Текст книги "Не убий"

Князь. Не волнуйся, дорогой.

Зайчиков. И это все глупо. Князь, достойнейший друг мой – отойди на минуту! Не мешай, я требую, наконец! Ну оглохни, ослепни, наконец – и не мешай.

Князь. Хорошо, мой дорогой.

В некотором замешательстве смотрит на княгиню, затем садится у дальнего столика с альбомом.

Василиса Петровна. Вы меня поразили, Иван Алексеевич. Правда, я совсем, кажется, забыла, и вдруг ваше неожиданное появление… – но ведь вы же собирались за границу, помню?

Зайчиков. Да, и за границу собирались.

Василиса Петровна. Так почему же вы здесь, Боже мой – как это дико! И ночью, я уже собиралась спать, как вдруг стучат, какая-то записка… (Тихо.) Но где же деньги, Иван Алексеевич, где же деньги?

Зайчиков (громко). Деньги? Раздали, пропили, потеряли, слона покупали – почем я знаю, куда девались эти деньги! Вначале я еще помню, что-то такое выходило, я уж начал труппу сбивать, летний театрик присмотрел, но – заскакал штандарт! Фантастика, феерия, сон в летнюю ночь, восторг и упоение, но – мертвые сраму не ймут! Что я – вот моя заботушка, вот горе мое: ведь пропадет, княгиня! Заклюют, сожрут, унизят!

Василиса Петровна. Кого унизят? Честное слово, я не понимаю, что вы говорите: кого унизят?

Зайчиков. И не боюсь я смерти. Ну какой может быть суд над антрепренером Зайчиковым? Ступай, скажут, дурак, и больше не греши: ты много возлюбила, старая блудница. Но он – невиннейший из людей, древний отпрыск. Смотрю на эту роскошь, на этот великолепнейший бонтон, на вас, княгиня, очаровательный цветок, – и где же, наконец, граница? Я вас спрашиваю, княгиня: где же, наконец, граница?

Плачет.

Василиса Петровна. Какая граница? Наконец, я просто не могу этого позволить, господин Зайчиков. И я не виновата, что вы хотите умирать, и какое, наконец, мне дело до вашей смерти? Это смешно! Я очень рада, что князь и, наконец, вы оказали мне честь своим посещением, «о я не могу допустить таких странных разговоров. Князь, прошу вас, это виды Рима – не правда ли, как прекрасно? Вы не были в Риме, князь?

Зайчиков. Выгоняете, княгиня?

Василиса Петровна. Опять! Нет, вы действительно больны, дорогой Иван Алексеевич, вы просто бредите. Нет, я прошу вас, настойчиво прошу, умоляю, чтобы вы оставались: мы посидим, поболтаем… Князь, там есть еще альбом. Не хотите ли чаю, князь?

Князь. Мерси, мадам.

Василиса Петровна. Если вам нужно что-нибудь деловое, Иван Алексеевич, то можно завтра или вообще как-нибудь иначе, но здесь, мы в будуаре, где я принимаю только интимнейших друзей, и, право, я не могу позволить… Как вам нравится нынешний сезон, Иван Алексеевич?.. Мы завтра обсудим, что надо, и я все сделаю для вашего протеже, но сейчас… Как вам нравится нынешний сезон, Иван Алексеевич?

Зайчиков. Нынешний сезон? Да – чепуха, княгиня. Все какие-то, знаете, потуги, модерн… Так завтра, ваше сиятельство?

Василиса Петровна. Вот именно, вы совершенно правы: модерн. Ах да, – как же я забыла! Князь, я вам и не говорила, что я взяла воспитанницу: очаровательная девушка, Иван Алексеевич!

Зайчиков. Доброе дело, ваше сиятельство. Из хорошей семьи?

Василиса Петровна. Прекрасная семья, очень порядочные люди, но, знаете, бедность, отсутствие средств. Конечно, это все не могло не отразиться на характере милой девочки…

За дверью какой-то шум, впрочем, очень слабый, княгиня его не слышит.

Но я уверена, что мое влияние… Здесь, главное… Что такое, на что вы смотрите, князь?

Вслед за князем переводит глаза на дверь. Дверь открывается, и входит Яков: за ним испуганная и несколько возмущенная горничная, пытающаяся убедить его.

Яков (горничной). Ничего, ничего, барышня, я в ответе. (Закрывает за собой дверь.) Здравствуйте, ваше сиятельство.

Василиса Петровна (пораженная). Яков! Что это значит? Это ты, Яков?

Яков. Я – сразу-то не признали? Здравствуйте, ваше сиятельство.

Василиса Петровна. Но как ты попал сюда?

Яков. Извините, не рассчитал, что у вас гости. Но как вы изволили говорить, Василиса Петровна, чтоб я заходил когда, так вот осмелился побеспокоить – извините уж. Но, конечно, могу и уйти, если прикажете.

Василиса Петровна. Нет, оставайся, раз уж пришел. Меня удивляет только, что ты так поздно, почти уже ночь… Князь, это мой протеже, Яков; из деревни. Садись, Яков.

Яков (те садясь). Ночь – это справедливо. Да только я прямо с железной дороги, и как не имею в городе ночлега… Может быль, разрешите перекочевать в дворницкой, Василиса Петровна?

Василиса Петровна (несколько успокаиваясь). Ну конечно, пожалуйста. Иван Алексеевич, вы знаете Якова?

Зайчиков. Как же, имел честь. (Оживляясь.) Помнишь, Яков, свадьбу, эх, и погуляли мы тогда! Умираю я, брат.

Яков (вежливо). Зачем же, поживите.

Зайчиков. Умираю. Вот князя-друга покидаю, видал? Эх, и погуляли мы тогда… Помнишь, Яша, ты под конец песенку какую-то спел нам, удивительная песенка, ты не помнишь, как это?

Яков (усмехаясь). Это, как говорится: эх, погиб я, мальчишечка, погиб я навсегда. Эта самая?

Зайчиков. Эта самая. Эх, и хорошо ты тогда пел! Разбойничьи пел! Рыдали все! И я сам рыдая. Вот, княгиня, талант! Как же, как же, помню, тогда еще тебе генерал снял золотые часы и подарил: на, говорит, Яков – носи.

Яков (усмехаясь). Нет, этого не было.

Зайчиков. Не было? Ну, значит, опять напутав откуда-нибудь из другого мест?». Все это уж было когда-то, но только не помню, когда… Умираю я, Яков, князя-друга покидаю – видал?

Василиса Петровна (волнуясь). Извините, Иван Алексеевич, вы его задерживаете… Ты уже уходишь, Яков? Ну спасибо, что навестил. А Маргариточка с тобою, отчего она не пришла? Славная девушка. До свидания, Яков.

Яков. Маргарита Ивановна умерли.

Василиса Петровна (вздрогнула). Да? Ну – царствие ей небесное. Значит, ты один?

Яков. Один. А у вас хорошо, Василиса Петровна, посмотрел я. Дом большой, порядок и двор такой чистый. Кто у вас дворником, Василиса Петровна?

Василиса Петровна. Дворником? – право, не помню. Кажется, Ахмет.

Яков. Татарин?

Василиса Петровна. Татарин. Татаре очень честные люди.

Яков. Хорош дворик. (Тихо.) Василиса Петровна, нельзя этого барина убрать: настоятельно надо.

Василиса Петровна (одним вздохом). Что такое?

Яков. За мной полиция гонится, сейчас у вас будет (громко). Хорош дворик, чистый.

Василиса Петровна. Боже мой! Простите, господа, что я… Я сейчас… Ах, Яков, я тебе еще не показывала – там одно письмо… Я сейчас, поди сюда.

Хватает Якова за рукав и тащит его в спальню.

* * *

В будуаре:

Зайчиков сидит, положив голову на руки; на цыпочках подходит князь, наклоняется.

Князь. Тебе не дать воды, дорогой?

Зайчиков. Нет. Сядь.

Князь. Нам надо уходить.

Зайчиков. Сядь. Дай руку.

Оставаясь в том же положении, берет руку князя и прижимает к щеке. И есть в их позе нечто такое, что смутно и трогательно напоминает тоскующих в клетке, обнявшихся обезьян.

Некоторое время спустя: оба, Зайчиков и князь, испуганно прислушиваются к происходящему в спальне. Зайчиков привстал, князь положил ему руку на плечо: тише!

Что там? Молчат.

Князь. Не знаю. Что это?

В спальне горит только лампочка с красным абажуром на столике у кровати. Войдя, княгиня дышит тяжело, пытается говорить, но глотает слова. Продолжает держать Якова за руку.

Яков. Куда это вы меня? А! – Сейчас будут. Я к вам уж через забор перемахнул, за пятки хватали. Ну?

Василиса Петровна. Что?

Яков. Ну, говорю. Гонятся! Через забор я.

Василиса Петровна. Кто гонится? Кто через забор? Яша, ты что говоришь: гонятся – через забор – кто?

Яков. Ошалела бабочка! Ну, ну, не дрожи: может, сейчас, а может, и срок дадут – народ не быстрый. Эх! Ну, ну, не дрожи: деньги надо прибрать, деньги прибери. Да этих прогнать следует: расселись не вовремя, не до них. Ну?

Василиса Петровна. Каких этих? Какая бабочка? Пусти мою руку!

Яков. Да, это вы меня держите. Слушай, Маргаритка-то удавилась, а Феофан заблаговестил, теперь сам сидит: подлец! Ну, ну, поживей, говорю, чего киснешь. Суда бояться нечего, а деньги сохрани. Охрип я что-то, от водки, должно быть. Постель-то какая, и не видал таких. Ваша?

Василиса Петровна. Я не убивала.

Яков. Я и говорю – я убил. Теперь нечего размазывать, и без нас размажут. – Так-то накрасют, что и себя не узнаешь – мазилы ничтожные! Ну?

Василиса Петровна. Кто идут? (Падает на колени и жадно целует Яшину руку, быстро шепчет.) Яшенька, голубчик, милый, спрячь меня, спрячь меня…

Яков. Эх, руки-то не надо, нечистые они. Оставь.

Василиса Петровна. Нет, надо, надо, надо. Руки, ноги тебе поцелую – рабой твоей буду – ох, спрячь меня, спрячь меня…

Яков (слегка гладит ее по голове, наклоняясь). Да, милая ж ты моя, да не малодушествуй так! Ну и пострадаешь – так что из этого, пострадай, поплачь, утешься. Мне трудно, страдать я не умею, а тебе что! Ну? И Бога не бойся, перед Богом я за тебя заступник – а люди что! Ну? Что ж ты молчишь?

Слегка отстраняется от Василисы Петровны, и та бесшумно и вяло, как труп, валится на ковер.

Василиса Петровна!

Молчание.

Послушайте меня: Василиса Петровна!.. Так. Что ж мне с ней делать?

Молчание. Яков быстро оглядывает комнату, мебель, зеркало. Глядит на лежащую у его ног Василису Петровну и снова с некоторым любопытством озирается. Как будто слегка засвистал или сделал такое лицо. Делает шаг к занавесу.

Яков (негромко). Эй! Князь! Барин! – подите-ка сюда.

Зайчиков. Слышишь?

Оба входят в спальню, сразу ничего не понимают.

Где княгиня? Что такое?

Яков. Вот она – лежит.

Зайчиков. Умерла? Скончалась?

Яков. Да нет. Так. Сами посмотрите.

Василиса Петровна тихо стонет и приподымается на руках, садится на полу и молча с удивлением оглядывается.

Жива.

Зайчиков. Вам дурно, княгиня? Позвольте, я… Князь, помоги. Дай же руку. Княгинюшка, что с вами? Яков, ты не знаешь, что с ней?

Князь хочет подать руку, но Василиса Петровна вдруг отталкивает ее, встает быстро, кричит.

Василиса Петровна. Яков! Зачем он пришел? Не надо?! Яков! Это вы, князь, дайте мне руку. Нет, не надо, не надо руку! Ах, Боже мой, что я такое хотела? (Как слепая суется по комнате, на мгновение задерживается у киота.) Боже мой, что я такое хотела. Я не убивала, я не убивала. Что я такое?..

Зайчиков (взволнованно). Надо же позвать людей! Князь!

Василиса Петровна (кричит). Не надо! (Громко.) Зажечь, надо зажечь – ах; как же вы не понимаете: это… чтобы был свет. Это! Это!

Князь зажигает верхнюю лампочку, светло.

Яков. Василиса Петровна, мне надо идти. Я пойду.

Василиса Петровна (кричит). Нет! (Обычно.) Я не убивала.

Яков. Кто говорит.

Василиса Петровна. Я не убивала. Князь! Иван Алексеевич! Как я рада, что вы здесь. Я не убивала, он лжет. Он пришел, вы видели, и он говорит, что я убила…

Зайчиков. Ах ты!..

Василиса Петровна. Иван Алексеевич, послушайте, Иван Алексеевич! – он схватил меня за руку, вот здесь, и говорит, что я убила. Кого? (Кричит.) Я никого не убивала! Это он убил. Я никого не держала. Он – он хочет с меня денег!

Зайчиков. А! Ты это что же, разбойник? Ты это что?

Яков. А ты что? Уходили бы вы подобру-поздорову, да и князя-друга прихватили бы (оскаливаясь, в позе). Тут, барин, не свадьба.

Зайчиков. А! Князь – звони! Надо людей! Звони!

Василиса Петровна. Да! Он хочет с меня денег! Он пришел и схватил меня за руку, вот здесь…

Яков. Она так-не звони, слышишь? Эх, раззвонились!

Василиса Петровна. Князь! Вы помните, Иван Алексеевич, вы помните? Вот это моя спальня. Вот это мои иконы, князь! Я никогда не позволяла себе неприличия – зачем же он говорит? Зачем он пришел?

На продолжительный звонок князя вбегают Лелечка, за ней экономка и горничная. Восклицают бессвязно.

Василиса Петровна. Лелечка!

Леля. Maman!

Василиса Петровна. Лелечка (обнимает ее и плачет). Он хотел с меня денег. Это он убил!

Лелечка. Кого, maman? Я боюсь.

Зайчиков (горничной). Дворника, дворника! Ах ты! Нет, вы скажите: ворваться ночью… Каторжник!

Василиса Петровна. Да, ночью. Пошел вон! Ты убил! Убийца!

Леля. Надо полицию.

Яков (оскаливаясь). Будет полиция, барышня, не хлопочите. А вы, Василиса Петровна – вас не спрашивают, вы бы ротик не открывали: уж очень вы его на Яшку разинули!

Зайчиков. Молчать, наглец! Князь!

Яков. А вы, барин, подальше: около меня горячо, пальчики можете обжечь, ваше сиятельство. Вас не трогают.

Василиса Петровна. Нет, что он говорит. Он сумасшедший! Кто идут – я спрашиваю, кто может идти, а он говорит: идут. Кто смеет идти, кто смеет переступить этот порог: я здесь – княгиня. (Якову.) Безумный, что ты говоришь! Зачем ты меня пугаешь, раб – мы, князья, даем ответ только Богу! Да как ты осмелился не только войти, холоп! – а только взглянуть на меня! Холоп! Холоп!

Яков. Так. Ну, вы тут Петрушку представляйте, а мне пора. (Подмигивает Зайчикову.) Верно, барин? Позвольте-ка пройти.

Входят горничная и дворник; экономка и Зайчиков радостно восклицают: дворник!

Зайчиков. Дворник, бери его! Вяжи!

Яков. Дорогу. Эй, Ахметка, поросячье ухо – ты это видал?

Вынимает револьвер; все, кроме князя и Василисы Петровны, шарахаются в сторону; горничная с криком выбегает. Яков прячет револьвер и беспрепятственно доходит до двери. Останавливается.

Так-то лучше! А в случае чего, как это говорится, вас тут свидетелей много: я убил Кулабухова старичка. Яшка-дворник меня зовут. Один убил – ну? Эх, чтоб вас, – и проститься-то не с кем. Эй, Ахметка, поросячье ухо: прощай, брат! Да двор почище мети – эй, Ахметка!..

Выходит.

Зайчиков. Дворник, держи! Каторжник! Василиса Петровна. Ушел? (Громко.) Яша, вернись!

Горничная (вбегая). Барыня… барыня… Там…

Задохнувшись, валится на стул. В дальних комнатах многочисленные глухие выстрелы. Один выстрел громче других. Все молча и с ужасом смотрят в открытую черную дверь.

Василиса Петровна (ползая на коленях и целуя руки то князя, то дворника Ахмета, вскрикивая при выстрелах). Ай, спрячьте меня. Идут! Ну, миленькие, ну куда-нибудь, ну, миленькие… ай! Я убила, я убила. Спрячьте меня, я виновата, я не буду, я убила… ай! Идут! Ай!

Занавес