Текст книги "Воспоминания о вкусной и здоровой пище, или Тайны супермаркетов"

Только он поставил машину возле дома и отошел от нее на несколько метров, как заурчало с новой силой, да так, что стало ясно – до подъезда не добежать, а уж про то, чтобы вызвать лифт и подняться на двенадцатый этаж, и думать было нечего. Времени оставалось в обрез.

Согнувшись пополам, он метнулся к парку, начинавшемуся в двух десятках метров. Парк был старым, наполовину заброшенным, с беспорядочной растительностью и густыми кустами. Искать укромное место долго не пришлось. Не обращая внимания на дождь и мокрые ветки, он вломился в середину кустарника и там затаился.

Но, к его удивлению, процесс не пошел. Живот болел по-прежнему, а ничего не происходило. Его словно бы разрывало изнутри, как в фильмах, где инопланетяне откладывают в людей личинки, чтобы те питались их соками, а потом они прорываются наружу через живот или грудную клетку своих кормильцев.

Сергей даже с опаской провел по животу ладонью. Нет, никто не рвался из него на свободу. Все происходило традиционным образом, но весьма болезненно – где-то образовался затор, как на реке весной. В таких случаях, лед бомбят с военных самолетов, чтобы потом не снесло мосты. Сергей же напряг все мышцы, которые у него имелись в той области, и заскрипел зубами. Затор стал понемногу продвигаться, но происходило это с огромным трудом.

В самый разгар единоборства со стихией, к нему сквозь кусты продралась большая мокрая псина, похожая на водолаза, и принялась с интересом за ним наблюдать, склонив голову набок, словно бы слушала тиканье часов. "Только этого мне еще не хватало", – подумал Сергей с раздражением. Присутствие псины не давало ему сосредоточиться, а без сосредоточенности проблема не решалась.

Он замахнулся на собаку рукой. Той это не понравилось, и она угрожающе заворчала. Сергею захотелось ее убить, хоть он и любил водолазов. Просто, момент был подходящим. Сквозь шум дождя послышался хруст веток – приближался хозяин собаки в дождевике. Сатанея, Сергей подумал, что если они сейчас же не уберутся ко всем чертям, то придется убить обоих. Он понятия не имел, как справится с ними, но знал, что еще немного и он это сделает. По крайней мере, попытается.

К счастью, хозяин собаки проявил благоразумие и близко подходить не стал.

– Джульетта! – позвал он. – Ко мне!

Собака нехотя подчинилась. Сергей с облегчением вздохнул и опять уставился в землю перед собой.

Минут через пять полного напряжения душевных и физических сил все было кончено. Несколько секунд он прислушивался к себе, не веря в благополучный исход борьбы. Но все было тихо. Он встал, ощущая полное блаженство, и думая, как мало человеку нужно для счастья. Опростался в лесу под дождем – и вот оно! Не зря же писатель Габриель Гарсиа Маркес заметил как-то, что весь мир делится на тех, у кого это получается хорошо и тех, у кого – плохо. Как же старик был прав!

Сергей встал и оглянулся, желая посмотреть, что же его так сильно мучило. Но ничего не увидел. Он посветил телефоном и присвистнул от изумления. На мокрой земле лежала резиновая мягкая тапочка на левую ногу красного цвета и скомканная газета. Он ничего не понимал. А где же то, что мучило его по дороге домой? Или это оно и есть? Но если это так, то как оно попало к нему вовнутрь?

Он осторожно потрогал тапочку. Та была еще теплой, словно только что выскочила из штамповочного аппарата. Поколебавшись, он достал из кармана пластиковый пакет и сломанной веткой затолкал в него тапочку и комок бумаги.

Дома он сполоснул листок под струей воды из крана, хотя тот оказался совсем чистым. Это была половина местной газетенки "Мой долбанный район". На одной стороне листа шла обычная лабуда про повсеместно ширящееся благоустройство вкупе с озеленением и безудержное славословие по этому поводу местных властей, а на другой – карта район. На карте черным несмываемым фломастером был обведен ближайший универсам сети «Шилда», где Сергей обычно покупал продукты. Сверху над кружком от руки было написано "Help!"

«Что за фигня? – удивился Сергей. – Кому-то в универсаме нужна помощь? Или как это понимать? И как это попало ко мне, хм…, вовнутрь? Да и попадало ли? Не отравился ли я в этой чертовой кафешке на работе?»

Его ощутимо подташнивало и одновременно клонило в сон, на лбу выступила испарина. Он отправился спать, мысленно пообещав себе, что отныне станет обедать в другом месте.

Несмотря на убаюкивающий шум дождя, спалось ему не очень хорошо. Кто-то словно воровал у него хорошие легкие сны, заталкивая вместо них в голову скомканные обрывки нелепых кошмаров.

В одном из них он увидел, что посередине комнаты у него стоит круглый чум, покрытый звериными шкурами, а в нем таежные жители складывают до весны тела усопших, потому что сейчас зима и замерзшую землю не удолбить. Только что они, не обращая внимания на Сергея, принесли очередного усопшего, оставили в чуме и ушли.

В другом он сам оказывался серийным убийцей, на счету которого было уже девять человек. Он ловко прятал концы в воду, не чувствовал никакого раскаяния и жалости к своим жертвам и вспоминал о содеянном со странной смесью страха и удовольствия. Одновременно ему хотелось крикнуть тем, кто его искал, что это не он убийца, что его насильно затащили в этот сон и это какая-то ужасная ошибка. Но в то же время он понимал, что да, это он.

Внезапно он проснулся от ощущения чужого взгляда. Из-за окна на него пристально и враждебно смотрело неясное темное лицо. Кошмары исходили от него. Он вдруг вспомнил, что видел это лицо и раньше, только оно быстро исчезало, и он не успевал никак среагировать. Волна ярости подбросила его с постели.

– Сволочь! – со свистом прошептал он. – Опять! До каких же пор?!

Он кинулся к окну. Лицо исчезло. Сергей рывком распахнул створку, выглянул наружу и увидел темную фигуру, быстро спускающуюся по отвесной стене дома. Она была уже на уровне восьмого этажа, а Сергей жил на двенадцатом. Не помня себя, он схватил с подоконника молоток, лежащий там уже пару недель, еще со времени ремонта плинтуса, и со всего маху запустил вслед убегавшему.

Молоток угодил в цель – человек сорвался со стены и полетел вниз. Сергей не видел, была ли на нем одежда. Падал он молча. Лишь у самой земли он коротко взвыл, словно собака. Сергей слышал, как он с противным мокрым и каким-то чавкающим звуком, ударился об асфальт и остался лежать неподвижно. Дождя уже не было, но лужи остались. Он упало как раз в середину одной из них, подняв фонтан брызг.

«Я же его убил! – ужаснулся он. – Что делать?»

В лихорадочной спешке он оделся, застегивая пуговицы трясущимися пальцами, и выбежал из квартиры. Обогнул дом, вышел на противоположную от подъезда сторону, куда смотрели его окна, и замер – в луже никого не было. Совсем никого. Толька хлопья какой-то мутной пены покрывали местами ее поверхность. Он долго пялился на пустое место. «Он выжил и убежал? – терялся в догадках Сергей. – Его кто-то забрал? Или мне все показалось спросонок?»

Он подобрал свой молоток, валявшийся на газоне, и с опаской осмотрел, нет ли на нем пятен крови. Ничего не было. Обошел на всякий случай вокруг дома – никого. Он пошел досыпать.

Утром ночное происшествие почти забылось, а вечернее помнилось хорошо. Он захотел еще раз посмотреть найденную в лесу тапочку. Пластиковый пакет, в котором он ее принес, лежал у двери, а самой тапочки в нем не было. Она словно бы испарилась. Теперь Сергей не был уверен, что она вообще когда-либо в нем находилась. Выпала по пути? Или померещилась?

Скомканный листок нашелся на кухне рядом с мусорным ведром. Но он оказался не газетенкой «Мой долбанный район», а вырванной страницей из псевдоисторического детектива «Алмазная колымага» про нинзей, который Сергей читал накануне. Правда, он не мог припомнить, чтобы рвал из него страницы. Да и зачем? Туалетной бумаги дома было предостаточно.

10. СТРАННЫЙ ТЕАТР

Перед выходными Сергей позвонил Зое. Она обрадовалась.

– Припасы уже закончились? – поинтересовалась она.

– Отняли на пропускном пункте, – признался Сергей.

– Так приезжай еще.

– Опять отнимут.

– Я тебя хоть покормлю.

– Это подождет. Лучше ты приезжай, – предложил он.

– Как это? – удивилась она. – Мы едва знакомы.

– Ну и что?

– Я девушка бедная, но честная, – сказала она.

– Да не съем я тебя!

Зоя долго отнекивалась, и даже по телефону было слышно, как она смущается, что очень умиляло Сергея. Уговорить ее удалось только после того, как он пообещал сводить ее в театр.

– Сто лет в театре не была, – мечтательно вздохнула она в трубку.

– С тех пор, как выходила замуж? – предположил Сергей

– Если бы! Еще со школы.

– И еще сто лет не будешь, если не приедешь, – резюмировал он. – Кстати, театр за последние годы очень изменился.

– Как именно?

– Точно не знаю, от знакомых слышал.

– Ладно, – решилась Зоя, – в субботу встречай.

Сергей положил трубку и задумался. Он и сам был не бог весть, каким театралом, но о больших изменениях, произошедших там за последние годы, слышал. Иногда молва доносила совсем уж невероятные слухи. Стоит ли вести туда патриархальную Зою? Не отвратит ли он ее, таким образом, от себя? А, ладно, была – не была! Да и самому надо во всем удостовериться.

В назначенное время Зоя приехала на своем фермерском грузовичке. Гостинцев не привезла, потому что так велел Сергей.

– А проверки-то и не было, – укоризненно сказала она, целуя его в щеку. – Надо было хоть яблок захватить.

– Кто ж мог знать! – развел он руками, а желудок при этих словах агрессивно заурчал.

Театр находился на Большой Дмитровке и Сергей припомнил, что раньше уже здесь бывал. Тогда он слушал оперу «Паяцы» Леонкавалло и она ему понравилась.

Крепкий парень в черном у входа, стоявший сразу за контролершей, с серьезным видом протянул им большую круглую коробку с конфетам.

– Угощайтесь.

Сергей взял один леденец, а Зоя отказалась.

– Спасибо, я не ем сладкого.

– Так положено, – настаивал служитель.

– Кем положено?

– Федеральным законом о гостеприимстве номер двести семьдесят четыре.

Она пожала плечами, взяла конфету и положила в сумочку.

– Надо съесть сейчас, – сказал служитель.

– Зачем? – удивилась Зоя.

– Этим вы покажете уважение к театру.

– А если нет?

– Тогда я вас не пропущу.

– Но у нас билеты!

– Это само собой.

Зоя состроила недовольную гримасу и развернула леденец.

Служитель оставил их в покое. Они стали подниматься по мраморной лестнице. Зоя взяла его под руку, и Сергею это было очень приятно.

– Ты съел? – спросила она так, чтобы никто не слышал.

– Давно уже.

– А я – нет.

Она достала из сумочки носовой платок и выплюнула в него леденец. – Какая гадость!

– Не понравился?

– Не в этом дело. Не люблю, когда мне что-то навязывают.

– У нас другие порядки.

В зале Зоя углубилась в программку. Им предстояло смотреть непонятное авангардное представление из двух частей. В первом отделении значились какие-то «Плясовые причитания».

– Это еще что такое? – с недоверием спросила Зоя.

Сергей читал раньше об этой постановке и пояснил, что это такой жанр, придуманный для высвобождения негативной энергии

– И как эти причитания выглядят?

– Тебе понравятся, – не стал вдаваться он в подробности, потому что и сам не знал.

Вторым пунктом значилась опера "Задуши твою мать».

– Искусство ушло далеко вперед, – заметила она.

– О-о, оно развивается стремительно! – согласился Сергей.

– Но зачем же мать-то душить? – недоумевала Зоя.

– Это аллегория, не воспринимай буквально.

Она скептически хмыкнул.

– Посмотрим на ваши аллегории.

Плясовые причитания сначала напоминали обычный ансамбль песни и пляски. Вышли артисты в национальных костюмах разных народов и выстроились полукругом. Цыгане в красных рубахах вывели на цепи медведя и встали перед микрофоном. Медведь был без намордника и казался не очень большим. Двое цыган стояли у него по бокам и держали за слегка провисающие цепи, а двое других были на подстраховке. Сергей все же засомневался, сумеют ли они его удержать, если вдруг чего.

Из оркестровой ямы грянули балалайки. Цыгане подтолкнули медведя и он несколько раз рявкнул в микрофон, но не агрессивно, а скорее жалостливо с завывающими

интонациями, выдававшими желание, чтобы от него все отстали. Публика зааплодировала, медведя увели.

На возвышени в глубине сцены появились грудастые девушки, одетые весьма легкомысленно, и застыли в соблазнительных позах. Их появление приветствовали более сильными аплодисментами, чем выступление медведя. Некоторые и девушек были одеты в полоски из материи и казалось, что они только что вырвались из когтей того же медведя, который превратил их наряд в минимально допустимые лохмотья.

Музыка еще раз взметнулась вверх, а потом почти затихла. Девушки начали отбивать чечетку, сиськи затряслись, зал застонал.

К микрофону вышла первая артистка, высокая негритянка в желтом сарафане и кокошнике с накладной русой косой до задницы. Из-за этой косы, небрежно приколотой к ее природным черным кудрям она воспринималась как огородное чучело. В руках у нее была высушенная тыква с камешками внутри, по которой она ритмично похлопывала ладонью и тыква от этого тревожно гудела. Причитания начались.

– Соседка, зараза, купила себе новый наряд, – нараспев сказала негритянка почти без акцента, – который я тоже хотела, а она купила раньше!

Хор подхватил.

– Вот же гадина!

Девушки усилили ритм. Они смотрели в пол и не улыбались, но от этого не стали выглядеть менее привлекательно.

– Чтобы он у нее расползся по швам! – завершила мысль причитальщица.

– Ага, по швам, бля! – поддержал хор.

Одна из девушек достала из полосок развевающейся ткани вокруг талии горсть тыквенных семечек и стала их лузгать, не прекращая отбивать ритм. Сергей удивился, где там мог поместиться карман. Другая толкнула ее и протянула руку. Та поделилась. Теперь уже лузгали обе, но на качестве представления это не отразилось, только добавило колорита.

Причитальщица, войдя в раж, вдруг взвизгнула и вырвала у себя клок черных волос. Русую косу она трогать не стала.

– А коляску она ставит в общем коридоре так, что нельзя пройти! – заявила она. – Ненавижу!

В зале мрачно зрели гроздья гнева на ее обидчицу.

Следующим вышел китаец в косоворотке и граненом картузе, и стал причитать на своего начальника.

– Этот пидор, – сообщил речитативом китаец, – каждый день заставляет нас работать сверхурочно!

– Ну, пидорюга! – гряну хор.

Девки сзади стучали так старательно, что сиськи аж подпрыгивали. Одна закурила и сплюнула, тем самым выражая отношение к начальнику причитальщика. Она повернулась в профиль и Сергей заметил, что под глазом у нее фингал. "Наверное, в другом спектакле она играет жертву уличного грабителя или сутенера, – подумал Сергей, – и не успела стереть грим".

– И засекает по часам, кто когда вернется с обеда! – продолжал голосить актер.

Зал задохнулся от подлости начальника.

Далее причитальщик сообщил, что начальник крутит шашни со своей секретаршей, а ведь каждому бы этого хотелось, урезает премиальные, недодает канцтовары и еще много чего делает по мелочам.

Следующим номером причитал военнослужащий, прапорщик. Он голосил на командиров и заодно выболтал некоторые военные секреты. Потом пригласил покупать у него оружие, если кому надо. Пара гранат и с полсотни патронов у него есть и сейчас, остались в гримерке.

Причитания оказывали на Сергея странный эффект – у него резко усилилось либидо. В зале чувствовалось непонятное волнение.

Следующим причитал школьник лет тринадцати. Он рассказывал об учителях и своих родителях, и Сергей очень ясно почувствовал себя на его месте – затюканным пубертатным подростком, который никому не нужен.

Потом вышел моложавый мужик с усами и в широкополой «незнайской» шляпе, представился известным киноартистом и певцом, и стал причитать на коллег, которые его притесняют. Хлопали ему вяло.

После антракта началась опера. Сначала на сцену вышел худосочный длинноволосый автор и сказал, что опера посвящается автомобилю, который едва не переехал его прошлой зимой, когда он по пьяному делу поскользнулся и упал на дороге, но вовремя вильнул в сторону и сильно помял при этом правую дверку.

Опера длилась недолго, меньше часа. Никакой реальной матери там не оказалось. Просто команда заблокированного в порту нашего военного корабля, называвшегося "Мать", рядилась, топить ли свое судно, чтобы оно не досталось врагам, или нет. Корабль все равно был уже старым и никому не нужным. В результате решили не только утопить корабль, но и задушить друг друга своими руками, чтобы не сдаваться в плен. Капитан взялся задушить себя сам. Можно было, конечно и застрелиться, но тогда враг не увидел бы ужасающую силу духа наших моряков и не понял бы, что его песенка спета.

Финальная сцена выглядела сильно – все попарно душат друг друга и поют сдавленными голосами, а капитан поет и душит себя сам и тоже поет высоким тенором. По мере удушения, голоса слабеют и замолкают, а тела падают на палубу. Последним падает капитан. Палуба, то есть сцена, благодаря новым механизмам, накреняется и уходит как бы под воду. Кричат чайки. Раздается прощальный ревун с невидимого маяка.

– Ну, как тебе? – поинтересовался Сергей, когда они шли к выходу.

– Можешь считать меня безнадежной провинциалкой, – решительно заявила Зоя, – но мне этот театр не понравился. Лучше не ходить ни в какой театр, чем в такой. Вы все тут прямо с ума посходили.

Сергей только развел руками.

– Возможно, ты и права, – ответил он.

Теперь увиденное представление не казалось ему таким уж веселым и замечательным зрелищем. Он ясно понимал, что в нем было что-то болезненное. Но тогда почему никто больше кроме Зои этого не почувствовал?

Они вышли на улицу, дошли до Страстного бульвара и повернули к Тверской. Сергей увидел кофейню, в которой были свободные столики.

– Зайдем? – предложила она.

– Что-то мне не хочется кофе, – ответила Зоя.

– А посмотри вон туда, – он показала на новый памятник.

Зоя взглянула в указанном направлении. Сначала памятник показался ей бесформенным нагромождением фигур. Присмотревшись, она увидела, что он изображает двух гастарбайтеров в пылу поединка. Один нацелился в грудь другому мощным перфоратором с длинным сверлом, а тот занес над его шеей здоровенную дисковую пилу. Лица у обоих были полны решимости, губы плотно сжаты, а скулы обострились. Трудно было предугадать, на чьей стороне окажется победа.

Они обошли скудно подсвеченный монумент вокруг. Табличка у основания гласила: "Памятник любителям кофе".

– Ну как? – спросила Сергей. – Все еще не хочешь зайти?

Зоя вдруг почувствовал такую тягу к кофеину, что свело челюсти.

– Пойдем! – решительно сказала она. – Умираю – хочу кофе!

11. РАЗВЕДЕНИЕ САРАНЧИ

Звонок Владимира Кулебякина во вторник вечером застал Сергея врасплох.

– Моя уехала к родителям, – сказал он, – давай ко мне, посидим. Выпить только чего-нибудь захвати.

Сергей порылся в своих запасах спиртного и ничего лучше пищевого ацетона «Забористый №5» не обнаружил. Обычно он держал это пойло для сантехников, которым оно вполне подходило. Но бежать в "Шилду" за чем-нибудь более приличным не хотелось, и он решил, что пора переходить к новым вкусовым ощущениям. Сунув в карман изящную черную бутылку марочного ацетона с кучей медалей и пятью звездочками на этикетке, он вышел из дома.

Владимир встретил его в кухонном фартуке. В прихожей сильно пахло горелой мошкарой.

– Одевай тапочки и проходи, – распорядился он и исчез на кухне.

Пройдя на кухню, Сергей увидел, что тот жарит оладьи из какого-то непонятного серого теста. На сковородке они немилосердно шипели и стреляли жиром. Готовые изделия возвышались горкой на кухонном столе.

Сергей опять принюхался.

– А из чего блины-то? – подозрительно спросил он.

– О, это экзотика! – загадочно ответил Кулебякин. – Ты такого еще не пробовал.

Не спрашивая разрешения хозяина, Сергей открыл окно – от запаха гари начинало ломить виски. Он поставил бутылку на стол и пошел мыть руки. Выходя из ванной, он увидел, как в открытое окно с противным писком влетела летучая мышь, схватила одну оладью и вылетела прочь. От неожиданности он вздрогнул.

– Твою мать! – вырвалось у него. – Обнаглели, твари, совсем!

Владимир оторвался от плиты.

– Что там?

– Мышь летучая оладью утащила.

– Ты зря окно открыл, – сказал Кулебякин, – она всегда так.

Сергей притворил створку, но полностью закрывать не стал.

– Заканчивай уже, – сказал он. – Здесь нам хватит.

Владимир выключил плиту и подсел к столу с последней партией дымящихся серых оладий. Вытяжка над плитой работала на полную мощность, но справиться с едким запахом не могла.

– Ого! – сказал Кулебякин, увидев бутылку ацетона. – А поскромнее ничего не было?

– Нормальный напиток, – обиделся Сергей. – Марочный, между прочим. Вот написано – три года выдержки на Лобненском складе ГСМ. В металлических бочках под открытым небом – почти как мадера.

Кулебякин прочитал этикетку.

– Место, конечно, знатное, – согласился он. – Только мадеру выдерживают в деревянных бочках и без крышки.

– Не важно, – отмахнулся Сергей. – Здесь своя технология. И медалей, вон, смотри сколько.

Кулебякин присмотрелся к медалям.

– Ну да, с выставок горюче-смазочных материалов.

– Пищевых горюче-смазочных материалов, – поправил Сергей.

– А есть разница?

– Огромная. И вообще, лобненские ацетоны всегда собирают множество медалей на любых выставках. Там особо благоприятные условия для производства напитков – почва, пропитанная дизтопливом, дымный воздух, близость асфальтобетонного завода. Да и самолеты все время пролетают на небольшой высоте. Созревающий ацетон любит промышленный шум. В общем, пей и не выкобенивайся! Ты лучше расскажи мне, из чего твои оладьи.

Кулебякин оживился и хитровато сверкнул газами.

– А вот после первой и расскажу. Наливай.

– А не отравимся? – засомневался Сергей.

– Придется поверить на слово. Я же тебе верю про ацетон.

Сергей вздохнул и наполнил рюмки прзрачной жидкостью с едким запахом. На вкус ацетон оказался похожим на очень плохой коньяк с примесью дихлофоса и керосина. Оладьи же походили на лепешки из рыбной муки пополам с травой. Сергей таких никогда не пробовал.

– Ну, говори, что мы едим! – потребовал он.

Кулебякин проследил, чтобы он доел оладью до конца и только потом торжественно объявил.

– Саранчу!

Сергей едва успел подавить рвотный спазм. Приятель погрозил ему пальцем и поспешил наполнить рюмки опять. Выпили по второй. Сергею полегчало.

– Саранчу, значит? – переспросил он и прислушался к себе.

– Ага! – радостно подтвердил Кулебякин. – Тебе понравилось?

Сергей посмотрел на него уничижительно. Он слышал про такие случаи и раньше, но считал их полной клиникой. А выходит, накрыло и его друга.

– Ну, рассказывай подробнее, – махнул он рукой и поддел вилкой вторую оладью.

Это становилось даже забавно.

– Чего рассказывать?

– Технологию, чего же еще? Рецепт, то есть.

– Ну, тут все просто. Сушим саранчу, перемалываем в блендере на муку, из муки печем оладьи.

– А саранчу где берешь?

– Сам развожу.

– Сам? – не поверил Сергей.

– Точно. Я теперь вроде саранчового фермера.

Сергей уставился на него во все глаза.

– Пойдем, покажу, – сказал Кулебякин.

Кулебякин подвел его к закрытой двери в одну из комнат своей трехкомнатной квартиры и осторожно ее открыл. За дверью оказалась рама с мелкой металлической сеткой. В комнате было темно. Кулебякин щелкнул выключателем. И тут же в помещении взметнулся живой вихрь из сотен, если не тысяч, крупных серых насекомых, похожих на кузнечиков. Они с противным треском прыгали в разные стороны, летали, сталкивались друг с другом, падали и опять взлетали. Несколько десятков особей сразу же уселись на дверную сетку и Сергей смог их рассмотреть во всех деталях. Они были сантиметров по восемь-десять в длину, имели мощные задние лапы, позволявшие совершать двухметровые прыжки, и плотное мясистое тело в хитиновом панцире. Он не сказал бы, что они выглядели особенно неприятно.

– Не кусаются? – спросил Сергей, щелкнув ногтем по сетке.

Несколько насекомых по центру слетели с нее, но по углам остались сидеть.

– Нет, они мирные, – безмятежно ответил Кулебякин.

– А чем ты их кормишь?

– Травой.

– Где берешь?

– Рву по вечерам в парке. Им много не надо.

Налюбовавшись насекомыми вдоволь, они вернулись на кухню. Выпили еще ацетону.

– А как твоя жена к этому относится? – спросил Сергей.

Кулебякин махнул рукой.

– Ворчит, она их боится.

– Зачем тебе это надо?

– Что? – не понял Кулебякин.

– Саранча.

По лицу приятеля пробежала тень.

– Ты понимаешь, так иногда хочется чего-нибудь натурального! Чего-нибудь, к чему совсем не прикасались поганые руки работников пищепрома. Без консервантов, разрыхлителей, подсластителей, красителей, ароматизаторов, стабилизаторов вкуса и прочего химического дерьма. Ведь мне уже пятый десяток идет и приходится думать, что совать в рот. Не мальчик со стальным желудком. По-твоему, я сошел с ума?

– Нет.

– Конечно, я предпочел бы этим оладьям, например, обычную жаренную картошку. Но только не ту, что лежит в "Шилде" или в "Буденном", или в любом другом универсаме.

– А саранча что, лучше?

– Конечно! – убежденно заверил его Кулебякин. – Она выращена вот этими вот руками, – он зачем-то сунул свои пухлые и белые ладони юриста под нос Сергею. – Саранча ест траву, а я ем ее. Она всегда шла в пищу, во все времена. Даже Иисус Христос, когда постился в пустыне, ел саранчу, только тогда ее называли акридами.

– У него не было ничего другого, – возразил Сергей.

– И у нас нет.

– Как же, нет? Вон, полная "Шилда" всякой еды.

– Ничего натурального нет. Кстати, «Шилда» в этой цепочке играет далеко не последнюю роль, та еще зараза, вносит свою лепту сполна!

– Какой цепочке? – не понял Сергей.

– От производителя до потребителя.

– Ты что-нибудь про нее знаешь?

Кулебякин хитро прищурился.

– Так, есть кое-что.

– Рассказал бы.

– Погоди, я еще сам не все понимаю. Пока картина не складывается. Вот как пойму, тогда расскажу.

– Не забудь только.

– Не забуду. А пока переходи на мою систему питания. Я тебе дам несколько самок на развод.

Сергей представил полчище этих крупных насекомых в своей квартире и содрогнулся.

– Ну, не знаю. Возможно, ты и прав, насчет натуральности и всего такого, – сказал он после паузы. – Но это не выход

– А где выход?

– Не знаю. Мне тоже осточертела «Шилда» и все другие универсамы. Иногда хочется вообще перестать есть. Но и к такой еде я еще не готов.

– Доживешь до моих лет – станешь готов, – уныло сказал Кулебякин.

Когда ацетона в бутылке оставалось меньше половины, в форточку опять ворвалась летучая мышь и уселась на край стола. Сергей даже рот открыл от такой наглости. Ему показалось, что от мыши повеяло затхлостью и могильным холодом. Мышь посмотрела сначала на Кулебякина, потом на Сергея, зацепила лапой одну оладью с тарелки и, распустив кожистые крылья, начала жадно ее жрать, зыркая на них исподлобья. Сергей смотрел на нее во все глаза, а Кулебякин не обращал внимания.

– Кажется, мне уже хватит на сегодня ацетона, – сказал Сергей.

Кулебякин пожал плечами.

– Как хочешь, а я еще выпью, – и наполнил свою рюмку.

Сергей, не отрывая взгляд от мыши, нашарил на столе тяжелый графин, крепко ухватил за ручку и начал медленно приподнимать, чтобы метнуть в мерзкую тварь.

– Не надо! – остановил его Кулебякин. – От нее нет никакого вреда.

– Так это не глюк? – удивился Сергей.

– Нет, это почти что мое домашнее животное.

– Но ведь противно же!

– Вовсе нет, – возразил тот. – Не противнее, чем держать дома пауков, например, или рептилий.

Мышь расправилась с оладьей, и Кулебякин бросил ей другую.

– На, Анфиса, отнеси деткам, – сказал он.

Как будто поняв его, мышь схватила оладью когтистыми лапами и с противным писком вылетела в форточку. Сергей облегченно вздохнул и расслабился.

Они допили «Забористый №5» и Сергей отправился домой. Кулебякин предложил ему завернуть с собой пяток оладий на завтрак, но Сергей вежливо отказался.

– Напрасно, – сказал Кулебякин, – питание натуральными продуктами здорово улучшает память, на себе проверил.

– Я пока на память не жалуюсь, – ответил Сергей, и это была неправда.

Он не забывал какие-то конкретные детали. Целые пласты воспоминаний вдруг откалывались, словно льдины и уходили на периферию сознания, как уплывают назад пейзажи, когда едешь в поезде, и оставались там – брошенные, потерявшие важность, ненужные. То ли были они, то ли не были, то ли с ним, то ли с кем-то другим.

Кулебякин задержал на нем взгляд.

– Как знаешь.

По пути Сергей вспомнил, что хотел рассказать приятелю о странной записке, оказавшейся потом листом из книги, и кукле, которая исчезла на фотографии, но совсем упустил из виду. В душе вспыхнула мгновенная досада и тут же погасла. «Что-то я действительно становлюсь слишком рассеянным, – подумал он. – Возраст? Рановато, вроде. Что же тогда?»

Он не стал доискиваться причины. Дневная усталость и алкоголь брали над ним верх, думать не хотелось.

12. НОЧНОЙ БЕГЛЕЦ

Дома Сергей долго не мог уснуть. Виной была саранча. Ему казалось, что она лазит у него по желудку и щекочет своими усами, от чего его подташнивало. Он пошел в туалет и сунул два пальца в рот. Но вызвать рвоту не смог, еда провалилась уже глубоко.

Сергей вышел на балкон и закурил. Было поздно, большинство соседей спали. Вдалеке светилась голубая вывеска универсама "Шилда" и голубая же арка перед входом. Перед всеми "шилдами" в городе стояли светящиеся голубые арки, призванная придать торжественность каждому походу покупателей в магазин.

С балкона казалось, что «Шилда» совсем рядом, хотя идти до нее было минут пятнадцать. Не потому что далеко, а потому что на пути встречалось много препятствий. Сначала нужно было ждать лифт. Это занимало от трех до пяти минут. Потом следовало обойти замершую много лет назад стройку. На ее месте раньше была детская площадка. Она считалась временной – с самого начала заселения квартала циркулировали слухи, что здесь построят баню. Сергей, тогда еще ходивший в школу, не понимал, зачем их новому микрорайону нужна баня, если у каждого в квартире есть ванна. Потом до него дошло, что баня планировалась не совсем обычная, а с ресторанами, девками и ночными салютами.

Но желающих строить столь специфическое культурно-гигиеническое учреждение на самой окраине Москвы да еще в спальном районе не нашлось – место оказалось не бойким. Тогда муниципальные чиновники запродали его под подземный гараж-парковку с надземным ФОКом – физкультурно-оздоровительным комплексом. То есть, под все ту же баню, но еще и с тренажерным залом. Нашелся инвестор, который активно взялся за дело, привез невиданные механизмы и вырыл на плотно насыщенном коммуникациями участке глубоченный котлован, умудрившись ничего при этом не повредить. Забетонировал его. Поставил вагончики и заселил их сильно загорелыми рабочими из стран, с края которых видны спины слонов, держащих Землю.