Текст книги "Феминистский город. Полевое руководство для горожанок"

Феминистская география

По дороге на одну из крупных ежегодных конференций по географии в Чикаго в 2004 году я прочитала, что давнишняя противница феминизма, колумнистка канадской газеты Globe & Mail Маргарет Венте, также «открыла для себя» феминистскую географию[20]20
  Маргарет Венте также вела еженедельную колонку в канадской газете Globe & Mail с 1986 по 2019 год.


[Закрыть]. Поскольку ненависть к мужчинам и знание столиц стран мира – очевидно две абсолютно разных области, кто бы мог подумать, что феминистская география – это настоящая наука? С присущим ей скептицизмом Венте в очередной раз повторила свое регулярно звучащее мнение о том, что гуманитарные и социальные науки – это бесполезные занятия, полные выдуманных дисциплин и фальшивых экспертов.

Чего сознательно невежественная Венте не желала понимать – это того, что география привносит динамичное новое измерение в феминистский анализ. Разумеется, для его понимания необходимо желание продвинуться дальше школьного понимания географии: она заключается не только в раскрашивании контурных карт и запоминании названий материков. География – это наука о взаимоотношении человека и его среды, как естественной, так и собственноручно созданной. Географический взгляд на гендер предлагает один из способов понимания того, как сексизм работает на местах. Статус «гражданина второго сорта» женщинам обеспечивает не только метафорический принцип «раздельных сфер», но также настоящие осязаемые географические границы. Власть и привилегии мужчин поддерживаются за счет ограничения движений женщин и их возможности посещать определенные места. Как говорится в одной из моих любимых цитат феминистской географини Джейн Дарк: «Любое поселение – это пространственное выражение социальных отношений, принятых в обществе, которое его построило… Наши города – это патриархат, воплощенный в камне, кирпиче, стекле и бетоне»[21]21
  Darke J. The Man-Shaped City в Changing Places: Women’s Lives in the City / eds. Chris Booth, Jane Darke, Sue Yeandle. London: Sage, 1996. P. 88.


[Закрыть].

Патриархат, высеченный в камне. Тот факт, что антропогенная среда отражает создавшее ее общество, может казаться очевидным. В мире, где всё, от лекарств до манекенов для краш-тестов, от пуленепробиваемых жилетов до кухонных конторок, от смартфонов до настроек кондиционеров в офисах, проектируется, тестируется и приводится в соответствие со стандартами, определенными мужскими телами и их потребностями, это не должно ни для кого быть неожиданностью[22]22
  Криадо Перес К. Невидимые женщины. Почему мы живем в мире, удобном только для мужчин. Неравноправие, основанное на данных. М.: Альпина Паблишер, 2020.


[Закрыть]. Директорка отдела городского проектирования Торонто, Лорна Дэй, недавно обнаружила, что руководящие принципы проектировки ветровых эффектов брали за параметры «стандартного человека» рост, вес и площадь поверхности тела, которые соответствовали габаритам взрослого мужчины[23]23
  Moore O. The ‘Baked-in Biases’ of the Public Square: Calls Grow to Redesign Cities with Women in Mind // The Globe and Mail. April 1, 2019: https://www.theglobeandmail.com/canada/toronto/article-designing-safer-cities-for-women/


[Закрыть]. Не ожидаешь, что гендерные стереотипы повлияют на расположение небоскребов или проектировку аэродинамических труб, но вот пожалуйста.

Однако иногда особенно неочевидно обратное: однажды построенные, наши города продолжают формировать и оказывать свое влияние на общественные отношения, динамику власти, неравенство и многое другое. Камень, кирпич, стекло и бетон лишены свободы воли, не правда ли? Они не пытаются поддерживать патриархальный порядок в обществе, верно? Нет, но их форма помогает определять возможности отдельных личностей и групп людей. Их форма помогает считать одни вещи нормальными и правильными, а другие – неуместными и неприемлемыми. Проще говоря, физические места, такие как города, важны для изменений в обществе.

Гендерно-специфичный символизм антропогенной городской среды – один из способов не забывать, кем были создатели города. Статья 1977 года феминистской архитекторки Долорес Хейден со скандальным заголовком «Соблазнение небоскребами, изнасилование небоскребами» резко критикует мужские властолюбивые и репродуктивные фантазии, воплощенные в развитии всё более и более высоких городских структур. Подобно типичным мужским памятникам военной мощи, небоскреб – это памятник мужской корпоративной экономической власти. Хейден утверждает, что офисная башня – это очередное пополнение «череды фаллических памятников истории – включая шесты, обелиски, шпили, колонны и сторожевые башни», поскольку архитекторы использовали такие термины, как «основание», «ствол» и «оголовок», и создавали устремленные ввысь здания, извергающие свет прожекторов в ночное небо[24]24
  Hayden D. Skyscraper Seduction, Skyscraper Rape // Heresies. 2, May 1997. P. 108–115.


[Закрыть]. Фаллическая фантазия небоскребов, полагает Хейден, скрывает реальность жестокости капитализма, выраженной в смертях рабочих на стройке, банкротстве и угрозе пожара, террористических атаках и разрушениях конструкции. Согласно феминистской географине Лиз Бонди, дело не столько в фаллическом символизме, сколько в том, что сама их вертикаль является олицетворением власти через «маскулинный характер капитала»[25]25
  Bondi L. Gender Symbols and Urban Landscapes // Progress in Human Geography. Vol. 16. No. 2. 1992. P. 160.


[Закрыть].

Язык архитектуры опирается на идею, что гендер – это бинарная система противоположностей, где разные формы и детали считаются маскулинными или феминными. Бонди предполагает, что этот код антропогенной среды «интерпретирует гендерные различия как „естественные“ и потому придает им универсальный характер и оправдывает конкретную модель разделения на гендеры»[26]26
  Ibid. P. 160.


[Закрыть]. Помимо определенных архитектурных деталей, разделения домашнего и рабочего, общественного и частного пространства утверждают гендерные нормы еще глубже в сознание людей. Продолжающаяся по сей день недостаточная представленность женщин в профессиях, работающих с архитектурой и городским планированием, означает, что с большой долей вероятности опыт женщин нахождения в таких местах и взаимодействия с ними будет проигнорирован или основан на устаревших стереотипах. Однако, как отмечает Бонди, просто «добавить» женщин в профессию или учесть их опыт будет недостаточно по двум причинам. Поскольку опыт женщин формируется патриархальным обществом, сглаживание острых углов посредством городского проектирования не меняет в корне сам патриархат. И во-вторых, восприятие всех женщин как единой социальной группы не принимает во внимание другие важные маркеры социального неравенства.

Традиционно феминистская география – как и в целом академический феминизм – стремится «добавить женщин» в преимущественно мужские области. Заголовок классической работы Дженис Монк и Сьюзен Хэнсон 1982 года громко заявляет о неравенстве в этой области: «О том, чтобы не исключать половину общества из общественной географии»[27]27
  Monk J., Hanson S. On not Excluding Half of the Human in Human Geography // The Professional Geographer. 34. 1982. P. 11–23.


[Закрыть]. Однако добавлению как методу борьбы с эксклюзивностью всегда недоставало преобразующей силы.

В 1970-х и 1980-х темнокожие феминистки и феминистки цвета, такие как Анжела Дэвис, Одри Лорд, и Коллектив Кэмби-ривер пытались заставить мейнстримное женское движение принять тот факт, что небелые женщины за пределами страты гетеросексуального среднего класса сталкиваются с иными формами угнетения. Их труд привел к созданию того, что мы сейчас называем теорией интерсекционального феминизма, основываясь на термине, сформулированном темнокожей исследовательницей феминизма Кимберли Креншоу в 1989 году и позднее развитом в 1990-х темнокожими феминистками, такими как Патриция Хилл Коллинз и белл хукс[28]28
  Crenshaw K. Demarginalizing the Intersection of Race and Sex: A Black Feminist Critique of Antidiscrimination Doctrine, Feminist Theory, and Antiracist Politics in Feminist Legal Theory: Reading In Law And Gender / eds. Katherine Bartlett, Roseanne Kennedy. New York: Routledge. 1991; Hill Collins P. Black Feminist Thought: Knowledge, Consciousness, and the Politics of Empowerment / 2nd Edition. New York: Routledge, 2000; hooks b. Feminist Theory: From Margin to Center / 2nd Edition. Cambridge: South End Press, 2000.


[Закрыть]. Интерсекциональность привела к радикальному изменению того, как феминизм понимал отношения между различными системами привилегий и угнетения, включая сексизм, расизм, классовую дискриминацию, гомофобию и эйблизм.

Феминистские географини оказались на особенно неблагодатной почве, поскольку работали с дисциплиной, корнями уходящей в историю империализма, научных и географических открытий. Маскулинное колониальное представление о бесстрашных исследователях, наносящих на карты «новый мир», нет-нет да и замаячит в области географии. Урбанисты находятся в поисках, какой бы интересный район им исследовать и какую социальную группу классифицировать, в то время как градостроители стремятся к принятию максимально удачных технических, рациональных и объективных решений о том, как люди должны жить в городах. Феминистские урбанистки требовали, чтобы женщин начали воспринимать как значимых и в некотором роде уникальных обитателей городов. Однако их ранней работе недоставало интерсекционального анализа переплетений власти, существующих между гендерными отношениями и расой, классом, сексуальностью и физическими возможностями здоровья.

Повторяя траекторию академического феминизма на пересечении нескольких дисциплин, феминистские урбанистки часто опираются на собственный опыт, исследуя, каким образом гендер сцепляется с другими видами социального неравенства и какую роль играет пространство в выстраивании систем угнетения. Ранние работы Джилл Валентайн, например, начали с исследования страха женщин перед насилием в общественных местах, но быстро переросли в изучение опыта гомосексуальных женщин в повседневных пространствах, таких как улицы. Валентайн годами подвергалась притеснениям в профессии из-за своей гомосексуальности, однако ее работы и подобные им проложили дорогу для создания таких областей науки, как география cексуальностей, лесбийская география и квир– и трансгеография. Лора Пулидо и Одри Кобаяси опирались на собственный опыт небелых женщин в области географии, чтобы указать на белокожесть этой науки и заставить феминисток обратить внимание на подразумеваемый цвет кожи, стоящий за темами их исследований и концептуальными основами. Сегодня работы таких ученых, как темнокожая феминистская географиня Кэтрин Маккиттрик и коренная американка – феминистская географиня Сара Хант, продолжают бросать вызов сохраняющимся расистским и колониальным настроениям, которые время от времени появляются в феминистской и критической урбанистике через наши дискурсы, методы и выбор пространств для исследований[29]29
  Valentine G. ‘Sticks and Stones May Break My Bones’: A Personal Geography of Harassment // Antipode. Vol. 30. No. 4. 1998. P. 305–332; Pulido L. Reflections on a White Discipline // The Professional Geographer. Vol. 54. No. 1. 2002. P. 42–49; Demonic Grounds: Black Women and the Cartographies of Struggle. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2006.


[Закрыть].

Для меня занять феминистскую позицию по отношению к городам означает бороться с переплетенными отношениями власти. Задавать «женские вопросы» о городе означает спрашивать о гораздо большем, чем просто о гендере. Я должна задаться вопросом, каким образом мое желание быть в безопасности может привести к увеличению присутствия полицейских в небелых сообществах. Я должна задаться вопросом, как моя потребность легко перемещаться по городу с детской коляской работает в солидарности с потребностями людей с ограниченными возможностями здоровья и пожилых людей. Я должна задаться вопросом, как мое желание «заявить права» женщин на общественные пространства может поддерживать колониальные практики и дискурсы, которые сводят на нет те усилия, которые коренные американцы и американки прикладывают, чтобы вернуть однажды отнятые у них и колонизированные земли. Для того чтобы задавать эти вопросы, нужен интерсекциональный подход и определенный уровень саморефлексии относительно своего собственного положения.

Начинать с моего собственного тела и опыта означает начинать с достаточно привилегированной позиции. Будучи белой цисгендерной женщиной без ограничений возможностей здоровья, я знаю, что в большинстве случаев мое тело подходит для перемещения по современному постиндустриальному городу, ориентированному на развлечения и потребление. Я говорю по-английски в стране, где этот язык является основным. У меня есть официальное гражданство в двух государствах. Законность моего статуса поселенки на землях коренных народов редко подвергается сомнению. Я не христианка, но тот факт, что я еврейка, ничем не примечателен в Канаде и невидим большинству людей, хотя возвращение антисемитской риторики и агрессии заставляет меня испытывать встревоженность, когда я пишу эти строки. В целом, для человека, чей основной доход обеспечивается освещением вопросов джентрификации, я отлично осведомлена, что мое тело воспринимается как маркер успешной ревитализации и означает, что то или иное пространство является престижным, безопасным, желаемым и принадлежит среднему классу.

Мое тело может также поставить под угрозу притеснения и маргинализации небелых граждан, трансгендерных персон, людей с ограниченными возможностями здоровья, представителей коренного населения и всех других, кого не приветствуют пространства с преобладанием нормативных белых тел. Мое присутствие может предполагать, что никто не застрахован от мелочной жалобы менеджеру или звонка в полицию, который может стоить кому-то жизни. Мой комфорт с большой долей вероятности будет иметь большее значение для окружающих и города в целом. Несмотря на то что я не могу изменить большинство черт, которые выделяют меня таким образом, я могу отдавать себе отчет в том, что мое тело означает и держать под контролем свое желание отстаивать свою реализуемую и справедливую возможность занять всё городское пространство. Если мое присутствие приведет к дальнейшей маргинализации групп, уже находящихся в трудном положении, мне нужно серьезно подумать, необходимо ли мое присутствие вообще.

Эти привилегии, воплощенные в моем теле, не противоречат гендерно-специфичным страхам и ограничениям в моей жизни. Скорее, привилегии, которыми я обладаю, пересекаются с моим опытом как женщины и дополняют его. В этой книге я стараюсь быть прозрачной относительно того, что предлагает мне моя частичная перспектива и что она скрывает. Работая со стремлением понять, что всё знание является географически обусловленным – то есть всё знание происходит откуда-то, – я должна отдавать себе отчет в том, что даже там, где я являюсь (или являлась) «своей», например в моем родном городе Торонто, моя перспектива не является единственно верной[30]30
  Haraway D. Situated Knowledges: The Science Question in Feminism and the Privilege of Partial Perspective // Feminist Studies. Vol. 14. No. 3. 1988. P. 575–599.


[Закрыть]. Во многих других городах, о которых я пишу, я – чужая, что означает, что мне нужно быть особенно осторожной, чтобы не воспроизводить небрежные стереотипы или проблематичные изображения городских сообществ, к которым я не принадлежу. Я также должна прямо заявить, что мой опыт городской жизни и знание географии происходят из городов глобального Севера и западных исследований. Несмотря на то что я смогла найти релевантные примеры и тематические исследования из большего количества мест, я не могу отдать должное «женским вопросам», происходящим из городов глобального Юга и азиатских городов. Этот разрыв остается проблемой в феминистской урбанистике и одним из главных вызовов для ученых XXI века[31]31
  Peake L., Rieker M., eds. Rethinking Feminist Interventions in the Urban. London: Routledge, 2013.


[Закрыть].

Если вы прочитали информацию обо мне в конце этой книги, вы наверняка заметили, возможно с некоторым недоумением, что я работаю в небольшом университете на территории народа микмаки в области, в данный момент известной как Восточная Канада. Несмотря на то что у нас есть инди-кафе, хипстерские бары и даже безглютеновая пекарня, Саквилл, Нью-Брансуик, остается сельским городком с населением около пяти тысяч человек. Он расположен приблизительно в сорока километрах от ближайшего крупного города, Монктона, чье население легко бы поместилось во всего одном районе Лондона. Это место не назовешь центром городской жизни. Голуби, разбившие лагерь на крыше моего офиса, – самый урбанистический элемент моей повседневной жизни. Они царапают лапками по наклонной крыше, воркуют и дерутся. Университет пытается от них избавиться, но, как вы, возможно, уже догадались, я надеюсь, что голубям удастся перехитрить своих преследователей.

Я живу здесь уже десять лет. Когда мне предложили контракт на девять месяцев, я чуть от него не отказалась, когда поняла, насколько крошечным местечком является Саквилл. «Я не могу там жить, – думала я. – Завтра же нужно будет отказаться». Вот насколько моя личность была привязана к городу. Однако после бессонной ночи я поняла, что как бы я ни любила Торонто, нельзя было отказываться от работы на полную ставку. Один контракт перерос еще в три, затем – в заявку на постоянный контракт и, наконец, постоянный контракт. Десять лет. Достаточно долго, чтобы уже не рассматривать это как временный переезд из Торонто. Но я остаюсь урбанисткой и поклонницей больших городов.

С чего начать? Начните с материала. Начните с тела. Адриенна Рич перечисляет особенности своего тела – шрамы, беременности, артрит, белую кожу, отсутствие пережитых изнасилований, абортов – в качестве напоминания, что ее тело удерживает ее в рамках ее собственной перспективы, о которой оно позволяет ей писать и говорить. О чем мое тело позволяет мне писать и говорить? Я могла бы начать со своего беременного тела в поезде на севере Лондона: мне жарко, я обливаюсь потом, к горлу подступает тошнота. Я могла бы начать с боли в плечах, уставших из-за необходимости пропихивать коляску по обледеневшим улицам Торонто. Я могла бы начать со своих ступней, с благодарностью выскальзывающих из туфель и погружающихся в прохладную траву Хай-парка, где я лежу и разглядываю людей. Этот пункт пересечения тел и городов лежит в сердце «задавания женских вопросов» и размышлений о «феминистском городе».

Эти вопросы должны в итоге помочь нам представить себе и принять различные варианты развития городского будущего. Неравенство, насилие и бедность всё еще терзают большие города по всему миру. Опасные националистические движения находят свое выражение в актах белого терроризма, нацеленного на этнически разнородные городские сообщества. Изменения климата бросают серьезный вызов тому, где и как мы живем. Последствия всех этих проблем тесно переплетены между собой. Несмотря на то что перемены необходимы как на индивидуальном, так и на общественном уровне, у нас нет необходимости изобретать ви2дение унифицированного будущего или иные утопичные сценарии, чтобы начать менять жизнь к лучшему. Альтернативные сценарии уже существуют, как в теории, так и на практике – от проектов сделать общественный транспорт безопаснее для женщин до сценариев упразднения полиции и тюрем. Активисты и ученые, а также простые жители уже давно мечтают, строят теории и воплощают на практике различные способы сосуществовать в городе. На самом деле у всех нас есть возможность создавать новые городские миры – феминистские городские миры, – даже если эти миры продлятся всего мгновение или будут существовать в маленьком закутке города. Часть задачи – понять, где такие альтернативы уже работают и могут ли они быть расширены или адаптированы под другие условия. В этой книге я поделюсь несколькими такими проектами, старыми и новыми. Я надеюсь, что вы сможете научиться видеть такие альтернативы на местах, начинать свои собственные разговоры о гендере, феминизме и городской жизни и находить собственные способы принимать меры, которые позволят вам жить в городах по-другому.

Глава 1
Город матерей

Если вы когда-либо были беременны, «самая близкая география» очень быстро меняется очень странным образом. Внезапно вы становитесь чьей-то окружающей средой. И все аспекты того, как ваше тело перемещается в мире и воспринимается другими людьми, вот-вот изменятся.

Я была беременна своей дочерью Мэдди типичной ненастной лондонской зимой, затем весной и летом, показавшимися мне необычно теплыми. У меня была работа в офисе на неполный рабочий день в Кентиш-Таун. Ехать от «Финчли Централ» нужно было всего пять станций на метро, но чаще всего путь казался бесконечным. Если я работала в первую смену, утренняя тошнота заставляла меня сойти с поезда на Арчуэй, где я ковыляла до скамейки и там пыталась успокоить свой желудок, прежде чем боязливо сесть на следующий поезд. Прежде чем моя беременность стала очевидной, было бессмысленно ожидать, что мне уступят место, каким бы бледным или зеленым ни было мое лицо. Однако и после того, как мой живот увеличился, пассажиры общественного транспорта значительно заботливее не стали.

Я была твердо намерена быть одной из тех беременных, что продолжают жить своей обычной жизнью, словно ничего и не произошло. Эти события разворачивались задолго до того, как Серена Уильямс выиграла турнир Большого шлема, будучи беременной, но дух у меня был тот же. Я была вчерашней выпускницей факультета женских исследований cо своей собственной копией «Наши тела, мы сами»[32]32
  «Our bodies, Ourselves» – книга о женском теле и сексуальности, впервые изданная одноименной некоммерческой организацией в США в 1970 году.


[Закрыть]. Я была готова быть бесстрашной и строго держаться своих феминистских принципов перед лицом мизогинной медицины, готовой объявить любые чуждые ей убеждения психическими расстройствами. Я вскоре обнаружила, что, поскольку акушерки всё еще доминировали в сфере пред– и постродового ухода в Британии, моя злость на систему была направлена в несколько неверном направлении. Но я совсем не была готова к тому, как менялось мое место в городе.

Я еще не слышала о «феминистской географии», но определенно была феминисткой, и моя феминистская сущность щетинилась на каждом шагу. Мое тело внезапно превратилось в общественную собственность, которую можно было потрогать или прокомментировать. Мое тело создавало большие неудобства для окружающих, и они без колебаний сообщали мне об этом. Новая форма моего тела уничтожила мое ощущение анонимности и невидимости в городе. Я больше не могла смешаться с толпой, стать ее частью, наблюдать за людьми. Теперь наблюдали за мной.

Я не знала, насколько ценными для меня были эти возможности, пока я их не лишилась. Они также не вернулись по мановению волшебной палочки с рождением дочери. Беременность и материнство обнажили для меня все аспекты гендерно-дифференцированного города. Редко до этого я настолько ясно ощущала свою телесность. Конечно, у моего гендера есть телесность, и она всегда была со мной. Беременность же была чем-то новым, она заставила меня увидеть город по-новому. Связь между телесностью и моими взаимодействиями с городом стала гораздо более тесной. Несмотря на то что я подвергалась харассменту на улицах города и испытывала сопряженный с ним страх, у меня почти не было представления о том, насколько глубоким, систематичным и географически обусловленным был этот опыт.