Текст книги "Капитуляция Японии во Второй мировой войне. За кулисами тайного заговора"

Глава 8. Божественный император

Чарли и Эмма – так называли их иностранные журналисты в Токио в 30-х годах. Не важно, был ли он богом или нет, но император и императрица внешне выглядели как типичные представители среднего класса; это касалось и их отношения к окружающим людям, и их поведения. Они напоминали, скорее, респектабельную пару, страстно отдававшуюся чайным церемониям, садоводству, занятиям акварельной живописью, одевавшуюся консервативно, без какой-либо индивидуальности.

Твердо намеренные поступать только правильно, они играли в гольф, но не ради получения удовольствия, гладили по головкам императорских детей, но никогда не сажали их на колени, занимались ловлей карпов и утиной охотой просто потому, что так было принято. Про них можно было сказать – это истинный японский обыватель и его жена. Их западная одежда и манеры были далеки от элегантности и аристократизма. Даже в своем военном мундире главнокомандующего Императорской армии Японии Хирохито в 30-х годах выглядел как студент-второкурсник, появившийся в первый раз на вечеринке во взятом напрокат фраке.

Однако не надо забывать, что Хирохито был императором Японии, с титулом Тэнно, главой Небесного Дома, который вел свое происхождение от богини Солнца, и его род был столь древним, что у его членов не было фамилий. Не было равного ему монарха в любой иной стране мира. Он был до мозга костей японцем, олицетворением японской культуры, религии, этики и морали.

Хирохито был невысоким и хрупкого телосложения; при росте 168 сантиметров он весил около 64 килограммов. Заботы военного времени привели к бессоннице и нервному истощению, в результате чего он похудел до 55 килограммов; а лицо в области носа, рта и вокруг глаз изрезали глубокие морщины. Его густые черные волосы начали седеть и редеть, когда ему было всего 44 года. В густых усах над слегка поджатыми губами тоже начала пробиваться седина. На лице, имевшем форму овала, выделялись густые соболиные брови. Кожа щек была дряблой; под глазами набрякли мешки, намечался второй подбородок. Хирохито был смуглым, словно все время проводил на солнце и ветре; цвет его лица резко контрастировал с белыми зубами. Круглые очки с толстыми линзами подчеркивали симметричные черты лица.

Западная одежда не скрывала его округлые плечи и короткие ноги, что были незаметны, когда император носил традиционные одеяния, надеваемые во время церемониальных приемов. Голова Сына Неба, казалось, была немного великоватой для туловища, хотя была не большей, чем у миллионов его подданных.

Вкусы и пристрастия Хирохито имел отнюдь не императорские. Его потребности в действительности были простыми, и не то чтобы он был беден – его состояние было одним из крупнейших в мире. Трудно представить, что его предки в эпоху Колумба жили в нищете. Один из его предшественников в то время, император Го-Цутимикадо, скончался, и у его семьи не было денег, чтобы похоронить его; поэтому тело сорок дней, разлагаясь, стояло у ворот императорского дворца. (Средства на похороны наконец его наследник занял у буддийских монахов.) Потом возникла проблема с престолонаследием, что было очень дорогостоящим мероприятием, и поэтому выбор наследника пришлось отложить на двадцать лет из-за нехватки наличных денег и невозможности взять кредит.

История рассказывает о японских императорах в прошлом, которые едва сводили концы с концами. Нет сведений, что они следовали примеру Калигулы, но они реализовывали различные отнюдь не императорские проекты. Один просил милостыню. Другой переписывал поэмы, будучи прекрасным каллиграфом. Третий приторговывал своими автографами. Еще один зависел от родовитого друга, который снабжал его продовольствием и давал одежду. В 1690 году придворные мужчины и женщины плели корзины из соломы и продавали их. Хотя условия жизни императора значительно улучшились к началу правления Хирохито, еще его прапрадед император Комэй, по сведениям, любил вино, «но был слишком беден, чтобы позволить себе пить что-либо иное, кроме воды».

К 1945 году перемены были феноменальны. Министерство императорского двора, обслуживающее нужды венценосной семьи, имело 5000 служащих. Годовой бюджет равнялся 1 млн 600 тысячам долларов (за вычетом подоходного налога), площадь земельных владений составляла 6 тысяч квадратных миль (на 25 % больше площади штата Коннектикут). Министерство владело тысячами акций ведущих предприятий и акционерным банковским капиталом. (Годовая зарплата премьер-министра была 2250 долларов, генералы и адмиралы получали 1520 долларов.)

Но несмотря на свое огромное состояние, Хирохито требовал ото всех проявлять бережливость, ведь простой народ жил в условиях жесткой экономии. Он использовал для письма даже обрывки бумаги, причем обе стороны листка. Карандаши были стерты до короткого огрызка, а ластики – в пыль. Он придерживался спартанской диеты; и рассказывали, что нижнее белье его было все в заплатках. Сообщали, что Хирохито испытал облегчение, когда здание дворца сгорело в мае 1945 года. Как он объяснил, теперь люди могли видеть, что он разделяет несчастья тех, чьи дома стали добычей огня.

Хотя его величество был человеком спокойным, он обладал резким характером. Однако он был обязан подавлять свои эмоции на публике. Известно, что до 1868 года считалось преступлением и каралось смертью, если человек позволял себе посмотреть в лицо правителю. Дед Хирохито, император Мэйдзи издал эдикт, что простой народ обязан глядеть на него. Однако даже сейчас, когда Хирохито появлялся среди подданных, верхние этажи зданий освобождали от народа и шторы опускались, чтобы никто не мог взглянуть сверху на священную особу.

Иногда доходило до абсурда. Существовало всеобщее поверье, что даже портрет императора был священным изображением и на него не могли смотреть простые смертные. В 1936 году в журнале «Тайм» на обложке был помещен императорский портрет. Посольство Японии в Вашингтоне быстро пригласило издателей и попросило их обратиться со специальным посланием к читателям журнала с целью не допустить десакрализации священного лика, то есть не ставить никаких предметов на обложку или не переворачивать ее портретом вниз!

При появлении на публике император был обязан соблюдать величие и бесстрастность. Но во время физических занятий на свежем воздухе Хирохито умел расслабляться. У него была фигура атлета-любителя. Он был прекрасным пловцом: мог плыть на спине и одновременно держать пальцами ног зонтик от солнца! Нет никакого сомнения, что он был в своей стихии, когда нырял с небольшой лодки, охотясь за обитателями моря в своем загородном имении в заливе Сагами прямо при входе в Токийский залив.

Потомок богини Солнца интересовался естествознанием, к явному неудовольствию милитаристов и фундаменталистов, которые смотрели на эти его занятия биологией как внушающие сомнения в его сверхъестественном божественном происхождении. Тем не менее у Хирохито была небольшая лаборатория на территории дворца, в которой его можно было часто застать вместе со стариком профессором, склонившимся над микроскопом. В конце 30-х годов он опубликовал книгу о грибах (под именем своего научного руководителя), а его труд по морской микробиологии снискал ему уважение международной научной общественности.

Его лаборатория была уставлена бюстами Дарвина, Линкольна и Наполеона. Бюст великого полководца он приобрел инкогнито в одном из антикварных магазинов в Париже во время своего европейского турне в ранге кронпринца.

Император любил западную классическую музыку, вкус к ней он получил, прослушивая в основном пластинки на фонографе. Концерты в театре были редки, и, даже когда в Токио приезжали мировые звезды-исполнители, императору было запрещено посещать театр. Ему приходилось прослушивать концерты в записи. Это были суровые 30-е годы, когда японские солдаты умирали в Маньчжурии и Китае, отдавая жизни за его императорское высочество.

В либеральные 20-е Хирохито увешивал стены своего летнего дворца картинами западных художников. Позднее их передали на хранение, и вернулась аскетичная японская традиция: голые стены, за исключением одного почетного места – токономы, или ниши в стене, украшенной бумажным свитком, вазой или цветами.

Умеренность распространялась и на его личную жизнь. Его прапрапрадеды могли иметь одну жену-императрицу, девять женщин высокого положения и двадцать семь низкого и восемьдесят одну наложницу. Вдобавок существовали придворные дамы. В окружении его деда Мэйдзи было всего двенадцать дам двора, одна из которых была бабушкой Хирохито. Но у его величества была только одна женщина – принцесса Нагако Куни, его супруга.

Однако было время, когда у армейских офицеров и ультраправых деятелей такое самоотречение вызывало глубокое беспокойство, и они предлагали ввести правило, согласно которому император мог иметь наложниц. Это предложение появилось после рождения второй дочери, затем родилась третья; и – о, небеса! – родилась четвертая. Однако – поистине удивительно! – у императора родился мальчик. По крайней мере, один кризис удалось предотвратить. (Позднее появился на свет и второй сын.)

Никакого подобного давления на отца Хирохито не оказывалось. Хирохито родился год спустя после свадьбы своего отца императора Ёсихито.

Всего лишь три месяца прошло со дня его рождения в 1901 году, когда Хирохито был взят из семьи, как предписывала традиция. До 4 лет он жил в доме придворного виконта старика Кавамуры, добрый характер которого и счастливая семейная обстановка положительно сказались на характере будущего императора.

Затем ребенок был отдан на попечение генерала Ноги, героя Русско-японской войны, победителя в сражениях за Мукден и Порт-Артур. Ноги был самурай старой школы; два его сына отдали свои жизни во время кровавой осады Порт-Артура. Генерал был строг, требователен и прекрасно осознавал высокую ответственность за воспитание своего подопечного. Будучи истинным самураем, Ноги строго соблюдал традиции: культивировал чайную церемонию, искусство бонсай, занимался каллиграфией. Между учителем и учеником установились тесные взаимоотношения; у молодого принца словно проснулось сыновье чувство, поскольку встречаться с отцом ему доводилось не часто.

Но когда великий император Мэйдзи умер в 1912 году, генерал Ноги, один из его близких и верных слуг, совершил сэппуку вместе со своей женой. Молодой Хирохито тогда был отдан на попечение адмирала Того, другого великого героя Русско-японской войны. Отец Хирохито в 1912 году был провозглашен императором и получил тронное имя Тайсё – «Великая справедливость». (Тайсё, как уже упоминалось, был сыном Мэйдзи и старшей фрейлины императорского двора. Императрица родила супругу 14 детей, среди которых было четыре сына, но все они умерли в детстве.)

Тайсё царствовал всего несколько лет, когда всем стало очевидно, что с его умственным состоянием, а возможно и физическим, не все в порядке. Эта новость вышла за стены дворца. Когда император пришел в парламент для оглашения своего послания, он использовал свиток как подзорную трубу, начав рассматривать в нее лица законодателей. Такой поступок возмутил нацию и удивил представителей дипломатического корпуса, что привело к потере Японией своего лица в международном масштабе. Тайсё быстро убрали, и Хирохито стал принцем-регентом.

Кронпринц Хирохито показал, что он может думать самостоятельно. В 1922 году он отправился в беспрецедентный тур по Европе. Он отплыл на борту боевого корабля «Катори»; волнующее путешествие оказалось просто сказочным. В Каире ему устроил встречу английский фельдмаршал Эдмунд Алленби; на Мальте он в первый раз побывал в западной опере и наслаждался музыкой оперы Верди «Отелло». В Гибралтаре принц посетил конные скачки. В Британии был гостем королевской семьи и ездил по всей стране с принцем Уэльским. В Шотландии, в Глазго, он увидел, как простой народ понимает демократию, когда докеры в порту отказались ему кланяться и пожелали просто пожать руку.

Во Франции маршал Петен устроил ему поездку по полям сражений Первой мировой войны в Западной Европе, а затем Хирохито был принят президентом. Самым примечательным в его странствиях был тот факт, что он путешествовал инкогнито; заходил в магазины, ездил на метро и посещал рестораны без большой свиты.

К тому времени, когда на «Катори» уже готовились поднять якорь и отплыть в Йокогаму, Хирохито посетил пять стран Европы и встретился с восемью главами государств (включая папу). Конституционная монархия, какую он наблюдал в Великобритании, произвела на него незабываемое впечатление, что сказалось впоследствии на его дальнейшей политике.

В 1926 году правление Тайсё закончилось, и ему наследовал Хирохито. Поговаривали, что у нового правителя независимые идеи. Например, он пошел против обычаев в выборе невесты. Он предпочел положиться на чувства, а не слепо следовать заранее составленному плану сватовства. И после его возвращения из Европы на территории Императорского дворца появилось поле для гольфа. Более того, он привез с собой западную музыку и бочонок виски и зашел настолько далеко, что устроил настоящую частную вечеринку для своих бывших школьных друзей. Но, конечно, более всего придворных советников расстроили высказывания Хирохито о преимуществах конституционной монархии.

Проснувшийся у нового правителя страны интерес к Западу и его культуре был характерен для Японии 20-х годов. Страна входила в «Большую пятерку» стран мира, разделила плоды победы в Первой мировой войне с западными демократиями и попробовала хмельной напиток под названием дэмокураси, который принес всеобщее избирательное право для мужчин, дававший возможность заниматься политической деятельностью не только аристократам, но и простым людям. Горожане пристрастились к западной музыке, танцам, одежде и кухне. Веяние либерализма явно ощущалось в стране, начиная от императора и заканчивая простонародьем.

Молодой монарх серьезно подошел к вопросам управления страной и принял тронное имя Сёва, что означает «Просвещенный мир». Более ироничное название его правления едва ли можно было придумать. Но когда он взошел на трон 25 декабря 1926 года, в императорском указе нашли отражение его мысли, и, в частности, вот что он сказал: «Наши ограниченные возможности не позволяют нам в полной мере осознать, насколько сложным будет доказать, что Мы соответствуем той великой задаче, которая стоит перед Нами. Сейчас мир находится в процессе эволюции. Открылась новая глава в истории человеческой цивилизации. Политика страны должна всегда иметь своей целью улучшение ее положения. Простота вместо пустых заявлений; оригинальность вместо слепого подражания; предпочтение прогресса на данном этапе эволюции; необходимость положительных перемен, чтобы не отстать в цивилизационном развитии; достижение национальной гармонии; благоденствие для всех классов общества и дружба со всеми нациями земли. Вот основные цели, на которые направлены все наши усилия».

Но все намерения Хирохито установить конституционную монархию были заранее обречены. В конституции, дарованной императором Мэйдзи японскому народу в 1889 году, говорилось, что в Японской империи правит и будет вечно править император, который есть «лицо священное и неприкосновенное. В соответствии с постановлениями настоящей конституции император осуществляет законодательную власть с согласия императорского парламента, утверждает законы и отдает распоряжение об их обнародовании и исполнении, определяет устройство различных ветвей управления и оклады всех гражданских и военных чинов, каковых он же назначает и смещает…Император осуществляет верховное командование армией и флотом. Император объявляет войну, заключает мирные и иные договоры».

Все эти грандиозные полномочия и привилегии были лишь ширмой для реальных носителей власти. Творцами Конституции Мэйдзи, как и Реставрации Мэйдзи, были решительно настроенные и целеустремленные люди, озабоченные вопросами консолидации своей власти в эпоху вхождения Японии в современный мир. Император был подходящей фигурой, с помощью которой можно было начать строить новую Японию. Его существование давало им возможность провести непопулярные реформы, начиная с решения повседневных вопросов и вплоть до реорганизации правительства. Эта настоящая революция модернизировала страну, создала армию и флот на основании воинской обязанности, покончила с самурайской системой и феодальными властителями, которые получили компенсацию и интегрировались в капиталистическую систему.

Однако можно утверждать, что утвердившийся на вершине власти политический клан создал лишь иллюзию конституционной монархии, которая была простой оболочкой, не имевшей содержания. Каждое официально предпринимаемое действие совершалось от имени императора и с его санкции. Был учрежден избираемый народом законодательный орган – парламент; однако он почти не контролировал Кабинет министров. Премьер-министра назначал император, который, как правило, следовал указаниям своих девяти неофициальных советников, называемых гэнро, и лорда-хранителя печати.

В отличие от конституционных монархий в демократиях Запада, после 20-х годов премьер-министр обычно не являлся главой политической партии, представлявшей большинство в парламенте. Он был тем человеком, который в глазах императорских советников был наиболее способен противостоять оппозиционным силам. Премьер назначал министров, представлявших интересы разных фракций.

Кабинет министров принимал важные решения и представлял их императору на подпись перед официальным их оглашением. Другие важные решения, связанные с войной в Маньчжурии и Китае и с приграничными инцидентами в Сибири, принимали военные; они получали одобрение правительства задним числом, а затем – санкцию императора. Император не мог отменить их или высказать свое возражение. Он вправе был задать вопрос, по которому советники давали объяснение, но никаких изменений в решение он внести не мог. Его функцией было только слушать и одобрять, но ни в коем случае не критиковать, что-либо изменять или пользоваться правом вето.

Например, Хирохито в 1941 году не был намерен воевать с Америкой. Но он ничего не мог предпринять против тех политиков, которые затевали войну. На ключевой Императорской конференции 6 сентября 1941 года, когда было принято официальное решение о начале войны с США, император, конечно, присутствовал и молчаливо наблюдал за ее работой. Это было привычным делом. Но в этот раз император неожиданно заговорил. Он развернул лист бумаги и прочитал краткий стих, написанный его дедом императором Мэйдзи:

 
Взглянув на мир,
Словно на своих родных братьев,
Как я могу допустить, что его спокойствие
Будет так необдуманно нарушено?
 

«Эти слова запали мне в душу, – сказал император. – Это чувствует мое сердце, и мой дед выразил в этом стихе свою великую любовь к миру».

Милитаристы могли прийти к выводу, что император не одобрял войну. Остальной мир мог только гадать, было ли это самым сильным протестом, на который император и система были способны. Хотя военные посчитали эти слова упреком в свой адрес, едва ли они могли заставить их задуматься.

Многие люди верят, что их жизни – это их ожившие фантазии; и многие живут этими фантазиями на протяжении всей своей жизни. Некоторые выбирают свои фантазии, другие вынуждены их принимать, а есть и такие, кто уже рожден с ними. Хирохито принадлежал к последним, и у него были одни из самых парадоксальных фантазий.

Поскольку император был главой «государства-семьи» и все японцы (кроме людей натурализовавшихся) были ему родственниками по крови, то понятно, почему такие лозунги, как «император и народ – единое целое», воспринимались народом с искренней и глубокой верой. В течение веков каждый японец твердо знал свое место в общественной иерархии; считалось, что так было и так будет. И император был путеводной звездой, которая вела каждого японца и которой он поклонялся. Три взаимосвязанных фактора сформировали японский характер: это непоколебимая верность императорской системе правления, твердое убеждение в своей миссии на земле и вера в то, что их данные свыше человеческие качества не имеют себе равных.

В Японии синтоизм был объявлен государственной религией, верховным жрецом которой стал император. Он играл центральную роль в обрядах, которые проходили раз в полгода в храме Ясукуни, где обитали обожествленные души павших героев.

Так как император был одновременно самым главным божеством в пантеоне синтоизма и верховным главнокомандующим вооруженных сил, приказы Хирохито военные воспринимали как священное писание, и они придавали их действиям моральную силу крестового похода. Его императорский указ об объявлении войны в 1941 году имел для японцев то же значение, что и призыв папы Урбана II в 1095 году освободить Гроб Господень от неверных. Трудиться, жертвовать собой и умереть за императора было высочайшей доблестью для японских граждан.

Военные всячески поддерживали идею величия императора и божественности власти и требовали от каждого гражданина объединения в борьбе и беспрекословного выполнения долга перед его величеством. Но те же самые военные не видели в своих словах никакого лицемерия, когда они игнорировали пожелания императора.

Когда намерения императора совпадали с их собственными планами, военные были довольны и выполняли все намеченные цели. Когда же его желания вступали в противоречие теперь уже с их намерениями, военные утверждали, что он был введен в заблуждение лжесоветниками, которые должны быть удалены от трона, и продолжали следовать своим планам.

Его величество был подобен яркому, красочному листу клена, поднятому на гребень осеннего потока. На него были обращены все взоры, но он был не в силах повлиять на направление несшего его течения.

Чистой фикцией было то, что он якобы являлся верховным главнокомандующим армии и флота. Конечно, он носил такое звание, но когда он пытался взять армию и флот под свой контроль, то сразу же возникало или противодействие его намерениям, или же его приказы просто вежливо игнорировались. Естественно, в этом не было ничего личного. Механизм был налажен таким образом, что военные могли легко блокировать те попытки, которые они не одобряли.

Пустота, стоявшая за императорским званием главнокомандующего, стала явственной, когда военные организовали Маньчжурский инцидент (сентябрь 1931 года). Усилия императора, предпринятые через посредничество Гаймусё (министерство иностранных дел) и самого министра, остановить армию были бесполезны. Правительство и премьер-министр не предприняли никаких действий. Кабинеты министров и премьеры приходили и уходили, но армия оставалась и продолжала укреплять свое влияние. Армия захватила всю Маньчжурию и управляла ею, словно своим феодом, под надзором Квантунской армии. Было образовано «независимое государство» Маньчжоу-Го, и командующий Квантунской армией стал «послом» Японии. Маньчжоу-Го по одному знаку посла принялась плясать под его дудку.

Несколько лет спустя случился Китайский инцидент (1937 год). Снова армия взяла на себя инициативу, а затем информировала правительство и императора, что она дала ответ на «китайские враждебные действия» вблизи Пекина. Военный министр сообщил его величеству, что потребуется месяц, чтобы навести порядок. Прошло восемь лет, а перспектив подавить сопротивление китайцев так и не появилось. (Корейское сказание XVI века как нельзя лучше иллюстрирует идею, что завоевание Японией Китая было подобно «усилиям пчелы ужалить черепаху через ее панцирь».)

Другой фикцией была мессианская идея – принести «свет просвещения» отсталым варварам Маньчжурии и Китая и на завоеванные земли юга. Об этом было заявлено, как о «предназначении Японии». «Умиротворение» Нанкина, которое западные наблюдатели и китайцы называли не иначе как «ужасной бойней», было наглядным примером провала японской просветительной миссии. Были приведены и другие подобные примеры, но представители армии назвали их вражеской пропагандой.

Человек-божество, восседавший на троне в душном бетонном бункере в ту августовскую ночь 1945 года, оказался поневоле втянутым в водоворот событий. В ту ночь в его памяти не раз возникали воспоминания о тех событиях прошлого, когда он высказывал свои пожелания ближайшим советникам и военным, что, впрочем, как всегда, не имело никаких последствий.

Вспомнился один день в сентябре 1931 года, когда он лично предупредил военного министра генерала Минами о необходимости «принятия соответствующих мер в отношении нашей армии в Маньчжурии и Монголии» с намерением «сдержать армию». Но никакого сдерживания не произошло. Вместо этого военные спровоцировали Маньчжурский инцидент 18 сентября и захватили четыре провинции Китая.

В декабре того же 1931 года Хирохито предупредил нового премьера Цуёси Инукая, что в «армии имеют место злоупотребления и просчеты в командовании». По его мнению, «армия вмешивается в вопросы внутренней и внешней политики, стараясь провести свою линию в таких условиях, когда ради блага нации мы должны соблюдать крайнюю осмотрительность». Император просил не забывать о высказанных им опасениях.

Инукай подписал себе смертный приговор, искренне пообещав поставить армию под контроль правительства. Развертывание Маньчжурской кампании и образование японского марионеточного государства Маньчжоу-Го стали символами провала политики премьер-министра. Презрение армии к Инукаю вылилось в его жестокое убийство 15 мая 1932 года, которое совершила группа молодых фанатиков – кадет и морских офицеров.

В 1938 году армия снова попала в тяжелое положение. В июле японские вооруженные силы атаковали русских и постарались выбить их с занятых ими позиций на озере Хасан. Армейская верхушка настойчиво требовала начать войну с Советами. Министр иностранных дел и министр флота согласились на принятие предупредительных мер, но категорически высказались против любых агрессивных действий против русских.

Военный министр и начштаба армии обратились к императору с просьбой об аудиенции с целью добиться согласия его величества начать наступление против Советской России. Император дал знать военным, что ни при каких обстоятельствах он не разрешит применить силу.

Военный министр и начштаба армии продолжали настаивать на аудиенции. Когда император их принял, он задал им вопрос, а советовались ли они с министрами иностранных дел и флота. Они ответили положительно, утверждая, что эти люди были готовы задействовать войска. Уличив их в обмане, Хирохито так выразился об армии: «Действия армии в прошлом были предосудительными. Говоря о „Маньчжурском инциденте“ и „событиях на мосту Марко Поло“, произошедших в самом начале инцидента, можно сказать, что армия полностью отказывалась выполнять приказы из центра. Имели место такие ситуации, когда используемые ей методы были полным самоуправством, которое совершенно нетерпимо в моей армии. Я считаю такое ее поведение постыдным. Ничего подобного не должно повториться в этот раз…Отныне вам не разрешается передислоцировать даже одного солдата без моей команды».

Пораженные подобной вспышкой императорского гнева, военный министр и начштаба армии быстро удалились, и армейские части были отведены. Командиры были в ярости. Под чьим командованием, в конце концов, находилась армия?

На следующий год, когда армия настойчиво выступала за союз со странами оси и даже угрожала министрам, замечание Хирохито, произнесенное в присутствии ближайших советников, было пророческим: «Я озадачен действиями военных. Они не прозреют до тех пор, пока другие государства не принудят Японию вернуть Корее и Маньчжоу-Го их первоначальный статус». В этот же самый месяц его брат обратился к младшим офицерам в штабе армии, рассказав им об опасности, грозившей Японии, если она заключит союз с Германией в войне против Англии. Вслед за заявлением Хирохито это косвенно указывало на желания императора, которые солдаты вряд ли были расположены услышать. На слова принца также не обратили внимания. Армия продолжала оказывать давление на правительство, чтобы пакт держав оси, несмотря ни на что, был заключен.

Император вызвал своего адъютанта генерал-лейтенанта Усами и отдал ему распоряжение передать генералитету армии в условиях строгой секретности свое послание. В нем сообщалось, что правительство подаст в отставку, если армия будет и дальше настаивать на заключении пакта держав оси, и содержалось требование фундаментального пересмотра всего вопроса. Император еще раз упомянул о секретности послания, но все было напрасно. Усами не смог удержать послание в тайне. Армия пренебрегла наказом Хирохито. Они не только не пересмотрели свое отношение к пакту, но и удвоили свои усилия по скорейшему его заключению.

Как-то, в один из тех тревожных дней 1941 года, Хирохито в задумчивости задал вопрос своему премьер-министру: «Если решится вопрос о мире, станет ли армия соблюдать его условия?»

Премьер, в свою очередь, спросил об этом военного министра генерала Тодзё. И этот прямодушный сторонник агрессивной политики вполне ожидаемо ответил, что он не может этого гарантировать. В сложившейся на тот момент ситуации, сказал Тодзё, только принц мог бы подавить устремления армии. Он имел в виду принца Хигасикуни, армейского офицера на действительной службе и дядю императрицы. Предложение было сразу же отвергнуто императором и его советниками. Они не хотели вмешательства императорской семьи в политику, которое могло привести к тому, что ответственность за решение вступать или не вступать в войну могла лечь на нее лично.

Почти в последнюю минуту, когда Тодзё был назначен премьером, император заявил, что решение, принятое 6 сентября 1941 года, о начале войны было, по сути, отменено. Тодзё и министр флота получили инструкцию, которая гласила, что «касательно фундаментального направления национальной политики… следует принять во внимание необходимость более глубокого изучения внутреннего и внешнего положения страны, независимо от резолюции 6 сентября, принятой на Императорской конференции».

Тодзё называл свое правительство «кабинетом, выбранным с чистого листа», но в течение последующих двух недель стал придерживаться взгляда, что «вместо того, чтобы ждать гибели, находясь в окружении, лучше встретить смерть, идя на прорыв, и, в случае удачи, жить дальше». Этот аргумент подавил только начавшую формироваться оппозицию, и ко 2 ноября Тодзё и военные и гражданские лидеры пришли к соглашению, что им не останется иного выбора, кроме объявления войны, если Соединенные Штаты не примут последние две ноты, которые им будут направлены. Но в них не было принципиально ничего нового, не предложено ничего, в чем не было бы отказано раньше.