Текст книги "Жизнь русского обывателя. Часть 2. На шумных улицах градских"

Вследствие занимательности, яркости, праздничности, азартности зрелищ, особенно французской борьбы, а также относительной дешевизны цирк пользовался огромной популярностью во всех слоях городского общества. Что касается уличных, точнее, дворовых представлений, то там, естественно, билетов для зрителей быть не могло, а доход артистов составляла добровольная плата части зрителей в виде монет в 15–20 копеек, выбрасываемых из окон.

На рубеже XIX–XX вв. балаганное по существу зрелище переносится на экран: появился кинематограф. Впервые знаменитая лента Люмьера с идущим на зрителей курьерским поездом была показана в России в 1896 г. на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде, а в Москве первый показ был в том же году в саду «Эрмитаж». В провинциальной Костроме примерно с 1900 или 1902 г. среди балаганов, воздвигавшихся на Пасху на Сусанинской площади, ежегодно появлялся деревянный балаган, в котором помещался «Иллюзионный электробиоскоп Рихтера». А затем число кинотеатров стало быстро увеличиваться: считалось, что в 1910-х гг. их было около 3000, и только в Петербурге к 1910 г. их насчитывалось 150, а в Москве в 1913 г. – 67. Правда, есть мнение, что их было вдвое меньше, 1500, и большинство из них были мизерными, на несколько десятков мест, так что в день за все сеансы (довольно короткие) обслуживалось человек по 200; но и тогда количество посещений составляло 75 млн! В ту пору писали: «Электрические театры плодятся как грибы после дождя». Современник отмечал, что в 1904–1905 гг. «в Петербурге, на Невском… трудно было бы отыскать большой дом, в котором не было бы такого театра. В некоторых домах их было по два и даже по три». Кинотеатры размножались так активно, что полиция, опасаясь пожаров, запретила ставить их ближе чем в 300 метрах друг от друга! В переписке А. А. Блока отмечены «вертящиеся картинки» жизни, запойно завлекающие прохожих как питейные дома» (55, с. 206). Основная масса кинотеатров размещалась в приспособленных помещениях, в жилых домах, а то и в сараях и лабазах. Функционировали даже передвижные киноустановки с автономными источниками электроэнергии на фургонах и баржах. В 1906 г. приволжские города обслуживала баржа-синематограф С. Троицкого с небольшой собственной электростанцией. Через два года ее сменила баржа «Наяда». Сараи затягивались раскрашенными полотнищами, устанавливались вывески из разноцветных электролампочек. Зато названия синематографов были звонкими, привлекая публику: «Модерн», «Палас», «Эльдорадо», «Люкс» или таинственные «Иллюзион», «Витаграф», «Электробиоскоп», «Спектрамоскоп». Места на стульях стоили в Москве 40 коп., впереди, на скамьях – по 25 коп. А сзади тянула шеи десятикопеечная «серая публика». В костромском «Иллюзионном электробиоскопе» была устроена небольшая сцена, затем место для оркестра из трех-четырех человек, примерно две трети балагана занимали сидячие места на обычных лавках, первый ряд которых был обит коленкором, а сзади были стоячие места. Аппарат освещался ацетиленовой лампой.

В 1910-х гг. началось строительство специальных зданий для синематографа, например, в Москве – «Колизей» на Чистых прудах (здесь сейчас театр «Современник»), «Форум» на Садовом кольце, «Художественный» А. А. Ханжонкова на Арбатской площади: с обширными залами, просторными фойе с буфетами и дорогими билетами. В Костроме в 1912 г. предприниматель Бархатов построил кинотеатр под названием «Палэтеатр». Тогда же дельцом Трофимовым был построен кинотеатр «Современный»; для него была на берегу Волги поставлена будка с двигателем и проложена линия электропередачи. Этот Трофимов оказался одним из учредителей фирмы «Русь», изготовлявшей первые отечественные фильмы и конкурировавшей с «Кино Ханжонкова».

Говоря о кино, невозможно обойти и фотографию. В сравнительно редкое употребление она вошла в 40-х гг. XIX в. в форме дагерротипии – фотоизображений на серебряных пластинках. Пока это была просто диковинка. Но после изобретения в 50-х гг. собственно фотографии, т. е. перенесения изображения на специальную бумагу, она стала довольно обычным делом. В 1851 г. в Петербурге на Казанской улице С. Левицким было открыто первое фотоателье, а затем они стали расти, как грибы. Оформлялись ателье однотипно: с рисованными задниками, «тропическими» цветами и «роскошной» мебелью; для желающих на столик можно было даже положить несколько толстых книг. Были возможности сняться и в «экзотическом» виде, например, якобы в лодке (вода и лодка были нарисованы), «на коне» и т. п. В Костроме было несколько фотографий, из которых лучшей была «Большая Московская фотография» Куракина; с 1912 г. с нею начала конкурировть «Петербуржская фотография» Петрова. В конце XIX – начале ХХ в. съемка у бродячего фотографа-«пушкаря» или в фотоателье была настолько доступна, что до нас дошло огромное количество портретных и семейных фотографий крестьян. Распространенность фотографии характеризует и изготовление специальной мебели: диванов с узкой полочкой на высокой спинке под фотоснимки в рамках и письменных столов с такими же полочками. С конца XIX в. можно было приобрести и более или менее компактную портативную фотокамеру, заграничного, естественно, производства.

Развитие фотографии привело к появлению еще одного вида специфического товара: порнографического снимка. Хотя в 1862 г. фотография была подчинена цензуре, прежде всего в видах пресечения создания изображений «постыдного содержания», наборы порнографических снимков в изобилии поступали на подпольный рынок.

Торгово-увеселительный характер имели открытые места общественных гуляний, сады, в которых устраивались и разного рода представления. Еще в 30-х гг. под Петербургом появилось заведение искусственных минеральных вод Излера, где играла полковая музыка, и происходили массовые гуляния «чистой публики». Во второй половине XIX в. быстро стало возрастать и число антрепренеров, устраивавших подобные, весьма доходные мероприятия (крупнейшим из них в Москве стал знаменитый Лентовский), и количество заведений, начавших появляться и в провинции. Располагались они в общественных садах или на богатых дачах. Здесь устраивались буфеты, расставлялись столики под открытым небом или на верандах, между деревьями протягивались гирлянды цветных электроламп, играли оркестры. Открытое обширное пространство, нередко с прудами, позволяло ставить грандиозные спектакли-феерии. Такие представления в просторных парках собирали якобы до 10–12 тыс. зрителей, а спектакль «Ермак Тимофеич, покоритель Сибири» будто бы собрал 80 тыс. зрителей (55, с. 200).

Наконец, стоит упомянуть еще одно зрелищное мероприятие, появившееся уже на излете дореволюционной истории страны: демонстрации полетов первых аэропланов на Коломяжском ипподроме в Петербурге, с катанием смельчаков на них.

Так рынок соединял в себе получение огромных доходов от массового десятикопеечного зрителя с его развлечением, воспитанием и образованием.

А в общем, – «У дядюшки Якова товару про всякого»: город был забит товарами на все вкусы и кошельки.

Глава 3
Городские общественные заведения

Полусонное бытие бесчисленных уездных городков вспоминали все, кому в XIX в. пришлось жить в них. Например: «Городишко наш жил тихо и мирно. Никакой общественной жизни, никаких культурных начинаний, даже городской библиотеки не было, а газеты выписывали лишь очень немногие, к которым, в случае надобности, обращались за справками соседи. Никаких развлечений, кроме театра, в котором изредка подвизалась заезжая труппа. За 10 лет моей более сознательной жизни во Влоцлавске я могу перечислить ВСЕ “важнейшие события”, взволновавшие тихую заводь нашего захолустья. Итак. “Поймали социалиста”… В доме богатого купца провалился потолок и сильно придавил его… Директор отделения местного банка, захватив суммы, бежал за границу…» (35, с. 17). Это – 70–80-е гг. XIX в.

Несколько более оживленной была жизнь в губернском городе: здесь была бойчее торговля, изрядную часть горожан занимали служебные интересы, да и просто городское сообщество было многочисленнее и пестрее. И все же «промышленной», торговой и административной жизнью не ограничивалась «общественность» даже в уездном, а тем более губернском, наипаче же того в столичном городе. В зависимости от размеров и статуса города, а также эпохи, были заведения и с иным родом деятельности.

В первой главе уже подробно рассказывалось о роли и месте органов городского самоуправления. Уже их наличие заставляло граждан выходить, хотя бы время от времени, за рамки скучной обыденности. Однако и выборами в Городскую думу, а то и участием в ее работе общественная жизнь не ограничивалась. И, помимо зданий дум, магистратов и ратуш, то там, то тут на городских улицах выделялись и иные общественные постройки.

Город был средоточием российского просвещения. Немногочисленные сельские школы разных типов не удовлетворяли потребностей не только помещиков, но и достаточно богатых крестьян, осознававших пользу просвещения, и для получения даже незаконченного среднего образования приходилось учиться в городе. Его и наполняли многочисленные приходские, городские и уездные училища, общеобразовательные и специальные (например, коммерческие, ремесленные), гимназии, пансионы, институты и университеты.

Разумеется, наиболее насыщен учебными заведениями был Петербург: все же столица Империи, да и город европейский. Около 80 % городских расходов на народное образование падало на начальные школы. Кстати, к 200-летию Петербурга плата за обучение в них была отменена. В 1907 г. здесь насчитывалось 332 городских школы, в которых обучалось свыше 35 тыс. учащихся – мальчиков и девочек поровну. А к 1911 г. всех начальных школ в городе, включая частные, было 1068. В столичных средних учебных заведениях всех типов в 1901 г. обучалось свыше 43 тыс. человек. К 1911 г. мужских и женских гимназий, институтов, реальных и коммерческих училищ насчитывалось 152. И, наконец, немало было обществ, ставивших своей целью развитие внешкольного образования. На рабочих были рассчитаны в 1913 г. Нарвское, Коломенское, Петербургское, Сампсониевское, Московское и Охтинское общества образования, а также общества «Знание и свет», «Источник света и знания», «Знание», «Наука», имени Стасюлевича и др. Несколько выше уровень внешкольного образования обеспечивали Общество народных университетов, Народный дом графини Паниной, построенный и работавший на ее собственные средства, Общество грамотности, Общество попечения о молодых девицах, Женское общество самообразования, общество «Маяк», несколько обществ распространения коммерческого образования, Постоянная комиссия по устройству народных чтений, Общество содействия внешкольному просвещению, Общество религиозно-нравственного просвещения, Общество поощрения женского профессионального образования, Еврейское общество образования, Эстонское общество, Латышское общественное собрание, Польское общество женского равноправия. Достаточно? К 1911 г. на попечении этих обществ в Петербурге было 220 технических, профессиональных школ и курсов. Работа велась на курсах, лекциях, в классах, библиотеках, читальнях, театрах, кинематографе, на выставках, экскурсиях, занятиях с малышами и т. д. (50, с. 248–249)

Немало учебных заведений было к ХХ в. и в провинции. Так, в глухой по тогдашним меркам Вологде было в 1911 г. 23 начальные школы: двухклассное приходское училище с 6-летним сроком обучения, 12 одноклассных трехлетних приходских училищ, такое же частное одноклассное училище, 6 церковно-приходских трехлетних школ, 2 железнодорожных двухклассных училища (с трех– и пятилетним сроками обучения) и школа грамоты; в них служили 75 учителей, а учащихся было 2118 (1112 мальчиков и 1006 девочек); имелись здесь также фельдшерская школа, открытая в 1872 г., техническое железнодорожное училище (1902 г.), городская торговая школа (1909 г.), школа ремесленных учеников (1910 г.) и открытый в 1912 г. Вологодский учительский институт. В числе средних учебных заведений в Вологде имелись открытая еще в 1730 г. духовная семинария с контингентом учащихся в 400 человек, мужская гимназия (открыта в 1804 г., учащихся более 500 человек), Александровское реальное училище (1876 г., более 300 учащихся), Мариинская женская гимназия (1862 г., около 500 учениц), 2-я женская гимназия (1906 г., около 300 девочек), 3-я женская гимназия (1912 г., около 160 учениц), Женское епархиальное (т. е. для дочерей духовенства) училище (открыто в 1880 г., более 300 учениц). В 1887 г. в Вологде была открыта воскресная женская школа (т. е. для взрослых) с занятиями в течение трех лет по программе народного училища; училось здесь около 200 человек в возрасте от 13 до 34 лет; да еще при Вологодском доме трудолюбия в 1898 г. была открыта воскресная школа с составом от 30 до 70 человек. Кроме того, в Вологде в 1819–1831 гг. существовала открытая мещанином (!) Яковом Муромцевым ланкастерская школа (там шло взаимное обучение учеников), частный женский пансион г-жи Г. Дозе (1834–1858 гг.), преобразованный затем в перворазрядное женское училище, а еще позже – в женскую гимназию, да частная женская школа г-жи Колтынянской.

Однако, разумеется, эти успехи были достигнуты постепенно, и в начале XIX в. картина была совсем иной. На 1825 г. из 533 штатных городов, 102 заштатных и 51 местечек и посадов не имели ни одного учебного заведения 131 штатный город, 81 заштатный и 47 посадов и местечек. По одному учебному заведению имели 232 штатных города, 15 заштатных городов и 3 посада и местечка. Во всех 686 городских поселениях с более чем тремя с половиной миллионами населения числилось всего 1095 учебных заведений всякого рода, тогда как число трактиров и питейных домов доходило до 12179! И в Петербургской дирекции народных училищ числился в 1824 г. всего 1341 учащийся. Конечно, тут же можно было бы воскликнуть, что царизм всячески препятствовал просвещению народа, одновременно спаивая этот народ. Да вот дело только в том, что трактиры и питейные дома открывало не государство, а частные лица, т. е. тот же народ, а учить пока еще было некому: сначала нужно приготовить кадры учителей, а для этого дать начальное образование тем, кто в дальнейшем, окончив соответствующее учебное заведение, станет учителем народного училища; а самое главное – нужна потребность народа в образовании! Между прочим, введя в 1874 г. всеобщую воинскую повинность, «царизм» изъял из ее действия именно учителей народных школ!

В таком богатом торговом губернском городе, как Нижний Новгород, в начале XIX в. были духовная семинария, существовавшая с 1738 г., и Главное народное училище. Учителями в городе (исключая преподавателей семинарии) было 15 человек: 7 членов церковных причтов, два мещанина, чиновник, поручица и мещанка, а учеников у них – 86 человек. После проведенного обследования здесь появились мужская гимназия, преобразованная из Главного училища, уездное училище и Благовещенское и Ильинское (с 1814 г.) народные городские училища. В 1819 г. в Ильинском училище были «три покоя и наверху маленькая комнатка. При доме стряпущая, самая ветхая, погреб с надпогребницей, конюшня и амбар с ветхой кровлей. На дворе маленькая весьма ветхая пристройка для скота. При оном доме состоят два огорода с ветхими заборами… Смотритель занимает своей квартирой самую большую и лучшую часть училища, а для класса оставил тесную и холодную комнату». В училище имелись: образ св. Александра Невского, стол и стул для учителя, 2 стола и 4 скамейки для учеников, черная доска и колокол. В описи 1830 г. к этим казенным вещам прибавилась «кочерга железная с деревянной рукояткой», а в 1836 г. в годовом отчете появились стенные часы. Учебников до 1822 г. в училище не было, а затем Казанский университет прислал несколько экземпляров Нового Завета и Псалтырь, всего на 25 руб. 25 коп. В 1824 г. ученическая библиотека по-прежнему состояла из Нового Завета и Псалтыри, и лишь к 1830 г. приобретен был «Устав учебных заведений». Нижегородская гимназия открылась в 1808 г. В 30-х гг. при ней был открыт дворянский пансион, в 1844 г. преобразованный в Александровский дворянский институт. В середине 50-х гг. в Нижнем было уже 14 учебных заведений, в т. ч. губернская гимназия, мужской и женский институты и духовная семинария. Для приготовления детей в гимназию было несколько частных пансионов: Каролины Герке, Луизы Фиррек, Ефразии Сегодини, Цецилии фон Гален, Музы Менделеевой и Екатерины Бакаевой. А в 1853 г. в Нижнем Новгороде был открыт Мариинский институт благородных девиц (127, с. 454–460).

Украшением городов, конечно, были высшие учебные заведения. Но, разумеется, имелись они только в крупнейших городах, прежде всего в столицах. В том же Петербурге к началу ХХ в. были Университет, Технологический, Горный, Политехнический, Электротехнический, Лесной, Археологический и Филологический институты, институты гражданских инженеров и инженеров путей сообщений, Духовная академия, Александровский лицей, Училище правоведения, Женский медицинский институт, высшие (Бестужевские) курсы, Педагогические женские курсы и т. д.

Женского образования в России до второй половины XIX в. вообще не существовало. Были воспитательные, а не образовательные заведения – пансионы и институты. Что касается общего образования, то там даже Н. В. Гоголь считался «сальным» и «пошлым», и курс русской литературы заканчивался Державиным, Жуковским и Пушкиным. В Нижегородском институте благородных девиц в хрестоматиях вычеркивались или изменялись «неприличные для девиц» строчки: вместо «поднявши хвост и разметавши гриву» вписывали – «поднявши нос…». В книгах институтской библиотеки – в невиннейшем «Юрии Милославском» Загоскина, произведениях Пушкина и Лермонтова, заклеивались бумагой отдельные строчки и целые страницы. Зато в институтах были такие «дисциплины», за которые ставились оценки, как прилежание, послушание и благонравие! Первое такое заведение – Воспитательное общество благородных девиц, более известное как Смольный институт, было открыто в 1764 г. В первой половине XIX в. открывается целый ряд женских институтов: Екатерининские в Петербурге и Москве, Павловский патриотический в Петербурге, Харьковский, Одесский, Варшавский, Тифлисский, Иркутский, несколько сиротских институтов и училищ, например, Мариинский институт при Сиротском доме в Петербурге, Александровское училище при Екатерининском институте и т. д. Всего к середине XIX в. имелось 46 женских институтов, существовавших на средства казны и благотворителей. При многих таких заведениях существовали отделения для мещанских и купеческих дочерей, в т. ч. училище для дочерей мещан при Смольном институте. Сословный принцип соблюдался довольно строго, и не только в виде строгого разделения заведений. Для дворянских девочек предусматривалось светское воспитание, а для дочерей купцов, мещан и разночинцев – начальное общее и профессиональное образование (акушерки, экономки, учительницы и пр.). Еще в начале XIX в. был открыт Гатчинский сельский воспитательный дом, училище для солдатских дочерей, в 1826 г. открылось Николаевское девичье училище для дочерей матросов, в 1834 г. Александровский сиротский дом для дочерей разночинцев, а кроме того, для детей из низших сословий открывались дома трудолюбия (дворянкам трудолюбие без надобности) в Петербурге, Москве, Симбирске. С 1843 г. начали открываться епархиальные училища для дочерей духовенства.

Еще с 1786 г. началось (вернее, предполагалось) создание сети начальных школ совместного обучения, но даже к концу XIX в. в них обучалось лишь 12,5 тыс. девочек – в 13 раз меньше, чем мальчиков. С 1844 г. местные власти были обязаны открывать женские начальные школы, и по уставу они разделялись на четыре разряда: в первых двух, для дочерей дворян, в основу было положено изучение иностранных языков, в двух последних – обучение рукоделию и женским ремеслам. В 1855 г. женские учебные заведения делились на 3 разряда: высший – для дочерей потомственных дворян, средний – для дочерей личных дворян и почетных граждан, и низший – для прочих неподатных сословий. В 1858 г. в Петербурге было открыто и первое бессословное женское заведение – 7-классное Мариинское женское училище, в 1862 г. преобразованное в женскую гимназию. В дальнейшем шел рост их численности, включая 4-х и 6-годичные женские училища Министерства народного просвещения (основная масса женских учебных заведений была в ведении учреждений Императрицы Марии Федоровны, т. е. IV отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии). В 1870 г. все министерские школы, в числе 60, были преобразованы в женские гимназии, состоявшие из приготовительного, 7 общих и 8-го педагогического классов. Открывалось и большое количество частных женских гимназий, придерживавшихся программ школ народного просвещения и отличавшихся лишь отсутствием обучения мертвым языкам; Мариинские женские гимназии по объему образования несколько уступали министерским. Уже в 1863 г. в начальных школах всех типов обучалось 158 тыс. девочек. А в 1915 г. действовало 913 женских гимназий и 88 прогимназий, епархиальные училища в каждой епархии и множество начальных учебных заведений женских и совместного обучения.

В 60-х гг. началось общественное движение в пользу женского высшего образования, встреченное, однако, в правящих верхах со скрежетом зубовным. В 1872 г. открылись Высшие образовательные курсы Герье в Москве и Высшие курсы акушерок в Петербурге, в 1876 г. преобразованные в Женские врачебные курсы, а в 1878 г. профессор А. Н. Бекетов учредил знаменитые Бестужевские курсы (по имени возглавившего их профессора К. Н. Бестужева-Рюмина). Первоначально в их составе были историко-филологическое и физико-математическое отделения (с естественным и математическим циклами). Однако в 1886 г. был запрещен прием на все женские высшие курсы, и в 1889 г. возобновились только Бестужевские курсы, но естественные науки из преподавания были исключены, автономия ликвидирована, курсы поставлены под контроль попечителя Петербургского учебного округа, и в них была введена должность инспектора для наблюдения за поведением курсисток во внеучебное время. (И поделом! Ведь курсистки нарушали все общепринятые приличия: носили глухие темные платья без декольте, коротко стриглись и вообще забыли, что женщина создана для светской жизни!) Курсы, при высоком уровне преподавания (здесь преподавали профессора Петербургского университета, в т. ч. крупнейшие ученые), никаких прав не давали. Только в 1901 г. бестужевки получили право преподавать в старших классах женских гимназий, в 1903 г. – в женских институтах, а в 1906 г. даже в младших классах мужских гимназий. (Какой разврат! Вот плоды революции!) В 1906 г. здесь было открыто и юридическое отделение. Только в 1910 г. курсы были признаны высшим учебным заведением и их свидетельства стали приравниваться к университетским дипломам. Между прочим, при открытии Бестужевских курсов в 1878 г. на них обучалось свыше 800 слушательниц, а в 1916 г. – свыше 6 тыс. Лишь на рубеже XIX – ХХ вв. возобновляется и даже реорганизуется женское медицинское образование (в 1897 г. открылся Женский медицинский институт, который давал диплом врача и право на государственную службу). В 1908–1910 гг. открылись частные высшие учебные заведения для лиц обоего пола – Университет генерала А. Л. Шанявского в Москве, Психоневрологический институт В. М. Бехтерева, Вольный университет в Петербурге, но их дипломы никаких прав, в сравнении с гимназическим аттестатом, не давали. Только в 1910 г. началось выравнивание в правах высших женских курсов и мужских учебных заведений.

В советской пропаганде, постоянно подчеркивавшей равенство всех граждан при поступлении в учебные заведения (на самом деле дети «бывших» долго не принимались в высшие учебные заведения, а позднее Институт международных отношений (МГИМО) был почти недоступен для детей колхозников и рабочих, да и на философские факультеты университетов, готовившие кадры номенклатурных партийных работников, принимали с очень большим разбором), общим местом было утверждение, что до революции университеты и гимназии предназначались только для детей дворян и чиновников, крепостным вообще учиться не дозволялось, а позже образование детей крестьян и рабочих ограничивалось церковно-приходскими школами. Эти представления за десятки лет настолько утвердились в сознании советских людей, что даже студенты гуманитарных вузов, прослушавшие курс истории, в том числе и темы о системе просвещения и школьных уставах, на экзаменах продолжали (и продолжают) автоматически повторять зады советской пропаганды.

На самом деле русская система народного просвещения была бессословной. Задуманное Екатериной II и Янковичем де Мириево в 80-х гг. XVIII в. создание сети учебных заведений (устав народных училищ был издан в 1786 г.) в более полных объемах было реализовано в начале XIX в. По уставу 1803 г. между приходскими и уездными училищами, губернскими гимназиями и университетами существовала преемственность: коль человек закончил низшее учебное заведение, он мог переходить в следующее без всяких препон, вплоть до университета. В нашей истории хорошо известны имена профессоров Московского университета филолога А. Ф. Мерзлякова (он более известен как автор песни «Среди долины ровныя…»), историка М. П. Погодина, профессора Петербургского университета филолога А. В. Никитенко. Все они – выходцы из крепостных крестьян. Конечно, это исключения. Но и сегодня профессор – не столь распространенная фигура, из каких бы слоев населения он ни вышел. Другое дело, что уставом 1828 г. общедоступные начальные народные училища были оторваны от средней и высшей школы и в основу классификации учебных заведений было впервые положено разделение народа на «состояния». Однако же такое разделение имело вид правительственного мнения, или рекомендации, а отнюдь не прямого запрещения принимать в гимназии детей мещан, Россия же такая страна, где любое стеснительное распоряжение правительства сразу же встречает внутреннее сопротивление тех, кто должен эти распоряжения выполнять. Прямо запрещено было принимать в гимназии, университеты и другие высшие учебные заведения только крепостных без предоставления им отпускных от помещиков, поскольку окончание средней и высшей школы давало право на чины, а это никак уж не вязалось с крепостным состоянием выпускника; в 1833 и 1834 г. воспрещено было обучать в уездных и приходских училищах кантонистов (для них были свои школы), а в 1837 г. – незаконнорожденных, находившихся в ведении приказов общественного призрения. После смерти Николая I все ограничения были сняты, вся русская школа, от начальной до высшей, стала бессословной. Разумеется, исключая некоторые специальные учебные заведения, вроде институтов благородных девиц, Училища правоведения, некоторых военно-учебных заведений (Императорский Пажеский и Морской корпуса); вообще, до последней четверти столетия военно-учебные заведения были исключительно дворянско-сословными.

Вот как вспоминал о Нижегородской губернской гимназии в николаевскую эпоху (с конца 40-х до середины 50-х гг.) писатель П. Д. Боборыкин: «Нельзя придумать более доступного, демократического заведения! Оно было им и по составу учеников, как везде. За исключением крепостных, принимали из всех податных сословий. Но дворяне и крупные чиновники не пренебрегали гимназией для детей своих, и в нашем классе очутилось больше трети барских детей, некоторые из самых первых домов в городе. А рядом – дети купцов, мелких приказных, мещан и вольноотпущенных. Один из наших одноклассников оказался сыном бывшего дворового отца своего товарища. И они были, разумеется, на ты…

Разносословный состав товарищей делал то, что мальчики не замыкались в кастовом чувстве, узнавали всякую жизнь, сходились с товарищами “простого звания”.

Дурного от этого я не видал. Тех, кто был держан строго, в смысле барских запретов, жизнь в других слоях общества скорее привлекала, была чем-то вроде запретного плода. И когда, к шестому классу гимназии, меня стали держать с меньшей строгостью по части выходов из дому (хотя еще при мне и состоял гувернер), я сближался с “простецами” и любил ходить к ним, вместе готовиться, гулять, говорить о прочитанных романах…» (16, с. 45, 47).

О разносословном составе учащихся в до– или пореформенный период говорят и другие мемуаристы.

К началу ХХ в. память о предполагавшейся сословности общеобразовательной школы канула в Лету. В Новочеркасской гимназии в 1904 г. детей дворян и чиновников училось 265, духовного звания – 33, городских сословий – 94, сельских сословий – 101, иностранцев – 7; в том числе казаков – 295, иногородних – 205. По вероисповеданиям учащихся распределялись так: православных – 486, лютеран – 4, иудейского исповедания – 2, старообрядцев – 8 (102, с. 10). А в Рыбинской мужской гимназии в 1900–1901 г. детей дворян и чиновников – 162, городских сословий, т. е. купцов и мещан – 170, сельских сословий, т. е. крестьян – 37, духовного сословия – 26, иностранцев – 3 (131, с. 243). В Санкт-Петербургской 10-й гимназии в это же время «Состав учащихся был разнообразен, но сыновей аристократов и богатых людей не было. Учились дети скромных служащих, небольших чиновников, средней интеллигенции. Не были исключением и сыновья мелких служащих, рабочих. Был, например, у нас в классе сын почтальона, мальчик из семьи рабочего Путиловского завода, сын солдата музыкальной команды Измайловского полка» (50, с. 136). В маленькой провинциальной Вологде в 1912 г. было около 1800 мальчиков и девочек, учившихся в различных средних учебных заведениях, в основном гимназиях. Правда, сюда входили и ученицы епархиального училища, т. е. дочери духовенства (все же «эксплуататорский класс»). Но все равно, где же было набрать здесь столько детей дворян и чиновников?

Сословность образования даже и в первой половине XIX в. выражалась в создании специальных учебных заведений – дворянских пансионов и институтов. Так, нижегородское дворянство ходатайствовало об устройстве при открывшейся в 1808 г. губернской гимназии дворянского пансиона, поскольку «дети крепостных и разночинцев крайне неопрятны и на сидящих рядом с ними дворянских детей переползают известные насекомые, столь обыкновенные на детях низшего сословия». В просьбе отказали, однако было рекомендовано: «Чтобы сделать отличие благородным детям, то во время учения в классах можно сажать их особо на правой, а прочих на левой стороне; до начатия учения, чтобы они не имели сообщения, держать их в особых классах» (127, с. 382–385). В 30-х гг. все-таки дворянский пансион был открыт. В 1844 г. он был преобразован в Александровский дворянский институт. Читатель, конечно, уверен в высочайшем качестве подготовки в нем: ведь институт, да еще и дворянский!.. Однако его попечитель граф С. В. Шереметев укомплектовал преподавательский состав иностранцами… лишними в его богородской дворне: конюхом, садовником, парикмахером и пр. Так, венгр Пеликан, шереметевский садовник, прослужив при институте полгода швейцаром, получил должность классного наставника (!), продолжая соединять с наставничеством должности швейцара и садовника; но, во всяком случае, он хотя бы разбил при институте роскошный сад (137, с. 455). Нам вечно твердили о скудости народного образования в «церковно-приходских школах» (хотя начальное народное образование сосредоточено было не только в них). А вот что представляли собой дворянские пансионы и каковы были плоды образования в этих заведениях, сплошь да рядом содержавшихся иностранцами, а того чаще иностранками: «Мне чрезвычайно хотелось учиться в университетском пансионе; но французский язык, коим преимущественно и почти исключительно говорили тогда высшие сословия, был вывескою совершенства воспитания; я на нем объяснялся плохо, а воспитанники университетские не славились его знанием. Это заметила мамзель Дюбуа, прибавляя, что из рук г-жи Форсевиль молодые люди выходят настоящими французами. Рассуждая, что мне предназначено быть светским и военным человеком, а не ученым и юристом, сестра моя нашла, что действительно лучше отдать меня к французам. Видно, на роду у меня было написано не получить основательного образования […]