Текст книги "Бугатти Широн и Матильда"

Мысли о душе

Василий

А разве в сутки любовь уместишь? Для неё жизни не хватит. Только время начинает нестись так, что не удержать. Вот вроде только встретились, а уже и вместе, кажется, долго – всю жизнь.

После душа мы в спальню пошли, в кровать упали и… Не сказать, чтобы это для тела было. Нет, конечно, и для тела тоже. Я, может, что и не так делал, но Олега про это не спрашивал. А он и не жаловался. Тепло нам стало вместе, даже горячо.

Вот я его трогаю, ладонью касаюсь, а кажется, что душой сплелся. Как это может быть? Аристарх, настоятель наш в сельской церкви, любит вот это – про душу. Я над ним, грешным делом, подсмеивался. Человеку рабочему, который от земли живет, от трудов своих – некогда особо заморачиваться высокодуховным. Мы с Аленкой остались одни, когда отцу машину конкуренты взорвали, а мать на месте и умерла, как узнала. По телевизору увидела в новостях, так и упала. Аленке было три года, а мне девятнадцать. И начались наши с ней мытарства. Бизнес отцовский у нас добрые люди отжали. Аленку хотели дальние родственники забрать, но это я не дал. Куда же еще и ее? И так у меня никого не осталось. Начал жить в предлагаемых обстоятельствах.

Друг был у отца, а у друга поговорка любимая: "Родина других вариантов не предлагает". Так мне и сказал. И стал я у него на подхвате. Мать хотела, чтобы я на врача выучился, я и сам хотел, а стал ворошиловским стрелком… Про медицинский забыл.

Ничего, справились, потом и долю в деле получил, через время свое открыл. Живу. Аленка у меня ни в чем не нуждается, и от себя я её не отпускаю. Всего и живем врозь, как я в Ольховку на ферму переселился. Тут сестра, конечно, взбунтовалась, из города переезжать отказалась наотрез. Можно понять ее. Но лучше бы, как и раньше, при мне была… Обеспокоился я о ней сейчас, ведь с вчера не звонил. Пойти набрать потихоньку, пока Олег уснул.

Вот смотрю на него – спит в моей кровати. Чудно… Дышит ровно, в запястье вон пульс бьется в жилке, вены прямо под кожей, хорошо видны. И губами я его пульс слышу…

– Вася, ты чего?

Разбудил.

– Ничего… Уснул ты хорошо, я смотрел.

– Иди ко мне, – обнимает Олег. Это, наверно, у нас считается нежно. Тянет на себя, губами мои губы находит. Лежим мы голые, как в раю. А Марья Ивановна права насчет роста – если нас сложить лицом друг к другу, то как раз пахом и докоснемся. Удобно прижиматься и еще, и еще… Вот уже наливается и твердеет, у Олега уже встал, и у меня тоже. И снова рукоблудие взаимное. М-м-м-м-м… Хорошо… Зае…ись, как же хорошо! Сжимает он меня, и гладит, и раскрывает, пальцем большим по головке водит.

– Я кончу так… – шепчу ему.

– Я знаю, – целует меня он. И привычно уже языком рот мой трахает. И рукой дрочит быстро. Не дает опомниться… Тут и все, в руку ему отдаюсь, кончаю.

Что же он такой улетный? Это мы так до вечера в кровати проваляемся. Да и хорошо. Пусть. Ни о чем думать не хочу… а нет… Аленке надо позвонить. Ну, потом, попозже. Сейчас хочу я прижаться тесно и лежать так. Врасти в Олега душой. Видно, прав Аристарх.

– Вася?

– М-м-м?

– Ты вроде загрустил? Или устал?

– Нет.

– А что тогда? – В голосе у Олега тревога. – О чем задумался?

– А смеяться не станешь? – Вихры его спутанные разбираю. Цветом они, как спелая пшеница. Брови большими пальцами обвожу, уши прихватываю. Нравится мне его трогать везде.

– Почему это я должен над тобой смеяться? – почти обижается Олег.

– Потому, что думаю ерунду всякую.

– Расскажи…

– Не знаю… не привык я рассказывать про такое. И думать не привык. Нет, лучше потом… когда-нибудь тебе расскажу.

– А не забудешь? – заглядывает в глаза, смотрит долго.

– Не забуду. Аленке хочу позвонить, вот что, – перевожу я на другое, понятное мне. – Беспокойно что-то мне, как она там.

– Младшая чудит? – Олег отводит глаза, откатывается на другой конец кровати, ложится на живот, подушку под себя подгребает, подбородком в неё утыкается.

– Ну да, случается, а тут еще поцапались мы из-за Матильды. Аленка мышей не любит. – Под подушкой по привычке шарю, но смарта там нет. – Телефон я на кухне оставил. Схожу.

– Вот прямо так? – Олег меряет меня взглядом. – Марья Ивановна не испугается? Или она привыкла?

– Что значит “привыкла”?

– К гостям, перед которыми ты голый расхаживаешь.

До меня не сразу и доходит, что он сердится. Напрягся. И что я такого сказал? Может быть, обиделся Олег, что я отвлекаюсь, думаю о постороннем, когда он тут рядом? Но за Алену я правда тревожусь.

– Я только спрошу, как дела у неё, – оправдываюсь, и выходит по-дурацки.

– Спрашивай, я разве против? – Олег положения не меняет.

– Ну чего ты? – Опять ложусь к нему, обнимаю за плечи, губами прижимаюсь к шее под затылком. Олег вздрагивает, вдыхает коротко, волной по телу у него проходит дрожь. Я прикусываю там, где целовал. Он разворачивается, обхватывает меня. К себе прижимает. Малахольный и есть. Между поцелуями в губы ему говорю невнятно:

– Потом я Алене позвоню…

Молчать нельзя говорить

Олег

И снова я момент тот упустил, когда можно было сказать. Страх, что ли? Вроде и не виноват я. Если разобраться, то ничего про Василия не знал, пока с Аленой не познакомился.

Вот так уговариваю себя между провалами в райские игры. Время в них растягивается, перестаешь его ощущать правильно. Потому что сначала горячка безумная, потом разрядка полуобморочная и сон. И забываешь, день ли сейчас или вечер. Где там признания устраивать! Не до них.

Но вот когда Вася сестре звонить собрался, меня крепко накрыло. И ведь он думает неправильно, про то, что я от Аленки его к себе перетягиваю, не хочу чтобы он ей звонил. А этого нет и в помине! То есть да, конечно, я не хочу, чтобы он ей звонил, но по другой причине: выйдет вся наша история наружу. Вася ни Аленку, ни меня не помилует.

Надо сказать ему как можно скорее, но помягче, не в лоб. Вася человек конкретный, из того, что Алена о нем рассказывала, я могу представить – мало нам с ней не покажется. Но если по-честному признаться, все как есть рассказать…

Да когда же тут рассказывать, когда он снова лег ко мне, со спины обхватил, прижался.

– Аленке потом позвоню, – шепчет.

 Вот когда и как он всему этому выучился? Или тут и учиться не надо, просто идеально подходим друг другу? Все шипы в пазы входят – так бы плотник сказал. Как будто некто подогнал нас создавая, чтобы раз соединив не отодрать было.

Вася дышит в затылок, от одного этого мурашки в пальцах, а змейкой по позвоночнику возбуждение. Прямиком в пах, и все – уже встает частыми толчками. Что ты будешь делать с этим? Ведь только наигрались, вроде все, что могли, отдали и что не могли – тоже. Но Вася не к этому стремится, оказывается.

Он руку мою нашел и странно так ладони наши соединил. Как будто мерил, насколько пальцы одинаковые. У него немного длиннее, но не заметно. Вот прижался, а потом легко по моей ладони стал водить. Я до стона от этого завелся. А Вася затылок мне целует, в ухо дышит горячо. Всем телом прижимается, грудью к спине крепко. И пахом, и твердым членом к тому месту, куда я до обморока хотел бы, чтобы он вошел. Никогда со мной такого не было. Я точно знал свои предпочтения – и чтобы меня кто-то трахнул? Да в жизни такого не было! Даже в самый первый раз и то именно я был сверху, несмотря на то, что партнер мой оказался в два раза старше. А тут размяк, как теленок. Вот что хочет Вася, то пусть и делает со мной – лишь бы делал. Умения у него мало, зато и расчетливости никакой. Искушенности ноль, зато и не сторожится ничего – что хочет, что самому ему нравится, то и вытворяет. От рук его, прикосновений с ума схожу. Ведь просто гладит, а так… Руку на член кладет, теперь в его ладони мой конец, мокрый и с оттяжкой судорожно подрагивающий. А содрогание каждое во всем теле отдается, каждой клеткой чувствую и кричу: “Вася, возьми меня, или помру сейчас…” Но вслух не смею. И только стоны…

Нет, не знает он, невозможно сразу. Член мой огнем горит у него в кулаке, яйца поджались и ломит их от напряжения. Но я внутрь Васю хочу, так ни с одной женщиной не будет. И с верхним тоже. Только внизу.

Я только рассказы про это слышал, а сам… бл..ть… Васенька, родной, что ж ты делаешь? Дрочит он меня – я теку рекой. А кончить нечем, мало времени прошло. Исхожу от каменного стояка. Матерюсь и чуть не плачу. Вася меня поворачивает и сразу раскладывает, головой ко мне между ног пристраивается без промедления. Бедра гладит и сжимает. Снаружи, внутри. Дурею от этого. Целует жарко, вылизывает. И снизу, и сверху, и вдоль, и по кругу, в рот забирает, сосет. Тут меня, наконец, с тормозов срывает.

Спермы три капли, а колбасит так, как будто я в первый раз после месячного воздержания. И успокоиться не могу, чуть не плачу… Как Васе сказать, чего хочу? Да и сил нет. В нирвану улетаю, тело свое чувствовать перестаю. Только губы Васины у себя на губах. Соленые от спермы. Целует он меня, целует…

Мыслей нет вообще. Зачем мне мысли, если Вася тут? В горле ком становится, на глазах слезы так и жгут. Пиз..ец… Это истерика. Остановиться не могу. Рыдаю.

Вася слезы мне со щек губами и руками стирает. И что за пальцы у него? Говорящие. Все понимаю… Ответить тем же не могу. Завтра надо в город вернуться,через неделю на съемки уезжаю. Но сейчас ничего этого нет… На краю сознания мысль маячит, а главное, шепот Васин невнятный. Тепло его тела, притиснутого к моему.

Теперь мы лицом к лицу лежим, и я грудью чувствую, как его сердце сильно бьется.

– Вася… отпусти… не могу больше… отодвинься, – прошу на последнем издыхании, а самого трясет крупной дрожью от прикосновений. Огнем жжет, оголенными проводами искрит. – Пусти, не могу я… сердце лопнет.

Отпустил, лег рядом, за руку взял, сжал осторожно, пальцы с моими сплел.

– Прости, если я не так что… у меня с мужчинами не было, – говорит.

– Вот что ты мелешь, Вася? – От возмущения ко мне даже силы вернулись. – Ни с кем мне так не было… никогда…

– А много было этих “ни с кем”?

– Достаточно. Ты ревнуешь, что ли?

– Нет… не знаю… Ты же повода не давал, с чего мне ревновать? А к прошлому – глупо. – Все лежим рядом. Голос у Васи ровный. Говорит спокойно. – Нет, Олег, я не ревную. И никогда не буду. Плохо это. Глупо. Ты же свободный человек, а не бык-производитель. Вот тому деваться некуда – за кольцо в носу водят. К которой подвели, с той и…

– Вася! – Нет, это точно пиз..ц. – Вася, – теперь меня от хохота трясет, – ты все в жизни коровами меряешь? Даже любовь? – И замолкаю резко. Я сказал это? А он поверит… а завтра мне уезжать в город, а через неделю…

Вася молчит. Я жду.

– Нет, любовь я меряю свободой, – все-таки отвечает он. А не хотел. Точно знаю! – Вот приехал ты ко мне сам. Так решил. Значит…

– Значит, нам вместе хорошо, – не даю я ему произнести роковое слово. Пока нет между нами правды – нельзя!

Утро

Василий

Еще одна ночь. Такая же горячая, но немного горькая для меня. Не говорю об этом Олегу. Зачем? Наши слова о другом, они незначительны, и если честно, то говорить все труднее. Хочется молчать. И точно нет никакого желания вспоминать слово “последний”. Это я про себя его вспоминаю, в тишине и темноте, пока Олег спит. Он устал. Я тоже. Любовь дело утомительное, вытряхивает так, что на мелкие части рассыпаешься. Утром надо будет себя собрать. Но то утром, а сейчас еще ночь. И мы вместе. Вот рука Олега. Веду от кончиков пальцев, ладони к предплечью, плечу и обратно. Да, утром тяжело придется. Тогда и про “последний” вспоминать буду. Час? Минута? Раз? Может, он первый и последний у нас вышел? Что у Олега за жизнь там? Нужен я ему в ней или нет? Думаю, что нет. Может, в гости будет приезжать, в интернете, конечно, не перестанем переписываться. Но как раньше я не смогу, говорить захочу про другое.

Засыпать жалко! Потрачу время на сон вместо того, чтобы запоминать, отпечатывать в себе Олега. Как он есть, вот такого, спящего рядом. Ничего мы не знаем про завтра. Бывает, планы строишь, рассчитываешь на одно, а жизнь тебя – бац по башке нежданчиком. И все, то время, которое ты думал, что оно есть, что успеешь что-то сказать и сделать, тебе обрезали. Нет его впереди. И что успел – то и успел.

А что я успел с Олегом? Да ничего толком. Я и не пытался успевать, я с ним жил! Один этот день, или немного больше, утром будет почти два.

Нам хорошо вместе. Вот это мы оба поняли. В постели зашибись как хорошо! Да и так тоже. Я бы смог с Олегом жить. Про это уже думал – чтобы вместе просыпаться, вставать, бриться-мыться. Дальше не думал. На ферму дальше и Олега на трактор? Или по лугам до реки гулять, окрестности Ольховки рассматривать? Представил его за этим делом, такого, как в первый раз увидел, около спорткара. Красивого, независимого, несовместимого с ландшафтом. Не приспособлен он к моей жизни, как Бугатти к здешним дорогам. Увязнет. У него там, наверно, много интересного. И до сих пор не взять мне в толк, за каким хером ему мышь понадобилась?

Олег вздыхает глубоко, во сне ко мне тянется, обнимает. Не хочу я никакого завтра, только сейчас!

Но солнцу в небе не прикажешь, проснулись мы – за окном светло.

– Ну что? Встаем? – говорю, а сам противоположное делать, к кровати его собой прижимаю.

– Да, встаем, – отвечает и проводит мне руками по спине, пальцы пробегают от плеч по позвоночнику, ниже, потом ладони на мой зад кладет, сжимает и к себе притягивает. – Ты уже встал.

– А ты другого ждал? – целую его в губы. И сколько же раз я это с ним проделывал? Олег на поцелуй отвечает, но потом мне в плечи руками упирает, разъединяет нас.

– Только этого и ждал. Затем и к тебе приехал. Не с мышкой же трахаться. Но пора мне, Вася… Ехать надо.

Тут же отпускаю его, сажусь на кровати.

– Раз надо – значит, езжай.

Он тоже поднимается, встает.

– Пойду в душ. Ты со мной?

– Если я с тобой – так ты не уедешь, гарантирую.

– Ну… тогда я сам.

Так мы и стоим голые по обе стороны кровати. Картина маслом. Надо сказать что-то важное. После того, что было у нас. Или не надо? Я и про такие дела ни черта не знаю, как оно там принято – после этих дел прощаться. Наверно, договариваться о будущей встрече? Тогда спросить?

– Приедешь еще?

– Если позовешь. Но не раньше апреля.

– В апреле дорогу еще хуже развезет, если дожди пойдут, так что ты лучше мне заранее позвони, я встречу.

– Я еще не уехал, – усмехается он. – Или надоел уже? Спровадить хочешь?

– Нет, не хочу. Это ты говоришь, что пора.

– А у тебя, значит, никаких нет дел?

– Почему? Есть, – говорю честно. И так ясно, что на ферме прохлаждаться не получится. – Но я их отложил.

– Вот и я отложил. – Олег смотрит на меня. А что смотреть? Ждет важных слов? Не умею я говорить их! – Ладно, пойду в душ, – заключает он.

Я остаюсь один на один с моей кроватью. Смотрю на сбитые простыни, примятые подушки. Ночью все понятно было, а сейчас не знаю…

Сели завтракать. Разговор клеится еще хуже. На будущее условиться не выходит – Олег про свои съемки ничего не знает. Это у меня на месяц вперед можно дни по часам расписать. Одно и то же в графике работ. А у Олега все меняется на ходу.

Ну, вот и все. Остается только попрощаться. И тут до меня доходит, что Олег как ко мне доехать не смог, так и выехать из Ольховки у него вряд ли получится. Той дорогой мимо элеватора точно нет, надо в объезд, но этого пути навигатор не покажет.

– Я тебя провожу до трассы, – говорю как решенное дело. И удивляюсь ответу Олега.

– Зачем? Я и сам могу.

– Снова увязнешь.

– Выберусь.

– Вот что споришь? Я же лучше знаю. Другую дорогу тебе покажу, до трассы вместе доедем, а там…

– А там? – Олег начинает злиться. Без повода. Я предлагаю помочь, а он рычит. С чего?

– Ты что на меня кидаешься?

– Я не кидаюсь. Это ты меня выпроваживаешь. А вот сейчас скажу, что остаюсь, и что?

– Не скажешь. – Мне бы и попросить его остаться, самый подходящий момент, а не могу! Язык не слушается. Может, так и лучше? – У тебя своя жизнь – у меня своя.

– Вася! – Олег отбрасывает в сторону куртку. – Почему? Из-за правильности твоей? Стыдно стало?

Вот этого я от него не ждал! Чего-чего, а стыд и не шевельнулся за эти полтора дня. Целая предыдущая жизнь в них вместилась. И одним словом все под корень? Поднимаю одежду, подаю Олегу.

– Марья Ивановна старалась, чистила, а ты раскидался тут. – Олег стоит посреди комнаты, смотрит на меня. Куртку взял – не надевает.

Бл…ть, да что же он такой дурак?! Я же его люблю… Любимый мой дурак.

Толкает нас навстречу одновременно, объятия медвежьи, злые, без нежности. Наказываем друг друга за страх довериться. В постели невозможное творили, а тут… Одно слово сказать боимся.

– Поеду я, Вася. Пора мне. Не сердись… – бубнит Олег, в шею мне носом уткнулся, чисто теленок. Ой дурак… Когда обнимаю – все правильно. Слов не надо – и без них понятно. – Вась, а поехали со мной? – Это что он сейчас сказал?

– Куда? – Целовать его хочу до одурения, а не ехать куда-то.

– В гости ко мне. Я у тебя побывал, а ты у меня – нет.

– А ферма?

– Не убежит. Выходной может быть у тебя?

В Москву, в Москву…

Василий

На протяжении многих лет я выкорчевывал из себя всяческие привязанности. Аленка не в счет – она родная кровь. А вот все остальное ни к чему при той жизни, что я веду. У меня есть сестра и ферма. Все. Остальное вне этих интересов. И любви мне всегда хватало, особенно Аленкиной. По самое никуда! Еще с тех пор, как сестрица моя маленькой девочкой была. Одевать-обувать, сказки на ночь рассказывать. Школа, косички заплетать, уроки учить. Врать, что мама с папой уехали далеко, в экспедицию. И ведь верила долго, пока добрые люди не просветили, что она сирота. Узнать бы кто – придушил бы. Аленка самое дорогое, что у меня в жизни есть. Бывает ссоримся, только не важно это. Я ведь ее люблю. И с этой любовью мне все понятно.

Но что делать с Олегом? Свалился он как снег на голову. Я могу сейчас сказать “нет” и отпустить это от себя подальше. А там, глядишь, и усохнет. С глаз долой – из сердца вон. Буду жить дальше и не вспоминать… Да хватить пиз..еть, Вася! Ничего не забудешь, ни одного взгляда и поцелуя. Огнем выжег он на тебе эту встречу, как тавро на сердце. Опять коровами любовь меряю…

Олег ждет, не торопит меня с ответом. Устал я быть один.

– Выходной? Пожалуй, ты прав. Может у меня быть выходной… сто лет я в Москве не был просто так. Без повода.

– Вот и поедем. Да? – щенячья надежда и уже радость в этом его вопросе.

– Поедем, – против воли расплываюсь в улыбке. Руку Олегу протягиваю. Рукопожатие для мужчин важнее обнимашек, но и объятия следуют сразу. – А что мне с собой брать?

– Себя, – смеется Олег. – Еще паспорт, вдруг в полицию заберут?

– Да, паспорт надо и права, вдруг ты напьешься и мне тебя придется доставлять.

– С чего это я напьюсь?

– А мы разве не по злачным местам пойдем?

– Ну что ты, Вася, такой одичалый! Сразу по злачным местам. А может, в кино или даже в театр?

– В театр?! А ты ходишь?

– Нет, в детстве был в кукольном, еще в цирке бывал, там у Дурова есть мышиная железная дорога.

– Так вот откуда любовь к мышам! Детский комплекс. Я, между прочим, психологию детскую хорошо знаю.

– А я думал, только коровью. Ну все, пусти меня, хватит прижиматься. Надо машину прогреть. А ты собирайся и поехали.

– Хорошо. Марью Ивановну предупрежу, чтобы ничего не готовила на сегодня. Пусть и у нее выходной будет.

В объезд до трассы мы ползем осторожно. С такой подвеской, как у “Бугатти”, на наших ольховских дорогах делать нечего, только малахольный вроде Олега мог решиться.

– Вот, налево сейчас, – подсказываю в очередной раз.

– А сами как вы выбираетесь? – Олег выруливает по кромке здоровой грязно-снеговой лужи. – Если подморозит – будет каток.

– А никак не выбираемся. Дома сидим. Хотя в прошлом году скинулись и засыпали щебнем съезд. Но до дела не довели, средства нужны. Не хватило.

– Свои вкладывал? – Олег со мной говорит, а на дорогу смотрит. И за рулем он аху…нно красивый. Еще лучше, чем просто рядом с машиной.

– Вкладывал. Как ты догадался?

– По глазам.

– Не ври, ты на меня не смотришь… Вон там, где береза сломанная, еще направо на развилке.

– Да-а-а… по сломанным березам тут узнавать надо. А знак поставить?

– Не ко мне вопросы, я не дорожная служба.

Олег молча головой качает с осуждением. Рулит в заданном направлении. Машина слушается малейшего его движения. Как живая.

Вот выбрались на трассу. И тут Олег газанул… Я скорости не боюсь, но на такой машине ездить не привык. Дух захватило.

– Ну как? – смеется Олег. – Штаны не мокрые еще? – И руку мне на бедро положил, сжал ощутимо. Меня вдруг ведет. Мысли теряю. Забываю дышать…

– Олег…

– Что, Вася?

– Я тебя хочу.

– Я тебя тоже. Это скорость. Адреналин.

Жалко, не сказал – любовь. Но, может, и прав он, не бывает так быстро. Что-то другое у нас… А что? Поди разбери. Трасса свободная, несемся мы по ней вперед. Олег на движении сосредоточился, изменился даже. Подобрался, как зверь перед прыжком. Добродушие ушло, взгляд жесткий, сосредоточенный. Вперед и вдаль. И как будто ушел Олег в себя, в единение с машиной. Я это чувство знаю, когда верхом едешь, так с лошадью становишься одним. Но чтобы с машиной? Она ведь не живая…

Мелькнул указатель “Москва”. Олег летел по незнакомой мне дороге. Трасса М-11, только движение по ней запустили. Обочина несется – не рассмотреть ничего, в просветах между оградительными щитами – лес и лес. В обход населенных пунктов. После Дубинино свернули и дальше по платной дороге. Мимо закрытого городка минобровского, мимо Шереметьево, потом через Клязьму, Химкинский лес. На платном участке не стояли, Олег картой расплатился дистанционно, и дальше. Выбрались на МКАД. Тут Олег скорость сбросил.

– Ну, как тебе болид? – спрашивает Олег. В первый раз за всю дорогу отвлекается от трассы – смотрит на меня.

– Зашибись, – с трудом выдыхаю я под его горячим взглядом, – как будто трахались.

– Ну нет… это еще впереди. Дай до дома добраться. По Москве быстро не получится, терпи и страдай. Тут не разгонишься, вот если ты на соревнования придешь, там посмотришь на меня.

– А ты хочешь, чтобы я пришел?

– Да… только не скоро, я теперь редко участвую.

– Почему?

– Так сложилось. – Олег не то чтобы мрачнеет. Скорее грустит. Но только тенью это мелькает на его лице, а потом снова внимание на дорогу. Оно и правильно: движение плотное, того и гляди, не ты, так тебя… Я вообще по Москве не езжу. Когда есть такая необходимость – докатишь до большой парковки на въезде в город, бросишь внедорожник и дальше на метро.

Глаз цепляется за щит со стрелками. Мы сворачиваем, и Олег сообщает:

– Скоро уже, если в пробке не встанем на Огородном. Нам в Марьину Рощу.