Текст книги "Смерть Сталина"

Калинин не посмел замолвить за жену словечко. Боялся, что и его самого посадят. Знал, что у чекистов заготовлены материалы о связях с «правыми», Бухариным и Рыковым, которых уже расстреляли. Сталин распорядился ознакомить Калинина с этими материалами, чтобы Михаил Иванович понимал, на каком крючке он сидит, и дрожал от страха.

В справке, которую Берия представил Сталину, говорилось:

«Следствием установлено, что Калинина с 1929 года была организационно связана с участниками антисоветской вредительской и террористической организации правых и содействовала им в их антисоветской деятельности.

Сблизившись с рядом враждебных ВКП(б) лиц: бывшим директором института советского права Мишель А.О., бывшим замдиректора Зернотреста Герчиковым М.Г., бывшим работником Главного управления гражданского воздушного флота Остроумовой В.П., бывшим работником ЦК ВКП(б) Островской Н.Ф. и другими участниками этой организации, осужденными впоследствии за правотроцкистскую деятельность, Калинина предоставляла им свою квартиру для контрреволюционных сборищ, на которых обсуждались вопросы антисоветской деятельности организации, направленные против политики и руководства ВКП(б) и советского правительства.

Имея тесное общение с Остроумовой В.П., информировала последнюю по вопросам секретного характера, что Остроумовой было использовано в шпионских целях. Работая с 1936 года членом Верховного суда РСФСР, Калинина поддерживала связи с правыми: бывшим работником Верхсуда Берман и бывшим работником Института советского права Пашуканис (осуждены).

Кроме того, следствием установлено, что Калинина до 1924 года скрывала о том, что ее брат Лорберг Владимир (осужден) являлся агентом царской охранки.

В предъявленных обвинениях Калинина Е.И. виновной себя признала.

Осуждена Военной коллегией Верховного суда СССР 22 апреля 1939 года по статьям 17-58-6, 17-58-8 и 58–11 УК РСФСР к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на 15 лет с поражением в правах на 5 лет».

9 мая 1945 года, в День Победы, рассчитывая на милосердие вождя, жена «всесоюзного старосты», которого иногда пышно именовали президентом страны, обратилась к Сталину:

«Я, Калинина Екатерина Ивановна, была арестована и осуждена по ст. 58 к заключению в ИТЛ в 1938 году сроком на 15 лет. Я совершила тяжкую ошибку, усугубленную тем, что Вы своевременно мне на нее указывали, а я эти указания не учла. Такое несознательное отношение к своему положению и к окружающим людям повлекло за собой тяжкие поступки, за которые я несу суровое наказание.

Я полностью сознаю свою вину и глубоко раскаиваюсь. Эти проступки совершены мной не из сознательной враждебности, а из-за непонимания обстановки и некритического отношения к окружавшим меня людям. Уже несколько лет я нахожусь на полной инвалидности. Моя единственная надежда на Ваше великодушие: что Вы простите мне мои ошибки и проступки и дадите возможность провести остаток жизни у своих детей».

О письме доложили наркому госбезопасности Всеволоду Николаевичу Меркулову. Поскольку речь шла о жене Калинина, который оставался членом политбюро, Меркулов переслал письмо сталинскому помощнику Поскребышеву. Тот доложил вождю.

Сталин написал на письме: «Тов. Горкину. Нужно помиловать и немедля освободить, обеспечив помилованной проезд в Москву». Александр Федорович Горкин был секретарем Президиума Верховного Совета СССР и штамповал все нужные решения.

11 июня президиум, рассмотрев «ходатайство о помиловании Калининой Екатерины Ивановны», постановил: «Калинину Екатерину Ивановну помиловать, досрочно освободить от отбывания наказания и снять поражение в правах и судимость».

Неожиданная милость Сталина объяснялась просто. Калинин был уже смертельно болен, доживал последние дни. И держать его жену в лагере больше не имело смысла.

Но остальные члены высшего руководства были еще вполне здоровы, и каждого из них он держал в страхе. Пренебрежительно говорил им, что они – люди слабые, пасуют перед империалистами, нет в них настоящей стойкости. Часто упрекал соратников:

– Что с вами будет без меня, если война? Вы не интересуетесь военным делом. Никто из вас не знает военного дела. Что с вами будет? Империалисты вас передушат.

В конце 1951 года ночью, собрав членов политбюро у себя на даче, Сталин вдруг зло сказал:

– Вы состарились. Я вас всех заменю.

Поэтому у каждого из членов высшего руководства были основания убрать Сталина. Особенно у тех, кто был обречен и кого спасла только смерть вождя. Так кто же из них мог это сделать? И мог ли?

Часть II
Кто мог это сделать?

Глава первая
Молотов: наследник престола

Первым кандидатом на уничтожение можно считать Вячеслава Михайловича Молотова, который многие годы был ближайшим соратником вождя, считался вторым человеком в стране и его очевидным наследником. Вероятно, это стало слишком очевидным…

В начале октября 1945 года, после окончания войны, Сталин впервые за последние годы уехал отдыхать на юг и пробыл там достаточно долго. В разрушенной и голодной стране стали строить ему новые дачи – под Сухуми, возле Нового Афона, на Валдае и дачный комплекс на Рице.

«Он постарел, – вспоминала его дочь Светлана. – Ему хотелось покоя. Он не знал порою сам, чего ему хотелось…»

Об уходе вождя в отпуск в газетах, ясное дело, не писали, поэтому показалось, что Сталин просто исчез, и никто из чиновников не решился объяснить, где он. Иностранные журналисты и дипломаты заговорили о том, что заболел, подал в отставку или даже умер. Попросил встречи американский посол Аверелл Гарриман, которому вождь симпатизировал. Неожиданно для своих соратников Сталин согласился принять его в Сочи. Гарриман отвез ему послание президента Гарри Трумэна, а вернувшись, опроверг слухи о болезни вождя.

На хозяйстве остался Молотов. В Москве устраивались дипломатические приемы, дружеские встречи с иностранцами-союзниками. Даже такое твердое сердце, как у Молотова, не выдержало. После победы в войне он утратил привычную осторожность, расслабился.

7 ноября 1945 года на приеме в Кремле по случаю очередной годовщины Октябрьской революции Вячеслав Михайлович весьма доброжелательно беседовал с иностранными корреспондентами, которые жаловались на свирепость цензуры. Информационное агентство Рейтер распространило слова Молотова:

– Я знаю, что вы, корреспонденты, хотите устранить русскую цензуру. Что бы вы сказали, если бы я согласился с этим на условиях взаимности?

Молотов действительно дал указание отделу печати Наркомата иностранных дел, и через несколько дней корреспонденты почувствовали некоторое ослабление цензуры. Это вовсе не означало, что им разрешали передавать в свои редакции все, что они хотели, но цензоры по крайней мере перестали вычеркивать отдельные слова и выражения по собственному усмотрению.

Корреспонденты расценили это как признак намечающихся перемен и еще от себя добавили, что теперь, может быть, Молотов вновь станет главой правительства (он перестал им быть накануне войны), потому что Сталин стар, болен и скоро покинет свой пост. «На сегодняшний день, – писал корреспондент британской газеты «Дейли геральд», – политическое руководство Советским Союзом находится в руках Молотова».

Когда вождю отправили на юг перевод статей из зарубежной прессы, он остервенел. За разговоры о состоянии его здоровья Сталин карал беспощадно. При этом время от времени устраивал своим соратникам проверки.

На небольшом приеме в день Парада Победы в 1945 году Сталин вдруг сказал, что «через несколько лет он должен будет уйти от дел». Все хором заговорили о том, что это совершенно невозможно.

В другой раз у себя на даче Сталин опять завел разговор о пенсии:

– Пусть Вячеслав теперь поработает. Он помоложе.

Это была откровенная провокация, и Молотов был достаточно умен и опытен, чтобы немедля отвергнуть такую возможность. Но, прочитав обзор иностранной прессы, Сталин заподозрил, что Молотов, может быть, и в самом деле подумывает о его кресле.

Он потребовал разобраться и доложить.

На следующий день он получил от Молотова, Берии, Маленкова и Микояна обширную шифротелеграмму, в которой вся вина возлагалась на сотрудников отдела печати Наркомата иностранных дел. От своих слов относительно ослабления цензуры Молотов отрекся, заявив, что ничего подобного он иностранным корреспондентам не говорил.

Сталин остался недоволен и сразу же продиктовал новое послание Маленкову, Берии и Микояну:

«Вашу шифровку получил. Я считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом наивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, то есть Молотова, с другой стороны…

Молотов не мог не знать, что пасквили на советское правительство, содержащиеся в этих сообщениях, вредно отражаются на престиже и интересах нашего государства. Однако он не принял никаких мер, чтобы положить конец безобразию, пока я не вмешался в это дело. Почему он не принял мер?

Не потому ли, что Молотов считает в порядке вещей фигурирование таких пасквилей, особенно после того как он дал обещание иностранным корреспондентам насчет либерального отношения к их корреспонденциям? Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы?..

До вашей шифровки я думал, что можно ограничиться выговором в отношении Молотова. Теперь этого уже недостаточно. Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу считать такого товарища своим первым заместителем.

Эту шифровку я посылаю только вам трем. Я ее не послал Молотову, так как я не верю в добросовестность некоторых близких ему людей. Я вас прошу вызвать к себе Молотова, прочесть ему эту мою телеграмму полностью, но копии ему не передавать».

Члены политбюро пытались как-то выручить Молотова. Они написали Сталину, что Вячеслав Михайлович каялся, признавал свои ошибки, просил прощения и прослезился. Сталин брезгливо заметил:

– Что он, институтка, – плакать?

Сам Молотов обратился к вождю с покаянной телеграммой:

«Сознаю, что мною допущены серьезные политические ошибки в работе… Твоя шифровка проникнута глубоким недоверием ко мне, как большевику и человеку, что принимаю как самое серьезное партийное предостережение для всей моей дальнейшей работы, где бы я ни работал.

Постараюсь делом заслужить твое доверие, в котором каждый честный большевик видит не просто личное доверие, а доверие партии, которое мне дороже моей жизни».

Тогда Сталин вроде бы простил Молотова. Но через три года, в январе 1949-го, вдруг взял и разослал членам политбюро всю переписку по этому поводу – без объяснений. А в политбюро уже были новые люди. Они с интересом узнали, что Молотов, один из столпов Советского государства, оказывается, совершает такие серьезные политические ошибки.

И именно в этот момент Министерство государственной безопасности – с санкции Сталина – арестовало жену Молотова.

Полина Семеновна Жемчужина (Карповская) была на семь лет моложе Молотова. Она родилась в Екатеринославе и с четырнадцати лет работала набивщицей на папиросной фабрике. В мае 1917 года заболела туберкулезом. Не могла работать, лечилась и жила у сестры.

После революции Жемчужина вступила в Красную армию. В 1918 году ее приняли в партию, в 1919 году взяли инструктором ЦК Компартии Украины по работе среди женщин. С Молотовым она познакомилась на совещании в Петрограде.

В 1921 году она вслед за Вячеславом Михайловичем перебралась в Москву и стала инструктором Рогожско-Симоновского райкома. В том же году они с Молотовым поженились.

После свадьбы Жемчужина пошла учиться. В 1925 году она окончила в Москве рабочий факультет имени М.Н. Покровского, в 1927 году – курсы марксизма при Коммунистической академии. Энергичная и целеустремленная женщина, полная веры в торжество коммунистической партии, быстро пошла в гору.

Летом 1927 года Жемчужина стала секретарем партийной ячейки на парфюмерной фабрике «Новая заря». Год проработала инструктором Замоскворецкого райкома. В сентябре 1930 года ее назначили директором парфюмерной фабрики «Новая заря».

В те годы Сталины и Молотовы дружили семьями. Судя по воспоминаниям Анастаса Микояна, в начале тридцатых годов Сталин очень прислушивался к мнению Полины Семеновны. Она внушала вождю, что необходимо развивать парфюмерию, потому что женщинам нужно не только мыло, но и духи, и косметика.

Федор Федорович Раскольников, бывший командующий Балтийским флотом, переведенный на дипломатическую работу, вспоминал, как в 1931 году он привез Молотовым подарки от их старинного приятеля Александра Яковлевича Аросева, полпреда в Чехословакии.

– Аросев разложился, стал обывателем, – говорил Молотов, но заграничные подарки принимал.

Раскольников созвонился с Вячеславом Михайловичем и доверху нагруженный картонками и свертками вошел в Кремль. Распаковав их, Молотовы откровенно обрадовались заграничным подаркам. Аросев прислал материю на костюм для Вячеслава Михайловича, зеленое спортивное пальто для Полины Семеновны и детские вещи для дочери Светланы. С восхищением разглядывая вязаный детский костюмчик, Полина Семеновна воскликнула:

– Когда у нас будут такие вещи?

– Ты что же, против советской власти? – шутливо перебил ее Молотов.

Тем не менее в ту пору и муж, и Сталин внимали ее доводам насчет того, что и советская женщина имеет право пользоваться косметикой.

Жемчужина сначала возглавила трест мыловаренно-парфюмерной промышленности, а летом 1936 года – Главное управление мыловаренной и парфюмерно-косметической промышленности Наркомата пищевой промышленности. Через год она уже заместитель наркома пищевой промышленности.

«Она вышла из работниц, была способной и энергичной, быстро соображала, обладала организаторскими способностями и вполне справлялась со своим обязанностями, – писал Анастас Микоян. – Кроме положительного, ничего о ней сказать не могу. Под ее руководством эта отрасль развивалась настолько успешно, что я мог поставить перед ней задачу, чтобы советские духи не уступали по качеству парижским. Тогда эту задачу в целом она почти что выполнила: производство духов стало на современном уровне, лучшие наши духи получили признание».

В январе 1939 года Сталин сделал Жемчужину наркомом рыбной промышленности. Так что супруги Молотовы теперь оба входили в состав правительства. Сталина эта семейственность не смущала. Он распорядился избрать Жемчужину депутатом Верховного Совета СССР и – на XVIII съезде партии – кандидатом в члены ЦК. Полину Семеновну наградили орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, «Знак Почета».

Но именно в это время отношение Сталина к Молотову стало постепенно меняться. Сталин начинает отдаляться от Молотова, которому отныне отводится роль не соратника, а, как и всем, подручного вождя. Сталин продолжал обсуждать с Молотовым важнейшие вопросы, но решил поставить его на место и покончить с прежними приятельскими отношениями.

В 1937 году политбюро уволило сразу нескольких помощников Молотова, и он не смог их защитить. Потом Сталин нашел слабое место Вячеслава Михайловича – его жену…

В 1939 году глава правительства Молотов получил неожиданное назначение – стал одновременно еще и наркомом иностранных дел. Считается, что таким образом Сталин желал усилить внешнеполитическое направление. В реальности назначение Молотова в Наркоминдел было признаком начинающейся опалы: Вячеслав Михайлович, по существу, отстранялся от остальных дел. В том же году у его жены возникли куда более серьезные неприятности.

На нее завели дело в Наркомате внутренних дел – по обвинению в связях с «врагами народа и шпионами». Хотя по этому обвинению следовало судить прежде всего самого Сталина – это он назначал на высокие должности тех, кого потом сам объявлял врагами…

10 августа 1939 года политбюро приняло постановление, которое прошло под высшим грифом секретности – «особая папка». В нем говорилось, что жена Молотова, чье имя старательно не называлось, «проявила неосмотрительность и неразборчивость в отношении своих связей, в силу чего в окружении т. Жемчужиной оказалось немало враждебных шпионских элементов, чем невольно облегчалась их шпионская работа».

Политбюро поручило Наркомату внутренних дел «произвести тщательную проверку всех материалов, касающихся т. Жемчужиной». Умелые люди в НКВД немедленно состряпали показания о ее причастности к «вредительской и шпионской работе» и представили их в ЦК.

Но Сталин ее пока что помиловал – для начала ему достаточно было подорвать репутацию Молотова. 24 октября политбюро вновь разбирало поведение Полины Семеновны. Более серьезные обвинения против нее были признаны «клеветническими», но упрек в «неосмотрительности и неразборчивости» записали в постановление.

Никита Хрущев вспоминал:

«Волевая женщина… производила впечатление хорошего работника и хорошего товарища. И что было приятно – никогда не давала почувствовать, что она не просто член партии, а еще и жена Молотова… Сталин относился к ней с большим уважением… На грудь Жемчужиной сыпались ордена, но все по справедливости и не вызывали каких-либо разговоров.

Вдруг, я и сейчас не могу ничем объяснить это, на Жемчужину был направлен гнев Сталина… С конкретными обвинениями в ее адрес выступил Шкирятов (заместитель председателя Комиссии партийного контроля. – Авт.)…

Жемчужина выступила в свою защиту. Я восхищался ею внутренне, хотя и верил тогда, что Сталин прав, и был на стороне Сталина. Но она мужественно защищала свое партийное достоинство и показала очень сильный характер…»

Ее сняли с поста союзного наркома рыбной промышленности и с большим понижением перевели в республиканский наркомат местной промышленности начальником главка текстильной промышленности. В феврале 1941 года на XVIII конференции ВКП(б) Жемчужина лишилась партийного звания – ее вывели из состава кандидатов в члены ЦК, что было публичной пощечиной и выражением политического недоверия.

После войны показалось, что Сталин простил жене Молотова старые грехи. В октябре 1946 года Жемчужину повысили – она возглавила Главное управление текстильно-галантерейной промышленности Министерства легкой промышленности СССР.

Но Сталин, оказывается, не оставил мысли разделаться с Молотовым. Да и с годами вождь стал винить Полину Семеновну в том, что она «плохо влияла» на его жену Надежду Аллилуеву. Может быть, Жемчужина косвенно виновна в ее самоубийстве…

Позиции Молотова ослабевали постепенно.

На пленуме ЦК в марте 1946 года было образовано бюро Совета министров, состоявшее из заместителей главы правительства. Председателем бюро стал не Молотов, а Берия, избранный к тому времени в политбюро.

В начале 1947 года Молотов сумел частично вернуть себе утраченное положение. Бюро Совета министров возглавил сам Сталин, Молотов стал его первым заместителем, то есть фактически председательствовал на заседаниях.

Одновременно Сталин вывел из Министерства госбезопасности разведку. Постановлением правительства был образован Комитет информации при Совете министров (Комитет № 4), объединивший все разведывательные структуры страны. В комитет вошли Первое главное управление МГБ, Главное разведывательное управление Министерства вооруженных сил, а также разведывательные и информационные структуры ЦК партии.

Характерно, что Комитет информации возглавил не министр госбезопасности генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов, а министр иностранных дел Молотов. Но короткий период относительного благодушия вождя быстро миновал.

Анастас Микоян вспоминал, что Сталин отстранил Молотова отдел, но держал при себе. Молотов часами сидел в кабинете Сталина, но фактически ничего не решал.

В марте 1948 года Молотова «в связи с перегруженностью» лишили права участвовать «в заседаниях бюро Совета министров с тем, чтобы т. Молотов мог заняться главным образом делами по внешней политике» (это было откровенной издевкой, поскольку вскоре Молотова освободили и от поста министра иностранных дел).

В апреле Молотов отправил Сталину рутинный документ – проект постановления правительства «План распределения рыночных фондов муки и продовольственных товаров по областям, краям и республикам на второй квартал 1948 года».

Сталин демонстративно отказался его подписывать, продиктовав по телефону раздраженную записку:

«Возвращаю этот документ, так как думаю, что «представлять» его на подпись должны тт. Вознесенский, Берия и Маленков, которые подготовляют проекты постановлений, а не т. Молотов, который не участвует в работах бюро Совмина».

Вождь не упустил случая указать Молотову его место.

В октябре Жемчужину лишили работы и перевели в резерв Министерства легкой промышленности. В Министерстве госбезопасности на нее завели новое дело.

29 декабря 1948 года на политбюро о ходе дела докладывали министр госбезопасности Виктор Абакумов и заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) Матвей Шкирятов.

Политбюро постановило:

«1. Проверкой Комиссии партийного контроля установлено, что Жемчужина П.С. в течение длительного времени поддерживала связь и близкие отношения с еврейскими националистами, не заслуживающими политического доверия и подозреваемыми в шпионаже; участвовала в похоронах руководителя еврейских националистов Михоэлса и своим разговором об обстоятельствах его смерти с еврейским националистом Зускиным (народный артист РСФСР, лауреат Сталинской премии Вениамин Львович Зускин играл в Государственном еврейском театре, в 1952 году расстрелян. – Авт.) дала повод враждебным лицам к распространению антисоветских провокационных слухов о смерти Михоэлса; участвовала в религиозном обряде в Московской синагоге.

2. Несмотря на сделанные П.С. Жемчужиной в 1939 году Центральным комитетом ВКП(б) предупреждения по поводу проявленной ею неразборчивости в своих отношениях с лицами, не заслуживающими политического доверия, она нарушила это решение партии и в дальнейшем продолжала вести себя политически недостойно.

В связи с изложенным – исключить Жемчужину П.С. из членов ВКП(б)».

Все это произносилось в присутствии Молотова. Он не посмел и слова сказать в ее защиту, но при голосовании позволил себе воздержаться. Этот естественный, но в те времена мужественный поступок (некоторые другие партийные лидеры, обезумевшие от страха, просили дать им возможность своими руками уничтожить своих родственников, объявленных врагами народа) ему потом тоже поставят в вину.

Молотов всю жизнь преданно любил Полину Семеновну. Когда он куда-то ездил, то всегда брал с собой фотографию жены и дочери Светланы. Сталин сказал ему:

– Тебе нужно разойтись с женой.

Вячеслав Михайлович вернулся домой и пересказал жене разговор со Сталиным. Полина Семеновна твердо сказала:

– Раз это нужно для партии, значит, мы разойдемся.

Характера ей тоже было не занимать. Она собрала вещи и переехала к родственнице – это был как бы развод с Молотовым.

20 января 1949 года Вячеслав Михайлович, пытаясь спастись, написал Сталину покаянное письмо:

«При голосовании в ЦК предложения об исключении из партии П.С. Жемчужиной я воздержался, что признаю политически ошибочным.

Заявляю, что, продумав этот вопрос, я голосую за это решение ЦК, которое отвечает интересам партии и государства и учит правильному пониманию коммунистической партийности.

Кроме того, признаю тяжелую вину, что вовремя не удержал Жемчужину, близкого мне человека, от ложных шагов и связей с антисоветскими еврейскими националистами вроде Михоэлса».

Письмо Молотова – это предел человеческого унижения, до которого доводила человека система. Самые простые человеческие чувства, как любовь к жене и желание ее защитить, рассматривались как тяжкое политическое преступление.

26 января 1949 года Полину Семеновну арестовали. Членам ЦК разослали материалы из ее дела. Там было много гнусных подробностей, придуманных следователями с явным желанием выставить Молотова на посмешище. В материалах МГБ утверждалось, что Жемчужина была неверна мужу, и даже назывались имена ее мнимых любовников.

Когда в 1953 году судили Берию и его подельников, следователи нашли людей, из которых выбивали показания на Полину Жемчужину. Одного арестованного, бывшего директора научно-исследовательского института, просто пытали. Руководил этим тогдашний первый заместитель Берии комиссар госбезопасности третьего ранга Всеволод Меркулов. Этот арестованный выжил и в 1953 году рассказал, что с ним вытворяли Меркулов и следователи НКВД:

«С первого же дня ареста меня нещадно избивали по три-четыре раза в день и даже в выходные дни. Избивали резиновыми палками, били по половым органам. Я терял сознание. Прижигали меня горящими папиросами, обливали водой, приводили в чувство и снова били. Потом перевязывали в амбулатории, бросали в карцер и на следующий день снова избивали…

От меня требовали, чтобы я сознался в том, что я сожительствовал с гражданкой Жемчужиной и что я шпион. Я не мог оклеветать женщину, ибо это ложь и, кроме того, я импотент с рождения. Шпионской деятельностью я никогда не занимался. Мне говорили, чтобы я только написал маленькое заявление на имя наркома, что я себя в этом признаю виновным, а факты мне они сами подскажут…»

Уже после смерти Сталина, в 1955 году, генеральный секретарь ЦК Компартии Израиля встретил Молотова в Кремлевской больнице и возмущенно спросил:

– Почему же вы, член политбюро, позволили арестовать вашу жену?

На лице Молотова не дрогнул ни один мускул:

– Именно потому, что я член политбюро и был обязан подчиняться партийной дисциплине.

Дисциплина здесь ни при чем. Арест жены был для него колоссальной трагедией, но Молотов не посмел возразить Сталину, иначе он сразу бы отправился на Лубянку вслед за Полиной Семеновной.

4 марта 1949 года Вячеслава Михайловича освободили от должности министра иностранных дел. Словно в насмешку ему сначала поручили возглавить бюро Совета министров по металлургии и геологии, а потом – бюро по транспорту и связи.

Молотов правильно понимал, что не он из-за жены потерял доверие Сталина, а она из-за него сидела. Уже на пенсии Вячеслав Михайлович рассказывал:

– Ко мне искали подход, и ее допытывали, что вот, дескать, она тоже какая-то участница заговора, ее принизить нужно было, чтобы меня, так сказать, подмочить. Ее вызывали и вызывали, допытывались, что я, дескать, не настоящий сторонник общепартийной линии.

Полину Семеновну интенсивно допрашивали на Лубянке. Каждый день Молотов проезжал мимо здания Министерства госбезопасности в черном лимузине с охраной. Но он ничего не мог сделать для своей жены. Не решался даже спросить о ее судьбе. Полина Семеновна, правда, была избавлена от побоев – судьба Вячеслава Михайловича еще не была окончательно решена, и чекисты не хотели рисковать.

Полине Семеновне предъявили обвинение по печально знаменитой 58-й статье, по которой расстреливали или сажали всех политических заключенных. 58-я статья состояла из множества пунктов. Комбинация обвинений позволяла вынести любой приговор – от ссылки до расстрела.

Следователи составили для нее не самый опасный букет:

58-1а – покушение на измену Родине, совершенное не военнослужащим;

58-10 – антисоветская пропаганда и агитация;

58-11 – организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений.

29 декабря 1949 года Особое совещание при Министерстве госбезопасности приговорило ее к пяти годам ссылки. Ее отправили в Кустанайскую область Казахстана.

Лаврентий Павлович Берия, давно отстраненный от чекистских дел, но вполне информированный, иногда на ухо шептал Молотову:

– Полина жива.

Вячеслав Михайлович благодарно кивал и ждал, что будет дальше.

Госбезопасность следила за каждым шагом Молотова.

В 1949 году затеяли ремонт помещений секретариата Молотова. При уборке обнаружили, как говорилось в рапорте, «портрет т. Сталина очень странного изображения». Странность заключалась в том, что он не был нарисован по канонам социалистического реализма, не более того, но и отступление от канонов было смертельно опасно, коль речь шла о вожде.

О находке доложили Берии.

Лаврентий Павлович, как писал в президиум ЦК уже в 1953 году управляющий делами Совета министров Михаил Помазнев, обрадовался и поручил выяснить, кому же принадлежит этот портрет. Один из работников секретариата Молотова признался, что, когда он работал в советском посольстве в Париже, этот портрет ему передал художник-эмигрант, который просился на родину. Берия страшно огорчился, что сомнительный портрет не удалось приписать самому Молотову.

По традиции Вячеслав Михайлович продолжал курировать международные публикации «Правды». Главный партийный орган получил указание регулярно публиковать передовые на международные темы. Текст предварительно посылался Сталину и Молотову.

Однажды уже около полуночи фельдъегерь привез пакет от Молотова, вспоминает ветеран «Правды» Виталий Корионов. Распечатали пакет и увидели, что от первоначального варианта остались буквально три слова. Остальное переписано рукой самого Молотова. Новый текст перепечатали и отправили в типографию набирать. А в два часа ночи главному редактору Петру Николаевичу Поспелову позвонил Сталин и сообщил, что он считает текст передовой подходящим и его можно публиковать…

Поспелов занервничал, растерялся: что же делать? Сталинского распоряжения ослушаться нельзя – надо печатать тот текст, который вождь просмотрел. Но как быть с Молотовым?

Поспелов встал, подтянул галстук, снял трубку вертушки и набрал номер Молотова. Он робко рассказал Вячеславу Михайловичу о ситуации и попросил указаний.

Молотов помолчал и сказал:

– У вас есть мой текст? Возьмите в руки. Взяли? Разорвите и бросьте в корзину.

И он повесил трубку.

В апреле 1950 года Сталин вновь преобразовал структуру бюро Совета министров. Теперь своим первым заместителем он сделал Николая Александровича Булганина, который несколько лет был замом у Сталина в военном ведомстве.

В феврале 1951 года произошла еще одна реорганизация бюро Совмина, расстановка сил изменилась: председательствование на заседаниях президиума Совета министров и бюро президиума Совмина возлагалось поочередно на заместителей председателя Совета министров Булганина, Берию и Маленкова, им также поручалось рассмотрение текущих вопросов.

В это новое бюро Молотов уже не вошел. Повседневная власть сосредоточилась в руках тройки – Берии, Маленкова и Булганина. Впрочем, и они понимали, сколь ненадежно их высокое положение.