Текст книги "Простейшие"

От чистого сердца

Он кое-что вспомнил важное и очень значимое для него, и на душе снова потеплело, наступил покой, лицо озарилось улыбкой. Марина… она очень изменилась за время их разлуки. В её поступи появилась некоторая вальяжность, в движениях медлительность, во взгляде покорность и смирение. В день приезда её в Каир, когда они остались наедине, она опустилась на колени перед ним на ковёр, привлекла его к себе, теперь они смотрели глаза в глаза, и неожиданно произнесла:

– Абдо, любимый… Мне хотелось бы…

– Что? Что, свет моих очей, моя звезда? – нежность и страсть переполняли его.

Однако следующее её предложение обезоружило и полностью изменило настроение, потому что было бесконечно далеко от плотских желаний и произнесено по-арабски:

– Мне хотелось бы видеть мир твоими глазами, как смотришь на него ты…

Он смотрел на неё с недоумением. Что это значит?

– Я хочу верить в Бога так же, как веришь ты… в твоего Бога хочу верить, в Аллаха. Понимаешь? – проговорила она серьёзно, немного коверкая слова и смущаясь, правильно ли произносит звуки пока ещё сложной для неё речи.

Сердце его зашлось… что она только что произнесла?

Она хочет стать мусульманкой? Она хочет принять ислам…

Это было не просто неожиданностью: желание возлюбленной оглушило его. Тем временем она продолжала, не отрывая от него взора:

– Я хочу принять твою веру… хочу, чтобы ты научил меня верить в Аллаха.

– Ты хочешь стать мусульманкой?

– Да, любимый, – улыбалась она ему.

После её слов казалось, будто мир преобразился вокруг него.

Абдель-Керим стал серьёзен как никогда. Наступил самый ответственный момент.

– Марина, я обязан задать тебе важный вопрос.

Она кивнула, не отводя от него своего светящегося благостью взгляда. Он понимал, что это одна из самых главных вех в их жизни. Ошибки в такой серьёзной для каждого правоверного процедуре, как посвящение в ислам, недопустимы. А если это её временный порыв? Он должен быть уверен в её решении, и только после этого можно произнести шахаду.

– Ты хочешь этого от чистого сердца? Отвечай, звезда моей души, как есть.

– Так желает моё сердце, – взволнованно сказала она.

Какое-то время он молча смотрел на неё.

Абдель-Керим был не на шутку взволнован. Всё так неожиданно…

«Для шахады нужны два свидетеля…»

– Сейчас. Погоди минуту…

Встал и стремительно вышел. Вскоре он вернулся с двумя мужчинами, которым жестом указал на стулья, и они безмолвно сели рядом друг с другом. В руке он держал платок из тонкой шёлковой ткани: традиция должна быть соблюдена полностью.

Абдель-Керим подошёл к Марине, которая ждала его в нетерпении, взял её за руку:

– Марина, я обязан задать тебе при свидетелях тот же вопрос, а ты должна ответить. Должна ответить так, как велит тебе сердце при этих людях. Это свидетели, – указал он на мужчин.

Она знала, что нужно именно так, кивнула. Он повторил свой вопрос, от чистого ли сердца идет её желание стать мусульманкой. Она ответила утвердительно, будучи при этом чрезвычайно серьёзна и сосредоточенна.

Абдель-Керим молча покрыл ей голову платком.

А теперь время произнести шахаду, а присутствующим стать истинными свидетелями этого.

Момент был сакральным, казалось, сам воздух напитан благостью и высокой степени ответственностью и средоточием серьёзности ритуала.

– Я буду говорить слова посвящения, а ты должна запомнить их и повторять за мной точно так, как произношу их я…

Марина уже давно была ознакомлена и с процедурой принятия ислама, и слова посвящения изучила, зазубрила их наизусть. Но происходящее представлялось настолько ответственным, что было очень страшно запутаться в сложном кружеве фраз.

Она впилась взглядом в его губы, волнение читалось в её глазах. Будет повторять за ними, и у неё всё получится.

– Я готова, хабиби. Начинай…

– Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, – медленно и внятно проговорил Абдель-Керим и услышал, словно эхо, из её уст мёдом льющиеся благословенные звуки:

– Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха…

Его переполнили возвышенные чувства, и одновременно нахлынула настоящая всепобеждающая страсть, которую только может испытать мужчина к женщине. Казалось, у него за плечами в этот момент выросли крылья.

– И свидетельствую, что… – в волнении продолжил он.

Марина повторила:

– И свидетельствую, что…

– Мухаммед…

– Мухаммед, – повторила Марина за Абдель-Керимом.

– Посланник и Пророк Его…

– Посланник и Пророк Его… – услышал он уверенный ответ.

Марина смотрела на него настороженно. «Так ли она произносит нужные слова?» Он смотрел на неё, исполненный гордости, глаза его сияли. «Значит, я всё сказала правильно…» – вздохнула Марина с облегчением.

Это был торжественный момент! Его жена произнесла шахаду. Он улыбнулся ей, почтительно коснулся губами её лба. Мужчины молча встали со словами благословения, попрощались и покинули помещение.

Затем были беседы… Долгие, подробно и обстоятельно. О вере, о Коране, об исламе, об истории… Абдель-Керим рассказывал об основах Шариата, о жизни Пророка и правоверных, и ещё много о чём священном. Марина завороженно слушала, её переполняла благость, наполняющая и его сердце радостью.

На следующий день они получат справку в Аль-Азхаре, где она ещё раз произнесёт шахаду.

Так Марина стала мусульманкой.

Посеешь ветер, пожнёшь бурю

Гримаса отвращения исказила лицо мадам Назли.

«Не сделаешь ты моего брата счастливым, не сделаешь… Не сможешь. Странная, непонятная, чужая, как существо с другой планеты», – страдала мадам Назли, тайком бросая взгляды на Марину, наблюдая за поведением «молодой» невестки. «Молодая…» – горько усмехнулась мадам Назли. Она даже женщины в ней не видела. И братец хорош… Что за сумасшествие – жениться на женщине, которая не родит ему ребёнка?!

Разве можно быть такой, как эта? Неуклюжая, нервная, какая-то бледная, вечно смущённая, беззащитная… И вести себя не умеет. Где тебя воспитывали? То молчишь, как статуя какая, то вдруг оживаешь, громкая, шумная, хохочешь беспричинно, да так визгливо ещё… «Противно…» Ничего не смыслит в их моде, в макияже, в ароматах, в уходе за волосами, лицом и телом. Не использует ни кремов, ни косметики, ни масел… Так и не научилась повязывать платок!.. Чай подать не умеет. Почему бы не использовать специальные чайные стаканчики в изящных серебряных подстаканниках, которые ей подарены (ведь подарены с намёком, что пора учиться подавать чай)! Чай гостям она наливает в какие-то широкие чашки с тонкими до прозрачности стенками, которые ставит на блюдца. И не чай, а кипяток, в который опускает чайный пакетик. «Кошмар». Мало того, что это нельзя назвать «чаем», она эту жидкость подаёт ещё и без сахарного песка. Аллах, Аллах!

Сахар у неё стоит в отдельной вазочке. А сколько раз осрамилась при получении свадебных подарков, стыдно вспомнить… Эта женщина без малейшего понятия об этикете. Было много золота. Каждое свадебное преподношение сопровождалось чуть ли не поклонами перед одаряемым и горячими длинными благодарностями, словно она не невеста, а обслуживающий персонал. Как смешно искажает слова, не выговаривая многих звуков, так что смысл сказанного зачастую совсем другой… Гости из приличия притворялись, что не замечают явных ошибок в произношении, но было смешно и глупо из-за недопониманий.

Понятно, это не её родной язык, и она старается. Да, но без толку!

Но всё же… «Свою беспомощность ты выставляешь перед собой как флаг! – хотелось зло крикнуть ей. – Глупая, ты же как голая… Это опасно». Слабая ты, невоспитанная и скучная. Никакая… «Не наша…» Женщине положено быть воплощением тайны, скрывать в себе загадку и быть достаточно умной, чтобы удержать рядом с собой мужа. А к тебе скоро потеряют интерес, останется жалость, а после – полное равнодушие…

«И подумать только, она приняла ислам!» – сокрушалась мадам Назли.

Ну, с одной стороны, это хорошо, конечно. Гораздо лучше, чем если бы она ходила и звенела своим крестом на шее. Вот где был бы ужас.

А с другой стороны, неважно, приняла ты ислам или осталась в своей традиции вероисповедания. Да какая разница… Хоть брат и был горд за её горячее искреннее желание принятия их религии, мадам Назли ничто не смогло бы переубедить, что это была лишь театральная постановка, полная лицемерия и надуманности. «Мужчины не распознают таких простых вещей… Желания ослепляют вас. А ты, глупая, – обращалась она к Марине, – думала таким образом привязать мужа к себе ещё больше. Какая наивность». Мадам Назли мрачно усмехнулась.

Ей было отчасти жалко Марину. Зная сложный и непредсказуемый характер своего брата и трагичную историю его жизни – два неудачных брака, первый из которых был неосознанным и слишком скоротечным, закончился кончиной молодой жены, а второй… и вспоминать страшно, она где-то сочувствовала новой невестке, хоть и невзлюбила её с первого взгляда.

«Не будет у тебя счастья… не будет, хоть дважды ты прими ислам. Ничего ты не понимаешь ни в нашей религии, ни в наших традициях, ни в нашей культуре. Чужая, никогда ты не станешь своей – такое здесь невозможно, а если вдруг попытаешься навязать свои устои, привычки и обычаи, будешь жестоко сломлена и выкинута за пределы здешней жизни. Мир ислама – это иная цивилизация, закрытая для человека с западным мышлением.

И Абдо тоже хорош… Вздумал жениться. Само по себе желание весьма похвальное, тем более после стольких лет страданий и одиночества. Но что за блажь – жениться на иностранке? Тем более, у неё была для него подходящая партия. Девица из хорошей египетской семьи, двадцати пяти лет от роду, томится в ожидании предложения, как и вся её родня. Хотя… видно, уже махнули рукой и ищут новую партию, не простаивать же девочке», – вздыхала мадам Назли. А жаль… Абдо им был когда-то представлен, но так с тех пор никаких подвижек в её сторону не сделал. Непонятно – почему… Девушка из хорошей семьи их уровня, в его вкусе… пышнотелая, полногрудая, высокая, яркая, ухоженная, длинноволосая длинноногая брюнетка с тонким станом… нежная линия талии плавно переходит в округлые широкие бёдра. Такие в его вкусе. Она ещё в том возрасте, что стала бы хорошей матерью его потомству. Не разглядел, что ли?

А с этой… Хватило каких-то десяти, а то и меньше дней – и решение жениться готово! Немыслимо. А ты-то, ты-то хороша – сразу согласилась! Это возмущало больше всего. Ей предложили брак тогда у неё в кафе, женщина чуть поломалась, помолчала для вида и дала согласие… Разве так поступают достойные женщины?! А узнать все подробности своего бытия в браке: финансовую часть этого значимого мероприятия, размер махра, муахра, условия брачного договора, семью будущего мужа?! «Ты же про нас ничего не знаешь. Ровным счётом ни-че-го!!» – возмущалась мадам Назли.

Можно было предположить, что Абдо заблаговременно обговорил с ней всё это, но вряд ли… Он сам смущался, как мальчишка, и его целью было застолбить эту особу до того, как она покинет Египет. И уже потом, гораздо позже, он, советуясь с ней самым тщательным образом, и решил все финансовые вопросы, касающиеся женитьбы… Она даже уверена, что и по сей день молодая невестка не совсем ориентируется, какие суммы и какая часть недвижимости отошли ей после брака… «Ты и в золоте-то, наивная ты женщина, не разбираешься!» Что может выйти из такого брака?! Совсем обезумел Абдо, снедаемый желанием: огромный махр и муахр, чётко и подробно прописанный в брачном контракте, часть виллы, многочисленные золотые украшения, с камнями и без… кольца, браслеты, серьги, подвески, так что молодая пожелала хранить всё это в банке: арендовали для свадебного золота банковскую ячейку в одном из отделений банка HSBC. Как же она, Назли, была против той глупости, которую учудил ослепший от желания брат… Приводила доводы, убеждала, увещевала, считая чересчур щедрое поведение жениха неоправданно опасным… «Абдо! Ты совсем не знаешь её… Одумайся, брат. Подпишите формальный договор на тысячи две долларов», – пыталась она образумить брата, но он только отмахивался. Ну, что ж… Посеешь ветер – пожнёшь бурю, как говорится.

Дружная семья

Эх, Марина, Марина… Почему бы тебе не носить на себе золотые украшения, это же красиво и смотрится богато, и поднимает престиж, статус мужа, – изумлялась мадам Назли. Может быть, не нравится?! Так ведь несложно открыть рот и сказать: «Не понравилось. Хочу не это, а вон то…» Но она же молчит, смущается, краснеет и только улыбается. И непонятно, угодили тебе или нет. Что ж, у иностранок свои причуды, своя манера поведения.

Мадам Назли сделала для себя вывод, что с этих пор воздержится дарить невестке что бы то ни было, тем более золото, не согласовав с Абдель-Керимом. Досадно… Виданное ли дело – обсуждать с мужчиной женские побрякушки?! А что делать? Мало было бед в их семье, теперь ещё эта русская…

Вспомнилась недавняя ссора с братом по телефону перед самой свадьбой. Стало тоскливо и обидно.

Она тогда собралась с духом и решилась предложить уведомить о торжественном событии родных, которых судьба разбросала по Европе, сказала позвонить его сыну Гамалю в Берлин и брату-близнецу Рашид-Кериму в Цюрих, пригласить их на свадьбу. Как он тогда разозлился! Был груб, начал рычать на неё, бросил трубку.

– Назли… Мы с тобой когда-то договаривались, сестра… Помнишь?.. Этих двоих больше нет в моей жизни. Нет и никогда не будет!

Как так – их нет в твоей жизни, если это твои родные сын и единоутробный брат, твоя кровь! Да и где это видано – держать в тайне от самых близких такое важное семейное событие, как брак… Не по-людски это. Хотелось объяснить ему всю важность этого шага, но он ведь бросил трубку! В разговоре со старшей сестрой – бросить трубку! Где это видано! Конечно, перезванивать она не стала. Но осадок остался. Впрочем, как и всегда после общения с ним.

Сложный человек – её брат… Когда-то давно именно он явился причиной тому, что родные перессорились и, разъехавшись кто-куда, с тех пор ни разу больше не виделись. «Всю жизнь провести в маске. Немыслимо. С нами ты один – само воплощение зла, сарказма и едва скрываемой ненависти, в обществе – другой, такой весь положительный, спокойный, деловой…» – с горечью думала она о брате. Так было всегда, и это не изменить.

Мадам Назли погрузилась в воспоминания…

С Абдо сложно с самого детства. Их было трое детей в очень благополучной знатной семье из Каира, их отец был врачом-онкологом, имя которого гремело по не только по всему Египту, но и по всем странам Ближнего Востока и Северной Африки. Назли – старшая дочь в семье. Близнецы Абдель-Керим и Рашид-Керим появились гораздо позже, когда ей исполнилось десять. Мальчики были похожи как две капли воды. Различия стали проявляться позже, с формированием характера каждого. Большая редкость, но столь похожие дети были диаметрально противоположны по характерам. Абдель-Керим замкнутый, мрачный, задиристый, как чертёнок, уже с детства у него проявлялись зачатки подлости, не раз был пойман на лжи (от внимательного ока старшей сестры ничего бы не ускользнуло) – мог сделать что-нибудь исподтишка, а вину свалить на брата. Близнец же, Рашид-Керим, наоборот – сама открытость и доброта, всегда покрывал делишки близнеца, которого обожал, считая их невинными шалостями. Абдель-Керим же, казалось, не любил никого, кроме себя.

С возрастом качества братьев оттачивались, обрастали новыми. Различия становились заметнее. Даже внешне уже были не так похожи. Абдель-Керим рос импульсивным, раздражительным, эгоистичным подростком, и только тяжёлая рука отца и укоризненный взгляд матери сдерживали его от пакостей, на которые он, все знали, был способен. В нём слишком рано проявилась чрезмерная заинтересованность вопросами пола: его, страстного любителя подсматривать, молоденькая Назли не раз ловила подглядывающим за ней, переодевающейся в своей комнате или в хамаме. В таких случаях она жаловалась отцу, и мальчику влетало, и потом он в отместку вредил ей, подстраивая что-нибудь неожиданное, неприятное. Но, как ни странно, вокруг маленького злодея, иначе не назовёшь, группировались сверстники, значит, лидерская жилка имеется, – радовался отец. Вокруг Абдо собирались мальчишки, а он был за главного. Рашид-Керим же рос спокойным, уравновешенным ребёнком, ценил уединение, проявлял задатки исследователя, врачевателя. Его часто можно было застать изучающим что-то под микроскопом, который он выклянчил у родителей – раскошелились на дорогую покупку, или оказывающим помощь больным кошечкам, собачкам, ящерицам и лягушкам.

Разошлись пути близнецов и в жизни, и в профессиональной сфере. Один пошёл в туризм и отельный бизнес, блестяще проявляя управленческие способности, второй – по стопам отца, однако выбрав другую специализацию – акушерство и репродуктологию. Сама она, Назли, к тому времени была удачно замужем за бизнесменом-кондитером, имеющим сеть пекарен, уважаемым Мустафой, жила в Хургаде и воспитывала двух сыновей, которых родила одного за другим. Позже муж откроет восточное кафе-кондитерскую и в честь жены назовёт «Мадам Назли» – и благозвучно, и ей приятно.

Абдель-Керим рано познал вкус греха, прослыл ярым любителем, если не сказать более, женщин, а попросту был опытен не по годам: вокруг него роились девушки, девушки разные – и с определённой репутацией, и невинные, кто мечтал о браке с ним. Девиц Абдо менял как перчатки: сегодня одна, завтра другая, послезавтра третья. С одной из них, наивной, влюблённой в него как кошка, получилось неловко, как он совсем не ожидал: она забеременела, а когда это обнаружилось, родители девушки вытрясли из дочери, кто виновник позора, и потребовали свадьбы. Это случилось в год окончания университета. Пришлось жениться. В то время как молодой муж, который таковым себя не ощущал и продолжал вести разгульную жизнь, готовился стать отцом, его близнец Рашид-Керим, как лучший студент факультета, полностью посвятивший себя медицине, получил приглашение на интернатуру в Цюрих, в одну из ведущих клиник страны, и собирался покинуть Египет. Немаловажную роль сыграли и связи отца. Рашид-Керим уже был автором нескольких статей, которые впоследствии легли в основу серьёзного научного труда в области акушерства и репродуктологии.

Несчастья одно за другим начали обрушиваться на их семью. В одночасье покинули этот мир оба родителя – погибли во время крушения прогулочной яхты, совершающей круиз по Нилу, а они, по несчастливому стечению обстоятельств, были на этом судне: яхта сгорела и утонула, и все – и пассажиры, и команда – погибли.

Родители успели оставить близнецам в наследство недвижимость в Каире, неплохое состояние и обширные связи, благодаря которым один из них продолжал обучение в Швейцарии и готовился защитить диссертацию по новым методикам и техникам нового направления в акушерстве и репродукто-логии, одновременно работая акушером-гинекологом в местной клинике, оттачивая профессионализм врача на практике. Второго же, минуя всякие карьерные лестницы и прочие сложности, как гениального управленца сразу же определили генеральным менеджером роскошного нового пятизвёздочного отеля на побережье Красного моря, в Хургаде.

Не успели скорбящие отойти от своего горя, второе несчастье не заставило себя ждать…

Скелет в шкафу

Не успели скорбящие отойти от своего горя, ещё одно несчастье свалилось им на голову. Во время тяжелейших родов скончалась жена Абдель-Керима. За жизнь ребёнка боролись врачи, и ребёнка удалось спасти. Это был мальчик, прехорошенький, здоровенький, назвали подходящим именем – Гамаль.

Никто не ожидал, что кончина молодой женщины так потрясёт Абдель-Керима. Он погрузился в траур, а после впал в глубокую депрессию и замкнулся в себе на долгое время. Никаких больше женщин, никаких связей, никаких развлечений. В смерти жены, к которой он, в общем-то, был ещё недавно совершенно равнодушен, винил и казнил только себя. Ребёнка, который был похож на него как две капли воды, он видеть не мог, тот являлся для него живым укором совести, и одно только упоминание о младенце могло вызвать очередной виток депрессии. Когда он оправился от горя, тут же с головой погрузился в работу, о сыне же ничего слышать не хотел. Родственники покойной вознамерились забрать ребёнка, претендуя на своего внука, однако за этим желанием стояло банальное получение откупных, своего рода шантаж: «Вы нам деньги, и мы забудем про мальчика». Им заплатили, и немало, припугнув, что если неуместный шантаж продолжится, то задействуют связи в полиции, и тогда им не поздоровится. Они испугались, и с тех пор больше никогда их больше не видели и не слышали. Назли настояла на том, что заботу о младенце на себя возьмет её семья, Мустафа поддержал жену. Где двух сыновей воспитают, там и третьего вырастят… Он надеялся, что настоящий отец ребёнка со временем оттает, для него найдётся достойная невеста, он женится и станет хорошим отцом малышу.

Так и произошло, но только нескоро… через целых шестнадцать лет. К тому времени Гамаль стал красивым юношей, похожим на своего отца в том же возрасте: высокий, статный, яркий, сероглазый, с бровями вразлёт, с чёрными как смоль волосами, правильной формы чуть крупноватым носом и полными чувственными губами. И характером, увы, был весь в отца, что нередко с досадой подмечала Назли: дерзким, эгоистичным, взбалмошным, своевольным и капризным. «Хоть бы от Рашида что перешло парню», – сетовала Назли. Гамаль принимал Абдель-Керима за дядю, не подозревая, что тот приходится ему отцом.

Абдель-Керим часто навещал сестру и постепенно привязался к сыну, они друг в друге души не чаяли. Мальчик гордился им и собой, что так похож на дядю, неординарную личность, успешного мудира одного из самых престижных отелей красноморского побережья. Однако всё тайное рано или поздно становится явным. Прошлое всплыло неожиданно и до глубины души потрясло молодого человека. Как-то он случайно подслушал более чем откровенный разговор по телефону Назли с какой-то родственницей невесты Абдель-Керима. Парень знал, что для дяди нашли девушку, и был в курсе, что их уже представили друг другу на какой-то вечеринке, возникла обоюдная симпатия… Дело шло к помолвке.

Мадам Назли говорила в трубку:

– Нет, дорогая, считай, не был женат. Ваша Амаль будет первой. Сейчас расскажу, слушай… Абдо был совсем молодой, горячий, ну, знаешь, как оно бывает у юношей… вот и спутался с какой-то девчонкой, и она понесла от него. Девчонка была без роду, без племени… Родители? Ужасные люди. Не нашего круга… Пришли, устроили большой скандал. Настояли… пришлось сыграть свадьбу. О-о-о-о, столько всего было… но неприятности в прошлом.

Гамаль был потрясён. Такое сказать о его любимом дяде! Дядя Абдо для него – эталон высоконравственного человека, образец для подражания. Слова «спутаться» и «девчонка», «без роду, без племени», «ужасные родители» – не про него, они никак не вязались с его образом.

Юноша стоял за дверью, не в силах сдвинуться с места. То, что он услышал далее, ввергло в шок.

– Нет, что ты… не жили. Тот брак – чистая формальность! Ничего не связывало, ничего, кроме харама, что случился неожиданно… Роды были тяжёлые, она скончалась, Гамаля удалось спасти. Абдо тогда отказался от ребёнка… Он видеть его не мог, – откровенничала Назли. – Молодой был, винил себя во всём. Так бывает… да. Он только окончил университет, нужно было строить карьеру, и как бы он справился с ребёнком один? Я его усыновила. Вот такая история… Нет, мальчик не знает до сих пор. Да уж… чего только не случается в жизни, дорогая. На всё воля Аллаха!

У Гамаля чуть не остановилось сердце… Вся жизнь пронеслась перед глазами. Что же получается… Абдель-Керим – его родной отец! А Назли, значит, не мать ему, а тётя?! Его настоящая мама, так цинично названная мгновение назад «девчонкой», «без роду, без племени», которая «понесла», умерла… Его настоящая мама лежит в могиле… Вот оно что… Слёзы душили Гамаля. А настоящий отец отказался от него, когда-то выкинув, как бездомного котёнка… врал ему столько лет, прикидывался. То есть Назли и Мустафа – его приёмные родители… при живом отце! Тётя подобрала его из жалости. А старшие братья, которых он считал родными, – вовсе и не родные… Гамаль почувствовал дурноту. Медленно сполз по стене, спазм сдавил грудь, по щекам покатились крупные слёзы. «Мама…» – сжималось сердце.

Он мигом возненавидел всех своих родных сразу: отца – за предательство и смерть матери, приёмных родителей – за многолетнее враньё, братьев – за милость божью иметь родных отца и мать. А себя почувствовал одиноким, несчастным и обманутым.

Тем же вечером, когда семья была в сборе, Гамаль вызвал на разговор Мустафу и Назли, сообщив, что теперь знает, кем им приходится, осведомлён и об их многолетнем вранье, и уже в курсе, кто его настоящий отец. Назли он подчёркнуто называл тётей и вёл себя с ней дерзко… Она чуть сквозь землю не провалилась от собственной глупой оплошности, вмиг смекнув, откуда у юноши запретная информация: нельзя быть такой неосторожной, слишком болтливой… Гамаль проронил тоном, не терпящем возражений, что теперь, когда всё открылось, желает жить со своим отцом. Парень был мрачен, настроен сверхсерьёзно, так, что никто не вздумал его отговаривать. Назли созвонилась с братом и попросила его срочно приехать, в общих чертах обрисовав ситуацию…

Когда Абдель-Керим прибыл, Назли, отведя его в сторону, призналась в своей судьбоносной оплошности, но тот, к её удивлению, не рассердился, не впал в ярость… Он был в каком-то приподнятом настроении, воодушевлён и радовался грядущим в их с Гамалем жизни переменам: теперь у него есть взрослый сын, и он решил, что станет лучшим отцом своему ребёнку! «Наконец отцовские чувства проснулись в тебе, Абдо, хвала Всевышнему», – не могла нарадоваться Назли. «Папа…» – елейным голосом пропел Гамаль, бросаясь ему на шею, так что Абдель-Керим чуть не прослезился, судорожно обнимая сына. Конечно, он с горячностью поддержал желание Гамаля переехать к нему. Сын ни в чём не будет нуждаться, – обещал он. Назли тоже была рада неожиданным переменам в жизни их семьи. Разумеется, отец и сын должны жить под одной крышей, наступило время воссоединения! Посоветовавшись с мужем, решила, что они выделят для мальчика кругленькую сумму – приёмный сын уйти из их дома должен с лёгким сердцем. Довольный Гамаль покидал дом тётушки с деньгами и подарками.

И понеслось…