Текст книги "Заметки о Священном Писании"

Хотя эзотерическое понимание священных книг представляется мне более привлекательным, однако не по Сеньке шапка, к сожалению. В утешение себе рискну предположить, что едва ли сегодня найдется православный Сенька, способный докопаться до эзотерического смысла Библии по её современным переводам на русский, латинский или даже греческий язык. Отважусь высказать и ещё одно предположение, которое хотя и маловероятно, зато придётся по сердцу всем христианским простакам: никакого эзотерического смысла в Библии изначально не было, а просто стыдливые богословы из Александрии опасались, что буквально понимаемая Библия не будет воспринята народными массами как Слово Божие, и потому попытались облагородить её намеками на тайные смыслы. Но, как показала жизнь и антиохийские богословы, их (александрийцев) опасения были напрасны. История неоднократно демонстрировала, что хорошо организованное сообщество несчастных и недоумков, т.е. овец, представляет собой огромную, легко управляемую, а потому при умелом руководстве почти непобедимую силу. Ещё Гомер учил: «Сила и слабых мужей не ничтожна, когда совокупна [252,207]». И Св. Писание – важнейший инструмент управления слабыми именно при наиболее доступном, буквальном его толковании. Так в дальнейшем и будем понимать богодухновенные (как убеждает нас Церковь) письмена, Тем более, что не следует ждать какого-либо иного толкования Библии от православного батюшки, который не замечает (по невежеству, а скорее сознательно) обеспокоенности Оригена, Роджера Бэкона и других внимательных читателей Библии слишком поверхностным её пониманием христианами. Не заинтересованы сегодня пастыри Христовы в проникновении их овец в глубинные смыслы Св. Писания, потому что в таком случае овцы, став шибко грамотными, отбились бы от рук.

О различном отношении к пастырям и овцам

Судя по Св. Писанию, имеет место чёткое деление людей на две неравные части – пастырей и овец. Пастыри – это властители, защитники, наставники овец. Чисто внешне первых и вторых бывает трудно различить, но по существу разница огромна; она не всегда выставляется на вид, однако всегда подразумевается. Известный пастырь Римской империи Калигула выразил на этот счёт общее пастырское мнение: «Точно так же, как те, кто несёт обязанность охранять овец и быков, сами не являются ни овцами, ни быками, а принадлежат к высшей породе, так и те, кто поставлены, как властители над людьми, не могут быть такими же людьми, как все другие, и потому суть боги [69,131]». Боги, не боги, тем не менее авторитет и сила духовных пастырей в том, что их деятельность санкционирована Всевышним, подтверждение чему находим в словах Господа Израилю: «Дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут пасти вас с знанием и благоразумием [Иер. 3,15]». А на христианских пастырях лежит даже особая благодать Божия, нисшедшая на них в таинстве священства. И хотя поведение пастырей частенько вызывало нарекания у Всеведущего, говорившего, например: «Горе пастырям Израилевым, которые пасли себя самих! Не стадо ли должны пасти пастыри [Иез. 34,2]?» Хотя и апостол Пётр выражал некоторую озабоченность их добросовестностью: «Пастырей ваших умоляю я, сопастырь и свидетель страданий Христовых и соучастник в славе, которая должна открыться: пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принуждённо, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду [1Пет. 5,1—3]». Однако, как водится не только в грешном миру, но и в Святой Матери-Церкви, – пастырям богодухновенный закон не писан. Правда, бывает, сказать по справедливости, что и пастыри несут заслуженное наказание за свои преступления. Так, «жертвою (собора в Констанце) пал Иоанн Двадцать Третий… Самые скандальные из возведённых на него обвинений были устранены: наместник Христа был обвинён только в морских разбоях, в убийствах, в изнасиловании женщин, в мужеложстве и кровосмесительных любовных связях… Он поплатился тюремным заключением [30,7,485]». Довелось хлебнуть тюремной баланды и другим Папам: Стефану VII, Иоанну XI, Иоанну XIII, Бонифацию VII, например [37,291]. Однако, как правило, закон регулирует жизнь только овец.

Если же считать, что закон един для всех, то в богодухновенном Св. Писании можно найти массу несоответствий (мнимых, разумеется) между событиями, описанными в нём, и Законом Божиим. Преступления очень редко наказуемы, если они совершаются пастырями либо по приказанию пастырей. Например, сообщил Моисей народу заповедь Всевышнего: «Не убивай [Исх. 20,13]». Но несколько позже он же отдаёт приказ: «Возложите каждый свой меч на бедро своё, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего [Исх. 32,27]». А сколько людей сожжено на кострах по приговорам инквизиторов, знающих Библию!? Сказано также: «Если кто будет прелюбодействовать с женою замужнею, если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего, – да будут преданы смерти и прелюбодей и прелюбодейка [Лев. 20,10]». Но не были казнены за то, что спали вместе, ни царь Давид, ни Вирсавия, жена Урии Хеттеянина [2Цар. 11,3—4]. А всё потому, что Давид был из когорты пастырей.

Заповедует Иисус: «Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду [Мф. 5,22]». Здесь «нужно понимать значение «брат» в смысле и кровного брата, и гражданина, и человека вообще [5,8,94]», – поясняется в «Толковой Библии» и далее в ней говорится: «Слово «напрасно» служит обыкновенно для оправдания ненапрасного гнева… В некоторых кодексах, замечает Иероним, добавляется «напрасно», но в верных кодексах – мысль определенная, и гнев совершенно уничтожается… «Напрасно» нужно выпустить (в ИБ его нет), потому что гнев человека не творит правды Божией [5,8,95]». Скорее всего, это так хотя бы потому, что «гнев гнездится в сердце глупых [Еккл. 7,9]». Озадачивает, однако, то, что «прогневался Моисей на военачальников [Чис. 31,14] ” за то, что они взяли в плен женщин и детей Мадиамских, а не убили их; да и Иисус проклял смоковницу [Мк. 11,21] и опрокинул столы в храме [Мф. 21,12], думаю, не без гнева. И совсем непостижимо, зачем Всемогущему гневаться? «Кто вдали, тот умрёт от моровой язвы, а кто близко, тот падет от меча; а оставшийся и уцелевший умрёт от голода; так совершу над ними гнев Мой [Иез. 6,12]», – стращает Господь Бог. В Своём негодовании Он довёл голодных матерей до того, что «руки мягкосердых женщин варили детей своих, чтобы они были для них пищею [Плач. 4,10]». А уж излияние семью Ангелами семи чаш гнева Божия на землю [Откр. 16,1—21] вообще являет собой образец садизма. Иначе невозможно вразумить человечество? Таков Ты, «Бог, любящий прощать, благий и милосердный, долготерпеливый и многомилостивый [Неем. 9,17]»? Или глупы Моисей, Сын Божий и Сам Яхве? Нет, гнев пастырей – праведный гнев, назидательный, а заповедь Христова касается только овец. Очевидно, что к ним же обращены и записанные на скрижалях знаменитые десять заповедей (десятисловие), в которых, в частности, говорится о нежелательности убийств и прелюбодеяний. Но мог ли Господь оставить пастырей без Своего архипастырского наставления? Было бы странно. Приглядимся внимательнее к повествованию о скрижалях.

«Сказал Господь Моисею: вытеши себе две скрижали каменные, подобные прежним, и Я напишу на сих скрижалях слова, какие были на прежних скрижалях, которые ты разбил [Исх. 34,1]». Как известно [Втор. 5,22], на разбитых скрижалях было записано упомянутое десятисловие, которое Господь изрек всему Израилю. На новых двух скрижалях было записано второе десятисловие, т.е. следующие десять заповедей [Исх. 34, 14—26]: 1) ты не должен поклоняться богу иному; 2) не делай себе богов литых; 3) праздник опресноков соблюдай; 4) всё, разверзающее ложесна, Мне; 5) шесть дней работай, а в седьмой день покойся; 6) праздник седьмиц совершай, праздник начатков жатвы пшеницы и праздник собирания плодов в конце года; 7) не изливай крови жертвы Моей на квасное; 8) жертва праздника Пасхи не должна переночевать до утра; 9) самые первые плоды земли твоей приноси в дом Господа, Бога твоего; 10) не вари козлёнка в молоке матери его. «И сказал Господь Моисею: напиши себе слова сии, ибо в сих словах Я заключаю завет с тобою и с Израилем [Исх. 34,27]». Выделение перечисленных заповедей из контекста несколько затруднительно, но в целом «не порождает никаких споров между библейскими критиками; некоторые разногласия существуют лишь относительно тождественности одной или двух заповедей да ещё о порядке изложения остальных [116,425]».

Значительно труднее истолковать десятую заповедь. «Едва ли во всём ритуальном законодательстве найдется другой закон, на котором Бог чаще настаивал бы и который бы люди более искажали, чем запрет варить козлёнка в молоке его матери [116,427]». Вкратце пространные объяснения известного историка религии Дж. Дж. Фрэзера можно свести к следующему [116,428]: у пастушеских племён существовало поверье, что между животными одного стада имеет место магическая связь; ещё более тесная связь образуется между животным, его молоком и его детёнышем; кипячение молока может погубить корову, овцу или козу; варка детёныша в молоке его матери может погубить всё стадо, что ставит под угрозу существование пастушеского племени. Таким образом, рассматриваемая заповедь гораздо более значима для племени, чем, например, заповеди «не убий» и «не укради», касающиеся судеб отдельных индивидуумов. Привлекает внимание и четвертая заповедь, узаконивающая человеческие жертвоприношения, о которых разговор впереди.

Видим, что вторые десять заповедей кое в чём пересекаются с первыми, однако, как отмечает Дж. Дж. Фрэзер, «моральные нормы в них совершенно отсутствуют. Все без исключения заповеди относятся всецело к вопросам ритуала. Все они имеют строго религиозный характер, определяя самым скрупулёзным образом мелочные подробности отношений человека к Богу. Об отношениях человека к человеку не говорится ни слова [116,426]». Не подлежит сомнению, что эти заповеди обращены не ко всему народу Израиля, а только к тем, кто отвечает за отправление религиозного культа, т.е. к пастырям. Запамятовал Господь, что писал в первый раз? Вряд ли. И поскольку Он уверенно и недвусмысленно утверждает, что перечисленные десять заповедей были на прежних скрижалях, значит – были. Почему-то каждый раз Господу Богу требовались две скрижали для записи заповедей, а не одна побольше или три поменьше. С учетом того, что речения Ветхого Завета, так же как и Нового, не могут противоречить друг другу, а могут лишь дополнять друг друга, считаю, что в обоих случаях на одной из скрижалей было записано десятисловие с моральными нормами, а на другой – без оных, и в зависимости от того, кому предназначено наставление, овцам или пастырям, читалась та или иная скрижаль.

Для чего второе десятисловие изложено как-то косноязычно, не так внятно, как первое? Для того, чтобы овцы не обратили внимания на него, не поняли его важности, не сопоставили с первым, так как, сопоставив, они увидели бы, что нравственные нормы касаются только их. Из этого не следует, что все пастыри аморальны. Безнравственные поступки совершают и высоконравственные люди. Разведчики из благих побуждений убивают, лицемерят, лгут, воруют, то же делают рабы, пленные. Лгут врачи, дипломаты, педагоги, полицейские. Можно предположить, что Всевышний дал потачку религиозным пастырям в расчете на их само собой разумеющиеся высокие моральные качества. Но это было бы с Его стороны проявлением наивности, а я не решаюсь подозревать в ней Создателя. Будучи Сам выше норм человеческой нравственности, Он осторожно допустил, по-моему, такую возможность и для духовных пастырей, тем самым приблизив их к Себе и возвысив над овцами. Для христианских пастырей второе десятисловие формально утратило актуальность, но допущение им (по умолчанию) возможности безнравственного поведения было с удовлетворением впитано всеми фибрами пастырских душ. Когда овцы осознали, что их батюшки и владыки слишком рьяно пользуются упомянутой возможностью, возник протестантизм. Из вышеизложенного также следует, что при чтении Св. Писания надлежит обращать внимание не только на смысл высказывания, но и на то, к кому оно обращено. Это, разумеется, вызывает дополнительные трудности в толковании.

О переводах

«Я давно уже ясно усмотрел, – делится наблюдениями И.В.Гёте, – что ни один человек не понимает другого вполне, что никто под теми же самыми словами не разумеет того же, что и другие, и разговор или чтение книги у разных лиц вызывают различный ход мыслей [219,555]». Иными словами, сколь много надо претерпеть забот, чтоб сделать с русского на русский перевод. Тем более это касается переводов с иностранных языков. В наше время христиане читают Св. Писание, как правило, на своем родном языке, в лучшем случае – на церковно-славянском, латинском, греческом, считая при этом, что хороший перевод адекватно отражает смысл речей, произнесённых на древнееврейском или арамейском языках Моисеем, пророками, Иисусом Христом, апостолами. Получить же хороший перевод не так-то просто. «Сплошной позор – вот точное наименование качеств и количества русской переводной литературы древних [39,186]», – возмущается В. Розанов. Но не только русские переводы вызывают нарекания. «Позднейшие научные исследования показали, что „Перевод семидесяти толковников“ (Септуагинта) был выполнен совершенно неудовлетворительно [40,392]», – высказывает неудовольствие известный английский философ Б. Рассел. Хотя чего стоят эти научные исследования в свете сообщения Святого Иринея Лионского [54,206], подтверждённого впоследствии Святым Исидором Севильским, о том, что «толковники были посажены поодиночке в отдельные помещения, однако действием Святого Духа они перевели всё так, что в каждой рукописи всё вплоть до порядка слов совпало с прочими [236,431]»? Богодухновенность Септуагинты с очевидностью следует из этого сообщения; и если Святой Иероним Стридонский говорит, что «слишком долго пришлось бы перечислять, сколько всего семьдесят толковников прибавили от себя и сколько опустили [236,114]», то это свидетельствует лишь о богодухновенном исправлении ими искажений, допущенных древними еврейскими переписчиками.

Септуагинта – это особый случай, а вообще возможен ли хороший перевод? Вот что по этому поводу думает знаменитый аргентинский писатель Х.Л.Борхес: «Переводить дух подлинника – намерение такое грандиозное и такое невероятное, что рискует остаться благим; переводить букву – требует такой поразительной точности, что вряд ли за это кто-нибудь возьмется [41,1,214]». И в другом месте: «Перевод не может заменить подлинника. Перевод может служить в лучшем случае средством и стимулом, чтобы приблизиться к подлиннику [41,3,323]». Проф. Санкт-Петербургской духовной академии, знаток многих современных и древних языков В.В.Болотов считал, что «всякий перевод есть подлог, так как в двух различных языках немного находится слов тождественных по значению [28,1,11]». Таким образом, можно уверенно утверждать, что «всякий перевод есть лишь комментарий и никогда не может быть абсолютно точным воспроизведением оригинала [6,3,345]».

И если в художественной литературе такая точность не требуется, то смысл Слова Божия должен доноситься до верующих в совершенно точном и неизменном виде, т.е., как минимум, на том языке, на котором это Слово было впервые произнесено или написано. С этой точки зрения хороший пример преподносит нам ислам: изначально Коран был дан на арабском языке, и до сего дня никакие переводы не в чести у мусульман. Однако и у них существуют различные варианты Корана; что уж говорить о христианстве с его обилием версий Библии (Новая международная, Исправленная стандартная, Новая исправленная стандартная, Новая американская стандартная, Новая версия короля Иакова, Иерусалимская, Благая весть – далеко не полный перечень переводов Библии только на английский язык), все тексты которых, естественно, отличаются друг от друга. Переведено, например, в ПБ: «Не определено ли человеку время на земле… [Иов. 7,1]?» А в ИБ этот стих выглядит иначе: «Человек на земле исполняет службу», причем в сноске сказано, что речь идет о воинской службе, и в подтверждение предлагается обратиться к следующему стиху: «Всё время моей воинской службы с нетерпением ждал бы, чтобы пришла мне смена [Иов. 14,14]». Видимо, эти стихи имел в виду Петрарка, когда писал: «Жизнь человеческая на земле не просто воинское служение, а бой – для разных людей разные [178, 27]». Почему в ПБ Иов не прибегает к военной терминологии, из-за чего в какой-то степени искажается смысл его высказываний, – остается для меня загадкой. Конечно, каждая из многочисленных христианских Церквей придерживается какого-то одного варианта Библии, считает его богодухновенным, что позволяет всем им (Церквам) считать друг друга неправильными.

Дело усугубляется тем, что буквы оригинала могут иметь числовые или иероглифические значения, через которые постигаются более глубинные смыслы священного текста, а они при переводе теряются начисто, сужая возможности понимания первоисточника. Французский ученый Эдуард Шюре поддерживает мнение, что Моисей написал книгу Бытия египетскими иероглифами, заключавшими в себе различные смыслы. «Он передал ключи от них и дал устные объяснения своим преемникам. Когда же, во времена Соломона, книга Бытия, – продолжает Шюре, – была переведена на финикийский язык, когда, после вавилонского плена, Ездра переписывал её арамейско-халдейскими письменами, еврейское священство владело этими ключами уже очень несовершенно. Когда же очередь дошла до греческих переводчиков Библии, последние имели лишь очень слабое понятие об эзотерическом смысле переводимых текстов. Святой Иероним… не мог уже, делая свой латинский перевод с греческого текста, проникнуть до первоначального смысла Библии [16,181]».

Вообще, проф. Лопухин полагает, что весьма трудно переводить как с греческого, так и с древнееврейского языка, только причины этого разные. «Эллинская фраза есть фраза ученая, род архитектурного здания, построенного с величайшим искусством… Для того, чтобы связать различные части, греческий язык имеет много глагольных форм, соединяющих части предложения и точно показывающих их взаимные отношения; он может также пользоваться по произволу множеством частиц речи, которыми можно выражать даже самые тончайшие оттенки мыслей. В еврейском языке нет ничего подобного… Его слово-расположение почти детское, его речь как бы расчленена; он ставит предложения за предложениями, соединяя их всё одним и тем же союзом „и“; у него нет средств выдвинуть на вид главную мысль, а предоставляется самому слушателю или читателю выбирать самое главное из того, что он слышит или читает [4,3,801]». Видимо, чтобы не затруднять овец выбором главного, «даже и в том, что касается еврейского Св. Писания… оно (христианство) „официально“ пользуется лишь греческим и латинским переводами (версии Септуагинты и Вульгаты). Что же до Нового Завета, то мы знаем, что его текст известен лишь на греческом и что именно на основе последнего были сделаны все остальные переводы, даже на древнееврейский и сирийский [38,113]». «Палестинский еврейский язык времен Иисуса Христа, – продолжает А.П.Лопухин, – стоящий ниже греческого по грамматике, пожалуй, ещё ниже его по словарю… Он не был обогащен, подобно греческому, значительным умственным трудом;… в нем мало глаголов и мало существительных и ещё того меньше прилагательных и частиц речи. Отсюда происходит то, что он должен пользоваться одним и тем же словом для выражения предметов совершенно различных [4,3,801]». При таких свойствах еврейского языка, ох, как трудно было иудейским проповедникам донести до слушателей истинный смысл своих высказываний.

Справедливости ради хочу напомнить, что многозначность слов характерна не только для еврейского языка, но в нём она просто вопиюща, особенно если учесть, что с него переводится Слово Божие. То, например, «посредством чего человек проницает, думает и желает, называется сердцем… Слово „сердце“ служит также для обозначения „совести“, равно как и других душевных способностей [4,3,815]». А используемое в Евангелиях греческое слово «тектон» действительно означает «плотник», но оно является переводом арамейского слова «наггар» («Древний еврейский язык имел весьма близкое родство с арамейским [4,3,785]»), которое означает либо человека, работающего с деревом, либо ученого или образованного человека [45,314]. По сути дела, в отношении Христа второе значение представляется более уместным. «Если на клетке слона прочтёшь надпись „буйвол“, не верь глазам своим [185,103]», – советует знаменитый русский мыслитель К.П.Прутков.

В подобных случаях может ошибиться даже весьма грамотный переводчик, если он мало знаком с той средой, в которой писался подлинник. Характерен в этом контексте неправильный перевод в Септуагинте стиха «Люби ближнего твоего как самого себя [Лев. 19,18]». Президент Израильской академии наук Мартин Бубер разъяснял: «В оригинале эта заповедь не относится ни к степени, ни к роду любви, словно бы человек должен любить другого так же сильно или таким же образом, как и самого себя (представление о любви к самому себе вообще не встречается в Ветхом Завете); на самом деле эта логия означает – „любить подобного тебе“ и подразумевает: поступай в этой ситуации таким образом, словно бы дело касалось тебя самого. Всё дело здесь именно в образе поведения, а не в чувстве [47,274]». Итак, смысл этой заповеди можно было бы выразить следующим образом: «Делай для ближнего то, что делал бы для себя». К слову сказать, в Ветхом Завете «заповеди, упоминающие „ближнего“ (как, впрочем, и все остальные), относятся только к соплеменникам – евреям. Высокоуважаемый раввин и врач XII века Моше бен Маймон объясняет: „Убивая сына Израилева, человек нарушает заповедь „не убий“. Если кто совершит убийство преднамеренно и в присутствии свидетелей, его нужно казнить мечом. Не требует пояснения, что убивший язычника не должен быть казнен“. Не требует пояснения [48,359]!» А уж к язычнику, особо досадившему евреям, они обращаются так: «Блажен, кто возьмёт и разобьёт младенцев твоих о камень [Пс. 136,9]!» Псалом 136 поется и на христианских богослужениях, т.е., видимо, православные не прочь таким же образом поступать с детьми своих недругов. Но, скорее всего, прихожане не вникают в смысл песнопений, умиляясь красотой мелодий и слаженностью хора.

Значительное число ошибок происходит также по элементарной неграмотности как авторов, так и переводчиков. Например, «книга Даниила упоминает только о двух царях Вавилона, Навуходоносоре и Вальтасаре, которого автор считает сыном Навуходоносора и последним вавилонским царем [Дан. 5,2] … Последний вавилонский царь Набонид вообще не принадлежал к царской фамилии, а Вальтасар был сыном Набонида, а не Навуходоносора, и не был царем [49,304]». Если пророк Даниил ошибался в таком простом вопросе, то можно ли безоглядно доверять его пророчествам? Или вот, сказано: «Как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет и пришествие Сына Человеческого [Мф. 24,27]; ибо где будет труп, там соберутся орлы [Мф. 24,28]». В 27 стихе говорится о том, что пришествие Христа не останется незамеченным никем. При чём же здесь труп и орлы? Непонимание довольно простого смысла стиха 28, вызванное незнанием фольклора, побудило русских переводчиков к замене слова «стервятники» на более облагороженное слово «орлы» (в ИБ написано более правильное «грифы»), что в свою очередь привело проф. Лопухина к натянутому, заумному богословскому комментарию на этот стих [5,8,375]. На самом деле стих 28 всего лишь пословица, говорящая о том, что о трупе в пустыне можно легко узнать по стае стервятников, кружащих над ним, что приблизительно соответствует нашей пословице о шиле в мешке, т.е. стих 28 представляет собой нечто вроде тропа к стиху 27. Последний пример заодно показывает, что любому даже самому заурядному высказыванию Библии православные толкователи норовят придать глубокий богословский, но не всегда относящийся к делу, смысл – к вящей славе Божией. Это напоминает другую русскую пословицу – о расшибании лба во время молитвы. «Бывает, что усердие превозмогает и рассудок [185,112]», – подтверждает рассудительный К.П.Прутков.

Легко ли видеть Слово Божие в неизвестно когда, неизвестно кем написанном, неоднократно переведённом и многократно переписанном тексте? А этого от прихожан и не требуется, ибо Церковь знает, какое слово Божие, а какое – не Божие. «Когда в 30-х годах XIX в. профессор Петербургской духовной академии протоиерей Г.П.Павский сделал перевод с древнееврейского языка на русский почти всех книг Ветхого Завета,…, то перевод этот не был издан, Павскому было предъявлено обвинение в попытке подорвать православие и он был отстранен от должности [43,17]». Зато всё, что опубликовано с благословения Церкви – истина. «Давайте не будем говорить об этой шутке, согласно которой, набирая наугад типографские знаки, невозможно набрать „Дон Кихота“. Что мы наберём, то и станет „Дон Кихотом“ для тех, кому придется из этого текста исходить, сформироваться в нем и быть его частью [9,162]», – как бы иллюстрирует позицию Церкви знаменитый испанский философ и поэт Мигель де Унамуно.

О сознательном искажении

Ошибки практически неизбежны в работе переводчиков и переписчиков. Гораздо большим злом является сознательное искажение текстов. По свидетельству Е. Блаватской «достаточно почитать критику Эразма или даже сэра Исаака Ньютона, чтобы стало ясно, что еврейские священные писания подделывались и переделывались, были утеряны и снова написаны дюжину раз ещё до дней Ездры [31,226]». Следует также иметь в виду замечание известного историка христианства Эрнеста Ренана о древних переписчиках: «Книга на Востоке не копируется в точности. Её обновляют и приспособляют к моменту путём прибавлений того, что известно или предполагается известным из других сочинений… Не совестятся перепутывать в одном сочинении различные стили и авторов [199,368]». С изобретением книгопечатания невольных ошибок стало меньше за счет устранения переписчиков, но ничуть не уменьшилось количество подтасовок, фальшивок, пропусков, замен. «Не всякому слову верь [Сир. 19,16]», – предупреждает Иисус, сын Сирахов. Иосиф Сталин усиливает этот тезис: «Никому на слово, товарищи, верить нельзя [50,239]». А Эдуард Гиббон замахивается на святое: «Есть серьёзное основание опасаться, что первые отцы Церкви очень часто были клеветниками [51,2,17]». Известного английского историка поддерживает великий немецкий мыслитель Фридрих Ницше: «Ничто не является столь редким среди моралистов и святых, как честность [123,2,622]».

В.В.Болотов отмечает: «Как известно, переписчики и читатели по своему разумению поправляют самого писателя… Древность рукописи часто оказывается недостаточным ручательством её близости к подлиннику [28,1,15]». Подтверждение тому находим в «Церковной истории» Евсевия Памфила, которая «уникальна тем, что целых десять веков после её написания никто из ученых чад Церкви не брался изобразить церковную жизнь первых трех веков [54,5]». «Евсевий наивно признаётся, что в своей истории он будет выпускать всё, что может клониться к унижению Церкви, и, напротив, будет особенно распространяться о том, что может прославить её [37,276]». Так, он приводит письмо Иисуса Христа топарху Авгарию: «Блажен ты, если уверовал в Меня, не видев Меня. Написано обо Мне: видевшие Меня не уверуют в Меня, чтобы не увидевшие уверовали и ожили. А что ты приглашаешь Меня к себе, то надлежит Мне исполнить здесь всё, ради чего Я послан; а когда исполню, то вознесусь к Пославшему Меня. Когда же вознесусь, то пошлю к тебе одного из учеников Моих, чтобы он исцелил болезнь твою и даровал жизнь тебе и тем, кто с тобой [54,44]». Можно ли даже предположить, что христианин отважится на подделку слов Господа нашего и Спаса Иисуса Христа? Тем не менее последователи проф. Лопухина фактически обвиняют Евсевия в этом, написав, что «Cам Господь не оставил никаких записей Своих речей и дел [5,8,19]». Кому верить? Не могу представить себе, что составители «Толковой Библии» не читали упомянутую «Церковную историю», поэтому верю им.

Но в таком случае возникают два вопроса. Первый: «Правильно ли поняты устные речи Иисуса (а заодно и апостолов)?» Ведь люди, и пророки особенно, «часто говорят отрывками, прерывая самих себя на середине предложения, чтобы переформулировать мысль или сменить тему. Зачастую непонятно, о ком или о чём говорят, потому что говорящие употребляют местоимения (ему, им, этот), общие слова (эта история, в этом отношении) и эллипсисы [205,214]». Боюсь, что устная речь, тем более в условиях отсутствия звукозаписывающей аппаратуры, открывает более широкие возможности для недопонимания, чем письменная. В частности, если оратор прервал произносимую фразу, то у слушателя «существует в среднем около десяти различных слов, которыми можно было бы продолжить предложение с данного места, так чтобы предложение было грамматически правильным и имело смысл [205,73]». И второй вопрос: «Возможно ли доверять хоть единому слову Евсевия Памфила, епископа Кесарийского?» Решительно отвечаю – нет. Опору своей решительности нахожу в бескомпромиссных словах правдолюбца К.П.Пруткова: «Единожды солгавши, кто тебе поверит [185,99]?»

«В 303 г…. языческий император Диоклетиан (большой специалист не только по руководству страной, но и по выращиванию капусты, чем вызывает уважение) приказал уничтожить как можно больше христианских сочинений. Доверив своим редакторам исправить это зло, император Константин Великий предоставил стражам догмы удобный случай пересмотреть и исправить тексты согласно их убеждениям или требованиям текущего момента, чем они благополучно воспользовались [55,261]», подготовив материал для Евсевия и поощрив его к дальнейшей правке истории христианства. В том и заключается одна из главных причин трудности толкования Нового Завета, что время от времени добрые христиане «совершенствовали» его. Проанализировав рукописную традицию, С. Лёзов констатирует, «что текст Евангелий целенаправленно изменялся и после их канонизации… С точки зрения истории текста Новый Завет на протяжении почти четырнадцати веков оставался живым и развивающимся литературным корпусом, содержание которого постоянно обновлялось за счет „впитывания“ новых теологических идей [14,388]». Недаром Цельс упрекал христиан в том, что они по многу раз переделывали свои «священные» книги [56,266]. Внося изменения в новозаветные тексты, различные авторы, разумеется, не согласовывали эти изменения между собой, поэтому «различий между дошедшими до нас рукописями больше, чем слов в Новом Завете… Трудновато понять смысл слов Божиих, если мы даже не знаем, какие это слова [21,26]!» Из длинного ряда умышленных искажений Св. Писания приведу лишь некоторые, показавшиеся мне наиболее впечатляющими.