Текст книги "Ты чертовски хорошая мама! Прими хаос, преодолей чувство вины и будь верна себе"

В итоге заглядываешь ты в соцсети и осознаешь, что одной тебе не повезло. И, вероятно, нет ничего страшнее этого чувства. Скажете, мне вообще не стоило заглядывать туда? Ну давайте, не заглядывайте, а я посмотрю. Сколько вы продержитесь в первые дни после родов, когда из дома почти не выйдешь? Вот только в те же дни как никогда важно помнить о том, что в действительности материнство – та еще катавасия вопреки тому впечатлению, что создают соцсети.

А впечатление они создают ну очень отличное от действительности. У мамочек в соцсетях на первый взгляд не только уйма свободного времени, не только бесконечный запас сил, не только каждый день наполнен радостью и светом, но еще и хозяйство налажено, и дети под присмотром, и внешность ухоженная. Я не понимала, как такое возможно. Поскольку глядела вокруг и видела последствия по меньшей мере тайфуна. Бой был очевидно неравным – и я закономерно проигрывала.

Я и прежде сталкивалась с неудачами, однако неудачи в материнстве, казалось, настигали только меня. Мне было стыдно не только перед собой, но и перед моей малышкой. Та определенно заслуживала лучшего – того, что я предоставить не могла. Не справлялась я, а страдали мы обе… и это казалось невыносимым. Сколько бы я ни готовилась, сколько бы ни читала, мне никак было не стать по-настоящему классной матерью для Таллулы. Так я и заключила, что не справляюсь с материнством.

Знала бы я тогда, насколько мое представление о действительности отличается от этой самой действительности. Ведь в действительности матерям отнюдь не просто, а их дети – отнюдь не ангелочки. Фотографии, которые мы видим в интернете, не могут не вызывать зависть, которой особенно сложно противиться мамам новоиспеченным.

Вы вряд ли удивитесь, однако соцсети способны вызывать у пользователей беспокойство – тем все время кажется, будто они что-то не успевают. Пользователь сам, насмотревшись публикаций, начинает обесценивать свои заслуги и верить в то, что он «хуже других». До рождения дочери я и сама стремилась везде успеть (хотя моя жизнь и без того была увлекательной и полной событий). Подобное беспокойство в последнее время называют причиной увеличения (почти на 400 %) количества подростковых самоубийств – и это лишь одно из последствий. Получается, то дерьмо, что выкладывают в соцсетях, буквально опасно для жизни и здоровья, если толковать его неправильно. Именно поэтому я не дам своей дочери телефон до тех пор, пока ей не исполнится сорок пять.

А теперь позвольте ненадолго прикинуться ботаником из Кремниевой долины. Нет, утомлять вас непонятными словечками в духе «контент-маркетинг» или «векторное представление» я не буду. Однако мне кажется, если вернуться к истокам происходящего, мамам будет значительно проще смириться с той действительностью, которая их окружает, и простить себя за то, что их жизнь отнюдь не такая безупречная, как чужие фотографии.

Соцсети многие поначалу воспринимали как электронные фотоальбомы. Фотографии оттуда можно точно так же показывать друзьям и родне, только для этого необязательно встречаться. А теперь вспомните, как выглядели фотоальбомы прошлого. Разве там на каждом шагу были фотографии с плачущими младенцами? Тем не менее эти виртуальные фотоальбомы, как можно догадаться, вышли за пределы первоначальных представлений. Со временем любая успешная соцсеть превращается в отдельное развивающееся пространство, куда люди направляются, чтобы развлечься, вдохновиться, обменяться новостями и получить поддержку. При этом там очень выгодно раскручивать бренды и самих себя (так и появились блогеры – на первый взгляд обычные люди, способные при этом привлекать подписчиков своим мнением, фотографиями или знаниями в определенной области).

Мама-блогерша – лишь один из множества видов блогеров (к числу которых, как уже говорилось выше, принадлежу и я). И в среде таких блогерш, как и в любой иной, появились свои правила, основанные на определенном представлении о том, как должна выглядеть успешная мама. Наиболее яркое порождение этих представлений – фотографии либо нарочито красивые и милые, либо преисполненные чудачества и смехотворного беспорядка. Пользователь видит лишь итог (снимок), но не ту действительность, в которой эта мама, вообще-то, приглашает настоящих фотографов, стилистов и визажистов с парикмахерами. И это блогеров еще только относительно недавно вынудили отмечать присутствие в публикации рекламы. До этого пользователи порой даже не догадывались, что за ту или иную публикацию могли заплатить (выходит, жизнь нас все-таки чему-то, да учит). Для кого-то выкладывать посты – это профессия. И загвоздка как раз в том, что многие пользователи этого даже не знают!

Все вышесказанное неудивительно: образ «материнства» в соцсетях прекрасно отражает суть соцсетей как таковых – призванных пробуждать зависть. Меня беспокоит то, что постановочные фотографии, технологии по обработке которых, между прочим, не стоят на месте, почему-то считаются планкой, к которой необходимо стремиться всем нынешним и будущим матерям. Вот только достичь этой планки невозможно. Матери по большей части – это изнуренные, вымотанные, напряженные до предела женщины. Такие фотографии вызывают у них не легкую зависть, а глубокое отчаяние.

Я раскручиваю собственный бренд материнства и уже довольно прочно обосновалась в соцсетях. При этом, как уже говорилось выше, я нередко выкладываю как следует выверенные и обработанные фотографии – свои, дочки, дома – в надежде привлечь внимание пользователей. Так разве не вношу я собственный вклад в то безумие, которое осуждаю?

Отличный вопрос. И ответ на него – да… но нет. Соцсети стали неотъемлемой частью нашей жизни, и через них крайне удобно искать тех матерей, которые нуждаются в поддержке, понимании и помощи. Дело вот в чем: людей отнюдь не всегда удается привлечь жизненными образами. В итоге мне приходится выбирать: либо я подстраиваюсь под веяния и благодаря этому помогаю множеству матерей – либо живу в ладах с совестью… и на меня почти никто не подписывается. Как бы то ни было, делать подобные фотографии не то чтобы просто: рано утром ко мне приходят несколько человек, которые отвечают за мой внешний вид; я зову опытных фотографов; ищу в интернет-магазинах забавные парные футболочки; по нескольку дней готовлюсь к одной-единственной публикации и так далее.

Вот только все это исключительно для того, чтобы привлечь ваше внимание. Стоит этого добиться – и все, я тут же становлюсь честной и говорю о материнстве без обиняков. Таким образом множество матерей выясняют, что в действительности кроется за безупречными фотографиями. Я рассказываю о том, как после родов у меня развилась тревожность; как мне было одиноко в первые дни после рождения сына. Еженедельно я рассказываю в видео о своей послеродовой жизни – или о том, как на гормонах поспорила в парке со стариком, который накричал на детей за «вандализм» (оказывается, рисовать мелками на асфальте – это уже вандализм).

Да, я зачастую выкладываю привлекательные и грамотно выверенные фотографии. Вот только это не отменяет того, как орала моя дочь, когда я заставила ее нарядиться в костюм с пони или когда она впервые попробовала мороженое и решила, что его НЕНАВИДИТ (это точно моя дочь?). Я могу выложить красивую фотографию, где моя дочка сидит на одиноком минималистичном кресле в гостиной, однако при этом я прекрасно помню, что в раковине у меня лежит грязная посуда, буквально в шаге за кадром стоит целая корзина истерзанных собачьих игрушек, а сама я облачена в мужнину футболку, которую тот носил еще в школе, и штанов под этой футболкой не наблюдается. Любую ложь я стремлюсь уравновесить суровой правдой о материнстве, и моя первостепенная и неизменная задача – напоминать окружающим: снимок – это не более чем снимок.

Думаю, нам всем стоит быть чуточку честнее в соцсетях. Люди в интернете должны поддерживать друг друга и не лгать.

В Рим можно прийти самыми разными дорогами – и мама, которая не соответствует образу с фотографии, все равно лучшая мама на свете. Материнство бывает очень разным – совсем как очень разными бывают женщины, что решаются родить. Я вот порой вне себя от радости, а порой – от ярости; у меня бывают как хорошие, так и плохие дни. Жизнь так устроена.

Соцсети неустанно развиваются – так давайте будем развиваться и мы. Я не призываю никого выкладывать фотографии исключительно с плачущими детьми. Не говорю обязательно представать перед аудиторией в запачканной грудным молоком футболке трехдневной свежести. Лишь советую не воспринимать близко к сердцу те образы, которые создают вокруг себя безупречные интернет-мамы, поскольку за пределами объектива можно скрыть очень много чего.

Кто знает… быть может, смирись мы с собственными несовершенствами – и это превратится в новый тренд? Причем не только в соцсетях, но и в жизни. Стыд должен смениться похвалой, обвинения – пониманием, а зависть – любовью.

Но пока этого не случилось, держите на всякий случай свой бархатный диванчик в гараже. Вдруг однажды у вас волосы красиво лягут и удастся сфотографироваться на этом диванчике с малышом? Ну и не забывайте время от времени радовать себя рубиново-алым маникюром.

Глава 5
Поначалу будет трудно

Когда моей дочери было без малого два месяца, я ее уронила.

С тех пор прошло четыре года, а я до сих пор не могу оправиться от стыда. Даже сейчас пишу – и невольно ежусь. Я уронила свою прекрасную малышку в кроватку – как бы положила ее, но как бы вообще не бережно. Все произошло в мгновение ока – я даже не помню, когда именно разжала пальцы. Как бы то ни было, дочка испугалась до того сильно, что разревелась. К тому времени я уже и думать забыла, что значит спать дольше трех часов без перерыва; оставались примерно сутки до моего столкновения с такой радостью, как мастит; а еще я, судя по всему, страдала от послеродовой депрессии.

Все вышеперечисленное правда. И оно же походит на дешевые оправдания. Мне дико стыдно рассказывать о том, что я натворила.

А не должно быть – и в этом соль. Я уронила свою драгоценную Таллулу, свое сердечко, поскольку постепенно сходила с ума.

Мой супруг работал; первые дни материнства я провела дома наедине с ребенком, который почти не спал. Моя мать первые четыре недели после моих родов то приезжала, чтобы помочь, то уезжала. Спасибо ей за поддержку – вот только в тот самый день матери не было рядом уже давненько. Друзья по большей части успели всласть наглядеться на новорожденную, а потому со спокойной совестью обо мне забыли. Мне казалось, будто весь мир живет и только я застряла в каком-то чистилище для матерей.

Каждую минуту своей жизни я вынуждена была посвящать своей крошке, от которой попробуй отвернись и чьи желания при этом попробуй угадай да исполни. Сама я тем временем только оправлялась от полостной операции, в ходе которой из меня этого человечка и достали. Людям вообще после любой операции положено как можно больше отдыхать и запрещено волноваться и напрягаться. Я после кесарева в постели только и провела, что двенадцать часов, а потом медсестра заставила меня гулять по родильному отделению. Три дня спустя меня выписали, оставив в моем распоряжении совершенно беззащитное живое существо.

Я из-за этого существа едва не ополоумела: недосып у меня был такой, какого и крепчайшие из преступников бы не выдержали; неудивительно, что его используют как пытку. Ночь за ночью я часами укладывала новорожденную дочь, которая все кричала, и кричала, и кричала без причины.

Причем в котором бы часу она ни заснула, просыпались мы строго в пять утра. И праздниками ощущались те дни, когда дочка засыпала раньше одиннадцати. Часы сна пролетали за мгновение; до сих пор не уверена до конца, не было ли это каким-то проклятием. Я застряла в неразрывной временно́й петле: мы просыпались, кушали, отрыгивали и переодевались (точнее, все это делала моя дочка). Я укачивала ее; она могла успокаиваться десять минут, могла – час (если вообще успокаивалась); потом я укладывала малышку в люльку и молилась о том, чтобы она в этот момент не проснулась. Я будто взрывчатку перекладывала: медленно, осторожно; одно неверное движение – и все.

Если она не открывала глаз (что бывало редко), я лихорадочно решала: сцедить молоко или помыться? Помыться или пописать? Пописать или поесть? Черт побери, за что хвататься? Проспать моя дочь могла как минут пятнадцать, так и почти час. Надеяться можно было исключительно на удачу. Вообще, мыться, писать и есть можно разом; однако если сцедить молоко, потом, вероятно, останется время и можно будет сходить в магазин, погулять или пореветь наедине с собой в машине.

Вот только что, если я пятнадцать минут буду сцеживать, а она проснется и расплачется? У меня в груди ничего не останется, кормить дочь будет нечем и придется давать ей бутылочку с молоком, сцеженным только что. И смысл тогда? Молоко-то сцеживают затем, чтобы потом куда-нибудь смотаться… Уж лучше помыться – облегчение после душа хотя бы со мной останется; или поесть – я хотя бы какое-то время буду сытой (теперь, думаю, понятно, насколько легко обезуметь после родов).

И при этом ни съездить никуда нельзя, ни даже сбегать. Дело не в кресле для новорожденных (хотя и его моя дочь, конечно же, ненавидела), а в том, что я в пижаме и нечесаная. Если уж так случалось, что мы куда-то ехали, то приходилось возить с собой пятнадцать кило подгузников, а в придачу к ним накладки на соски и крем для груди, поскольку кормление грудью давалось мне ценой ощутимых и незаживающих повреждений.

Я больше не была собой в прямом и переносном смысле (снижение уровня гормонов в моем организме оказалось резким и беспощадным).

Все вокруг твердили: в первые три месяца обычно тяжеловато. Однако я была убеждена, что меня пронесет. В итоге мы с дочерью оказались в своего рода заточении, и мне было только хуже, когда я осознавала, что отнюдь не рада материнству. Что я заключила? Что дети – не мое.

И дело было не в Таллуле. Она была совсем малышкой и делала то же, что и остальные малыши. Виновата была я и только я. Моя бедная дочурка заслуживала безупречную мать, которой я, как мне казалось, не могла стать по определению. В соцсетях тем временем всюду трубили о том, каким должно быть настоящее материнство. Мне только и оставалось, что признать: Таллуле попросту не повезло выиграть в жизненной лотерее такую мать, как я.

Знаете, насколько порой важно как следует проплакаться? Мне вот проплакаться определенно стоило, но у меня не было ни сил, ни времени устроить по праву заслуженную истерику. Все потому, что жизнь моей чудесной малышки зависела исключительно от меня.

И вот, когда отчаяние захлестнуло меня с головой, я уронила свою прекрасную малышку в кроватку. Сейчас-то я осознаю, что это не так уж и страшно. Но каково же мне было тогда! Впрочем, теперь я понимаю, как именно женщины, которых настигла послеродовая депрессия, доходят до края. Я тогда убеждала себя: это не депрессия, это всего лишь легкая грусть. Однако теперь вижу: это была именно она. Моей дочери было уже шесть недель, а если настроение матери не становится лучше через неделю-другую, то это депрессия. Однако справиться с происходящим мне мешало препятствие более внушительного толка: от усталости и недосыпа я была в настолько невменяемом состоянии, что вообще себя не слышала.

Позвольте сразу оговориться: до тех пор я была с дочерью донельзя бережна; у меня ни разу не возникало ни порыва, ни даже мысли хоть как-то навредить ей. Однако вечно строить из себя сильную невозможно – и в итоге я, расслабившись буквально на мгновение, уронила дочь.

И, раз уж начала, признаюсь еще кое-в чем: я с такой силой захлопнула дверцу ее шкафа, что та вылетела и издала утробный вой, рожденный самыми глубинами моей сути.

Я начинала сдавать позиции.

Привыкшая быть сильной, собранной и работоспособной, я не справлялась с дочерью. Я более чем преуспевала на работе, перезапуская целые бренды; помогая авторам бестселлеров; помыкая людьми в два раза старше меня. Однако вопреки всем стараниям не могла успокоить плачущую дочь.

«Почему она не замолкает?!» – огрызнулась я на супруга, который стоял у меня за спиной и глядел сначала сонно, затем растерянно, а после – встревоженно. Таллула визжала на высоте, которую, кажется, способны улавливать только собаки и матери. В глубине души я хотела взять дочку на руки, прижать ее к себе и тут же раскаяться, но было слишком поздно. Я была твердо намерена держаться избранного положения, которое, к слову, было слишком близким к тому самому краю. Где-то на уровне подсознания я понимала: стоит мужу уйти – и я уже не смогу ручаться ни за свою, ни за дочерину безопасность.

Выбежав из детской, я направилась в кухню, сама не до конца понимая зачем. Открыв холодильник, я ужаснулась. Моему взору предстала коробка с пиццей, которую на полку буквально запихивали, причем наискосок. В этой. Чертовой. Коробке. Осталось. Всего. Два. Куска! Кому пришло в голову запихнуть ее в холодильник целиком?! Неужто нельзя было переложить эти несчастные два кусочка в какой-нибудь контейнер?! Но нет, мой супруг, черт его дери, решил запихнуть в холодильник целую коробку, чтобы все банки и бутылки накренились, грозя вывалиться.

И вот стою я, смотрю на эту почти пустую коробку и думаю: он это нарочно, да? Чтобы я еще и с ним нянчилась? Иначе зачем пихать коробку вот так, я ведь все равно потом по-своему переложу! Достану, выложу кусочки в контейнер, а коробку выброшу в мусор – как, мать его, обычно!

Вот только тогда случай был отнюдь не обычный. Тогда у меня уже был ребенок, которого попросту нельзя было оставлять без присмотра. И когда прикажете перекладывать чертову пиццу?! Ну скажу я мужу, чтобы убрал пиццу по-человечески, а коробку выбросил. А он мне ответит: «Не пили». Кому приятно такое слышать? Да и, к слову, говорить. Можно оставить все как есть, но нет, нельзя. Эта коробка так и будет лежать и бесить меня следующие несколько дней и в конце концов из-за нее что-то непременно разольется или разобьется.

«А ЕСЛИ ИЗ-ЗА ЭТОЙ КОРОБКИ ОПРОКИНЕТСЯ МОЕ ГРУДНОЕ МОЛОКО?» – уже приготовилась угрожающе заявить я – и вызвать-таки супруга на ссору. А сто миллилитров грудного молока – это, между прочим, полтора часа свободы. Разве можно так беспечно обращаться с чужой свободой?! А ну держите меня семеро! Тогда я была истинная Норма Рэй (если не знаете, кто это, можете загуглить – поверьте, вы не пожалеете). Кто бы ни пострадал, виноватой получалась только я. Неужто он уверен, что у меня есть время перекладывать пиццу? Когда? В перерыве между кормлениями? Пока намываю детали молокоотсоса, кормлю собак и стираю? Мне в туалет сходить некогда, а я, оказывается, должна учить мужа сопереживанию (муж, когда читал эти слова, заметил: вообще-то, собак теперь только я и кормлю; что ж, молодец, возьми с полки пирожок)!

Как бы то ни было, теперь эта чертова коробка с пиццей была целиком в моей ответственности.

Справедливости ради, я понимала, что цепляюсь. Но что я могла поделать? Мне нужна была свобода; мне нужна была передышка. Потому что без свободы и передышек люди начинают видеть врагов в коробках! Вот только уйти я никуда не могла – иначе дочь останется голодной. Я сама заточила себя в темницу – из-за чего то и дело думала о группе Eagles и о том, что душу бы продала, лишь бы сходить на концерт… на любой концерт. Пусть даже местных подражателей Aerosmith. Хоть куда! Мне нужен перерыв!

«Тише, малышка, – раздался шепот мужа. – Все хорошо… Я рядом».

Я посмотрела на экран видеоняни – и увидела, как он ласково укачивает нашу милую крошку. Спать она пока не собиралась, но хотя бы успокоилась. И тут на меня нахлынуло такое ужасающее ощущение вины, что я, кажется, до сих пор не в силах до конца его прожить. Вот мой муж стоит и убаюкивает мою милую, ни в чем не виноватую, безупречную малышку. Мою дочку. Мое сердечко. Человечка, которого я люблю больше жизни и ради которого готова отдать свою жизнь. Смысл моего существования. И я – пусть тогда я этого еще не осознавала – готова была каждый день своей жизни усердно трудиться исключительно затем, чтобы эта малышка вопреки всему росла счастливой и здоровой. На руках у моего супруга была та самая девочка, которая в будущем приползет ко мне в постель во время урагана и попросит поцеловать ей коленку там, где «бо-бо». Которая будет вовсю распевать песни Гарта Брукса – вынудив меня выведывать у мужа, откуда ей известны строки в духе «Я так молод – но чувствую себя чертовски старым». Та самая отважная девчушка, которая всего в два годика поднимется на сцену, чтобы перед двумя сотнями людей сплясать под песню из «Моаны», а я буду реветь, потому что никогда прежде настолько никем не гордилась и не восхищалась.

И вот глядела я тогда на экран – и погружалась в пучины самоненависти. Потому что ощущала себя истинным чудовищем.

Так и оставив распахнутым холодильник с неизвестно как не выпадающей оттуда коробкой, я бросилась обратно в детскую. Супруг уже укладывал дочку в кроватку. Он бросил на меня взгляд через плечо.

«Радость моя, тебе не помешал бы отдых», – твердо произнес он (неужто до него дошло).

Вот только уйти на этот раз я уже не могла. Я обязана была раскаяться, потому что матери так не поступают. Извиниться и пообещать впредь стараться лучше. Усерднее. И стать для нее безупречной матерью.

«Я просто…» – начала я. По щекам моим текли слезы, и я поняла, что не могу выдавить из себя ни единого четкого слова.

Супруг направился в мою сторону – и я невольно отшатнулась. Только оказавшись за пределами детской, я осознала, что происходит.

«Срань господня», – подумала я. Он не хочет подпускать меня к дочери. Поддавшись какому-то первобытному порыву, я попыталась прорвать оборону, однако супруг силой остановил меня.

«Тебе сейчас к ней нельзя», – произнес он как можно ровнее, пусть даже во взгляде его и читалось разочарование.

«В смысле?» – надрывающимся голосом спросила я.

«Сначала успокойся».

Большинству мужчин известно: просить женщину успокоиться – значит добиться ровно противоположного. И уж тем более опасно просить о подобном женщину, которая пару месяцев назад родила.

Отчаянный крик заклокотал у меня в горле, но даже на грани срыва я умудрилась додуматься, что тишину сейчас нарушать ой как не стоит. Умчавшись на верхний этаж, я заперлась в туалете – после чего всхлипывала и часто дышала столько, что меня аж вырвало. Затем вцепилась пальцами в волосы и начала их едва ли не вырывать.

Я была совершенно вне себя. Никогда прежде не думала о том, чтобы вредить себе, но в тот день мечтала себя освежевать. Боль будто пронзала насквозь. Мне хотелось исчезнуть. Однако дело было отнюдь не только в том, насколько я отличилась как мать, к этому прилагалось много чего еще.

Неделю за неделей во мне копились разочарование, усталость и тревога. Материнство оказалось вообще не таким простым, как я думала. И без того изнуренная беременностью и родами, я вообще не справлялась.

Я старалась на пределе возможностей и не справлялась. При этом моя мама как-то с подобным справилась. А ее мама вывезла близнецов, да еще и всего в девятнадцать! Так что же со мной не так? Я же написала за три месяца книгу, при этом заведуя ремонтом целого дома! Закончила рассчитанную на полтора года магистратуру за год. Мне даже удалось в 2007 году, после вручения премии MTV, прокрасться на закрытую вечеринку Шона Комбса! А вот материнство не дается – и все тут.

И ладно бы меня от детей воротило, но нет же; я обожала свою малышку и при этом никак не могла с ней управиться. Душа моя преисполнилась таких терзаний, что в итоге я уронила ребенка, а теперь сидела и рвала на себе волосы. Я понятия не имела, как все исправить.

Не знаю, сколько я пролежала на полу туалета. Как бы то ни было, в конце концов я уснула. Однако через пару часов меня ласково разбудил муж – с грудью размером с арбузы (это я про себя, конечно же) и головной болью размером с Техас. Было почти шесть утра, и Таллула хотела кушать. Супруг извинился за то, что не перенес меня в постель – якобы не хотел будить. Я пошла в кухню, чтобы найти накладку на соски и взять себе бутылку воды.

Коробка с пиццей была на прежнем месте и все еще бесила, но я постаралась о ней забыть. Подождет. Вообще, весь мир подождет, в том числе и я, но не ребенок. Ребенок – на первом месте. Я должна исправиться. Прийти в себя и начать по новой – вопреки всему. И стараться, стараться и еще раз стараться до тех пор, покуда не стану безупречной матерью для своей малышки.

О таком лучше знать заранее: что может довести вас до слез

• не налезают джинсы, которые вы носили до беременности;

• муж не слушает;

• муж, вообще-то, слушает;

• ребенок пойдет в школу… через три года;

• не помните свой телефон;

• одной никак не пописать;

• вы описались;

• ребенок проснулся, а серия «Игры престолов» еще не кончилась;

• пошли на кухню за сыром-косичкой, а потом вспомнили, что не купили сыр-косичку;

• вы не спали всю ночь из-за ребенка. А всю следующую ночь он спокойно проспал и вы плачете, потому что «теперь ему не нужны!»

• вы сказали мужу: «Не трогай меня», – и он вас не трогает;

• новости;

• реклама подгузников, детского питания или приюта для животных;

• курьер не доставил вам еду;

• мозоли на сосках;

• короста на сосках;

• размер ваших сосков;

• соски;

• кто-то спросил: «А когда рожаем?»

• вы отказались обедать с друзьями, и те пошли без вас;

• вы забыли слово «ресницы»;

• у ребенка сыпь – и вы загуглили, что это вообще…

• «Холостяк»;

• не осталось стерилизованных бутылочек;

• муж съел последнюю печеньку для кормящих мам;

• вы ткнули не туда – и вам привезли не тот кофе, который вы хотели;

• мама попросила вас сделать ей бутерброд («Мне сейчас вообще не до бутербродов, Патрисия!»)

• вы надеваете лифчик – и у вас получается моногрудь;

• вы забыли смыть с волос кондиционер;

• свекровь слишком коротко обрезала ребенку ногти;

• ребенок впервые послушал песню о Нью-Джерси… а вы из Нью-Джерси;

• кто-то съел ваши печеньки – не для кормящих мам;

• банановый пудинг оказался слишком вкусным;

• вы моете детали молокоотсоса… в миллионный раз;

• вам уступили место в метро или автобусе;

• вы пришли обновлять права, забыли нужные бумаги, а вас все равно приняли. Теперь на правах красуется ваше заплаканное лицо… и это повод расплакаться еще раз;

• кровать заправили не так;

• ребенку мала его прежняя одежда.

* * *

Что ж, было непросто такое пережить. И делиться подобным также нелегко. Однако чем больше я беседовала с женщинами, тем отчетливее осознавала, что такое происходит весьма часто. Вот только в тяжелую минуту некому было сказать мне: «Ты не одна такая». Я была уверена: только у меня такой бардак и ужас. Психологи утверждают: чтобы действенно «загазлайтить» человека, необходимо терпение. Чтобы заставить кого-то усомниться в своем мировосприятии, мало недель; газлайтинг – это игра вдолгую. Наиболее действенные попытки свести человека с ума требовали месяцев, а порой и лет.

Вот бы кто-то рассказал это моей дочери. Почти все родители уверены, что их ребенок очевидно одареннее сверстников. И я не исключение. Моя малышка – прирожденный газлайтер.

Пока я ходила беременная, а также в первые месяцы после родов, многие советовали мне прочесть книгу Харви Карпа под названием «Самый счастливый малыш в квартале». По-моему, бесчисленное количество матерей считают сие творение исчерпывающим руководством по тому, как присматривать за маленькими человечками в первые недели их жизни. Подход Карпа не только успешно проверен на настоящих детях, не только задействует накопленные веками знания в области раннего развития, но еще и основан на настоящей науке. Однако любопытно вот что: чтобы действенно применять описанный подход в современности, новоиспеченный родитель должен всегда пребывать в здравом уме.

А стоит тебе родить ребенка – как любая здравость катится к чертям!

И именно об этом, как мне кажется, Карп слишком уж ловко умалчивает.

Преисполненные надежд и до зловещего жизнелюбивые мамы (такие, как я) читают книгу Карпа, выделяют в ней несколько наиболее приятных абзацев и заключают: все не так уж плохо.

С неприкрытой беспечностью, забыв о здравом смысле, Карп утверждает, будто заботиться о младенце просто и даже приятно, стоит освоить подход, основанный на пяти S: swaddle, side, suck, shush и swing. Другими словами, необходимо туго пеленать ребенка; держать его в руках боком; давать ему что-нибудь сосать; шипеть, когда он плачет; укачивать, как бы встряхивая. Зачем? Затем, что в «четвертый триместр» жизни ребенку спокойнее всего, когда родители воссоздают для него условия, которые сопровождали его развитие в утробе матери. В ходе эволюции мозг у человека развивался, из-за чего голова его становилась крупнее, и в итоге теперь плоду, чтобы пройти по родовому каналу, приходится покидать утробу (которая, судя по всему, увеличиться не может) раньше, чем в прошлом (Карп основывает на этом заявлении весь свой подход, вот только итоги многочисленных исследований ему очевидно противоречат, так что верить или нет, решайте сами.)

Карп выпускал DVD (да, я и их смотрела), где приходит домой к новоиспеченным мамочкам с чистыми волосами и свежим макияжем (повод насторожиться). Несколько минут – и плачущий ребенок превращается в сверток умиротворения и спокойствия. И все благодаря чудодейственному подходу.

Однако на DVD не показали, что бывает, едва вы ребенка уложите. Допустим, пошипели вы на своего ребенка, укачали его, туго запеленатого, что-то сосущего и лежащего при этом на боку. И вот он уснул. Воцарилась тишь, гладь, благодать – и вы бережно укладываете малыша в кроватку, чтобы наконец-то впервые за несколько дней почистить зубы и воспользоваться дезодорантом. Но едва тот касается головой холодного матраса, как начинается ор. Ну, моя дочь как раз в таких случаях орала.

Доктор Карп, конечно, заявил бы: в любом деле, несомненно, важен опыт; если ребенок не успокаивается даже после того, как вы применили правило, дело отнюдь не в ребенке. Дело в вас. Старайтесь лучше. Пробуйте. Пробуйте. И еще раз пробуйте. Если вам, как мне, повезло иметь крайне ранимое дитя, единственный способ успешно применить подход Карпа – это три месяца сидеть в темной комнате, качаться вверх-вниз на фитболе и отчаянно шипеть на спеленатое дитя… причем без перерывов, без выходных. И я сейчас не утрирую. Ведь стоит прекратить – и все, ребенок опять плачет. Постоянно поддерживать условия, которые ребенку «привычны», невозможно. Больше от этого нет никакого проку.