Электронная библиотека » Леонид Нестеров » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 4 августа 2017, 09:00


Автор книги: Леонид Нестеров


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Дикая жизнь

Моя бабушка, моя двоюродная сестра Татьяна, и я ужасно торопились – наступала пора выходить. В этой глуши поезд останавливался только на минуту и следующая, настоящая остановка была через сорок километров в городе Выборге. Поезд остановился, его подножки были очень далеко от земли, поэтому мы кое-как побросали свой багаж и самих себя на вереск. Поезд двинулся дальше, а мы остались стоять на месте – три бедные маленькие вещи перед деревьями, небом и солнцем.

Это место было дальше, чем сто километров от Ленинграда, и в то время поезд добирался туда четыре часа. Советская Власть отняла эту благословенную землю у Финляндии только восемь лет назад, поэтому она еще не успела пропитаться запахом скуки и нищеты русских деревень. Там были прекрасные чистые деревянные дома, в которых никто не жил, дороги, которые не превращались в болота после первого дождя, и люди, которые были разбросаны, словно звезды в небе.

Мы впервые в жизни покинули огромный город и сейчас стояли, не понимая – кто мы и как мы попали сюда. Было жарко, и я снял с себя рубашку, оставив только майку.

Вдруг моя бабушка вскрикнула и отпрыгнула в сторону. Большая серая змея медленно выползала прямо из-под наших чемоданов и рюкзаков. Она не была противная, ничуть нет, скорее прекрасная на самом деле, и я подбежал к ней и схватил ее в руки. Это было мое первое знакомство с дикой жизнью.

Змея выглядела мягкой, ленивой и доброй, но она оказалась твердой, быстрой и злой. Она развернулась, как стальная пружина, дважды ударила меня в левое плечо и упала в вереск, исчезая.

Четыре капли крови выступили на моем плече, моя бабушка вскрикнула снова, а моя двоюродная сестра заплакала. Моя бабушка схватила меня и стала сосать мое плечо.

Мне было одиннадцать, а моей двоюродной сестре, дочери Ольги и Олега, было восемь. Брат Олега, Георгий, играл в одном из ленинградских театров. Режиссер любил его и включил его в список деятелей искусства, которым Советская Власть разрешила арендовать бывшие финские дома, потому что деятели искусства искали для своего отдыха одиночество, простор и свободу. Некоторые из них имели автомобили, а другие – нет. По их просьбе Советская Власть организовала в этом месте минутную остановку поезда.

Следующий поезд ожидался завтра. Ближайший дом был наш – четыре километра от станции, в лесу. Не далее как утром мы, счастливые, собирались пройти этот путь с песнями и смехом, и сейчас нам оставалось только идти вперед.

Лесная дорога была широкая и чистая, желтая от сосновых иголок. Они падали и падали, наверное, в течение веков, и все вокруг выглядело так, словно мир остановился, ничего не происходило в нем, только проволочные заграждения со смешными табличками «Берегись – мины!» вырастали здесь и там по обеим сторонам этой желтой дороги. Вдобавок там было много муравьев. Они быстро бежали в разных направлениях, я смотрел на них, и моя голова закружилась. Я упал.

Я лежал на тропинке. Мое плечо было размером с мою голову, и мне казалось, что моя голова сейчас разлетится на части, потому что кто-то сильный бил в нее изнутри с каждым ударом моего сердца.

– Прости, – сказал я бабушке. – Я не могу встать.

– Ты должен встать, – ответила она. Она несла свою и мою поклажу. – Ты – сильный мальчик, ты должен встать и идти! – Она плакала. Она бросила поклажу и стала на колени, взвалив меня на спину. В этот момент два солдата с полными ведрами грибов появились на тропинке. Увидев нас, они удивились, потому что здесь никто не жил.

– Что случилось? – спросили они.

– Ребенок умирает. Змея укусила его! – сказала моя бабушка.

Они переглянулись.

– Одиннадцать километров, – сказал один из них.

– Заткнись, мудозвон! – сказал другой.

Они соорудили носилки из веток и нашей одежды. Я начал ложиться на эти носилки, но кто-то внутри моей головы ударил меня так сильно, что я дальше ничего не помнил.

Я пролежал две недели в выборгском госпитале. По всем законам медицины я должен был умереть, но я не умер и выписался из госпиталя, когда лето было в полном разгаре. Мы часто ходили в гости к этим двум солдатам, их маленькое подразделение – две палатки и дежурный автомобиль – размещалось в лесу, семь километров от нашего дома, эти солдаты вместе с другими что-то там строили. Они скучали, эти солдаты, поэтому они играли с нами, с Татьяной и мной, показывая нам, как нужно видеть и понимать дикую жизнь. Теперь мне казалось смешным, что я мог никогда не увидеть ни рака в ручье, ни лося, который однажды съел нашу кашу, ни зайца в осиннике.

Я не раз оставался на ночь в палатке с этими солдатами, и спал на низком сеновале вместе с ними, и однажды я проснулся в боли и ужасе – огромные рога закрывали луну надо мной, это какой-то черный бородатый козел наступил мне на лицо. Один из тех двух солдат подарил мне ремень с большой латунной бляхой, и когда однажды бешеная овчарка, роняя слюну, попыталась вырвать мне кишки, она сломала об эту бляху два своих клыка, и с визгом отскочила прочь на такое расстояние, что ее смогли пристрелить, не боясь попасть в меня.

Я подтягивался на турнике бок о бок с этими солдатами, стал сильнее и очень вырос за это лето – никто не верил, что мне только одиннадцать.

Моя бабушка тоже подружилась с этими двумя солдатами. Она отдала им наши продовольственные карточки и деньги, они отоваривали наши карточки в своей воинской части, за тридцать километров отсюда.

Однажды, когда мы, как обычно, пришли в гости к ним, их не было на месте. Их не было во второй и в третий раз. Я все время искал их, пока моя бабушка не сказала мне через неделю, что они убили двух девушек и направлены в свою воинскую часть для трибунала.

Я понимал, что они не просто убили этих девушек, а сначала делали вместе с ними что-то очень сладкое. Где-то я слышал, что девушки любят делать это не меньше, чем мальчики, поэтому я удивлялся, зачем это понадобилось этим двум солдатам – убивать девушек. Будь я одним из них, я бы не стал убивать девушку, а делал бы вместе с ней ЭТО снова и снова.

Любовь водопроводчика

Конечно, ловля шпионов была любимым занятием Советской Власти. Планирование шло сразу за ловлей шпионов. Бесчисленные тысячи людей планировали – куда повернуть реки, и сколько зоосадов должно быть организовано, и когда вы должны сажать картошку. Они планировали сколько спичек должно быть сделано в Ленинграде для Сибири, и сколько требуется вагонов для доставки сырого леса из Сибири в Ленинград и готовых спичек из Ленинграда в Сибирь. Чем больше они планировали, тем хуже становилась жизнь.

Внезапно безопасные бритвы, горчичники, конфеты с ликером, носки, зубная паста, термометры, шнурки для ботинок исчезали вместе со всем планированием. Можете вы представить себе, что на одной шестой части суши, от Балтики до Аляски, из всех магазинов сразу могут исчезнуть шнурки от ботинок?

Однажды исчезли сиденья от унитазов. Нельзя сказыть, что отсутствие этих сидений создавало великую проблему, однако, добавляло некоторые неудобства в и без того трудную жизнь. Наша квартира как раз терпела такое неудобство – наш унитаз не имел сиденья уже третий месяц.

Советская Власть наконец вселила долгожданную новую соседку в нашу квартиру. Раньше она танцевала в театре, но сейчас ей было сорок лет, и она вышла на пенсию. Обычно она проводила часы на нашей кухне – одетая в грязный халат, она горбилась перед зеркалом со свечой в руках. Над пламенем этой свечи она расплавляла в ложке воск и делала из него свои искусственные зубы. Потом она начинала примерять их на себе. Позже я видел фильмы Хитчкока, и я думаю, он бы хорошо заплатил за эти кадры – она, в ее желтом халате, сидит в полутемной кухне, перед зеркалом, со свечой в руке. Пламя свечи пляшет в зеркале, и белые зубы странной формы то появляются, то исчезают здесь и там в ее широко раскрытом рту.

У нее был муж – у этой женщины. Он был на шестнадцать лет моложе, чем она, и работал водопроводчиком в каком-то военном институте – первое легкое дуновение Военно-Промышленного Комплекса в моей жизни. Этот человек не жил с ней, но часто приходил к ней в гости. Иногда она разрешала ему войти в ее комнату, но чаще – нет, и тогда он плакал на лестнице за нашей дверью. Я видел его там несколько раз.

Он был тщедушный человечек с маленькими усиками и напоминал Чарли Чаплина. В отличие от Чарли Чаплина он всегда выглядел опрятно, и я никогда не видел его пьяным.

Однажды был день рождения нашей соседки, и он принес большой пакет, перевязанный голубой лентой. Он сказал, что это – его подарок на ее день рождения. На наших глазах она разорвала обертку, и мы увидели новое сиденье от унитаза.

Сначала отставная балерина не знала, как ей реагировать – благодарить своего мужа за подарок, или спустить его с лестницы. В конце концов она решила остаться довольной этим подарком.

Хотели бы мы знать, где он украл это сиденье. Самое вероятное – в институте, где он работал, разрабатывали специальные сиденья для генералов и планировали, сколько таких сидений надо выпустить к двадцать первому веку. Во всяком случае, сиденье подошло хорошо.

Мы все вместе отпраздновали день рождения нашей соседки, водопроводчик поднял тост за ее здоровье, который начинался словами «Мы, люди науки…», и на эту ночь она разрешила ему остаться в ее комнате.

В те дни электричество часто отключалось и мы приспособились к темноте. На следующее утро моя мама рано встала, чтобы наощупь побежать по нашему длинному коридору в туалет, и первая вещь, на которую она там наткнулась, были чьи-то теплые ноги, свисающие над унитазом.

Жизнь приучила мою маму к решительным, мужественным поступкам. Она не впала в истерику, метаясь с криками туда и сюда. Вместо этого она ринулась на кухню, схватила там самый большой нож и перерезала веревку – пока ноги теплые, там имелась какая-то надежда.

Труп рухнул вниз, в темноту, и, конечно, это мертвое тело сломало новое сиденье от унитаза – последний подарок водопроводчика на день рождения его любимой женщины.

Мне было одиннадцать. Вся жизнь этого человека, включая обстоятельства его смерти и сломанное сиденье от унитаза как памятник на его могиле, казались мне самой смехотворной вещью, которую я когда-нибудь видел.

Рыба на свадьбу

– Если не Вы, кто тогда? – моя мама спросила этого профессора, рассказав нашу историю в десятый раз.

Это было одно из тех дурацких происшествий, которые вечно приключались со мной. Рядом с нашим домом располагался рыбный магазин с огромным аквариумом, где плавали большие рыбы. Я ходил туда смотреть этих рыб и уже знал некоторых из них в лицо. Там никогда не было покупателей. У людей не было денег, поэтому в магазинах было много товаров, как только люди стали зарабатывать деньги, товары исчезли. Я уже рассказывал об этом.

Моя мама и я стояли около этого аквариума, выбирая рыбу, которую мы хотели купить. Нам была нужна хорошая рыба для свадебного стола, потому что Николай, наконец, покинул госпиталь, где он провел три месяца в полной неподвижности, и завтра он был должен жениться на моей тете.

– Эту, пожалуйста! – сказала моя мама и указала на самую большую рыбу, которую я любил больше других. Продавец подвел под рыбу сачок, поймал ее, взвесил, положил в бумажный пакет и протянул пакет мне – «Держи!»

Я взял пакет. Рыба высовывалась из него. Я жалел рыбу, но стеснялся этого, поэтому я начал валять дурака, показывая всем – как я люблю ее. «Осторожнее!» – предупредила меня моя мама, но это было слишком поздно – рыба порезала мне шею своими плавниками. Кровь брызнула, пачкая мой воротник. Я вскрикнул от боли.

Рана была не глубокой, но обширной, она все время кровоточила, не желая заживать, моя бабушка вычерпывала гной из нее ложкой. Я жаловался, что кто-то сидит внутри меня, стараясь вырваться наружу, и мы ходили от врача к врачу….

– Уже два месяца? – недоверчиво спросил профессор. – Вы уверены?

Наш участковый врач пожал плечами.

– В конце концов, это – шея. За два месяца такая штука или заживает, или… – профессор замолчал. Потом он дал нашему врачу несколько советов и сказал моей маме:

– Я думаю, что Вашему сыну следует лечь в больницу. Немедленно!

– Не бойся, молодой человек, – он повернулся ко мне. – Может быть, когда-нибудь мы отрежем тебе руку, но голову – никогда!

– Большое спасибо Вам за Вашу доброту, – сказала моя мама…


Должно быть, несколько человек умерло в этой больничной кровати до меня, потому что этот кто-то томился и ворочался внутри меня еще отчаяннее, чем раньше. Я боялся его и хотел, чтобы этот профессор отрезал мне голову – пусть этот огромный, глухой и слепой кто-то вырвется из меня, наконец, и для меня начнется новое, лучшее бытие, которое не обязательно называется «Жизнь».

Отмененный полет

Я часто встречал его в нашем дворе. Про него говорили, что он был родственник поэта, который был убит Советской Властью. Собственно говоря, Советская Власть убивала этого поэта всю его жизнь, пока он, наконец, не сошел с ума во время обычного перегона из лагеря в лагерь. Там был глубокий снег на дороге, и он едва тащился, потому что другие заключенные, естественно, отбирали у него всю еду, которая выдавалась ему. Он стал отставать, но конвой имел инструкцию не расходовать патроны по всяким пустячным случаям вроде этого, поэтому вместо расстрела какой-то солдат заколол его штыком и оставил валяться на дороге. Может быть, это – всего лишь легенда. Во всяком случае, никто не знает – как он умер и где его могила лежит. Он был великий поэт, и я хотел бы знать – почему всегда больше солдат, чем великих поэтов среди нас.

Ему было лет двадцать пять, этому человеку, которого я часто встречал в нашем дворе, и он всегда смеялся. В то время взрослые редко даже улыбались, а он был похож на солнечный зайчик – такой же яркий и шустрый. Однажды я видел, как здоровенный пьяный мужик три раза пытался ударить его, но каждый раз он уворачивался, смеясь, как обычно. Потом он сделал что-то, и этот пьяница рухнул на колени, стоная. Я часто дрался в те дни и сам знал несколько хороших приемов, но все равно я не мог понять – что он мог сделать, чтобы такой здоровый дядька застонал от боли.

Это был холодный день, и луна сияла в небе. Я стоял около нашей парадной, ожидая мою маму. Рыба порезала мне шею своими плавниками три месяца назад, и я только что вышел из больницы. Моя рана зажила и больше не болела, но я все равно плохо себя чувствовал, делаясь все слабее и слабее. Весь тот день я провел в кровати, но к вечеру я почувствовал себя лучше и вышел прогуляться и встретить мою маму после работы. Я знал, что она должна была вернуться часа через два.

Не было боли, но слабость, но грусть скорого прощания томили меня, и я смотрел на луну. Луна была близко, и я снова почувствовал, что я – одуванчик и скоро полечу к ней.

Этот человек, родственник поэта, как всегда торопился и проскочил мимо меня. Вдруг он остановился, как будто что-то ударило его, посмотрел на меня и подошел ко мне.

– Парень, – он спросил, – в чем дело? Что случилось?

– Ничего, – я ответил.

Он поглядел на меня снова и встряхнул головой, как будто не веря своим глазам.

– Пойдем со мной!

– Я не могу, – я сказал. Мне нравился этот человек, и я пошел бы с ним куда угодно. – Я жду мою маму.

Он спросил меня, когда она придет, и после моего ответа успокоил меня, что мы успеем, все будет окей. Мы побежали вместе и прибежали в соседний дом. Он спустился в подвал, вынимая какие-то ключи из кармана. «Подожди минутку!» – крикнул он и скрылся за дверью.

Там было тихо, в этом подвале, и я мог слышать почти каждое слово.

– Сенсей, – сказал этот человек. – Есть мальчик. Я никогда не видел такой огромной дыры. Я думаю, ему осталось не больше, чем три дня.

– Где ты был раньше? – спросил другой голос. – Это – не рак, я надеюсь?

– Сенсей, я не думаю так. Светлое истечение.

– Пусть он придет сюда.

– Он здесь, – сказал этот мужчина, выходя ко мне, беря меня за руку.

Позже я видел много похожих подвалов. Советская Власть запрещала эти вещи, поэтому мы обычно собирались в местах, подобных этому – цементный пол и одинокая лампочка под потолком. Но здесь я впервые увидел эти деревянные статуи без лиц, но с множеством рук – обрубков, и ведра, заполненные влажным рисом, и картину, которая изображала какого-то мужчину, сидящего в странной, но, по-видимому, удобной позе.

Четверо мужчин сидели на цементном полу точно в такой же позе. Бритоголовый мужчина стоял, и я сразу догадался, что это и был сенсей.

Он бегло взглянул не прямо на меня, а куда-то выше и сказал:

– Рыба… Или птица… Нет, определенно рыба… Льет как из ведра. Ты ошибся – не больше двух дней.

Он повернулся к мужчинам.

– Латихан, – он скомандовал, – в полную нашу силу.

Мужчины встали и начали раздеваться. Родственник поэта и сенсей тоже начали раздеваться.

Мне было двенадцать. Я был стеснительный ребенок по части наготы, поэтому я боялся взглянуть на них. Они были совершенно голые, и каждый из них выглядел – я могу сказать это сейчас – как Шварценеггер или, по крайней мере, Клод ван Дамм.

– Чего ты ждешь? – сенсей спросил меня. – Раздевайся!

Он был самый молодой из них – этот курносый, голубоглазый сенсей, что означает «тренер, учитель, гуру», и в своей речи он делал ударение на «О».

Я не посмел ослушаться этого сенсея.

Они повернули меня на девяносто градусов вправо, столпились вокруг меня, касаясь меня своими телами, протянули ладони над моей головой и начали кружиться вокруг меня, гудя на разные голоса.

Гул был тихий, но мощный. Мы стояли там, голые, в холодном подвале, на цементном полу, снаружи было минус десять. Эти мужские тела окружали меня, словно ужасные горячие деревья. Они не делали ничего кроме гула, обливаясь потом, и я чувствовал огонь под ложечкой.

Мне было двенадцать. Могучие мужские ладони были над моей головой, как будто они защищали меня от всего мира, и я чувствовал их силу и доброту, вливающуюся в меня. И еще что-то наполняло меня, что заставляло меня быть лучше, чем я был на самом деле.

А потом я на какое-то время потерял сознание, но утром, на следующий день, я почувствовал себя здоровым и пошел в школу.

Россия – родина слонов

Николай вернулся с войны. На деле война кончилась для него гораздо, гораздо раньше, еще в 1944, когда его второй танк охватило пламя. Николай вытолкнул своего бесчувственного стрелка наружу и не помнил, что было потом. Он провел три года в разных госпиталях и перенес три тяжелых шестичасовых операции на позвоночнике. После последней он лежал три месяца в полной неподвижности. Сейчас он был в состоянии вернуться домой.

Он еще любил мою тетю, этот полупарализованный человек. После ее неудачного замужества и развода моя тетя как-то написала ему письмо, они начали переписываться и потом решили пожениться, как только он сможет покинуть госпиталь.

И он покинул госпиталь, в конце концов. Сначала они жили в нашей квартире, так что наш адрес был записан в их паспортах. Советская Власть называла это «пропиской» – вам не разрешалось переехать куда-нибудь на другой адрес. Первый раз поймав вас по другому адресу, Советская Власть только штрафовала вас, но на второй раз она могла выселить вас из Ленинграда. Несмотря на это, они все-таки переехали в другой дом. Позже Николай как инвалид войны получил от государства новую квартиру.

Первая вещь, которую они купили, был рояль, потому что Николай любил играть. Он даже сочинял музыку, и мы часто ходили к ним в гости слушать эту музыку. У него было множество талантов – он рисовал, фотографировал, понимал кошек и собак. Любая работа кипела в его руках, и я часто завидовал его искусству.

Моя семья сохранила его диссертацию, он защитил ее, сразу получил звание доктора наук и хорошую работу. Николай и моя тетя превратились в наших богатых родственников и начали помогать нам. Настала прекрасная жизнь. Только одна вещь смущала меня – они оба не выносили никаких разговоров против Советской Власти. Было похоже, что они скорее любили ее. Моя мама, как ни странно, присоединилась к ним в этом, и я начал чувствовать себя чужим в собственном доме. В те дни Советская Власть начала борьбу с «низкопоклонством перед Западом» – так это официально называлось. Каждый день все газеты печатали статьи про доселе неизвестных русских ученых, которые открыли все и вся много раньше, чем иностранные ученые.

Выходило, что самолет, поезд, автомобиль, электричество, радио, телефон, даже дождь и солнце, были русскими изобретениями. Советская Власть срочно переименовывала улицы, кинотеатры, кафе, которые назывались по-иностранному. Например, кафе «Норд» было переименовано в «Север». «Французские» булочки стали называться «Городские» и так далее.

Люди смеялись над этим. Именно в те дни родилась пословица «Россия – родина слонов». Однажды я увидел объявление на стене – «Все обязаны пойти на лекцию «Советский снежный человек – самый снежный в мире».

Когда я, смеясь, рассказал Николаю об этом объявлении, разразился грандиозный скандал, потому что, по его мнению, это было ничуть не смешно, а кощунственно! Мне было двенадцать, и я хорошо запомнил этот скандал, потому что это была первая настоящая ссора в нашей семье.

Вскоре мы помирились и были опять счастливы. Как раз перед своей смертью он – этот человек с обгорелым лицом, кое-как сварганенным на скорую руку из его зада, создал Советский напалм, который, в общем-то, не нашел широкого применения в Советской Армии.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации