Текст книги "Зеркало Ноя"

Наша love story

Укрыльца знакомого дома у Сашки перехватило дыхание. Ещё в самолёте он представлял, как приедет в свой родной городок, бросит вещи у родственников, денёк с ними пообщается, попьянствует с оставшимися друзьями, а потом обязательно выкроит время и пойдёт к Нине. Все эти десять лет, что его не было здесь, он постоянно думал о ней, притом каждый раз спрашивал себя: зачем мне это? И главное – нужно ли ворошить прошлое? Толку от этого не будет ни ему, ни, тем более, Нине. И всё равно пошёл к ней, потому что не мог не пойти. Вопреки здравому смыслу и логике.

Наверное, пустырь, размышлял он по дороге, отделявший старые сталинские дома, в которых жил Сашка когда-то, от новостройки, где была квартира Нины, преобразился – может, там разбили парк, может, построили ещё что-нибудь. Но пустырь оказался точно таким же, каким был десять лет назад. Те же осыпающиеся бетонные блоки с торчащими пучками ржавой арматуры, чахлые пыльные деревца, обрывки старых газет, трухлявая ветошь.

Сашка шагал по извилистой тропинке между мусорных холмов, и эта тропинка была ему хорошо знакома, только была она теперь чуть глубже, протоптанная тысячами ног жильцов новостройки – или как называется этот район сегодня?

Тропинка выходила к детской площадке – заасфальтированному неправильному овалу с большой песочницей без песка и покосившимися грибками, под которыми так удобно было прятаться от дождя. Чаще всего тут собирались окрестные мужики выпивать после работы, и на гвоздиках, вбитых в столбы, всегда висели стаканы и пакеты с остатками закуски. Сашка с друзьями брезговали выпивать под грибками, а вот с Ниной они изредка сидели тут, когда пойти было некуда.

За площадкой в окружении кустарников начинались крупнопанельные дома. Во втором по счёту доме на пятом этаже и жила Нина. В первом подъезде. На лавочках у подъезда всегда сидели старухи, которые знали всё про всех. Вот и его они запомнили буквально со второго посещения.

– Глянь-ка, Нинкин хахаль пожаловал, – нисколько не стесняясь, говорили они вслед Сашке и каждый раз прибавляли, – иди-иди, парень, там тебя ждут не дождутся…

Хорошо это было с их точки зрения или плохо, он так никогда и не узнал, но однажды, перед тем, как закончить свои отношения с Ниной, услышал:

– Опять этот очкастый пришёл! Коллекцию она из них, что ли, собирает?

В тот раз дверь ему не открыли, хотя было слышно, что за дверью кто-то есть. Ломиться Сашка не стал, хоть и слышал чьё-то прерывистое дыхание у замочной скважины, а в дверном глазке один раз даже что-то мелькнуло. Как в дешёвом анекдоте…

Что было, то прошло, усмехнулся Сашка, огибая дом и присаживаясь на знакомой лавочке. Никаких старух сегодня здесь не было. Может, за десять лет уже переселились в мир иной, а новые ещё не состарились?

Посижу немного, осмотрюсь, решил он, ведь нельзя же прямо так, с пылу с жару, лететь наверх. Да и что сказать Нине, он пока не придумал. Десять лет – срок всё-таки немалый, многое изменилось, всякое может ждать его на пятом этаже за знакомой дверью…

На самом деле он немного кривил душой. Не раз он представлял своё появление перед Ниной, проговаривал про себя слова, которые скажет, разглядывал себя в зеркале, прикидывая, сильно ли постарел за это время. Какой теперь стала Нина? Наверняка из тонкой хрупкой девчонки с длинными льняными волосами и большими, чуть с косинкой зелёными глазами превратилась в зрелую женщину… Только в какую? Этого представить он не мог.

Познакомились они, когда Сашка учился в институте и играл в модном городском рок-ансамбле, а Нина только окончила школу и стала работать телефонистской на районной телефонной станции. Девчонок вокруг ансамбля всегда вилось много, и Сашка поначалу не обратил на неё внимания. На одной из вечеринок, устроенных после концерта на чьей-то даче, она оказалась среди прочих, прихваченных для компании. Вышло так, что Сашка остался с нею наедине, потом в постели, а утром поехал провожать её домой.

– Кто ты, зеленоглазая незнакомка? – дурашливо спросил он. – Как тебя зовут-величают твои родители?

– Нина, – коротко ответила она. – А из родителей у меня только мама.

– А где твой драгоценный родитель?

– Родитель… – Нина посмотрела на него и ничего не ответила.

Слово за словом, она рассказала ещё не протрезвевшему после вчерашнего застолья Сашке нехитрую историю своей семьи. Оказалось, что её мать познакомилась с бывшим военнопленным немцем и стала с ним жить. Когда немцы через несколько лет после войны стали возвращаться в Германию, её отец остался. По словам матери, он сильно тосковал по родине, да и окружающие так до конца и не смогли признать его своим. Промучившись несколько лет, он всё-таки уехал. Первое время присылал какие-то весточки, и даже посылки, потом прекратил. Мать с тех пор так замуж и не вышла – кому нужна женщина, прижившая ребёнка от бывшего врага?

– Да-с, представляю вашу ситуацию, – только и пробормотал Сашка, но дурачиться дальше ему расхотелось.

Они шли рядом, и он украдкой поглядывал на Нину. Только сейчас он обратил внимание на её старенькое пальтишко, вязаный вручную простенький берет и обветренные руки без перчаток с короткими обгрызенными ногтями на пальцах. Этой девчонке вместе с её мамашей, подумал он, видимо, пришлось хлебнуть немало, и некому за них было заступиться. Другим легче – у них друзья, знакомые, которые не дадут пропасть. А эти? В чём они виноваты? Видно, виноваты…

– Вот и мой дом, – сказала Нина, когда они подошли к подъезду. – Ну, я пошла?

В другой ситуации Сашка поступил бы стандартно – стал бы проситься в гости на чашку чая, на худой конец, задержал бы девчонку в подъезде у батарей парового отопления. Но сейчас ему это показалось неумным и лишним.

– Возьми мой телефон, – сказал он, – позвони, когда будет время. Что-нибудь придумаем.

Это тоже был стандартный ход, на который кто-то реагировал, кто-то нет, и это ни к чему не обязывало. Если девчонка звонила, значит, можно без проблем продолжать с ней постельные утехи, если нет – что ж, не судьба, не одна она такая на белом свете, есть и другие.

Ни завтра, ни через несколько дней, Нина не позвонила, и это почему-то Сашку обидело. Как это так, размышлял он, я, можно сказать, самый крутой городской рок-музыкант, и любая девица из её компании сочтёт за счастье потрепаться со мной по телефону, только бы я удостоил её вниманием, а эта серая шейка?

Нининого телефона у него не было, да он и не знал, есть ли вообще телефон в их квартире. Прождав неделю, он сам отправился к ней в гости. Подъезд он помнил, а словоохотливые старушки тотчас подсказали, что «дочка этой немчуры» живёт на пятом этаже.

Дверь открыла сама Нина.

– Я тебе не звонила, – смутилась она, – потому что работы много было. Да и по дому столько дел… Мама уже в возрасте, к тому же работает уборщицей и так устаёт… Всё хозяйство на мне.

– Я зашёл спросить, – почему-то с трудом выговаривая слова, произнёс Сашка, – может, какая-нибудь помощь нужна? Ты не стесняйся, скажи.

– Нет, ничего не нужно, – ответила Нина. – Но раз уж пришёл, то проходи, будем чай пить.

– А мама?

– Мама в своей комнате. Она нам мешать не станет.

Они пили чай на кухне и разговаривали о каких-то пустяках. У Нины оказался старенький кассетный магнитофон, в котором была какая-то мелкая поломка. Сашка быстро починил его, и они весь вечер слушали музыку. А когда за окном стало темнеть, Нина спросила:

– Пойдёшь домой или останешься у меня ночевать?

– А мама? – опять спросил Сашка.

– Что мама? – пожала плечами Нина. – Она не будет против, потому что надеется, что у меня наконец заведётся парень, за которого выйду замуж, и нам станет легче. Всё-таки мужчина в доме…

– И ты решила…

– Ничего не решила – нахмурилась Нина, – ты не бойся. Никого я хомутать не собираюсь. А если предлагаю тебе остаться, то потому что ты мне нравишься…

– И ты это маме скажешь?

– Ничего не скажу. Да она и не спросит… А ты, я вижу, уже струсил?

В эту ночь Сашка остался у неё. Когда Нина заснула, сладко посапывая рядом, он долго смотрел в окно на звёзды, которые с её пятого этажа казались совсем близкими. Ему хотелось представить дальнейшую жизнь Нины после того, как они расстанутся. А в том, что они расстанутся, сомнений не было. Ему нужно заканчивать институт, да он и не мог представить себя в роли человека семейного. Ни сейчас, ни в ближайшем будущем. Нине уже сейчас требуется человек, который стал бы опорой семьи, наверняка простой работяга, вкалывающий на заводе или на стройке и приносящий в дом деньги. Чтобы злые языки, наконец, заткнулись. А он? Нет, к таким подвигам он пока не готов. Институт институтом, и после него ещё не факт, что он станет зарабатывать достаточно денег, к тому же, в душе пока ещё теплилась надежда пробиться со своими музыкальными делами на большую сцену. Чем чёрт не шутит? Обременять себя семьёй в самом начале карьеры равносильно самоубийству. Тогда уже точно на музыке нужно будет ставить крест. А потом, махнув на всё рукой, превращаться в того же зачуханного работягу, вкалывающего до потери пульса и пьющего с мужиками водку под грибком на детской площадке? Не дай Б-г…

Утром Нина поджарила на завтрак яичницу с колбасой, но Сашка есть не стал, лишь выпил чаю и поскорее умчался в институт. Возвращаться сюда он больше не собирался. Жалко Нину, рассуждал он, она хорошая и беззащитная, но… лучше не давать ей повода надеяться на что-то. Если обнадёжишь человека, то потом будет вдвойне больней и ей, и ему.

После этого почти две недели они не встречались. Но на очередном выступлении своего ансамбля Сашка увидел её снова. После концерта опять была вечеринка, и Нина снова оказалась с ним. Как само собой разумеющееся, после вечеринки они отправились к ней, и утром Сашка шёл в институт, поругивая себя за слабоволие и неумение решительно разрубить этот узел.

Всё, сказал он себе, больше не буду тряпкой. Если она придёт на следующий концерт, придумаю какой-нибудь повод слинять на сторону. И провожать не пойду. Пускай обижается на меня, ругает – сама потом поймёт, что так лучше.

И в самом деле, на очередном концерте он с Ниной почти не общался, на вечеринку идти отказался, заявив, что у него разболелась голова, и он уходит домой отлёживаться.

Месяца полтора после этого он Нину не видел. Встретил её лишь на новогоднем концерте в районном доме культуры, где его ансамбль участвовал в праздничном представлении. Нина пришла с каким-то длинным белобрысым парнем, угрюмо поглядывающим на Сашку и не отпускающим свою партнёршу от себя ни на шаг.

Выбежав в перерыве в фойе, Сашка неожиданно столкнулся с Ниной, ожидающей своего кавалера из туалета, куда тот пошёл покурить.

– Привет, – сказал он, – кто это с тобой?

– Никто, – ответила она и лукаво глянула на него своими зелёными глазами, – один знакомый.

– Даже так! – Сашку это признание почему-то задело за живое. – И ты с этим знакомым… спишь?

Нина опустила глаза:

– Тебе это очень хочется знать?

– Да мне на это наплевать! – Сашка резко отвернулся и ушёл.

Конечно же, ему было не наплевать. Хоть он давал себе зарок больше не встречаться с этой девушкой – других ему мало, что ли? – что-то всё-таки скребло внутри, мол, как это так: она предпочла ему этого… белобрысого!

Прошло ещё два месяца. В Сашкиной жизни ничего не изменилось, он по-прежнему играл в рок-группе, и девицы, не обижающие его своим вниманием, сменялись одна за другой. Если о Нине он и вспоминал, то уже с усмешкой, как о чём-то мимолётном, о чём и вспоминается уже с трудом. Как-то вечером у подъезда собственного дома он неожиданно увидел полузабытую долговязую фигуру белобрысого Нининого кавалера.

– Здорово, я тебя уже полчаса жду, – сказал белобрысый и протянул руку.

– Ждёшь? Зачем? – удивился Сашка.

– Поговорить надо, – усмехнулся белобрысый, – меня Борисом зовут.

– Откуда ты меня знаешь? Тебе Нина про меня что-нибудь рассказывала? – Сашке почему-то стало неприятно, будто он влез в какую-то грязь и не может от неё никак отряхнуться.

– Рассказывала, что ты был её… другом до меня, – Борис цыкнул зубом и поморщился. – Так вот, я предупреждаю, чтобы ты больше к ней не лез, и никому о ней не трепался. У нас с ней любовь.

– Ради Б-га! – невесело усмехнулся Сашка. – Любитесь на здоровье, я вам не мешаю. Это всё, что ты хотел сказать?

– Пока всё. Но учти, ещё раз услышу, что ты к ней ходишь, за себя не ручаюсь!

Сашка удивлённо глянул на его перекошенную от злости физиономию и выдохнул:

– Да пошёл ты!

– Гляди! – погрозил напоследок Борис и вразвалочку пошёл вдоль дома.

– Как ты мой адрес узнал, Ромео? – насмешливо крикнул ему вслед Сашка.

Борис остановился, не спеша обернулся и, снова цыкнув зубом, ответил:

– В доме культуры… Не волнуйся, лабух, если мне что-то надо, я из-под земли достану!

И ещё пару месяцев Сашка ничего не слышал ни о Нине, ни о её грозном «любовнике», а потом неожиданно снова встретил её на своём концерте. Выглядела Нина плохо: лицо её было бледным и осунувшимся, глаза больше не лучились весёлыми зелёными искорками, волосы, прежде аккуратно зачёсанные, небрежно стянуты в пучок на затылке.

– Как у тебя дела? – поинтересовался Сашка, хотя понимал, что не очень-то имеет право интересоваться её делами.

– Так себе, – ответила она, – хвастаться нечем.

– Как себя чувствует Борис? – мстительно усмехнулся Сашка.

– Никак… Я думала, что он хороший человек, а он…

– Что он?

– Вот, гляди, – она засучила рукав и показала большой синяк на локте.

– Не понял… Он тебя бьёт?!

– Всё никак не может успокоиться. Говорит, что ты ему поперёк горла стал. А там ещё старухи у подъезда нашептали ему, что у меня до тебя парни были…

Сашка даже захлебнулся от негодования:

– И ты его, конечно, прогнала?

– Нет.

– Почему?

Нина промолчала, лишь пожала плечами и отвернулась.

– Почему ты его не прогнала?! – не отставал Сашка. – Он что, запугал тебя? Ты его боишься?

– Не боюсь… – Сашке даже показалось, что она сейчас заплачет.

– Если ты этого не сделаешь, сделаю я!

– Не надо, – Нина отрицательно покачала головой. – Пускай всё остаётся, как есть.

– Но почему?! – Сашкины щёки пылали, а кулаки непроизвольно сжимались.

– Я беременна…

После этого разговора он не встречал Нину почти год. За это время он узнал, что Борис всё-таки доигрался, и его за что-то посадили, а Нина родила девочку и по-прежнему живёт с матерью. Встречаться с нею он больше не хотел и даже побаивался, будто был в чём-то перед ней виноват. Хотя, наверное, и не возражал бы встретить её случайно, однако снова вторгаться в её жизнь было бы с его стороны весьма непорядочно.

В её неудачном замужестве я абсолютно не виноват, успокаивал себя Сашка. Кто я для неё – крохотный эпизод в жизни. Да она наверняка и не рассчитывала ни на какое продолжение наших отношений. Обыкновенная мимолётная встреча, каковых в жизни современного человека предостаточно… Был бы у неё характер твёрже, не оказалась бы, как сейчас, у разбитого корыта. Будь хоть чуточку дальновидней, могла бы сразу догадаться, что мы не пара. Так ведь и Борис ей не пара! Впрочем, ей видней… А то поспешила выскочить замуж, послушалась маминых советов, вот теперь и пожинает плоды собственной глупости… Может, просто повторяет путь собственной мамаши?

Сашка гнал от себя подобные мысли, и они со временем приходили всё реже и реже…

Подоспело время уезжать в Израиль. Он долго готовил себя к этому шагу, медленно сворачивал дела и каждый раз старался придумать причины, мешающие ускорить отъезд. Хоть и понимал, что на такие вещи нужно решаться сразу, не тянуть. Ни к чему это.

– Что меня держит здесь? – рассуждал он вслух. – Работа? Да кому нужна такая работа, за которую денег не платят, и необходимы подработки, чтобы не протянуть ноги с голоду? Рок-группа? Какая это, к чёрту, рок-группа, если дальше танцулек да бесплатных концертов в доме культуры ей ходу нет? Большая сцена? Смешно… Друзья? Разве что друзья… Да и те потихоньку исчезают кто куда – одни спиваются, другие отбывают в мир иной, третьи женятся… В Израиле будет возможность начать всё с чистого листа. Ничего нового, конечно, нет под солнцем, но ведь можно и попытаться, ещё раз попробовать стартовать…

За месяц до отъезда Сашка стал прощаться с оставшимися друзьями. Невесёлые это были прощания. Да и какие прощания бывают весёлыми? Водка рекой, нетрезвые объятья и многословные путаные заверения в вечной дружбе, раздаренные в запале налево и направо книги, пластинки, магнитофонные плёнки… От всего этого Сашке с каждым днём становилось всё гнусней и тяжелей, потому что он был вынужден делать то, чего ему вовсе не хотелось, а вот то что действительно нужно сделать, он никак не мог вспомнить или просто не находил времени.

Пару раз, правда, вспоминал о Нине. Пусть она будет счастлива и больше не ошибается, пьяно твердил он себе, а я ещё раз выпью за её здоровье и… забуду, как кошмарный сон.

За два дня до отъезда, когда с пьянками и прощаниями было закончено, а Сашка, успокоенный и весь уже какой-то нездешний, вышел на улицу подышать воздухом и последний раз пройтись по улицам, его вдруг осенило: может, зайти к Нине? Если уеду, не повидав её напоследок, не будет на этом моём отрезке жизни завершённости. Раз уж ставить на всём, что остаётся здесь, точку, то – на всём без исключения.

Ноги привели его к знакомому дому в районе новостроек. На пятый этаж он взбежал, чуть запыхавшись, но на кнопку звонка нажал твёрдо и решительно.

– Ты? – Дверь открыла Нина, повзрослевшая и какая-то совсем другая. Такой он себе её и представить не мог. Лишь искринки в зелёных глазах были попрежнему знакомыми и озорными. – Подожди на улице, я сейчас выйду.

Она вышла к ожидающему её у подъезда Сашке с большой красивой овчаркой на поводке.

– Роскошный зверь! – восхитился Сашка.

– Мы теперь с Рексом и Наташкой живём, – улыбнулась Нина, – ну, и с мамой…

– А Борис?

– Борис… Нам и без него неплохо.

Они вышли на пустырь за детской площадкой. Нина всю дорогу молчала, а Сашка не знал, с чего начать разговор.

– Значит, ты с Борисом больше не живёшь? – всё-таки выдавил из себя Сашка.

– Тебе это интересно знать?

– Ну… Я как бы тебе не совсем уже чужой человек…

– А какой? – Нина пристально посмотрела на него, и в глазах её по-прежнему были искринки.

– Ну… – опять протянул Сашка и решил поскорее уйти от опасной темы: – В Израиль я надумал уезжать. Самолёт послезавтра…

– Я уже слышала об этом от кого-то, – сказала Нина и пошла следом за Рексом. – Решился всё-таки?

– Решился, – Сашка грустно покачал головой и развёл руками. – А что мне здесь светит? Может, меняю шило на мыло, но… Не хочу на эту тему больше говорить. Вот, зашёл с тобой попрощаться.

– Спасибо, что не забыл, – Нина шла, не оборачиваясь. Сашка разглядывал её худенькую спину в тонкой курточке, и ему снова стало её жалко, как тогда, в первые дни их знакомства.

– Я понимаю, – вдруг быстро заговорил он, – что поступил тогда, как свинья…

– Когда?

– Когда перестал с тобой встречаться. И ты за это, наверное, до сих пор на меня обижаешься. Но ты же должна понять, что иначе я не мог. Кто я – студентик, музыкант из третьесортного ансамбля, какие тут могут быть серьёзные отношения? Не хотелось тебя обманывать, вводить в заблуждение…

Нина молчала, не отводя взгляда с тянущего поводок Рекса.

– Ещё я на тебя из-за Бориса разозлился. Ты же знаешь, наверное, что он приходил ко мне и устраивал сцену ревности.

– Знаю, – глухо ответила Нина, – он рассказывал.

– Ситуация тупиковая, – снова развёл руками Сашка.

– Тупиковая, – повторила Нина.

Они прошли ещё несколько шагов, потом пустырь закончился, и они повернули обратно.

– Когда твой самолёт? – спросила Нина.

– Я уже говорил, послезавтра.

– Слушай, – она на мгновенье запнулась и решительно кивнула головой, – у тебя есть, где…

– Что – где? – не понял Сашка.

– Ну… Я хочу провести с тобой последнюю ночь, – Нина отвернулась. – У меня дома больше нельзя – Наташка, мама и… Рекс…

– У меня можно, – выдохнул Сашка и даже покачнулся, будто из него ещё не выветрился давний хмель от прощального застолья, – дома… Только нужно ли тебе это?

Нина подняла глаза, и в них больше не было озорных искринок:

– Мне? А тебе?

Он опять подождал её у подъезда, пока она отводила собаку и спускалась вниз, потом они пошли к Сашке.

До утра они так и не сомкнули глаз.

– Понимаешь, – шептала Нина, – я и сама не понимала, что тогда со мной происходило… Ну, когда мы были вместе первый раз. Ведь у меня и в самом деле были парни до тебя, ты не первый. Но ты первый, кто посмотрел на меня не как на кусок мяса, который можно только трахать… У тебя в глазах было что-то другое… Сочувствие, а может, жалость… Думаешь, жалость унижает человека? Нет, она делает людей ближе друг к другу, и ещё в ней есть что-то такое, о чём сказать не могу… Да-да, ближе друг к другу, а что ещё надо человеку?.. Знаешь, что самое страшное? Равнодушие. Когда вокруг тебя полно людей, а ты среди них одинок. И днём, и ночью – всю жизнь…

Она прижималась к нему, и Сашка чувствовал, как на его грудь капают тёплые слёзы. Ему хотелось сходить на кухню и принести воды, но он не мог разжать её руки.

– Уезжай в Израиль, уезжай… Я даже не знаю, что было бы дальше, если бы мы встретились с тобой вот так, как сегодня, а ты бы остался здесь, рядом… Я бы, наверное, руки на себя наложила!

– Какие-то глупости говоришь! – шептал в ответ Сашка. – Мы же и так были рядом всё это время. Почему ты не дала мне знать? Я бы что-то придумал…

– А что бы ты сделал? Я ведь не дура, понимаю, что быть с тобою мы не смогли бы, а встречаться вот так, украдкой… Так ни я не смогла бы, да и ты, наверное…

Утром Сашка проводил её до пустыря перед новостройкой, дальше она его не пустила.

– Не хочу, – коротко сказала Нина. – Счастливого тебе пути. Будь счастлив в Израиле. Всё…

…Сегодня Сашка сидел на лавке у её подъезда и всё никак не решался войти. Постепенно начало темнеть, но он этого поначалу не заметил. И лишь когда из подъезда выскочила шумная стайка детей и понеслась в сторону пустыря, он вздрогнул от вечернего холодка и подумал: «Может, среди них Наташка?»

Потом встал, расправил затёкшие плечи и подхватил пакет с подарками, которые привёз Нине из Израиля. Быстро, по-воровски взбежал на пятый этаж, положил пакет у знакомой двери и опрометью бросился вниз. И, уже пересекая пустырь, оглянулся и поглядел на Нинины окна. Одно из них было освещено, и через открытую форточку ветер колыхал плотную штору.

«Может, она почувствовала, что я здесь, – почему-то подумал он, – и выглядывает из-за шторы, но не хочет, чтобы я это видел. А может…»