным, так что мне нужно быть начеку и забрать его вовремя, таких легко отдают, даже паспорта не надо. У собаки тоже нету паспорта, только синие татуировки на ушах, а у меня татуировка под лопаткой, стрекоза с опущенными крыльями.

Когда Лиза увидела стрекозу, она сразу сказала, что делал отличный мастер, у нее подруга работала в салоне на Лиговке, но сама она ни разу не пробовала, на ее косточках клейма негде ставить, и кожа такая чистая, словно девочку каждый день растирают маслом, а потом пропускают через тепидариум, каллидариум и лакониум.

Даром, что ли, когда Понти ее увидел, у него зубы заломило, я прямо почувствовал по его лицу, лицо у него старое, но гладкое, старость сидит в углах рта и в глаза не бросается. Вот это гладкое лицо у него и задрожало, когда она влетела в комнату, бледная и остервенелая, она всегда такая после репетиции. Я ведь привел его домой после встречи на мосту, ясное дело, штази я об этом рассказывать не собирался, заказ заказом, а Понти мне понравился.


Лиза

Португалец оказался знаменитым. Я показала мятый листок с рисунком нашему мастеру, он спросил, как звали художника, а потом посмотрел на меня, как будто увидел в первый раз. Как он выглядел? Высокий, седой, с большим костистым носом, сказала я неуверенно, лицо смуглое. Это же Алехандро Понти. Он рисовал твои ноги, и ты его выгнала? Да, мне холодно было сидеть на полу, а на стуле сидеть он не разрешил.

Ter macaquinhos na cabeça, заключил да Сильва, у тебя обезьянки в голове. Какие там обезьянки. Знал бы он, что после ухода Ивана я распалась на кучу маленьких мокрых мышек и каждая норовит заползти под плинтус и сдохнуть в одиночестве. Помню, что дождалась субботы и поехала в Сагунто, но никто не стал со мной разговаривать. Букмекеры там шифруются, одного я поймала за рукав, но он сказал, что никаких русских не знает, знает только русскую борзую и она сегодня не участвует.

Я вернулась домой, купила бутылку красного и выпила, наутро репетицию пришлось пропустить, тогда я купила еще одну, вышла на крышу и закричала, чайки разом снялись и улетели, на крыше остались несколько перьев, я воткнула их в волосы и стала танцевать.

Там есть такой домик с окнами на крыше, он всегда заперт, я танцевала вокруг него, мне казалось, я слышу музыку и танцую как богиня, говорил же художник, что я похожа на девушек Россетти, что у меня ноги будто две белые голубки, но потом я увидела себя в темном стекле, заплакала и пошла домой спать.

Была уже середина сентября, пошли дожди, а мне все казалось, Иван вышел за сигаретами. Раньше, когда мы в Питере жили, он тоже пропадал, но я знала, кому позвонить, у меня был листок с телефонами друзей, и если никто ничего не знал, то я понимала, что он у девушки. Придет, завалится спать, а потом будет свежий, розовый, надутый, будто гиацинт. А теперь эти собаки. С собаками я бороться не могу.

Его волосы остались на подушке, и я взяла подушку себе, он немного линяет, пять лет назад у него была шапка светлых кудрей, запустишь руку поглубже, и он замирает, жмурится. А глаза синие у него бывали только днем, на ярком солнце, при электрическом свете в них как будто донная мгла поднималась, но я все равно считала их синими, а он мои считал карими, хотя они черные, как угольный карандаш.

Таким карандашом португалец рисовал мои ноги и забыл его, потому что он под стол закатился, остальные он собрал в сумку и унес, так быстро засобирался, когда я сказала, что меня бесит его взгляд, такой медицинский, цепкий, блестящий.

Когда Иван пропал, я хотела позвонить португальцу, не знает ли он чего, нашла его в справочнике, но ответила прислуга, долго мычала, потом сказала, что Алехандро Понти умер и если я по поводу работы, то натурщицы больше не нужны.


Радин. Понедельник

Выйдя из галереи под проливной дождь, Радин понял, что солнечный свет в атриуме был обманкой. Надевать наушники было уже поздно, он поднял воротник плаща и пошел по бульвару, оглядываясь в поисках кафе.

Зачем Варгас понадобился весь этот цирк? Она даже не проверила флешку с монографией, которую несколько дней назад так мечтала заполучить. И любовная связь австрийца со служанкой ее не удивила. Тогда почему Малу не было в списке? И чего вообще стоит этот список? Он зашел в индийскую пекарню с верандой под линялым тентом. Свежий хлеб был подвешен снаружи в полотняном мешке, Радин сел на скамью, бросил монету в ящик, вынул из мешка батон и стал его грызть.

Не слишком ли много фигур, сброшенных с доски? Художник, который написал свою смерть и пропал без вести. Иван, который прыгнул вместо него в реку. Крамер, который заперся в своей квартире, а потом купил билет к черту на кулички. Бродят ли они по округе, отрастив таинственные усы, или черные келпи уволокли их под воду?

Скамьи на веранде были сделаны из деревянных поддонов, газеты на палках были похожи на поникшие флаги, он взял влажную «A Bola» и развернул на коленях. С первой страницы на него смотрело лицо тренера Инацио, державшего в руках серебряный кубок. Радин вспомнил про лотерейные билеты и подумал, что стоит их проверить, раз уж он дотянул здесь до понедельника.

Дождь кончился, и сразу выкатилось розовое, распаренное солнце. До встречи с Лизой четыре часа, думал он, догрызая горбушку, и деваться совершенно некуда. Я мог бы навестить Гарая в больнице и спросить, сколько он хочет за портрет танцовщицы. Пусть оставит за мной тот рисунок углем. Найду работу, выкуплю его и повешу над письменным столом, будет же у меня когда-нибудь письменный стол.

Радин перелез через парапет, снял мокасины и пошел босиком, разглядывая отстиранные дочиста обрывки сетей и гальку в клочьях водорослей, похожую на перепелиные яйца в гнездах. Я был нужен Варгас не за тем, чтобы искать австрийца, это очевидно. Попробуем проследить ход ее мыслей. Вот человек, который ищет русского парня, приятеля моего ассистента. Пусть поищет заодно и ассистента. Он не здешний, болтать не станет, выполнит поручение, возьмет деньги и уедет к своим медведям.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации