Текст книги "Маркус Вольф"

В советской зоне оккупации Германии обнаружились урановые руды. 14 сентября 1945 года Наркомату внутренних дел поручили вести в Саксонии разведку месторождений урана. Этими работами ведало Первое главное управление при Совнаркоме СССР.

Точнее, месторождение урана, на которое мог рассчитывать Советский Союз, находилось в Железных горах, на границе Германии и Чехословакии. На Яхимовских шахтах сразу началась добыча урановой руды. Чехословакия уступила Советскому Союзу право добычи на своей территории в обмен на промышленное сырье и зерно.

А в Рудных горах в Саксонии образовали советское акционерное общество «Висмут», которое тоже добывало урановую руду для СССР. Генеральным директором «Висмута» назначили генерал-майора Михаила Митрофановича Мальцева. Он прибыл в Германию из Воркуты. Приказом Советской военной администрации 30 мая 1947 года все горно-перерабатывающие предприятия Рудных гор были объявлены советской собственностью. Считается, что на урановых рудниках было занято полмиллиона немцев.

Стратегически важными предприятиями ведал генерал-полковник Богдан Кобулов. В 1950 году он стал заместителем председателя Союзной контрольной комиссии по делам советских государственных акционерных обществ в Германии. Охраной предприятий «Висмута» занималась советская госбезопасность (см. Семиряга М. И. Как мы управляли Германией. М., 1995). Шахтеры, добывавшие уран, жили за колючей проволокой, за побег карали. О сохранении здоровья никто не думал – практически никакие меры предосторожности, чтобы спасти людей от радиоактивного излучения, не принимались. Тяжелая работа, низкая зарплата, грубость советских надзирателей порождали постоянное недовольство шахтеров, забастовки, волнения. Среди рабочих «Висмута» начались волнения, шахтеров поддержало местное население. Политбюро ЦК ВКП(б) обязало расследовать причины «провокационных выступлений». Проведение судебного процесса, связанного с беспорядками, в Москве сочли нецелесообразным. Министерству госбезопасности СССР поручили «усилить работу по борьбе с шпионско-диверсионной агентурой иностранных разведорганов и другими вражескими элементами в районах работ акционерного общества “Висмут” и увеличить штаты отдела МГБ при акционерном обществе “Висмут”».

Заместитель главы правительства ГДР Генрих Рау несколько раз просил Богдана Кобулова оставить часть урана для нужд восточногерманской экономики и науки.

– Уран – особое сырье, – наставительно ответил Кобулов. – Вы сами знаете, для чего оно требуется Советскому Союзу. Следовательно, мы не можем поставлять вам уран.

Двадцать второго августа 1953 года советское правительство приняло решение прекратить репарационные поставки из ГДР. К урановой руде это не относилось. В 1954 году «Висмут» был преобразован в Советско-германское акционерное общество и продолжал работать до мая 1991 года.

Как и многие восточные немцы, Маркус Вольф следил за дискуссией между союзниками.

Министр иностранных дел Молотов напоминал западным державам, что Советскому Союзу обещали репарации на сумму в 10 млрд долларов, поэтому репарации должны поступать не только из советской зоны оккупации, а из всей Германии. Советский Союз больше всех пострадал во время Второй мировой войны. И даже 10 млрд не компенсируют потерь. Американцы возражали: они помогают немецкому населению, поставляют продовольствие в свою зону оккупации, и в случае продолжения репараций всё это будет уходить Советскому Союзу. Соединенные Штаты отказывались закачивать деньги в немецкую экономику, если Москва станет их выкачивать.

Западные державы договорились отделить свои зоны оккупации от советской, провести там давно назревшую денежную реформу и приступить к восстановлению экономики. Так началось разделение страны. Впрочем, появление двух Германий, конечно же, следствие не экономических, а политических разногласий между недавними союзниками.

Советская зона

В советской зоне оккупации оказалось больше 17 миллионов человек. В Берлине Красная армия заняла восемь районов, население которых превышало 1 млн 100 тысяч человек.

Сталин дважды беседовал с руководителями немецких коммунистов – Вильгельмом Пиком, Вальтером Ульбрихтом, Антоном Аккерманом и Густавом Соботкой, напутствуя их перед возвращением на родину. Они отправились создавать новую Германию.

Десятого июня 1945 года Советская военная администрация выпустила приказ № 2, разрешающий деятельность антифашистских партий и организаций. Принято считать это признаком демократичности и доверия к немцам. В реальности хотели дать возможность коммунистам утвердиться в пустом пока политическом пространстве восточной части Германии. Но симпатии немцев оказались на стороне социал-демократов, самой многочисленной тогда партии. Коммунисты отставали. «Не изжитые до сего времени бесчинства военнослужащих Красной армии, – докладывал СВАГ в Москву, – тормозят рост компартии. Социал-демократы и особенно буржуазные демократы умело используют подобные факты для своих внутрипартийных целей. Они говорят рабочим: “Вы намереваетесь стать коммунистами? Вот посмотрите, что творят красноармейцы. Неужели вы хотите стать такими?”».

Поэтому в апреле 1946 года социал-демократов стали объединять с коммунистами. Добрая знакомая писала Фридриху и Эльзе Вольф: «Что оскорбляет пролетариев? Спешка, с которой это делается. Они знают: то, что подают на стол, приготовлено на русской кухне, а не является свободным волеизъявлением. Всем понятно, что на выборах компартия потерпит неудачу».

Но Маркус Вольф твердо придерживался партийной линии. Он внушал старому приятелю:

– Прежняя веймарская линия руководства СДПГ не способна решить проблемы страны. Только твердый марксистский социализм может это сделать.

Многие социал-демократы, которые помнили, как еще недавно их называли «социал-предателями», возражали против объединения с коммунистами. На берлинском собрании социал-демократического актива Вильгельм Пик попросил слова и сказал, что коммунисты имеют честные намерения и желают во всех областях сотрудничать с социал-демократами. В ответ он услышал укоризненное:

– Вы должны были прийти к нам на двадцать лет раньше…

Долго сопротивлялся объединению лидер социал-демократов Отто Гротеволь. До войны он был депутатом Рейхстага, при нацистах участвовал в движении Сопротивления, его несколько раз арестовывали. Он хотел сохранить старейшую в Германии партию. Но советские офицеры переубедили Гротеволя. Как и других сомневающихся. В советской зоне оккупации в результате слияния двух партий 22 апреля 1946 года возникла Социалистическая единая партия Германии (СЕПГ). Она будет находиться у власти почти до самого крушения ГДР.

СЕПГ станет приводным ремнем советского управления восточной частью Германии, потому что, как говорилось в Бюллетене управления информации СВАГ от сентября 1948 года, «прямое вмешательство подрывает авторитет немецких руководителей». Сопредседателями новой партии стали старый коммунист Вильгельм Пик (с 1949 года президент ГДР) и уважаемый социал-демократ Отто Гротеволь (с 1949 года премьер-министр ГДР). «В настоящее время Гротеволь признанный вождь СЕПГ, – сообщала в Москву Советская военная администрация в Германии. – На митинге трудящихся Берлина он был назван “Бебелем наших дней”». Вальтера Ульбрихта избрали заместителем председателя партии, ему еще предстояло сосредоточить в своих руках реальную власть.

Руководители партии просили Советский Союз способствовать росту авторитета СЕПГ. Что для этого требовалось? Повысить продовольственные нормы, наладить снабжение углем и поскорее отпустить военнопленных. А пока что хотя бы разрешить им переписываться с семьями. Суслов обратился к члену Политбюро и секретарю ЦК Андрею Александровичу Жданову: «Каждому военнопленному разрешается послать одну открытку в месяц. Но Главное управление по делам военнопленных МВД не организовало снабжение лагерей специальными бланками открыток для военнопленных… В связи с предстоящими общинными выборами в советской оккупационной зоне Германии вопрос о переписке военнопленных с их семьями приобретает первостепенное политическое значение. Отсутствие сведений о военнопленных осложняет работу Социалистической единой партии Германии, способствует распространению нездоровых настроений и дает обильную пищу для различных антисоветских выступлений и провокаций».

Обращение Суслова возымело действие. Секретариат ЦК постановил: в трехмесячный срок отпечатать 10 млн почтовых открыток и принять меры к тому, чтобы письма военнопленных своевременно попадали в Германию.

Тем временем функционеры СЕПГ объясняли партийной массе демагогичность формулы: «Дайте лучшее питание – будем лучше работать». Внушали другое: «Будем лучше работать – будем лучше жить».

В советской зоне оккупации видные немецкие коммунисты, вернувшиеся из эмиграции или освобожденные из концлагерей, спешили вознаградить себя за прежние тяготы и трудности. Разумно и с комфортом устраивали себе новую жизнь. Вильгельм Пик, Отто Гротеволь, Вальтер Ульбрихт и другие партийцы при должностях заняли лучшие виллы в районе Нидершёнхаузен. Квартал, где расположились руководители коммунистов, охранялся советскими солдатами. Открыли два загородных дома отдыха. Роскошный для высшего руководства в Зеехофе и поскромнее для партийных работников среднего звена в Бернике. Работа в ЦК партии щедро вознаграждалась: в дополнение к обычным продовольственным карточкам новую номенклатуру хорошо кормили в служебной столовой, да еще выдавали пайки высшей категории с сигаретами, спиртным и шоколадом.

Маркус Вольф был в чести у самого Вальтера Ульбрихта, который ценил молодого человека. На Берлинском радио его назначили ответственным редактором главных политических передач. Одновременно он писал внешнеполитические комментарии под псевдонимом Михаэль Шторм.

Маркусу было 25 лет. Однажды он попросил Вальтера Ульбрихта разрешить ему доучиться в Московском авиационном институте. И услышал в ответ:

– Делай, что поручили. У нас хватает других забот помимо самолетостроения.

Осенью 1945 года Фридрих Вольф писал свояченице из Берлина: «Эльза еще в Москве, она продает дачу, улаживает дела. Миша, Кони и я работаем здесь. Миша – зав. отделом на радио, женился, в скором времени станет отцом. Кони – старший лейтенант Красной Армии, грудь его украшают четыре ордена; семнадцатилетним прошел он с армией от Терека на Кавказе до Эльбы. Ребята вымахали. Миша – 1,86, Кони – 1,85…

Порой ужасно тоскую по Москве, по этой огромной великодушной стране, по людям широкого размаха; только там я встречал таких людей, многие стали моими настоящими друзьями. И у Миши с Кони все друзья остались там; они сами совершенно другие люди, нежели здешние мелкие, злые нытики. Кони похож на русского медведя, словно широкоплечий великан с Урала, великолепный парень!»

Почти год Вольф работал корреспондентом Берлинского радио и газеты Berliner Zeitung («Берлинская газета») на Нюрнбергском процессе, писал репортажи о суде над главными нацистскими военными преступниками. Вместе с женой Эмми Штенцер они обзавелись удобной пятикомнатной квартирой и красивой виллой у озера. У него были прочные связи среди советкого военного руководства, которому Маркус очень нравился. И с улыбкой превосходства он говорил старым друзьям-партийцам:

– Есть инстанции поважнее вашего Центрального комитета.

Вольф бывал у советского генерала Тюльпанова, который в Берлине занимался идеологическими вопросами. Внимательно слушал, что говорилось в узком кругу советского начальства. Сергея Ивановича Тюльпанова в августе 1945 года назначили начальником Управления пропаганды (с мая 1947 года – Управление информации) СВАГ. Он стал высшим начальником в сфере идеологии, но своей властью пользовался разумно. Ему поручалось вести пропагандистскую работу среди местного населения силами самих немцев и цензурировать немецкую печать и радио. Управление пропаганды насчитывало полторы тысячи сотрудников и было самой значительной структурой в СВАГ. Хорошо образованный, выпускник Ленинградского университета, до войны заведующий кафедрой на Ленинских курсах при ЦК партии, Тюльпанов идеально подходил для этой работы. Он долго продержался на этом посту, проявив недюжинные способности выживать в межведомственных интригах.

В июне 1946 года на совещании в ЦК обсуждалась кадровая работа в Германии.

– Кто у нас там творит политику изо дня в день? – поинтересовался секретарь ЦК Алексей Александрович Кузнецов, недавно переведенный из Ленинграда.

– Военное командование, – ответил Борис Николаевич Пономарев. – Конев и Желтов.

Кузнецова ответ не устроил:

– А в ЦК эти люди просматривались? Кто-нибудь их практическую работу проверял или нет?

– Они по военной линии назначались, – пояснил Пономарев. – В Германии есть Соколовский, у него генерал-полковник Боков, а у Бокова сидит Тюльпанов.

Услышав знакомую фамилию, Кузнецов разразился недовольной тирадой:

– Тюльпанов работал начальником 7-го отдела Ленинградского фронта. Мы его выгнали за большие политические ошибки. А теперь Шикин мне расхваливает Тюльпанова. Оказывается, всю работу Тюльпанов проводит. Что Тюльпанов подсказывает, то Боков и делает. – Он обратился к Пономареву: – Вы Бокова знаете?

– Нет.

– А ваш Международный отдел имеет отношение к этим делам?

– Никакого, – открестился Пономарев.

Кузнецову всё это категорически не понравилось:

– Почему бы не вызвать и не послушать военных людей? Почему бы кому-нибудь из ЦК не поехать и не посмотреть? По всем линиям ездим, а по основной линии, по вопросам идеологической работы не ездим… Это основное – политика. А потом провал – и будем руками махать: почему это произошло, кто политсоветником в Германии у Соколовского?

Кузнецов вспомнил, как к нему заходил старый знакомец и сослуживец Терентий Фомич Штыков, недавний 2-й секретарь Ленинградского обкома. После войны член Военного совета 1-го Дальневосточного фронта генерал-полковник Штыков стал советским наместником в Пхеньяне.

– Штыков очень подробно мне докладывал, как обстоит дело в Корее, что у него за политработники, что за политсоветники, – продолжал Кузнецов. – Одного он предлагает немедленно посадить. Я ему давал установки. На днях, когда он докладывал в Политбюро, мы узнали, что там положение коренным образом изменилось. Хорошо, что Штыков приехал, он посоветовался здесь, он имел возможность товарищу Сталину лично доложить, и не раз, теперь у него ясная картина, как вести себя. А в Германии? Хорошо бы вам выяснить, что это за личности, что они собой представляют – партийные работники или люди, просто знающие немецкий язык?

Алексей Александрович чувствовал себя уверенно. Сталин не только поставил его во главе Управления кадров ЦК, но и поручил курировать Министерство госбезопасности СССР.

– Я боюсь, что у нас недостаточно зрелые в политическом отношении люди сидят и разную ерунду пишут. Бывают они в ЦК? Кто им дает установки? Политуправление Красной армии? Вы военных кадров не знаете. А я знаю, что представляют собой члены военного совета, поработал с ними и знаю – на них нельзя надеяться.

Кузнецов говорил товарищам по высшему партийному руководству:

– Наша военная администрация всю работу ведет через СЕПГ, это скомпрометировало партию в глазах немецкого населения. Население видит, как много людей ходит на улицу, на которой помещается Советская военная администрация. Партия в результате потеряла свою самостоятельность. Население немецкое считает, что это не самостоятельная немецкая партия, а русская партия!

Маркус Вольф понимал, что ГДР многим обязана генералу Тюльпанову и его подчиненным. Они вернули в Восточную Германию выдающихся деятелей немецкой культуры, бежавших от нацистов. Среди офицеров Советской военной администрации нашлось немало профессиональных германистов. Они знали и любили немецкий язык и немецкую литературу. Они занимали руководящие посты в управлении информации, в отделах, занимавшихся культурой и народным образованием. Им нравилась эта служба – в отличие от многих других, командированных в поверженную Германию.

Весной 1948 года комиссия ЦК, проверявшая кадры оккупационной администрации, с удивлением отметила в отчете: «Ряд работников рассматривают пребывание в Германии как несчастье, которое может испортить весь их жизненный путь, поэтому они мало интересуются политической жизнью зоны». Нелепость ситуации состояла в том, что начальство, как сказано в документе, «взяло линию на изоляцию всех работников военной администрации от немецкого населения. Личные общения с немецкими политическими кругами, необходимые в интересах работы, прекратились, так как они рассматриваются как факты неблагонадежного поведения. Сотрудники СВА боятся и не хотят работать с немцами…»

Отдел культуры в военной администрации возглавлял подполковник Александр Львович Дымшиц, будущий доктор филологических наук, профессор, заместитель директора Института мировой литературы Академии наук СССР. В историю отечественного литературоведения он вошел как критик, догматически отстаивавший партийные позиции. Но как высокообразованный германист, он понимал, кто есть кто в литературе, и заботился о том, чтобы как можно больше выдающихся мастеров оказалось в советской зоне оккупации и осталось в Германской Демократической Республике.

Дымшиц и другие германисты, надевшие в годы войны военную форму, уговорили переехать в Берлин классиков немецкой литературы Ганса Фалладу и Бернгарда Келлермана, который даже сотрудничал в газете Tägliche Rundschau («Ежедневное обозрение»), официальном органе Советской военной администрации. В Восточном Берлине обосновался реформатор театра и один из самых ярких драматургов ХХ века Бертольт Брехт.

Когда подполковник Дымшиц в марте 1949 года возвращался в Москву, Фридрих Вольф писал ему: «Позвольте мне поблагодарить вас за всё то, что за эти последние три года вы сделали для меня лично, и прежде всего для берлинцев и для прогрессивной немецкой культурной жизни. Ваше имя всегда будет связано с первыми годами труда на благо нашей немецкой культуры».

Сейчас это может показаться кому-то наивным, но выбор между Западной и Восточной Германией сразу после войны вовсе не был очевидным. Многие деятели культуры, бежавшие в свое время от нацизма, предпочли вернуться в Восточную Германию.

Как рассчитаться с прошлым? Как выдавить из немцев яд нацизма? Вот что волновало тогда интеллектуальную Германию. В восточной части денацификация шла быстрее. Должности занимали только участники Сопротивления, узники концлагерей, вернувшиеся из изгнания коммунисты. Они решительно преодолевали прошлое, и это вызывало симпатии. Прозаик Арнольд Цвейг, автор одного из самых ярких романов о Первой мировой войне «Спор об унтере Грише», после войны вернулся в Германию, поселился в Восточном Берлине, возглавил Академию искусств ГДР. Он искренне говорил:

– Когда речь идет о ГДР, надо понимать, что здесь бьется сердце Германии!

Слова Цвейга повторялись и цитировались и для Маркуса Вольфа, как и для многих восточных немцев, были подтверждением важности их усилий по созданию ГДР.

Экономическое положение в Восточной части Германии было крайне тяжелым. 16 августа 1945 года генерал-полковник Иван Александрович Серов, заместитель Жукова в военной администрации и одновременно заместитель наркома внутренних дел, объяснил своим подчиненным продовольственную политику в советской зоне оккупации:

– Наше правительство не допустит, чтобы мы пирожными немцев кормили, но оно и не позволит, чтобы дело дошло до опухания от голода.

На востоке Германии ситуация была хуже, чем на западе. 16 мая 1946 года министр внутренних дел Сергей Никифорович Круглов докладывал Сталину и Молотову:

«По сообщению уполномоченного МВД – МГБ СССР по Восточной Пруссии тов. Трофимова, в городе Кёнигсберге за продажу мяса человеческих трупов арестованы:

Невия Герман, 1885 года рождения, немец, образование 8 классов, работал сторожем на кладбище;

Лакаф Карл, 1875 года рождения, немец, кустарь-корзинщик, с февраля 1946 года нигде не работал.

Расследованием установлено, что Невия Герман систематически отрубал нижние конечности трупов и мясо через своего соучастника Лакафа Карла продавал немецкому населению. Обыском на квартире Лакафа обнаружено несколько бочек, в которых Лакаф хранил приготовленное для продажи мясо человеческих трупов. Произведенным вскрытием могил обнаружено пятнадцать трупов с отрубленными нижними конечностями.

Снабжение немецкого населения на территории Восточной Пруссии организовано неудовлетворительно. На почве недоедания среди немецкого населения резко снижается трудоспособность, увеличивается смертность и растет уголовная преступность».

Советский Союз не мог кормить Германию. Осенью 1946 года в нашей стране начался жестокий голод. Это был тяжелейший год – из-за небывалой засухи собрали втрое меньший урожай, чем рассчитывали. 16 сентября 1946 года подняли цены на товары, которые продавались по карточкам. 27 сентября появилось постановление «Об экономии в расходовании хлеба» – оно сокращало число людей, которые получали карточки на продовольствие. Лишиться карточек было тяжким ударом: чем кормить семью? Купить в магазинах было нечего!

В октябре 1946 года генерал-полковник Серов предложил Сталину вывозить из Германии «излишки продовольствия». Сообщил, что в Советский Союз можно отправить 150 тысяч тонн зерна, 250 тысяч тонн сахара и около 400 тысяч тонн картофеля. Сталину предложение понравилось. Он распорядился: «Тов. Серову передать от меня благодарность за его записку».

В советской зоне работали 2230 работников Министерства внутренних дел и 399 офицеров Министерства госбезопасности. Сначала все они подчинялись Серову как заместителю министра внутренних дел, затем перешли в ведение министра госбезопасности генерал-полковника Виктора Семеновича Абакумова. В решение Политбюро 20 августа 1946 года записали: «Оперативно-чекистскую и следственную работу в советской зоне оккупации Германии сосредоточить в Министерстве государственной безопасности СССР. Оставить за МВД СССР тюрьмы для осужденных и пересыльных, спецлагеря и конвоирование арестованных».

Два ведомства не ладили. А Серов и Абакумов вели между собой настоящую войну. Серов написал обширную жалобу на военных контрразведчиков в Германии – подчиненных Абакумова: «Пьяные работники Смерша поехали в поле близ г. Галле приводить в исполнение приговоры военного трибунала. Спьяну трупы были зарыты настолько небрежно, что наутро проходящие по дороге около этого места немцы увидели торчащими из земли две руки и голову. Затем они разрыли трупы, увидели в затылках у трупов пробоины, собрали свидетелей и пошли заявить в местную полицию. Нами были приняты срочные меры».

Сам генерал Серов вел себя столь же беззаконно, но считал, что имеет на это право. 8 февраля 1948 года он доложил Сталину: «Ко мне обратился из ЦК Компартии Ульбрихт и рассказал, что в трех районах Берлина англичане и американцы назначили районных судей из немцев, которые выявляют и арестовывают функционеров ЦК Компартии Германии, поэтому там невозможно организовать партийную работу. Он попросил помочь ЦК в этом деле. Я дал указание негласно посадить трех судей в лагерь».

Исчезновение берлинских судей вызвало скандал. Союзники попросили провести расследование. Маршал Жуков, нисколько не сомневаясь в том, кто это сделал, потребовал от Серова освободить судей. «Я не считал нужным их освобождать, – информировал вождя Серов, – и ответил ему, что мы их не арестовывали… Не всё нужно Жукову говорить».

Вечером 26 марта 1948 года Сталин принял руководителей восточной части оккупированной страны – сопредседателей СЕПГ Вильгельма Пика и Отто Гротеволя. Вождь пребывал в хорошем настроении:

– Советская военная администрация в Германии действительно оказывает вам помощь или это комплимент?

Пик и Гротеволь дружно подтвердили, что советские друзья им помогают. Сталин, продолжая шутить, переспросил:

– Значит, не только угнетают, но и помогают?..

Воспользовавшись добродушным настроением вождя, Вильгельм Пик рискнул задать вопрос, который его сильно беспокоил:

– Одним из моментов, способствующих антисоветским настроениям среди немцев, являются аресты немцев. Причем после ареста эти люди как бы исчезают из жизни, им не предоставляют свиданий с родственниками. Но нет и публичных процессов…

Сталин уточнил:

– Кто арестовывает?

– Советские оккупационные власти, – ответил Пик.

– Так, может быть, советскими властями арестовываются иностранные агенты, шпионы?

Вильгельм Пик поспешил согласиться, но осторожно заметил, что бывают и другие аресты:

– По неправильным показаниям были аресты социалистически настроенной молодежи, а также политически надежных людей из СЕПГ. Хотелось бы знать причины подобных арестов, а также освободить неправильно арестованных людей из лагерей интернированных…

Через две недели, в марте 1948 года, в Берлине прошел очередной пленум Центрального правления СЕПГ. Отто Гротеволь информировал о результатах переговоров в Москве. Успокоил товарищей:

– Арестовывали только политически неблагонадежных и сомнительных лиц, которые всячески старались сорвать демократизацию зоны. Сейчас те, кто принадлежал к социалистическому движению, будут отпущены – после соответствующей проверки.

Только 6 января 1950 года появился приказ министра внутренних дел СССР о ликвидации спецлагерей в Германии (всего было 10 лагерей, управлявшихся советской администрацией), последних 15 тысяч сидевших в них немцев освободили. По недавним подсчетам, через эти лагеря прошли 189 тысяч немцев, из них 756 человек расстреляли, а 42 тысячи умерли (см.: Советская военная администрация в Германии. 1945–1949. М., 2009).