Текст книги "Рубикон Теодора Рузвельта"

Интерьер Белого дома

Одновременно с чередой государственных дел и нескончаемыми политическими перипетиями Теодор Рузвельт продолжал поглощать один том за другим: пьесы Шекспира, «Потерянный рай» Мильтона, романы Вальтера Скотта, часть «Саги о Нибелунгах», а также много книг своих современников – Льва Толстого, Джека Лондона, Г. Сенкевича, Марка Твена, Р. Киплинга, А. Конан-Дойла и многих других.

Короткий долгий путь

В дни, когда экспедиция Рондона-Рузвельта медленно продвигалась сквозь бразильские дебри, в Западном полушарии произошло событие, имевшее огромное значение для всей мировой цивилизации. В январе 1914 года видавший виды старый пароходик «Александр Ла-Валлей», осуществил пробный транзит через шлюзы Панамского канала. Официально открытый спустя несколько месяцев, Панамский канал стал одним из крупнейших строительных проектов нового века. Тем временем политик, стараниями которого появилось это «чудо современного мира», страдал от приступов лихорадки в глухом углу амазонской сельвы и экономил на каждом сухаре.

Идея прорыть судоходный канал через узкий перешеек, соединяющий Северную и Южную Америки, но отделяющий Тихий океан от Атлантики, рождалась еще в горячих головах конкистадоров и колонизаторов XVI века. Первым в ряду испанских прожектеров был капитан Эрнан Кортес, покоритель империи ацтеков. Два величайших океана планеты разделяли каких-нибудь пятьдесят миль, но всемогущий испанский король Филипп II наложил запрет на подобные идеи, поскольку «что Господь соединил, человек разъединить не может».

В середине XIX столетия США заключили соглашение с Великобританией, контролировавшей Белиз (Британский Гондурас) и Берег Москитов (Атлантическое побережье Никарагуа), согласно которому обе державы отказывались от попыток установления единоличного контроля над будущим Межамериканским каналом и гарантировали его нейтральный статус (само слово «Панама» родилось от определения «Panamerican», то есть «всеамериканский»). Шли десятилетия, но ни Англия, ни США не решались приступить к осуществлению слишком дорогого и рискованного проекта.

Ситуацией воспользовалась Франция, не утратившая колониальных амбиций в Новом Свете. В конце 1876 года в Колумбию прибыла небольшая делегация, возглавляемая флотским лейтенантом Люсьеном Наполеоном-Бонапартом Вайсом, внебрачным сыном принцессы Летиции, племянницы первого французского императора. Молодому офицеру удалось добиться от правительства Колумбии 99-летней концессии на строительство и эксплуатацию канала через Панамский перешеек.

В Париже идею горячо поддержал прославленный организатор строительства Суэцкого канала виконт Фердинанд де Лессепс. «Великий француз», как его все называли, желал прорыть новый водный путь по собственному успешному египетскому образцу – на уровне моря без единого шлюза. Лессепс лично прибыл в городок Колон, откуда планировалось рыть канал – когда-то именно в этом месте Христофор Колумб в свое четвертое американское плавание искал проход к восточной части Индии.

1 января 1880 года семилетняя дочь Лессепса под звуки оркестра вынула первую лопатку грунта. В воздух взлетели пробки от шампанского. Затем были парад и фейерверк. Супруга виконта мадам де Лессепс в тот день немного обгорела на солнце.

Созданная «великим французом» и широко разрекламированная «Всеобщая компания Панамского межокеанского канала» насчитывала 800 тысяч акционеров – от крупных парижских политиков до средней руки буржуа. Панама представлялась им новым Эльдорадо, южным краем грез, сулившим сказочные дивиденды и дерзновенные инновационные свершения. Французская республика гордилась своим замечательным сыном, и проект Панамы считался приоритетной национальной и общественной задачей государства.

За первые восемь лет на строительство канала было истрачено 300 миллионов долларов (почти в два раза больше, чем предполагалось), а выполнена лишь треть задуманного. Земляные работы продвигались со скоростью улитки. Скальный грунт вулканических холмов Панамского перешейка и постоянные оползни грозили погубить проект. Рушились скалы и низвергалась с отвесных стен порода, сметая вагонетки, рельсы, людей. Страшные бедствия приносила Крокодилья река – Чагрес: в сезон дождей только на одном из ее участков проносилось в секунду две трети объема воды Ниагарского водопада, уничтожая на своем пути все, что в невероятно тяжелых условиях удавалось построить в сухую погоду.

Технические сложности оказались лишь малой толикой проблем. Проклятием болотистых, кишащих насекомыми лесов Панамы, были тропическая лихорадка, малярия, холера, тиф, дизентерия и полдюжины других болезней, – но настоящий ужас вызывала скоротечная желтая лихорадка, или «американская чума», за несколько дней сводившая человека в могилу. По сравнению с этими гиблыми местами жаркая, но сухая египетская пустыня казалась настоящим курортом.

Одним из тех, кто прибыл в 1887 году на перешеек с радужными надеждами, оказался художник Поль Гоген. Искавший возможность переселиться в тропический рай, Гоген даже планировал купить домик на атлантическом побережье Панамы. Через месяц с небольшим он бежал из «американского ада», благодаря чему, скорее всего, остался жив.

Акции французской «Панамской компании»

Процент смертности на строительстве Панамского канала сопоставим с трагическими показателями сталинского Беломорстроя. По некоторым оценкам, с 1880 по 1888 год, пока продолжалась наиболее активная фаза французского строительства, от инфекционных болезней погибло около 25 тысяч рабочих. Стройка приобрела дурную славу – вплоть до того, что некоторые группы рабочих с карибских островов привозили с собой собственные гробы. Не в накладе остались только медицинские школы и анатомические театры по всей Северной и Южной Америке: они бесперебойно получали замаринованные тела в бочках из-под французских вин.

«Всеобщая компания Панамского межокеанского канала» на всех парах приближалась к катастрофе. На рынок ценных бумаг поспешно выбрасывались все новые и новые акции, но их стоимость так же быстро падала. Через шесть лет после начала работ Фердинанд де Лессепс во второй раз посетил американский долгострой. Увиденное привело виконта в отчаяние: его триумфальный суэцкий проект терпел крах на узком тропическом перешейке. В те дни молодой инженер и зять Лессепса Филипп Жан Бюно-Варилья уговорил виконта перейти к возведению канала иного, шлюзового типа. Спасать компанию с помощью системы шлюзов доверили Гюставу Эйфелю, создателю знаменитой парижской башни. Воспрянувший духом Лессепс торжественно объявил вкладчикам, что строительство закончится через три года.

Виконт верно предугадал сроки, но не предвидел конечный результат. В 1889 году «Всеобщая компания межокеанского канала» была объявлена банкротом. Непрерывное движение человеческого муравейника на перешейке сменилось кладбищенским покоем. В циклопической незаконченной борозде, которой намеревались разделить материки, остались брошенная ржавеющая техника, зияющие пустотой полусгнившие бараки и тысячи могил. Зарастающая лианами трасса являла собой картину проигранной битвы.

Банкротство строительного гиганта повлекло за собой разорение десятков тысяч мелких владельцев акций. По Франции прокатилась эпидемия самоубийств. Затем началось расследование, выявившее грандиозный коррупционный скандал: для того чтобы спасти строительство, руководство компании подкупало высокопоставленных французских чиновников, депутатов и журналистов, а также их колумбийских коллег. Во многих языках, включая русский, слово «панама» стало означать вовсе не летний головной убор, а способ наглого обмана вкладчиков и акционеров.

У героя Суэца отобрали орден Почетного легиона. Униженный и разоренный, старик Лессепс заперся в своем доме, где вскоре лишился рассудка и лишь таким образом избежал вердикта суда. Главный инженер проекта Бюно-Варилья, чудом выживший после желтой лихорадки, остался на свободе благодаря тому, что у него не было права подписи на финансовых документах. Менее удачливыми оказались старший сын виконта Шарль Лессепс, распределявший строительные подряды, министр общественных работ Франции Ш. Байо и знаменитый Гюстав Эйфель, которым пришлось на некоторый срок отправиться за решетку. Главный финансист проекта барон Рейнах, уличенный в раздаче взяток, решил не дожидаться суда и принял яд.

Столь масштабный политико-финансовый скандал, потрясший до основания Бурбонский дворец и запятнавший грязью немало известных имен, породил во Франции невиданную волну горечи и озлобления. Одной из составляющих панамского сюжета стал антисемитизм, ибо в числе финансистов проекта фигурировали имена еврейских банкиров.

Ф. Бюно-Варилья

В деле разоблачения «иудейского заговора» не последнюю роль сыграл старый знакомец Рузвельта по «Дурным землям» маркиз Антуан-Амедей де Мор. Бывший скотовод в Дакоте, а затем фанатичный пропагандист набиравшей силу «Антисемитской лиги» немало сделал для возбуждения галльских умов. Деятельный маркиз увидел возможность войти в большую политику на волне юдофобии. «Евреи торжествуют на руинах французской чести», – кликушествовал де Мор на митингах в Париже и на страницах ультраправой газеты «Свободная речь». Шовинистическая истерия достигла апогея в знаменитом деле Дрейфуса, офицера французского Генштаба – еврея, обвиненного в шпионаже в 1894 году.

История щедро добавляла новые сплетения в парижский клубок страстей. Не менее деятельный Филипп Бюно-Варилья, в то время совладелец газеты «Le Matin» («Утро»), неизвестно каким образом раздобыл и опубликовал фотокопии писем, неопровержимым образом свидетельствовавшие, что улики против капитана Дрейфуса были сфабрикованы. Сосланный на каторгу французский офицер (друг и однокашник Филиппа по Высшей Политехнической школе) в итоге был оправдан, а либеральный лагерь рукоплескал Бюно как новому герою.

Судьба закономерно свела в панамской интриге такие колоритные исторические персонажи, как президент США Теодор Рузвельт и инженер Бюно-Варилья. «Неистовый Филипп» буквально по медяку собрал сумму, необходимую для учреждения «Новой компании Панамского канала», но Франция более не хотела поддерживать его усилия (в поисках денег Бюно добрался даже до Санкт-Петербурга и просил аудиенции у российского министра финансов Витте). Теодор Рузвельт, в свою очередь, долгие годы лелеял мысль осуществить «мечту столетий» и построить трансамериканский канал – по его выражению, «столбовую дорогу цивилизации».

В 1902 году Конгресс США после долгих дебатов разрешил президенту Рузвельту за 40 миллионов долларов выкупить имущество и права «Всеобщей компании», чтобы проложить на прежнем месте меж океанский канал за счет казны. Госсекретарь Джой Хэй заключил договор с правительством Колумбии, по которому Америка для достройки канала получала в аренду на 99 лет полосу земли шириной 6 км поперек Панамского перешейка. В обмен Колумбии было обещано 10 миллионов долларов единовременно и 250 тысяч долларов ежегодных арендных платежей.

Неожиданно события приняли неприятный поворот. Правивший в Колумбии диктатор Хосе Маррокин вдруг загорелся патриотическим гневом и в сентябре 1903 года отказался ратифицировать договор с Америкой. Речь шла о банальном вымогательстве: из Боготы шли «сигналы», что местный патриотизм просто стоит на 10 миллионов долларов дороже. Как сообщил позже конгрессменам Теодор Рузвельт, «мы договаривались с солидными порядочными людьми, а с бесстыжими босяками и вымогателями говорить было не о чем».

Уставший от собственных плутократов, президент Рузвельт решил по-своему разрубить многолетний «панамский узел». Поначалу он всерьез рассматривал идею «послать к черту жуликов из Боготы» и перенести строительство канала в Никарагуа. Для этой цели даже снарядили топографическую экспедицию.

В Лондоне и Париже ревниво следили за развитием событий. Стремление выловить свою рыбку в мутной панамской воде неожиданно выказал и Берлин. Но словно в античных трагедиях, когда в сюжет вмешивается всемогущий рок, в Вашингтоне объявился не кто иной, как Бюно-Варилья, выступивший от имени панамских поборников независимости.

Рузвельт на панамской стройке

Летописи Латинской Америки никогда не были мирными, что в полной мере относится и к республике Панама. 28 ноября 1821 года Панама провозгласила независимость от Испании и тут же вошла в образованную С. Боливаром Великую Колумбию – государство, занимавшее территории нынешних Венесуэлы, Колумбии, Панамы и Эквадора. Затем, с распадом детища Боливара, Панама вошла в состав Новой Гранады, как называли тогда молодую федеративную республику со столицей в Боготе. Внутриполитическая обстановка в той Колумбии была по-прежнему неустойчивой. С 1850 по 1903 год в Панаме произошли 53 революции и восстания в поддержку независимости – ровно по одному в год.

Ноябрьский переворот 1903 года оказался успешным. Местные жители поддержали восставших, армия сохраняла нейтралитет в своих казармах. К тому времени у берегов Панамы весьма кстати оказался американский военный корабль «Нэшвилл», воспрепятствовавший колумбийцам расстрелять мятежников. Соединенные Штаты неприлично быстро (через сорок восемь часов) признали республиканское правительство Панамы, и две недели спустя получили вожделенный договор об аренде территории канала. Автором подписанного в Вашингтоне договора был новоиспеченный «полномочный представитель республики Панама» Филипп Жан Бюно-Варилья. Его супруга лично сшила флаг нового государства.

Латинская Америка видела немало путчей и переворотов. Панамский оказался самым бескровным (от единственного выстрела погиб хозяин китайской лавки). Многие из историков обсуждали «моральную вину» Рузвельта за эту центральноамериканскую «бархатную революцию». Самому Теодору даже не приходило в голову оправдываться: панамцы получили долгожданную независимость, а человечество получило канал (сегодня, к слову, значительную долю товарооборота через Панамский канал составляет китайский экспорт).

Многочисленные позднейшие исследования истории панамской революции не выявили никаких следов участия Соединенных Штатов в подготовке переворота. Рузвельт впоследствии признавался в частной беседе: «Я взял перешеек потому, что Бюно-Варилья преподнес мне его на серебряном блюде».

На фоне панамской шумихи Теодор Рузвельт в 1904 году вступил в предвыборную борьбу за второй срок на посту президента США. Среди «столпов» Республиканской партии у него мог быть лишь один влиятельный конкурент, сенатор Марк Ханна, его давний недоброжелатель. Судьба в очередной раз оказалась на стороне Рузвельта. В феврале 1904 года Ханна тяжело заболел, по термину того времени, «тифозной горячкой» и 15 февраля скончался.

Демократическая партия подвергала яростной критике «империализм» Рузвельта и выдвинула своим кандидатом Олтона Брукса Паркера, председателя нью-йоркского Апелляционного суда. «Его честь» призывал покончить с «узурпацией власти» Рузвельтом и президентским «режимом личных капризов». Судья Паркер запомнился тем, что принадлежал к числу нью-йоркских правоведов, которые объявили требование восьмичасового рабочего дня антиконституционным.

Кандидатом на пост вице-президента Олтон Паркер выбрал Г. Дэвиса, восьмидесятилетнего сенатора-миллионера из штата Западная Вирджиния. В стане республиканцев получила широкое распространение злая насмешка по адресу кандидатов Демократической партии – «серость из Нью-Йорка и развалина из Западной Вирджинии». Демократы не остались в долгу, назвав Рузвельта «не менее приятным джентльменом, чем те, которые топили корабли и перерезали глотки».

Банкирский дом Моргана предпринял попытку завербовать экс-президента США Гровера Кливленда на третий срок в Белом доме, обещая всяческую поддержку. Однако Кливленд баллотироваться отказался. Клан Рокфеллеров, старавшийся не ссориться с политическим Олимпом, внес большие суммы в избирательные фонды обеих партий. Теодор Рузвельт, узнав об этом, выразил крайнее неодобрение и потребовал у главы своего избирательного фонда Кортелью вернуть Рокфеллерам все их пожертвования.

В мае 1904 года, в разгар предвыборной кампании, пришла весть о похищении предпринимателя Иона Пердикариса, американца греческого происхождения, и его приемного сына. Предводитель марокканских берберов Ахмед Райзули похитил Пердикариса в Танжере. Госсекретарь Джон Хэй предупредил президента, что США не смогут заставить султана Марокко принять требования Райзули о гигантском выкупе. Опытный дипломат считал, что «государство не может нести убытки, чтобы не допустить плохого обращения с его гражданами».

Рузвельт, напротив, действовал решительно. Он отправил к берегам Марокко эскадру из семи военных кораблей под командованием адмирала Ф. Чедвика с морской пехотой на борту. Султан тут же дал согласие на предварительные переговоры. Неожиданно выяснилось, что Пердикарис вовсе не гражданин США, хотя много лет прожил в штате Нью-Джерси. Но Рузвельт оставался непреклонным: бандит Райзули верил, что Пердикарис американец, и умышленно нанес ущерб Соединенным Штатам – и за это в ответе он и его султан. Свои действия президент подкрепил короткой телеграммой марокканскому султану: «Пердикарис живой или Райзули мертвый!» Через два дня грек был на свободе с приличной денежной компенсацией за причиненные неудобства.

8 ноября 1904 года, в день президентских выборов, Эдит Рузвельт пригласила на ужин в Белый дом нескольких близких друзей. Ожидали предварительного результата подсчета голосов. Ужин мог перейти в праздничное застолье или же превратиться в поминки «Честного курса». Ближе к ночи пришли первые результаты. Теодор Рузвельт победил подавляющим большинством голосов и стал первым в ХХ веке вице-президентом, избранным затем на пост главы государства. За него отдали голоса более 7,6 миллионов рядовых избирателей и более 70 % членов коллегии выборщиков, что начисто покончило с разговорами о «политическом везении» полковника (напомним, что в первый раз он попал в Белый дом не в результате выборов, а после гибели Мак-Кинли). Сообщив супруге о победе, Тедди добавил: «Моя дорогая, я больше не политическая случайность».

В день своего триумфа склонный к широким жестам Теодор Рузвельт допустил, по всеобщему признанию, грубейший просчет. На встрече с репортерами он объявил, что не намерен выдвигать свою кандидатуру на очередной срок в будущем, поскольку считает доставшиеся ему от Мак-Кинли годы президентства своим полным первым сроком. Это решение 46-летнего президента означало, что многие из его обширных планов и начинаний останутся незавершенными.

Жители новорожденной Панамской республики с нетерпением ожидали продолжения строительства канала. Помнившие оркестры, банкеты, парады и виконта де Лессепса на коне панамцы остались разочарованными. 4 мая 1904 года лейтенант Марк Брук получил ключи от складов и прочих помещений бывшей французской компании и поднял звездно-полосатый флаг над балконом гостиницы, где остановились американцы. На этом церемонии завершились.

Первым из специалистов, которых Рузвельт направил в зону «Большой канавы», был полковник Медицинского корпуса армии США Уильям К. Горджес. Он составил план тотальной ликвидации москитов, переносящих малярию и желтую лихорадку, и с редким упорством провел его в жизнь. Для начала требовалось вырубить и выжечь десятки квадратных километров кустарников и мелких деревьев, выкосить и сжечь траву на такой же площади. Для осушения болот в зоне канала вырыли дренажные траншеи общей протяженностью около 2700 километров. Для предотвращения размножения насекомых поверхность прудов и луж заливали керосином, смешанным с карболовой кислотой, ежемесячный расход которых составлял десятки тысяч литров.

Недоброжелатели на Капитолийском холме говорили, что каждый убитый Горджесом комар обходится Соединенным Штатам в десять долларов. Однажды полковник Горджес заказал в Вашингтоне две тонны старых газет, которые были нужны для заклейки щелей в помещениях перед их окуриванием. Столичные чиновники поначалу решили, что полковник заказывает газеты для развлечения выздоравливающих в госпитале и ответили, что «просьба о двух тоннах» чрезмерна. Неутомимый Уильям Горджес проводил рейды в жилищах местного населения, уничтожая любые открытые водосборники, бочки и сосуды с водой. Вызывая неудовольствие католических священников, он требовал ежедневной смены «святой воды» в храмах.

К осени 1906 года титанические усилия полутора тысяч человек под руководством полковника Горджеса навсегда покончили с желтой лихорадкой. Малярию полностью искоренить не удалось, но заболеваемость сократилась с 84 до 8 процентов, и это было невиданным успехом. Для местного населения, поначалу недолюбливавшего требовательного военного врача, он стал «симпатико» и большим другом.

Теодор Рузвельт постоянно контролировал ход строительства, а в ноябре 1906 года отправился в зону канала. За всю историю США ни один из действующих американских президентов не покидал пределы страны. Рузвельт в отличие от Лессепса прибыл в зону канала в сезон дождей, чтобы наблюдать работы в самое тяжелое время года. Первым делом президент сбежал с торжественной церемонии через заднюю дверь отеля и отправился вместе с Горджесом в больничные бараки. Затем, вместо запланированного официального банкета, он отобедал в рабочей столовой. За тридцать центов Рузвельт получил тарелку горохового супа, картофельное пюре с овощами и кофе. Он инспектировал железную дорогу, залезал в самую грязь в лагерях строителей, совал нос в погреба на кухнях. Инженер Фрэнк Молтби вспоминал: «Президент был буквально зациклен на идее, что от него могут что-либо скрыть… Он непрерывно выяснял суть вещей, просил все ему показывать. Он многократно останавливал рабочих и спрашивал, есть ли жалобы или какая нужда».

В прошлом президенты Соединенных Штатов, джентльмены в строгих костюмах, традиционно фотографировались за письменным столом, на политических церемониях или в кругу семьи. Один из репортеров в зоне канала сумел поймать в объектив главу Белого дома в слегка помятом летнем костюме и панаме, когда тот забрался в кабину гигантского 95-тонного парового экскаватора. Удачливый фотограф на какое-то время стал самым известным корреспондентом Америки.

В ответ на непрекращающуюся критику своих действий в Панаме, Теодор Рузвельт разразился тирадой: «Если бы я следовал обычным консервативным методом, я должен был бы представить в Конгресс величественное государственное послание объемом чуть ли не в двести страниц, и оно дебатировалось бы по сей день. Но я захватил зону канала и предоставил Конгрессу дебатировать меня, и, пока идут дебаты, идет и строительство канала».

Президент добился, чтобы военное министерство США взяло на себя управление строительными работами. Главный инженер Джон Ф. Стивенс разработал новый проект, поддержанный Рузвельтом, где ставка делалась на каскад из трех пар шлюзов с обеих сторон и самое большое в мире искусственное водохранилище в центре перешейка. Для этого требовалось укротить свирепую Крокодилью реку – Чагрес. Чтобы построить крупнейшую в мире плотину, пришлось вынуть грунт по объему равный семидесяти пирамидам Хеопса. Но прежде чем развернулась невиданная «стройка века», американцы со всей присущей им деловитостью провели масштабные подготовительные работы: были построены новые жилые помещения, организовано снабжение продуктами, созданы станции фильтрования питьевой воды, проложена двухколейная железная дорога, возведены мастерские, склады, доки.

Соединенные Штаты вложили в строительство канала астрономические суммы, которые никто и никогда не смог точно подсчитать. В течение десяти с лишним лет десятки тысяч рабочих, используя последние технологии и самое современное оборудование, вгрызались в скалы Центральной Америки, создавали колоссальную систему бетонных шлюзов, чтобы открыть судоходный путь длиной чуть более пятидесяти миль (около восьмидесяти километров). Канал начал служить человечеству под горделивым девизом: «Разделенная земля, объединенный мир».

В завершение панамской истории осталось сказать о дальнейшей судьбе двух французских искателей приключений. Инженеру Филиппу Жану Бюно-Варилье довелось увидеть торжество своей идеи – открытие навигации через Панамский канал летом 1914 года. Он опубликовал собственную версию событий в книге «Панама: рождение, крах, возрождение». В качестве офицера французской армии Бюно принял участие в Первой мировой войне, в сражении под Верденом потерял ногу.

Маркиз-антисемит Антуан-Амедей де Мор отправился в Северную Африку в надежде поднять мусульманских вождей на джихад против «еврейско-британского засилья». Идеи маркиза развеялись в зыбучих песках на берегах верхнего Нила. Во время междоусобной разборки берберских кочевых племен близ Хартума де Мор был зарублен бедуинами.

Перед началом переговоров. Президент Рузвельт в центре, С. Витте – крайний слева, Ю. Комура – крайний справа