Текст книги "Воспоминания о вкусной и здоровой пище, или Тайны супермаркетов"

Как ни странно, телефон его не изменился.

– Привет Игорь! – сказал Сергей. – Бурова еще помнишь?

– Конечно! – обрадовался тот. – Как ты?

– Ничего. Вот, тему хотел тебе подкинуть.

– Ага, давай!

Но по мере того, как Сергей рассказывал ему о проверках на дорогах, засекреченной лаборатории, разведении саранчи, официальных порносайтах, невозможности никуда дозвониться с жалобой и потреблении «Дятловки», энтузиазм Любимова неуклонно уменьшался.

– Ну и что? – вяло спросил он, когда Сергей закончил.

– Как, что? Ты не понимаешь?

– Нет.

По голосу чувствовалось, что это не так.

– Речь идет о том, что мы едим и пьем. Как это влияет на сознание и вообще на здоровье.

– Извини, старик, – сказал Любимов, – но я за эту тему не возьмусь.

– Почему? – удивился Сергей.

– Нам рекомендовали сюда не лезть.

– Кто рекомендовал?

– Мне – мое начальство, а кто ему – не знаю.

– Но ведь может получиться сенсация!

– Нет. Если начать ее раздувать – получится разжигание продовольственной розни, а там и до пищевого экстремизма недалеко. Я лучше буду пиарить своих Ванванычей и Палсанычей.

– А тебе-то самому нравится есть продукты с химикатами? – спросил Сергей.

– Не так уж и много там химикатов – только чтобы не испортились, – неуверенно сказал Любимов.

– Да ты журналист ли? – язвительно поинтересовался Сергей.

– Конечно.

– А мне кажется – уже нет.

– Таких журналистов, какими мы с тобой были, когда начинали, ты уже не найдешь, – сказал Любимов. – Все изменилось с тех пор. Жизнь изменилась. Или приспосабливайся, или отойди в сторону.

– Я все же поищу других журналистов, – сказал Сергей.

– Желаю успеха. Хочешь, дам совет?

– Ну?

– Не зацикливайся на негативе. Вокруг столько всего хорошего. Рано или поздно все образуется. Возьми отпуск, съезди куда-нибудь отдохнуть – сразу станешь смотреть на мир другими глазами. А насчет поиска – не трать напрасно времени. Никто сейчас за это не возьмется. Уж я-то кое-что в этом понимаю.

21. ТЕЛЕКАНАЛ «Бэ-Бэ-Мэ»

Положив трубку, Любимов задумался. Язвительный вопрос Сергея про то, журналист ли он, его задел. Он вспомнил, как работал с Буровым в газете «Осенний свисток», которая специализировалась на криминальной хронике. Славные были времена, немало журналистских расследований они провели вместе. Но потом сверху поступила команда – хватит пугать народ криминалом, это уже не нужно. Да и криминала, по сути, не осталось. Нанятые клоуны изображали грабежи и разбои, но уши торчали так явно, что самим организаторам этого действа становилось неудобно. Фальшивые «преступники» сидели на суде в париках и под чужими фамилиями, им давали пожизненные сроки, а потом они смывали грим и отправлялись домой к семьям.

Газета перешла на оральный секс и советы домохозяйкам. Писать на эти темы Буров и Любимов не захотели. Буров ушел инженерить по специальности, а Любимову удалось устроиться на телевидение. Правда, передачу ему предложили полудебильную, но на безрыбье и рак – рыба.

Теперь в рассказе Бурова просматривалось хорошенькое журналистское расследование, которое могло навести шороху во власти. Жаль было упускать такой материал, но и обнадеживать старого приятеля понапрасну не хотелось.

Любимов вздохнул, взял папку с бумагами и отправился к генеральному продюсеру телеканала «Бэ-Бэ-Мэ».

Владимир Гвозднер встретил его вполне доброжелательно. Ему нравилась передача Любимова. Вроде бы местами остренько, вроде бы кое-где интересненько, но на самом деле – пустая болтовня ни о чем. Именно то, что сейчас и требовалось. Передача-плацебо, когда вместо настоящей злободневной информации преподносят убогий суррогат, а зрителю кажется, что он видит самую гущу жизни.

Гвозднеру было за шестьдесят, и он относился к Любимову, почти как к сыну. Он сидел в кожаном кресле за обширным письменным столом, больше похожим на небольшой аэродром из красного дерева. За спиной у него висел портрет президента Насрулло, а ниже – декоративный кетмень со скромной бамбуковой рукояткой, но зато богато украшенный рубинами там, где деревянная часть орудия крепилась к металлической. Еще недавно кетменя не было. Любимов подумал, что его появление могло говорить о том, что Гвозднер претендует на должность министра культуры или министра связи. Оба чиновника пока были на своих местах, но ходили слухи, что их вот-вот отправят в отставку.

Моду на кетмени среди чиновников ввел президент Насрулло. Глядя на него, они тоже начали потихоньку обзаводиться кетменями. Вскоре древнее сельскохозяйственное орудие стало непременным атрибутом каждого мало-мальски значимого чиновного кабинета. Кетмень висел на стене под портретом президента и был свидетельством лояльности его хозяина. Он как бы говорил, что дехканин дехканина в беде не оставит и президент всегда может рассчитывать здесь на поддержку.

Кетмени для чиновников делались самые разнообразные. На рукоятки обычно шли ценные породы дерева: черное, красное, палисандр. Лезвия делали из дамасской стали и покрывали затейливыми чернеными орнаментами или цитатами из конституции и воспоминаний президента. Часто лезвия украшала позолота, а рукоятки – драгоценные каменья. Очень хорошими считались те кетмени, которыми можно было в воздухе разрубить шелковую ленту. Швейцарские часовые компании начали встраивать в кетмени свои хронографы, чтобы высокопоставленные российские дехкане видели, далеко ли до обеда. На случай командировок у многих чиновников имелись складные автоматические кетмени. Нажал на кнопку – и он мигом выскочил из короткой трубки, как зонтик.

Любимым времяпрепровождением чиновников в часы досуга стало рытье арыков с помощью кетменей, или прополка сорняков. Появились привилегированные кетмень-клубы, в которых на специальных засушливых полях было полным-полно сорняков и где каждый владелец кетменя мог отвести душу в декоративном труде на благо родины.

– С чем пожаловал, Игорек? – спросил Гвозднер.

– Да вот, текучка, – Любимов кивнул на свою папку.

Гвозднер просмотрел бумаги, кое-что утвердил, кое-что вернул на доработку. Любимов не уходил.

– Что-то еще? – спросил Гвозднер.

– Позвонил сейчас старый приятель, – сказал Любимов, – рассказывает интересные вещи.

И он пересказа все, что узнал от Бурова.

Гвозднер слушал, не перебивая. Когда Любимов закончил, выдержал паузу.

– Хочешь сделать передачу? – с вкрадчивостью в голосе спросил он.

– Неплохо бы, – осторожно ответил Любимов.

– Вот смотрю я на тебя, Игорек, – сказал Гвозднер, – и думаю – чего тебе не хватает?

– В каком смысле? – беспокойно заерзал Любимов.

– Все, вроде, у тебя есть, – продолжал тот, проигнорировав вопрос, – хорошая робота, очень высокая зарплата, допуск в продуктовый распределитель. Чего неймется? Захотелось гусей подразнить?

– Каких гусей?

– Ты знаешь, каких, – кивком головы и движением глаз он указал назад, где висел портрет президента. – Желаешь получить обвинения в продовольственном экстремизме? Хочешь стать разжигателем пищевой розни?

– Да, нет, вроде, – пробормотал Любимов. – Просто острый материал, попранная справедливость, то да се.

– Справедливость, ага, – скептически произнес шеф. – А тебя каким боком это касается? Ты отовариваешься в закрытом правительственном распределителе и ешь самое лучшее, привезенное с экологически чистых полей и ферм.

– Так может, все это как раз и отняла санитарная инспекция. Я ведь не знаю. Неплохо бы разобраться.

– А не боишься оказаться на улице в итоге этого разбирательства?

Любимов сник.

– Что, вопрос стоит так?

– Именно так, – жестко сказал Гвозднер. – Всем было велено в эти дела не соваться. Ты забыл?

– Нет, помню.

– Тогда зачем поднимаешь тему?

– Старый знакомый попросил.

– Значит, вычеркни его из списка своих знакомых. И больше с такими вопросами ко мне не суйся. Перечитай еще раз «темник» и работай только по тем направлениям, которые там указаны. Все, иди.

Ругая себя на все лады, обескураженный Любимов вышел из кабинета. Уже за дверью, размашисто шагая по коридору и упрямо нагнув голову, он подумал: «Нужно будет подключить сюда какую-нибудь мелкую телекомпанию – тем по фигу большая политика, были бы рейтинги».

22. НОЧНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ

Любимов не знал, о чем говорил – химикатов в еде содержалось очень много и нередко они производили на организм странное действие. У Сергея обычно все начиналось ночью, а перед этим снилась музыка.

Уже под утро он услышал во сне каркающий голос Роберта Планта, выводивший "Виселицу" – старинную балладу из репертуара «Led Zeppelin». Песня напоминала стылую воду осеннего ручья в ночном лесу. Он погружался в нее, чувствуя холод, но почему-то не мерз. В песне рассказывалось о приговоренном к повешению разбойнике, который просил палача подождать еще немного – вот-вот за него привезут выкуп. Прискакал его товарищ – он не смог собрать денег: «Мы так чертовски бедны!». Разбойник предложил палачу свою сестру. Палач попользовался ею, но этого оказалось слишком мало. Казнь становилась все неотвратимее, но в голосе приговоренного не было страха, а лишь одна только ненависть и ярость. Сначала скрытая, она постепенно становилась все более явной и угрожающей. Ярости было так много, что она заполнила все вокруг. Под ее ударами сотрясалась хрупкая оболочка сна.

Сергей вдруг ощутил такую же ярость и в себе. Она росла, крепла и требовала выхода. Днем он старательно подавлял ее, но во сне она порой вырывалась наружу. Хотелось драки и крови. Много крови. Его не пугало даже, если эта кровь окажется его собственной. Кто-то должен за все ответить. Но кто? И за что?

Внезапно он проснулся, как будто кто-то грубо вытолкнул его из сна. Еще стояла ночь, оконное стекло покрывали капли дождя. В ночном небе с карканьем пролетела стая ворон. Он знал, что на самом деле это не дождь, да и вороны ночью не летают. Это – клочья сна, который стремится перейти в явь, и обрывки яви, отступавшей под напором сна.

Наутро после таких ночей, он обнаруживал на балконе беспорядок. Хлам, который он там хранил, вроде бы лежал не в таком порядке, как прежде. Как будто кто-то что-то в нем искал. Сергей, понимая, что делает глупость, стал ставить на балконе капкан. В него ни разу никто не попался, только он сам угодил однажды пальцем, и ставить перестал.

Он подождал несколько минут, и пелена перед глазами рассеялась. Стало видно, что нет ни дождя, ни ворон. За окном стояла обычная московская почти белая ночь. Он повернулся на другой бок и уснул опять.

Утром музыка все еще звучала у него в ушах, но как-то неравномерно. Правое ухо слышало плохо, будто в нем была вата. Он подошел к зеркалу и потрогал его пальцем – оказалось, что за ночь слуховое отверстие заросло тонкой кожей. Такое случалось с ним и прежде. Он знал, что если взять другое зеркало и скосить глаза, то станет видно, что кожа там почти как настоящая. Но это было не так – на ощупь она ощущалась чужой и почти не болела, даже если ее царапнуть или уколоть. В таких случаях он предпочитал приводить себя в порядок сразу же. Сергей взял карандаш и пробил кожу, а лоскуты оборвал.

Но на этом дело не закончилось. Сев на кухонную табуретку, он почувствовал сзади что-то мешающее. Он тихо выругался и потрогал рукой копчик. Так и есть – там топорщился хвостик. Небольшой, сантиметра три в длину и тоньше мизинца, но мешал он ощутимо. Сергей ухватился за него покрепче, сделал резкое движение в сторону и обломил. Хвостик лежал у него на ладони, от него исходи запах чего-то химического. Боль была средней силы и сразу же прошла. Он прижег ранку одеколоном.

В голове все еще крутилась песня про виселицу. Он тоже был бы не прочь кого-нибудь вздернуть сейчас за эти фокусы с ушами-хвостами, хотя ученые наперебой талдычили, что во всех бедах населения со здоровьем, виновата плохая экология и постоянный стресс мегаполиса, а пенять на них – все равно, что обижаться на погоду.

23. ПОЛИКЛИНИКА

Повертев хвост в руках, Сергей завернул его в носовой платок, позвонил на работу, что сегодня задержится на пару часов, и отправился в районную поликлинику. Поликлиника была новой, только что отстроенной, он никогда не посещал ее прежде, и дорогу пришлось спрашивать у прохожих. После долгого блуждания по переулкам, перед ним, наконец, открылось здание поликлиники с обширной территорией, обнесенной почему-то глухой бетонной оградой. Сразу за ним начинался глубокий овраг, на дне которого расположился какой-то завод с закопченными цехами. От завода к поликлинике шли два трубопровода диаметров сантиметров по тридцать, и втыкались в ее глухую стену на уровне второго этажа. «Отопление? – предположил Сергей. – Но почему проложили не под землей, а поверху, да еще без теплоизоляции? Это в нашем-то климате. Странно».

Очередь у кабинета терапевта оказалась внушительной, все сидения были заняты, часть пациентов стояла вдоль стен. Врач запаздывал. Один из пациентов не дождался и ушел, Сергей сел на его место.

Терапевт появился спустя сорок минут после положенного времени. Хотя поликлиника была не новомодной конной, а самой обычной, врач приехал на лошади. Еще издали послышался цокот копыт по ступенькам. Очередь оживилась, предчувствуя скорое начало приема. Показался всадник. Высота потолков не позволяла верховому врачу выпрямиться во весь рост, поэтому он ехал сгорбившись. Сергей посмотрел на того и вздрогнул – врач как две капли воды был похож на санитара Игорехина, отобравшего у него продукты на дороге. Только теперь у него была другая прическа – из-под круглой зеленой шапочки с красным крестом на лбу ниспадали длинные черные волосы и рассыпались по плечам.

Скользнув по нему безразличным взглядом, врач проехал мимо. «Не он, – с облегчением понял Сергей. – Но как похож!»

Коридор был нешироким и сидящие пациенты подобрали ноги, чтобы лошади было больше места, а стоящие прижались к стенам, чтобы она не задела их хвостом. Как только врач проехала мимо, Сергей опять вытянул левую ногу на проход. Сделал он это напрасно – лошадь тут же нагадила на пол и «каштана» в аккурат пришлась на ботинок Сергея. Он тут же отдернул ногу, но было уже поздно. Ботинки в этот день он обул новые, из итальянской кожи. Сергей испугался, что теперь может пропасть блеск, а то и краска облезет. Его взяла досада.

Перед дверью врач легко спешился. Он отстегнул притороченный к седлу кожаный портфель, отдал поводья медсестре и скрылся за дверью. Медсестра повела лошадь вниз к коновязи.

– Ковбойский у нас врач, однако, – ехидно заметил какой-то старик, поблескивая очками.

Реплику не поддержали. Обсуждение врачей во всеуслышание считалось дурным тоном. Лишь одна старушка подобострастно пробормотала.

– При чем тут ковбои?

Нашелся и знаток здешних порядков, который полушепотом поведал, что доктор раньше работал в пафосной конной поликлинике на Тверской, напротив Думы, был уволен за халатность, едва избежал суда и устроился на работу сюда. Он не мог смириться с потерей статуса, и продолжал приезжать на новую работу на лошади. Благо, отпустили его вместе с медицинской кобылой.

Погорел же доктор на сущей чепухе – аборте с помощью центрифуги. Это было не по его профилю, но пациентка очень просила. Он и устроил ее на центрифугу в школу военных летчиков. До того сколько раз практиковал – и все ничего. А у этой оказалось больное сердце, да еще дежурный прапорщик спьяну дал двойную нагрузку – она и померла. Скандал замяли, но доктору пришлось уйти.

В районную поликлинику его приняли с радостью. Для здешних мест это было престижно. Прежде в поликлинике имелся только один конный врач, а теперь их стало двое. Главврач запланировал, что если число конных эскулапов дойдет хотя бы до пяти, можно будет хлопотать о присвоении поликлинике статуса полуконной. А это означало увеличение зарплат и совсем другой уровень финансирования.

Сергей пошел в туалет и кое-как обтер ботинок бумагой. Потом помыл руки с мылом и брезгливо их понюхал. Он тщетно пытался разыскать в памяти сведения, облазит ли от дерьма обувная краска, и если да, то от какого. Ничего не обнаружил – подобного опыта у него еще не было. Наверное, на этот счет его могли бы просветить люди, тесно общающиеся с лошадями, казаки, например, но он не знал ни одного из них.

Когда он вернулся в очередь, навоз с пола уже убрали, остался лишь легкий запах конюшни. От коновязи вернулась медсестра, на ее халате кое-где виднелись зерна овса, которым она кормила лошадь врача.

Прием начался. Люди в кабинете сидели подолгу, и время тянулось медленно. От нечего делать, Сергей стал прислушиваться к разговору двух старух по соседству. Одна из них была в рябеньком платочке и представляла собой вполне народный тип, а другая чем-то напоминающая бывшую оперную певицу.

– Вчерась была в парке, – рассказывала старуха в платочке, – я там грибы собираю, так в чаще под кустом нашла тапочки резиновые.

– Грибы из парка есть нельзя, – сурово сказала вторая, похожая на певицу.

– Да? – удивилась первая. – А почему?

– Экология, – кратко ответила вторая .

– А я для кошки, – нашлась первая.

– И что же она – ест?

– Еще как ест! В супе или если пожарить. Больше, чем мышей любит.

Вторая не поверила насчет кошки, хмыкнула и вернула разговор в прежнее русло.

– Так что там с тапочками?

– Ну, нашла я их, значит, – голубого цвета, мягкие. И не ношенные совсем. Померила – мой размер! Я переобулась и дальше в них пошла. Удобные, нога отдыхает. У меня ноги больные – не всякие и подойдут. А эти подошли, словно по заказу. Хожу и радуюсь. Грибов набрала! А уже перед выходом из парка чувствую – что-то не то. Глядь – а тапочки-то мои расползаются, как пена мыльная! И с ноги сходят сами собой! Я испугалась и выскочила из них, как будто меня током ударило.

– А тапочки что? – спросила заинтригованная певица.

– В землю впитались.

– И ничего не осталось?

– Так, паутина одна.

– Ноги-то хоть не пострадали?

– Да нет, вроде. А что, могли пострадать? – запоздало испугалась рассказчица.

– А кто его знает.

– Нет, бог миловал.

– Как же домой-то дошли?

– Хорошо, старые тапки не выбросила. Достала из сумки и обула. А то пришлось бы босиком шлепать.

– Босиком опасно – стекла битого полно.

– И не говорите.

– Теперь в парке много чего можно найти, – сказала певица.

Сергей мысленно с ней согласился, но вмешиваться в разговор не стал не стал. Он представлял себе, что это были за тапки.

У старухи, которая рассказывала про тапочки, из-за пазухи показалась маленькая ручка, похожая на куриную лапку, и расстегнула верхнюю пуговицу на кофточке. Старуха испуганно оглянулась и прикрыла ее рукой. Когда она убрала ладонь, лапки уже не было. Казалось, никто ничего не заметил, кроме Сергея.

– Да уж, – согласилась она.

– Но все негодное.

– Да?

– Да. Вот я недавно часы нашла.

– О, повезло! – простодушно обрадовалась женщина в платочке.

– Какое там! Поломанные.

– А починить нельзя?

– Нет. Распались, как ваши тапочки.

– Жалко.

– Еще бы.

Очередь все увеличивалась. Подошла миловидная девушка и густым басом, похожим на пароходный гудок, смущаясь и краснея, спросила, кто крайний. Сергей вздрогнул от неожиданности. Ей ответили, она кивнула и заняла очередь, стараясь лишний раз не открывать рот. Потом пришел юноша с очень широкими, сантиметра по полтора зубами. Сергей подумал, что их у него во рту должно быть не тридцать два, а восемнадцать или и того меньше. С одной стороны, это, конечно, уродство – не очень-то приятно разговаривать с человеком, у которого лошадиные зубы. А с другой – возможность меньше тратиться на дантистов, которые в Москве совсем обнаглели и ломили за свои не бог весть какие услуги несусветные цены. Ведь лечение одного широкого зуба должно стоить точно так же, как и узкого, а по сути, это целых два зуба, если не три.

Потом появился мужчина с черной повязкой через лоб. Она походила на те, которыми прикрывают пустые глазницы, но ее кружок размещался как раз над переносицей. Он сел рядом и непринужденно поведал, что у него открылся третий глаз. Но оказался он совсем не таким, каким его описывают в эзотерических книгах. Никаких особых свойств у него не было. Глаз просто по-дурацки пялился со лба и подмигивал всем подряд. Из-за этого его владелец часто попадали в нелепые ситуации и стали закрывать глаз повязкой.

Он пришел узнать, нет ли какого способа закрыть третий глаз, чтобы все было так, как раньше.

– Так вам не сюда, – сказал кто-то, – а к окулисту.

– Уже был, – махнул рукой владелец третьего глаза, – он отправил к терапевту.

– Им лишь бы отфутболить человека, – вмешался в разговор еще один. – Этот тоже куда-нибудь пошлет.

– Посмотрим, – сдержанно сказал трехглазый.

«А ведь эта проблема похуже будет моего хвоста, – подумал Сергей. – Как и многие здесь».

То и дело разные медсестры приводили своих знакомых и, несмотря на скандал, каждый раз поднимаемый бдительными старухами у дверей, пропихивали их без очереди. Среди них попадались весьма любопытные экземпляры. Один имел непомерно большие кожистые уши. Они достигали ему почти до плеч и чутко разворачивались в сторону сильных звуков. Вообще, эти уши могли делать массу движений. Они прижимались к черепу, оттопыривались, сворачивались в трубочки, наклонялись наподобие навеса и даже исполняли роль веера. Все это делало мимику их хозяина чрезвычайно богатой. «Не понимает он своего счастья, – подумал Сергей. – С такой мимикой можно без труда устроиться в любой театр или на киностудию».

Сергей заметил, что некоторые пациенты, несмотря на появляющиеся время от времени свободные места, принципиально не садятся. Ему казалось, что тем мешают хвосты, которые они не успели или не смогли обломать. «А что, если и у меня когда-нибудь дело дойдет до того, что я не смогу его обломить?» – мелькнула неприятная мысль.

Подошла его очередь. Мигнула лампочка над дверью, он вошел. Врач что-то писал в карточке предыдущего пациента.

– Здравствуйте! – несмело поздоровался Сергей.

Не то, чтобы он робел перед врачами, просто по заведенному ритуалу надо было показать врачу свое смирение и надежду на помощь.

– Здравствуйте, – ответил врач, не поднимая головы.

– Садитесь, – сказала медсестра.

Сергей сел, лицом к врачу, спиной к медсестре.

– На что жалуетесь? – спросил врач, продолжая писать.

– Ну, это, – начал он, – пищеварение барахлит.

Врач, наконец, закончил писанину и поднял голову.

– В каком смысле?

– Как поем – так еще ничего, хотя тоже, конечно, не очень. А как это – так то…

Сергей сам не ожидал, что станет нести такую ахинею. Вон, оказывается, как тяжело рассказывать о сокровенном. Его смущало присутствие медсестры и то, что врач был моложе, чем он. "Врачи должны быть старыми, – подумалось ему, – очень старыми. Такими замшелыми седобородыми пеньками с корнями, уходящими в землю. Тогда ему легко было бы все рассказывать. В мединституты надо принимать не моложе сорока пяти, а то и пятидесяти лет".

– Что "то"? – заинтересованно спросил врач.

– Штуки всякие лезут.

– Откуда?

– Сзади, – Сергей показал пальцем за спину.

– Раздевайтесь.

– Зачем?

– Посмотрим на вашу спину.

– Спина тут ни при чем.

– А что при чем?

Сергей набрался смелости и выпалил.

– Задница!

Врач забарабанил пальцами по столу.

– Так, понятно. Что же сразу-то не сказали?

Сергей пожал плечами.

– И что за штуки?

Сергей вдруг испугался, что врач может усомниться в его психическом здоровье.

– Разные, – уклончиво ответил он.

– Например? – допытывался врач.

Отступать было поздно.

– Кукла, – обреченно сказал он.

– Какая?

– Как Барби, только поменьше.

– И все?

– Еще тапочка была. И скомканная газета.

– Какая газета? – заинтересовался врач. – Гламурная?

– Нет, нашей управы, кажется.

– И все?

– Хвост еще растет. Хотите посмотреть? – он полез в карман за носовым платком.

Врач остановил его жестом.

– Не нужно.

Сергей ждал, врач думал, глядя в окно.

– С чем вы это связываете? – спросил врач и опять повернулся к нему.

– Не знаю, – ответил Сергей. – С плохим качеством продуктов питания, наверное.

Врач оживился.

– Так-так-так. А в каком универсаме вы их покупаете?

– В «Шилде».

Врач широко улыбнулся и состроил укоризненную гримасу.

– Знаю «Шилду» – прекрасная сеть. Одна «Вода сибирских рек» чего стоит.

– Да, но…, – хотел возразить Сергей.

– Нет, – убежденно произнес врач, – нет, нет и нет! Это не от нее!

– А от чего же еще?

– От экологии.

– Экологии? – переспросил пораженный Сергей.

– Именно! И от постоянного стресса.

– Но что такого есть в экологии ужасного, что вызвало такие последствия?

Врач поднял указательный палец вверх и произнес, глядя ему прямо в глаза.

– Дыхание.

– Какое дыхание? – не понял Сергей.

– Наше. Оно стало намного вреднее, чем раньше. Вот послушайте.

Не успел Сергей ничего сообразить, как врач быстро приблизил к нему лицо и смачно выдохнул полной грудью с присвистом прямо ему в ноздри. Сергей зажмурился от неожиданности.

Чего только не было в этом выдохе: автомобильные газы, гниющая на свалке капуста, вонь химического производства, миазмы немытой бочки от селедки, продукты сгорания доменной печи, аммиачная селитра, хлор и много, много чего еще.

Сергей отшатнулся, у него закружилась голова. Врач был вполне доволен произведенным эффектом.

– Такое же дыхание и у вас, – сообщил он, – и у тех, кто в коридоре. У всех в Москве. На то она и мегаполис. Представьте себе, сколько всего выдыхается в атмосферу нашего города. Как же тут не появиться тем, – он запнулся, подбирая слово, – явлениям, о которых вы говорите?

Сергей посмотрел на него с сомнением. "Упал, наверное, со своей лошади вниз головой, – подумал он. – А тут и аборт на центрифуге подоспел, его и уволили по совокупности". Но вслух спросил.

– Что же вы мне посоветуете?

– «Облегчатум», «закреплятум» – по обстоятельствам. Поливитамины – постоянно. И обязательно посещать бассейн. Плавание очень полезно в вашем случае.

Сергею было неудобно смотреть врачу в лицо. Его взгляд упал на приглашения на открытие новых магазинов «Буденного» и «Шилды», лежащие на столе. Все стало ясно. Но справку в бассейн он все-таки взял, благо врач выписал ее без сдачи анализов. Теперь, оказывается, в воду добавляли что-то такое, что в ней мог купаться хоть прокаженный без вреда для остальных. Не то, чтобы Сергей поверил в его пользу бассейна – просто, давно не плавал.

27. ЛОШАДИ В БАССЕЙНЕ

В бассейне многое изменилось за два года, что он здесь не был. Но тучные старухи, лениво перебирающие плавниками и мужчины кризисного возраста, воображающие из себя великих и быстрых пловцов, никуда не делись. Первые висели в воде, подобно подтаявшим льдинам, а вторые плавали плохим кролем, хлопая по воде руками, словно колесные пароходы и немилосердно окатывая всех брызгами через две дорожки по обе стороны от себя. Это было довольно неприятно. Каждый раз, когда такой «плывун» оказывался рядом, Сергей отворачивался, чтобы брызги не на лицо.

У некоторых пловцов на руках и ногах были закреплены свинцовые браслеты. «Это для тренировки выносливости, – понял Сергей. – Почти как камень на шее у Му-му». Чтобы не пойти ко дну, те были вынуждены усиленно работать руками и ногами, из-за чего быстро выбивались из сил и подолгу отдыхали, уцепившись за разделительные канаты. Дорожки в это время становились свободнее.

На двух дорожках с правого краю никто не плавал, и Сергей захотел перейти туда.

– Сюда нельзя! – остановил его тренер, наблюдавший за купальщиками.

– Почему? – удивился Сергей.

– Это для конных пловцов.

«Вот те на! – подумал Сергей. – Мода на лошадей уже и сюда добралась».

Вскоре появилась и верховая публика. Их было двое – мужчина с объемистым пузцом и женщина, похожая на дорогую проститутку, в купальнике, усыпанном блестками. Лошади, подняв сильную волну, плюхнулись в бассейн и стали плавать туда-сюда. Седоки ими важно управляли. Трудно было понять, в чем состоит польза такого купания для всадников. Это были просто понты. Мужчина закурил сигару, сощурился и стал выпускать дым кольцами, а женщина позвонила по телефону. Из бассейнового ресторана примчался официант и принес ей коктейль в высоком бокале. Оба старательно избегали смотреть на пеших пловцов, как будто тех и не было. Затем к мужчине быстрым шагом подошел его одетый помощник и подал бумаги на подпись.

Лошади, как это у них заведено, не стесняясь, гадили в воду. Волнами от лошадиных туш навоз гнало за пределы конных дорожек. Пешие пловцы то и дело вляпывались в островки лошадиного навоза, который пригнало на их дорожки, матерились сквозь зубы и плыли дальше. Быстрые же плывуны, делавшие выдох в воду, навоз не замечали, и он оседал на их шапочках.

Впереди Сергея плыли два клерка и лениво переговаривались. На одном была красная шапочка и такие же очки, а на другом – синяя шапка с синими очками. Сквозь водную рябь проглядывали купальные трусы в тон шапкам и очкам. "Серьезно подошли люди к своей экипировке, – подумал Сергей. – Наверное, и времени на это немало потратили".

– Что это еще за новости? – спросил красношапочный, кивком указывая на лошадей.

– Это новая политики руководства нашего бассейна, – ответил синешапочный. – Они позиционируют себя в конном сегменте рынка бассейновых услуг, чтобы занять свободную нишу.

От последнего предложения Сергей едва не уснул. Он даже хлебнул сильно хлорированной воды.

– Политика, политика, – проворчал красношапочный, – куда ни кинь – везде политика. Но я в нее не лезу. Спокойно зарабатываю свои деньги и все тут. Полезешь в политику – еще вляпаешься во что-нибудь.

– Это правильно, – согласился синешапочный, – я тоже так думаю.

В это время передняя лошадь на конной дорожке в очередной раз опросталась. Наверное, у нее было расстройство желудка. Волной от туши второй лошади навоз пригнало на их дорожку. Увлеченные беседой о невмешательстве в политику, клерки не сразу заметили это, а когда заметили, было уже поздно. Красношапочный с размаху въехал лицом прямо в плавучую лепешку, а синешапочный зацепил ее ухом по касательной. Оба задергались, как будто увидели в воде змей, а потом поплыли дальше, сдавленно матерясь, фыркая и отплевываясь.

Но на этом их беды не закончились. Сзади ожил пловец-муму с отягощениями, безжизненно висевший до сих пор на канате, и быстрым кролем очумело понесся вперед. Сергей, державшийся начеку, ловко от него увернулся, а синешапочный не успел. Пловец вскользь задел его свинчаткой на руке по уху. Синешапочный булькнул и пошел ко дну, а приятель кинулся его спасать. Пловец, ничего не видя и не слыша от напряжения, поплыл дальше.

Сергей плавал, стараясь не испачкаться, а когда ему это надоело, вылез и пошел в душ. Оглянувшись, он увидел, что навоз местами осел на дно бассейна и стал напоминать бурые морские водоросли. Кто-то уже туда нырнул, чтобы рассмотреть поближе, что это такое и, может быть, поискать в них крабов.